Михаил Широкий
Солнечный удар
– А ведь это наше место, – опять вывел его из глубокой задумчивости голос приятеля. – Не забыл ещё?
Андрей рассеянно огляделся и кивнул.
– Нда-а, – промолвил Димон, потягиваясь и сладко жмурясь, вновь отдаваясь светлым, гревшим душу воспоминаниям. – Хорошо мы тут время проводили, содержательно. Есть что помянуть добрым словом… О, помнишь, кстати, как мы свалили с физики чуть ли не всем классом и зависали здесь, как придурки, в двух шагах от школы, у всех на виду? А тут вдруг откуда ни возьмись и сама физичка, каракатица эта, тащится! Как снег на голову. Увидела нас и просто онемела от такой борзоты. Как вкопанная стояла и зенки пялила. Ну, а потом, разумеется, нажаловалась завучу, директору, ещё там кому-то. А нам хоть бы хны, как с гуся вода. Нас не запугаешь!
Димон радостно и беззаботно рассмеялся, постфактум торжествуя победу над пожилой, немного странноватой, всегда как-то нелепо выглядевшей учительницей физики в допотопных очках в толстой роговой оправе, которую он терпеть не мог прежде всего потому, что ни бельмеса не понимал в физике, да и не пытался понять. Хотя с того памятного дня минуло больше года, Димон до сих пор с неизменным удовольствием вспоминал застывшую на месте нескладную грузную фигуру училки и особенно её побледневшее от изумления и возмущения лицо с выпученными застеклёнными глазами, которые она уставила на весело гомонивших и резвившихся десятиклассников, в наглую прогуливавших её урок и даже не потрудившихся отойти подальше от школы.
Андрей, однако, отреагировал достаточно равнодушно и не разделил восторга напарника по поводу этой их давней и в общем довольно банальной проделки, видимо, не оставившей в его памяти особо яркого следа. Лишь дежурно усмехнулся и, в очередной раз втянув в себя тяжёлый спёртый воздух, от которого у него то и дело слегка темнело в глазах, проговорил:
– Что-то мне подсказывает, что если мы продолжим посиделки под этим бешеным солнцем, это может плохо для нас кончиться.
Димон, по лицу которого всё ещё бродила счастливая ностальгическая улыбка, чуть убавил своё натужное веселье и, поглядев по сторонам, согласно боднул головой.
– Ну это да, немного жарковато. Дождик бы не помешал.
Андрей фыркнул.
– Ничего себе жарковато! Пекло, как в преисподней! Я вообще не понимаю, как я ещё выдерживаю это… И на дождь, по-моему, мало надежды. Во всяком случае, в ближайшее время, – отметил он, снова бросив взгляд на ясное лазурное небо, на всём пространстве которого незаметно было ни единого, даже самого крошечного облачка. Единственным диссонансом на этой полной идеальной чистоты и ослепительного света картине выглядела парившая в небесной выси мутная дымка, понемногу менявшая свой цвет, от грязно-серого до желтовато-белесого, и по-прежнему принимавшая самые различные очертания.
Димон посмотрел туда же и, помедлив мгновение-другое, спросил:
– И что ты предлагаешь?
Андрей провёл ладонью по горячему влажному лбу, облизал сухие губы и шумно выдохнул.
– Валить отсюда. И чем скорее, тем лучше.
– Куда?
– Да куда угодно. Лишь бы подальше от этой площади. Мы тут скоро сгорим заживо! Обуглимся, как головешки.
Димон ухмыльнулся и покивал.
– Да, есть такая опасность.
– Ну так вот чтоб этого не случилось, нам лучше бы не лясы точить, а встать и потопать отсюда, пока нас ещё ноги носят.
– Куда? – повторил Димон.
– На речку! – озвучил Андрей мысль, уже не раз посещавшую его с той минуты, как он вышел из дому и ощутил на себе всю мощь беспримерной, прямо-таки тропической жары. – Где ж ещё спасаться от этого ада? Я уверен, полгорода сейчас там.
Димон с сомнением сморщил губы.
– Вот именно – полгорода! Не очень-то большое удовольствие толкаться среди разбухших потных тел всякого старичья, которое там обычно ошивается.
– Согласен, – произнёс Андрей с лёгкой пренебрежительной усмешкой, относившейся к пожилым и тучным обитателям пляжа, занимавшим, как правило, значительную, если не большую, его часть. – Но мы и не пойдём на пляж. Найдём местечко поукромнее.
– Например? – спросил Димон с гораздо более заинтересованным, чем прежде, видом.
Андрей задумался было, но, в который уже раз вспомнив речистую пивную бабу, тут же нашёлся:
– Белый берег!
Димон опять скривил губы.
– Это ж далеко. Чёрт-те где. Как мы туда доберёмся?
Теперь Андрей не раздумывал ни секунды.
