Михаил Смагин
Мой дядя Коля: попытка реконструкции судьбы
И вот каковы каверзы фронтовой судьбы: трёхмесячный плен, освобождение и последующая двухмесячная проверка в спец. лагере НКВД фактически сохранили в тот раз жизнь Николаю. Почти все его однокашники по училищу, вместе с ним направленные в 393-ю стрелковую дивизию безвестно сгинули, в огромном «котле» окружения, куда дивизия вместе с другими соединениями и частями 6-й армии попала в ходе неудачной для нас Харьковской наступательной операции в мае 1942 года. (Схему хода Харьковской наступательной операции см. в Приложении 5)
Вот их трагические судьбы:
Гецов В.Л. – лейтенант, пропал без вести 25–27.05.1942 года, попал в окружение вместе с частью на Харьковском направлении.
Калашников Н.Ф. – лейтенант, 22–27.05.1942 года попал в окружение вместе с частью на Харьковском направлении. Попал в плен в районе деревни Лазовеньки. После окончания войны освобождён из немецкого плена и репатриирован на родину, прошел спец. проверку, уволен в запас.
Кожаков П.С. – уже в звании старшего лейтенанта и в должности заместителя командира 685-го отдельного сапёрного батальона 393-й стрелковой дивизии попал в окружение вместе с частью на Харьковском направлении, пропал без вести между 22.05 и 27.05.1942 года.
Кочин Л.К. – уже в звании старшего лейтенанта и в должности командира роты 685-го отдельного сапёрного батальона попал в окружение вместе с частью на Харьковском направлении, пропал без вести между 22.05 и 27.05.1942 года.
Сухоруков В.М. – лейтенант, попал в окружение вместе с частью на Харьковском направлении, пропал без вести между 22.05 и 27.05.1942 года.
Яковлев Н.П. – лейтенант, попал в окружение вместе с частью на Харьковском направлении, пропал без вести между 22.05 и 27.05.1942 года.
Военная судьба милостиво обошлась только с лейтенантом Черноглазовым А.Г., который начал службу в должности помощника командира сапёрной роты 697-го стрелкового полка 393-й дивизии. Вместе со своей частью он оказался в Харьковском «котле», попал там в плен, но был ещё до окончания войны освобожден. Во время войны был дважды тяжело ранен и награжден орденами «Красной Звезды» (19.03.1942 г.), «Отечественной войны» II степени (12.05.1945 г.), «Красного Знамени» (20.05.1945 г.). Войну закончил капитаном, помощником командира инженерно-сапёрного батальона по технической части.
Судьба вообще всей 393-й стрелковой дивизии сложилась трагично. Участвуя в неудачной Харьковской операции в мае 42-го года дивизия была полностью разгромлена. С 26 мая она вела бои в окружении, держа круговою оборону, после переправы через реку Северский Донец у Ново-Украинки остатки дивизии стали выходить из окружения отдельными группами – из окружения прорвалось не более 500 чел. В итоге 393-я стрелковая дивизия 6-й армии потеряла убитыми 40 % личного состава и 45 %, – пропавшими без вести, вся военная техника была утрачена. Сам командир 393-й дивизии Герой Советского Союза полковник И.Д.Зиновьев пропал без вести в последнем бою. (По неподтверждённым данным особого отдела фронта его видели в немецком лагере военнопленных на той же станции Лозовая, где до освобождения содержался и лейтенант Николай Митерёв с другими бойцами и командирами, попавшие в плен в осенних боях 41-го года.)
Освобождение Николая из плена произошло в результате ограниченного временного успеха наших войск в Барвенково-Лозовской операции. (Станция Лозовая впервые была захвачена немцами 11 октября 1941 г., но 27 января 1942 г. освобождена войсками Юго-Западного фронта в ходе успешной Барвенково-Лозовской операции; однако после жестокого поражения наших войск в Харьковской наступательной операции снова была захвачена немцами 23 мая 1942 г.; во время Ворошиловградской операции вторично была освобождена 11 февраля 1943 г., но уже 1-го марта снова оставлена нашими войсками. Окончательно Лозовая была освобождена 16 сентября 1943 г. в ходе Донбасской операции частями 35 гв. сд и 38 гв. сд, получивших за это почётное наименование "Лозовские".)
Боевые действия армий Юго-Западного и Южного фронтов предстояло вести в сложных погодных условиях: стояли 30-градусные морозы, дули сильные ветры, мели метели, маневренность затруднял глубокий снежный покров. Противник превратил многие населенные пункты в мощные узлы глубоко эшелонированной обороны: подступы к ним плотно заминированы и усилены проволочными заграждениями. В подкрепление главной полосы обороны противник также оборудовал в инженерном отношении и вторую оборонительную полосу с отсечными позициями.
Барвенково-Лозовская операция началась в 5 часов утра 18 января 1942 г. В ходе операции отличились соединения и части 6-й армии. Так перейдя в наступление после артиллерийской подготовки и ударов авиации, части 395-й стрелковой дивизии уже к исходу дня вышли на рубеж Мирная Долина – Ломовка – Левковка, а к исходу 24 января эта дивизия вышла на рубеж железной дороги Лозовая – Харьков. Выполнили свои боевые задачи и соединения левого фланга 6-й армии, 393-я и 270-я стрелковые дивизии, которые вышли на рубеж Протопоповка – Петровская – Грушеваха, разгромив изюмскую группировку противника.
Ярким эпизодом последних дней операции стали бои 270-й стрелковой дивизии под командованием полковника З.Ю.Кутлина за Лозовую – крупный железнодорожный узел, через который вражеское командование питало и пополняло свои войска на этом участке фронта. В ночь на 26 января части дивизии заняли исходное положение и с рассветом начали наступление. В результате смелого маневра и решительного наступления 270-й дивизии немецкий гарнизон станции Лозовой вскоре оказался в окружении, а к 7 часам 27 января станция и её окрестности были полностью очищены от врага, который потерял только убитыми более 600 человек, также нами было взято в плен 25 солдат и офицеров противника, захвачено 21 орудие, 2 танка, 50 минометов, 100 пулеметов, два армейских склада с боеприпасами и несколько эшелонов военного имущества.
В целом оперативно-стратегическим итогом Барвенково-Лозовской наступательной операции было продвижение наших армий в глубину более чем на 90 километров на 120-километровом фронте, освобождение свыше четырехсот населенных пунктов, включая важный железнодорожный узел ст. Лозовая, захват тыловой базы 17-й немецкой армии на ст. Барвенково. Наши трофеи составили: 989 орудий и миномётов, 40 танков и бронемашин, 843 пулемета, 261 автомашина, 513 мотоциклов, 1095 велосипедов, 2400 подвод и 2800 лошадей, свыше 180 тыс. снарядов и мин, 23 тыс. ручных гранат и более миллиона патронов, а также 160 вагонов с военным имуществом и другими военно-хозяйственными грузами.
А на уровне атомарно-неразличимых в огромном масштабе войны частных человеческих судеб радостным итогом этой наступательной операции, пусть и не отмеченным в победных реляциях, стало освобождение многих наших бойцов и командиров из немецкого плена. Среди них был и молодой лейтенант Митерёв.
Дату 27-го января 1942 года можно с полной уверенностью определить, как день освобождения Николая из фашистской неволи!
После освобождения из плена Николай до 10 февраля 1942 г. находился на сборно-пересыльном пункте НКО в г. Сватово – точная дата указана в документе "Список бывших военнопленных, поступивших из Сватова в Старобельский спец. лагерь". (Сватово – районный центр Харьковской области был захвачен немецкими войсками 9 июля 1942 г. и только 31 января 1943 года в ходе Ворошиловградской наступательной операции освобожден частями уже известной нам 6-й армии Юго-Западного фронта.) А из Сватова он был направлен в проверочно-фильтрационный лагерь НКВД в г. Старобельск, где проходил проверку до конца марта 1942 года.
Проверочно-фильтрационные лагеря НКВД – суровая необходимость той жестокой войны (войны непримиримых идей, войны до полного уничтожения государств и целых народов) и неизбежность для всех, кто побывал "под немцем": был ли освобождён из плена или бежал сам, а потом партизанил, либо даже в одиночку вышел из окружения – всё равно "на проверку становись"!
"Либеральные" публицисты с времён "перестроечной гласности" и по ныне продолжают раздувать солженицинскую ложь о миллионах невинных бедолаг, эшелонами направленных из немецких лагерей в ГУЛАГовские, где они и были затем "стёрты в лагерную пыль". На самом деле в совокупности за время войны 80 %, т. е. восемь человек из десяти, успешно проходили проверку и прямиком направлялись в действующую армию (не в штрафные или штурмовые батальоны, а в обычные запасные полки фронтов).
Подробнее опишу, как проходила эта "фильтрация через НКВД".
Фильтрацией руководило Управление особых отделов НКВД СССР. Первичная проверка бывших военнослужащих Красной Армии вменялась в обязанность Управлению контрразведки фронтов (знаменитому СМЕРШ). На армейских сборно-пересылочных пунктах (СПП) и во фронтовых проверочно-фильтрационных лагерях (ПФЛ) эта проверка проводилась путем личного досмотра и письменных объяснений проверяемых об обстоятельствах пребывания в плену. Затем проводился допрос, в ходе которого контрразведчики выявляли возможное наличие неувязок в ответах проверяемого и в случае таковых организовывали уже агентурное расследование подозреваемых во лжи. На каждого проверяемого заводилось дело с протоколами допроса и заключением по результатам фильтрации. (Вот бы добраться до "фильтрационного дела" лейтенанта Митерёва Н.Г.!) В случае отсутствия подозрений проверка и завершалась во фронтовом ПФЛ в двухмесячный срок.
13 января 1942 г. нарком внутренних дел СССР Л.П.Берия утвердил Временную инструкцию о порядке содержания и проверки в спец. лагерях НКВД СССР бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену и окружении противника.
В соответствии с данной инструкцией проверке в обязательном порядке подвергались:
военнослужащие, находившиеся в плену и освобожденные войсками в ходе боевых действий;
военнослужащие, которые выдавали себя за бежавших из плена, а также присоединившиеся к воинским частям при различных обстоятельствах;
военнослужащие, вышедшие из окружения мелкими группами или в одиночку при сомнительных обстоятельствах;
лица, перешедшие со стороны противника на территорию, занимаемую советскими войсками, в том числе перемещенные лица (реэмигранты, репатрианты);
подозрительные лица, задержанные в расположении советских войск, нарушающие режим пребывания на данной территории или не имеющие при себе документов, удостоверяющих личность;
интернированные противником и освобожденные в ходе или после окончания боевых действий советские граждане.
В связи со значительным количеством бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену или вышедших из окружения в первые месяцы войны, уже к февралю 1942 г. было создано 19 спец. лагерей НКВД, в т. ч. воссоздан и Старобельский спец. лагерь
Информация к сведению:
Старобельский спец. лагерь
располагался в черте города Старобельска в 3 км от железнодорожной станции, в бывшем женском монастыре (Старобельский Скорбященский женский монастырь основан в середине XIX века). Его территория в 40 тыс. кв.м. была обнесена каменной стеной, а за трехметровой зоной – ещё и колючей проволокой. Лагерь охраняли десять наружных постов (230-й конвойный полк), в ночное время дополнительно вводились дозоры с розыскными собаками.
Вид Старобельского монастыря со стороны улицы Кирова.
План-схема Старобельского спец. лагеря.
С октября 1939 г. до начала сентября 1941 г. в Старобельском лагере содержались пленные поляки (до мая 1940 года только польские офицеры и генералы). А с первых дней Великой Отечественной войны в нём стала работать совместная советско-польская комиссия по отбору бывших польских военнопленных в армию генерала Андерса. (До конца августа 1941 года, когда комиссия прекратила свою деятельность в Старобельске, в ряды армии Андерса было поставлено более 10 тыс. солдат и офицеров из числа военнопленных поляков.)
В "польский период" в лагере были кухня, прачечная, магазин, санчасть, библиотека. Везде работали вольнонаемные местные жители.
Из воспоминаний одной из местных жительниц, работавшей в лагере техничкой: "В 1939 году я жила по ул. Свободы, 2 и работала техничкой в совпартшколе, которая находилась в доме на перекрестке улиц Кирова и Октябрьской. Потом школу закрыли, а в здании поселили польских пленных полковников. Их было человек 25. Кроме них там жил один генерал и его сын, с которым он встретился в Старобельске при разгрузке на железнодорожной станции. В угловой комнате, окна которой выходят на улицу Кирова жили 2 женщины-летчицы. В мои обязанности входило убирать комнаты, стирать и гладить белье офицеров, ходить в магазины и на рынок за покупками для них. Так как питание у них было хорошее, то покупали в магазине в основном курево, одеколоны, хорошее мыло, чай, кофе. На рынке они просили купить фрукты мед, домашнее сливочное масло, сметану. Продукты у них оставались, хлеб они часто отдавали мне целыми буханками. Пищу им возили из городской столовой три раза в день. Работы у меня было много. Не так уборка как стирка. Офицеры жили чисто и в стирку отдавали все, даже носовые платки. Стирала и гладила дома после работы. Утром убирала комнаты, а среди дня ходила за покупками. Женщины-летчицы держались отдельно. Из комнаты выходили редко. В город ходили только тогда, когда для них в кинотеатре демонстрировали кино. Хотя они могли свободно ходить в город сами. Они были молодыми, среднего роста. Им очень шла офицерская форма, которая была хорошо подогнана по фигуре. У себя в комнате они убирали сами, а стирку отдавали мне". (Цит. по: Мирошническо И. Последний этап. – Луганск: Елтон-2, 2008. – 116с.)
С самого начала существования лагеря для польских военнопленных его начальство пыталось организовать культурный досуг поляков. Во всех жилых блоках были установлены 52 радиоточки. Первые недели радиоточки передавали последние известия, концерты из Киева и Москвы, а со средины декабря 1939 года динамики звучали с 6 часов утра до отбоя – 23 часов. В лагерном клубе пытались демонстрировать кинофильмы. Пленникам показали фильмы «Петр I», «Красный патруль» и трилогию «Юность Максима». Но потом по причине малого посещения демонстрацию фильмов прекратили. Полковники и генералы посещали городской кинотеатр самостоятельно, а иных строем по 100–120 человек водили в кинотеатр организованно. Для пленных были закуплены и переданы в блоки 60 комплектов шахмат, 140 шашек, 112 комплектов домино. Кроме того, офицеры сами дополнительно приобрели 15 комплектов шахмат и 20 – домино. В лагере даже проводился шахматно-шашечный турнир, в котором приняло участие почти 150 офицеров. На территории лагеря был магазин, в котором были кондитерские, табачные изделия, чай, кофе, парфюмерия.
Начальником лагеря был старый чекист – член ВКП(б) с 1918-го, в органах ВЧК с 1920 года – а тогда уже капитан госбезопасности (полковник по армейской "табели о рангах") А.Г.Бережков (1985–1951), ранее работавший в системе Главного управления лагерей НКВД СССР. Из этого же ведомства был переведен и комиссар лагеря М.М.Киршин. (Источник: http://www.katyn-books.ru/library/katyn-prestuplenie-protiv-chelovechestva6.html)
Признаюсь, для меня было неожиданным прочитать лестную характеристику А.Г.Бережкова из воспоминаний бывшего переводчика этого лагеря некоего Стодольского, опубликованных в одном из номеров газеты «Луганская правда»: "Начальником лагеря был Бережков, человек, кстати, интеллигентный, скромный офицер". (Думаю, Стодольский, так отозвавшись о Бережкове уже в "самостийно-украинские" 90-е годы, выказал похвальную честность, особенно, если учесть тот факт, что ему самому в 30-е годы довелось побывать в застенках НКВД – похоже, там проверяли его знание польского языка – что во многих случаях провоцирует повести «очевидцев-сидельцев» о "кровавой гэбне", всегда и везде принимаемые на ура «либеральной» тусовкой.)
Капитан госбезопасности Бережков оставался начальником Старобельского спец. лагеря НКВД и в его «послепольский» период существования, вплоть до эвакуации лагеря в мае 1942 года, когда к Старобельску подступили немцы. Таким образом можно считать документально установленным то, что Николая «фильтровали» под началом интеллигентного офицера Алексея Георгиевича Бережкова.
В любом деле от начальника, поставленного руководить им, зависит очень многое. Особенно, если это «дело» – вершить судьбы людей вплоть до предела человеческого бытия – жизни и смерти. Конечно, «фильтрация» бывших красноармейцев в Старобельском лагере проводилась руками рядовых особистов-смершевцев, но "нравственный камертон", безусловно, был во властной руке начспецлага Бережкова. Именно и только он задавал тон, давал общую установку на ведение дел спец. контингента лагеря. Мне неизвестно, каков был процент успешно прошедших проверку в бережковском лагере, но то, что сам Бережков оказался по Стодольскому "интеллигентным и скромным офицером" (наверное, здесь вернее было бы сказать – чекистом "школы Дзержинского"), повлияло, пусть и опосредованно, на судьбоносное для Николая в то непростое время решение – бывший военнопленный и бывший военнослужащий Красной Армии Митерёв Н.Г. был признан честным советским человеком и командиром и восстановлен лейтенантом с выплатой денежного содержания по воинскому званию за всё время нахождения в плену. Однако из комсомола Николая всё-таки исключили, точнее – не восстановили его членство в ВЛКСМ.
Но до такого благословенного решения своей судьбы Николаю предстояло прожить ещё ни один месяц под общим подозрением в самом страшном воинском преступлении – измене Родине. Благо, главным «подозревающим» в лагере был "скромный офицер" Алексей Георгиевич Бережнов…
К сожалению, этого нельзя сказать о комиссаре лагеря Моисее Киршине.
Информация к сведению. Из Докладной записки оперативной группы НКВД СССР, командированной в Старобельский лагерь в ноябре 1939 г., о неудовлетворительной работе комиссара лагеря М.М.Киршина (записка была адресована для Л.П.Берии):
"Вместо того, чтобы организовать через полит. аппарат культурно-просветительные мероприятия, позволяющие вести и политическую обработку младших и запасных офицеров, комиссар лагеря бездеятельностью дал возможность антисоветскому активу военнопленных офицеров взять инициативу в свои руки. … К тому же Киршин не пользуется авторитетом среди сотрудников лагеря и с первых дней скомпрометировал себя фактом сожительства с одной из медицинских сотрудниц лагеря.
В интересах дела считаем целесообразным заменить Киршина более подходящим товарищем, способным по-настоящему поставить политработу в лагере военнопленных офицеров".
Закалённый в "чекистских чистках" 30-х годов комиссар Киршин на критику сверху отреагировал оперативно и основательно.
Из Политдонесения руководства Старобельского лагеря Комиссару Управления НКВД СССР по делам о военнопленных полковому комиссару Нехорошеву "Об организации политико-воспитательной работы среди военнопленных". от 8.02.1940 г.:
"Доношу, что полит. массовая работа среди военнопленных строилась на основе Ваших указаний.
В январе месяце проведена следующая работа:
1. обслужено полит. массовой работой 3908 военнопленных;
2. вся политико-массовая работа среди военнопленных строилась по плану.
Из намеченных по плану мероприятий партийно-политической работы выполнено следующее:
Проведены беседы на темы:
1) СССР – самая демократическая страна в мире.
2) Братский союз народов СССР. Осуществление ленинско-сталинской национальной политики.
3) О событиях в Финляндии.
4) О событиях в Западной Европе.
5) Об особенностях современной империалистической войны.
Проведено читок и разъяснений прочитанного материала из газет и журналов:
1. Итоги 1939 г. и задачи 1940 г.
2. Научное значение дрейфа «Седовцев».
3. О советско-японском соглашении.
4. О государственном устройстве в СССР.
5. 15 лет Туркменской ССР.
6. Итоги выполнения двух пятилеток в СССР.
7. Буржуазный и социалистический демократизм.
8. Борьба китайского народа против японских захватчиков.
Политико-моральное состояние среди военнопленных.
За истекший месяц полит. аппаратом выявлены следующие факты контрреволюционной работы среди военнопленных…" и т. д.
Каких контрреволюционеров среди пленных поляков рьяно выявлял до того Моисей Киршин для нас не суть весть. Важнее то, что скомпрометированный сожительством с медперсоналом лагеря, он, предполагаю, был, как говорится, "ниже травы и тише воды" пред грозным ликом интеллигентного и скромного Бережного и уже не «комиссарил» в поисках предателей и дезертиров среди спасённых из немецкой неволи наших несчастных бойцов.
Для нас важно, что вызволенный из плена, пропущенный через лагерную «фильтрацию» и очищенный от подозрений Николай получил возможность и право послать весточку домой прямо из лагеря после почти полугодового тягостного для родных его молчания.
Вот это его письмо без обратного адреса, в котором он сообщает о "некотором приключении", произошедшим с ним.
Письмо-треугольникот27.03.42 из г. Старобельска Ворошиловградской обл.
Здравствуйте, папа, мама и Лёша!!! Посылаю вам горячий привет и массу наилучших пожеланий в вашей жизни. Первым долгом я хочу сообщить, что я жив и здоров, хотя со мной произошло некоторое приключение, о котором, может быть, в последствии расскажу . Мама, я обращаюсь к тебе, ведь я знаю, что дома изменилась жизнь. Папы, наверное, дома нет. Я вспоминаю очень часто тебя, как и ты меня. Как живёт Лёша, это тоже меня беспокоит. Я надеюсь, что в недалёком будущем мы узнаем всё подробно друг о друге. А пока всё, т. к. вы не знаете моего адреса. Остаюсь жив и здоров. Привет всем. Крепко целую много раз ваш сын Николай.
Отметим, что он второй раз в своих письмах родным ставит три восклицательных знака после приветствия им. Это его тройное восклицание, как теперь уже ясно нам, не только выражение великой радости от возобновления долгожданной переписки с милыми сердцу людьми; это – зримый рубеж удачного завершения второй страницы повести его фронтовой судьбы. Какой – трагической или радостной – будет её следующая глава Николаю не ведомо, он жив надеждой получить добрую весть с родины уже в недалёком будущем.
На момент написания только что прочитанного нами письма Николай не знал ещё ни то, что своей далёкой по меркам войны фронтовой судьбы, но даже и близкой её «путь-дорожки», на которой, как в песне фронтовых шофёров, "не страшна и бомбёжка любая…"
Куда был направлен из спецлагеря лейтенант Митерёв? Ответ этой поисковой задачи был найден мной в опубликованном в Сети конкретном документе и подтверждён тремя последующими письмами Николая. Лейтенант Митерёв в первых числах апреля 1942 года был направлен в 218-й запасной стрелковый полк 28 армии Юго-Западного фронта и назначен там командиром взвода сапёрной роты резерва.
О том, что прошедших проверку из Старобельского спецлагеря направляли именно в 218-й запасной стрелковый полк 28-й армии, говорит следующий документ: "Именной список военнослужащих, прибывших из Старобельских спецлагерей НКВД и направленных пересыльным пунктом в распоряжение командира запасного полка 28 Армии", подписанный начальником Старобельского спец. лагеря уже знакомым нам капитаном госбезопасности А.Г.Бережковым.
В данном списке л-т Митерёв Н.Г. не значится, но, несомненно, в каком-нибудь из предыдущих или последующих подобных официальных списках его фамилия была названа. А главное доказательство – он сам указывает точный адрес своего нахождения в письме от 26.06.42 г. (Его мы прочтём ниже.)
А пока несколько слов о 28-й армии, её коллективной фронтовой судьбе.
Информация к сведению. 28-я армия (2-го формирования) существовала с 10.04 по 31.07.1942, когда после понесённых под Харьковом потерь она была расформирована. С начала формирования в неё вошли следующие соединения и части: 3-й гв. кк., 38 сд., 162 сд., 175 сд., 244 сд., 84 тбр., 13 гв. сд. (с 20.04 по 15.07.1942) и 218-й армейский запасной стрелковый полк, который входил в состав 28А-II весь период её существования. В период с 12.05 по 29.05.42. 28-я армия принимала участие в Харьковской наступательной операции, затем держала оборону на р. Оскол в районе Валуйки и в излучине р. Дона. В Воронежско-Ворошиловградской стратегической операции (28.06–24.07.42) чудом избежала окружения, понеся тяжёлые потери – по состоянию на 15.07.42 28-я армия имела общую численность всего около 1500 человек, из них: в штабе армии – 117 чел., в 162-й сд – 786 чел., в 175-й сд – 352 чел., в 13-й гв. сд – 325 чел.
Но вернёмся к письмам Николая.
Почтовая карточка от12.04.42 г. Обратный адрес: ППС-802, Штаб инженерных войск. Митерёву Н.Г. (Отправлена, видимо, сразу по прибытии к новому месту службы. Прим. М.С.)
Здравствуйте!!! Шлю вам горячий привет и много наилучших пожеланий в вашей жизни. Первым долгом сообщаю, что жив и здоров. Жизнь протекает нормально . Посылал вам раньше письмо, но не знаю дошло оно или нет. Как получите открытку, так сразу дайте ответ. Напишите, как живёте и что изменилось за такой длительный срок. Пока до свидания. Привет всем. Ваш сын Николай.
"Здравствуйте!!!" – он всё ещё не может отдышаться от недавно пережитого, он всё ещё охвачен радостным чувством от того, что жизнь его наконец-то протекает нормально (что значит "нормальная жизнь" на войне пусть каждый представит сам). Эта краткая открытка была особенно важна тогда для его мамы Маруси и брата Лёши, а сегодня – для всех нас, кому небезразлична судьба Николая Митерёва, единоутробного брата моего отца, моего родного дяди Коли – тем, что в ней указан обратный адрес6 безликая, безместная и безвестная для непосвящённых ППС-802 (почтовая полевая станция № 802), полевая почта, попросту говоря.
В следующем письме, посланном две недели спустя, Николай уже начинает понемногу, короткими фразами-намёками, недоступными военной цензуре, рассказывать об испытаниях, вынесенных им за прошедшие полгода фронтовой жизни, изменивших самое нутро его человеческой натуры – нравственное сознание, его моральные устои.
Письмо от26.04.42 г. Обратный адрес: ППС-802, Штаб инженерных войск. л-ту Митерёву.
… За такой длительный период … В моей жизни много изменилось. Но эти изменения нельзя описать, их только в будущем можно рассказать . …Больше полгода я не имею никаких известий о вас. … Я сейчас сильно скучаю. Подходит праздник, вы будете его праздновать без меня. Но настанет время, когда мы увидимся. Несколько о жизни. За прошлое время участвовал непосредственно в бою, убил несколько фашистов. Скоро опять в бой.
И вот это косвенное подтверждение непосредственного участия Николая в жестоких рукопашных боях октября 41-го – знать наверняка, что убил врага-фашиста, можно только коротко сойдясь с ним в схватке!
В следующем необычно пространном для весточек с фронта послании, написанном им только через целых два месяца после предыдущего (о причине такого долгого перерыва в переписке с родными остаётся только гадать), Николай сообщает о своём ранении в октябре 41-го, что служит нам подтверждением безвыходных условий его пленения врагом.
Однако, не в этой его «жалобе» маме и младшему брату вижу значение этого Колиного письма, которое полагаю для себя исключительно важным, самым важным и значимым в череде его писем с фронта. В чём, по-моему, состоит исключительное значение этого письма? Прочтём его вдумчиво, а потом об этом поговорим…
Письмо от26.06.42 г. (Написано карандашом, поэтому плохо сохранилось.) Обратный адрес: ППС-802, 218 запасной стрелковый полк, сапёрная рота резерва. л-ту Митерёву.
Добрый день, мама и Лёша! …Сообщаю, что все ваши письма и открытки я получил, за которые много, много раз благодарю. Я очень сейчас рад, что стал получать от вас письма. За эти 6 месяцев мне много пришлось пережить трудностей и за вас, и за себя. В октябре месяце я был ранен в левую ногу и руку, в правый бок, но сравнительно легко: кости все остались невредимы, а раны зажили. Сейчас здоровье вполне хорошее. Конечно за год и 8 месяцев я немного изменился кое в чём. Для меня была бы большая радость побывать дома, но, к сожалению, этого нельзя. Сейчас я живу в Курской области Валуйского района. Нахожусь пока в резерве, много свободного времени, но как-то скучаешь. Живём около леса, много зелени, есть где отдохнуть. Но всё это не то, что было дома. Мама, я прошу тебя беречь здоровье, меньше волноваться обо мне , не перегружать себя работой. Если жив буду, то увидимся, а если нет – что ж поделаешь. Родину нужно всем защищать от фашизма. … Мама, выслал аттестат на 300 руб., будешь получать с июня. Ещё посылаю тебе 500 руб. денег. Как получите, так напишите. Лёша, я надеюсь, что ты в свободное время за меня будешь кататься не велосипеде. Напиши как протекает длинный июньский день твоего детства. Я тебе высылаю 300 руб. на покупку учебников и на твои расходы. На этом кончаю. Крепко жму руки ваш сын Николай.
Впервые в его письмах родным исподволь, тенью его мыслей и душевных переживаний, проявляется трагическая тема жизни и смерти: "Если жив буду…".
Проблема смерти, смертности всего человеческого рода и каждого отдельно к нему причастного – это, выражаясь философски, экзистенциальная проблема, т. е. проблема, относящаяся к предельной смысловой глубине человеческого бытия. Размышления о ней, осознание и приятие неизбывности смерти, как конца своего земного существования, есть начало начал нравственного возрастания человека, высвобождения его из тупого животного состояния.
Однако мысли о смерти человека на войне это не мудрое memento mori вечного нравоучения. Смерть на войне – это гибель, т. е. безвременная смерть, случающаяся по несчастному жребию фронтовой судьбы, как в песне давних военных лет: "Выстрел грянул, ворон кружит, / Мой дружок в бурьяне неживой лежит…" Конечно, в горячке боевых будней у закалённых бойцов нет времени на праздные раздумья о смерти; а в бою – нет леденящего страха от возможной гибели: разумная опаска (не лезь под пули сдуру!) – не страх.
В свои двадцать лет Николай стал уже закалённым бойцом, испытавшим многое из того, что иным было бы не по силам. Но вот выпал двухмесячный отдых в резерве, среди разноцветья летнего леса; много свободного времени; и вот взгрустнулось – пришли мысли о родительском доме, где только и можно по-настоящему отдохнуть телом и душой, о такой желанной встрече с любимыми, о радостях послевоенной жизни, если счастливо сложится фронтовая судьба… а если нет – что ж поделаешь: Родину нужно защищать от врага.
Переживание-переосмысливание человеком на войне своей жизни и своей смерти вкупе – одна из главных тем высокой публицистики и литературы, которую пытались раскрыть наши мастера художественного слова, как говорится, с первых дней Великой Отечественной войны. Обратимся для полноты образного представления о «теоретически» рассмотренном нами выше предмете к некоторым из произведений военных лет. (Разумеется, здесь только в отрывках.)