– На лодке, – брякнул он первое, что пришло ему на ум. – Удобно и приятно. Даже грести особо не придётся: вниз по течению спустимся.
Димон, уже, по-видимому, убеждённый, всё же задал ещё один вопрос:
– А лодку-то где возьмём?
– Напрокат там, у пристани, дают. За копейки. Не разоримся.
Димон для порядка ещё немного помедлил, помялся, поёрзал на лавочке, повздыхал, усиленно делая вид, что он сомневается, что ему лень покидать насиженное место, и очевидно ожидая, что товарищ продолжит уговаривать и соблазнять его. Однако Андрей не произнёс больше ни слова, прекрасно видя, что приятель попросту ломается и непонятно зачем ждёт новых увещеваний с его стороны. Не дождавшись их, Димон наконец сдался и со вздохом, будто делая одолжение, скупо обронил:
– Ну ладно, пойдём.
Они встали и скорым шагом, точно убегая, направились к ближайшему переулку, где их укрыла от беспощадного солнца густая тень росших вдоль дороги каштанов. А опаляемая жгучими лучами площадь после их ухода осталась совершенно пустынной и необитаемой. И только маленькая потрёпанная книжка, позабытая – случайно или намеренно – Димоном на лавочке, оказалась свидетельницей их пребывания здесь.
VI
Путникам очень скоро пришлось сбавить темп, так как быстрая ходьба в условиях такого жуткого зноя оказалась невозможна. У них началось учащённое сердцебиение, по лицам градом катился пот, темнело в глазах. А потому они сочли за лучшее замедлить ход и продолжали свой путь неспешной, размеренной поступью, справедливо рассудив, что торопиться им незачем и речка всё равно никуда от них не денется. А чтобы избежать повсюду преследовавших их обжигающих солнечных лучей, выбрали не самую широкую и гладкую, почти просёлочную, но зато хорошо затенённую, обсаженную с обеих сторон высокими деревьями с раскидистыми кронами дорогу. И лишь благодаря этому надёжному прикрытию и своим молодым здоровым организмам, способным выдержать подобные температурные аномалии, им удалось спустя недолгое время достигнуть места назначения. Правда, добрались они туда порядком измотанные, вспотевшие, с пересохшими гортанями и раскрасневшимися, утомлёнными лицами.
Едва вдали мелькнул заполненный народом пляж и бледно-голубая, с серебристым отливом лента реки, Димон, несмотря на своё мощное телосложение давно уже передвигавшийся с трудом и выказывавший явные признаки изнеможения, встал посреди дороги столбом и, обведя вокруг себя блуждающим, немного одурелым взглядом, прохрипел краткое:
– Пить!
Хотя Андрея так и подмывало поднять приятеля на смех – очень уж жалким и беспомощным было выражение его лица, – но, видя его тяжёлое состояние и проникшись к нему некоторым сочувствием, он удержался от этого соблазна и, не сказав ни слова, отправился за водой, которой торговали в эти немыслимо жаркие дни повсюду, а в окрестностях пляжа, в районе невероятного скопления людей, особенно интенсивно. Вернувшись через пару минут с трёхлитровым пластиковым бутылём, он вручил его Димону, по-прежнему неподвижно стоявшему на дороге и затравленно, с тоской в глазах озиравшемуся кругом. Тот, мгновенно ожив и схватив пузатую ёмкость обеими руками, приник к её горлышку и, запрокинув голову, стал вливать в себя ледяную, только-только из холодильника, воду. Андрей же, глядя на его ходивший ходуном кадык и бежавшие по подбородку и шее тонкие струйки, добродушно посмеивался и, видя, как стремительно убывает вода в бадье, то и дело приговаривал:
– Полегче, дружбан, полегче. Я вообще-то тоже пить хочу.
Однако на Димона его замечания не производили никакого впечатления. Он, похоже, и не слышал их, полностью поглощённый утолением сжигавшей его жажды, и не спешил делиться с напарником.
Когда он опустошил больше половины содержимого бутыля, Андрей, уже всерьёз озабоченный такой ненасытностью, легонько толкнул приятеля в бок и, повысив голос, произнёс:
– Ну всё, хорош. А то в натуре лопнешь ещё!
Только после этого Димон, хотя и не без труда, оторвался от горлышка и отдал питьё товарищу, а сам, отдуваясь, икая и рыгая, обратил затуманенный взор вперёд, на вившуюся в отдалении, отлично видную с пригорка, на котором находились спутники, речку, облепленную, точно мухами, бесчисленными человеческими фигурками, сливавшимися в бескрайнюю шевелящуюся массу, раскинувшуюся на обоих берегах и словно взявшую речную гладь в клещи.
– Не, ну нафиг, я туда не пойду, – замотал он головой, указывая на необъятное людское скопище, напоминавшее издали какое-то бесформенное безобразное чудище, развалившееся возле реки в поисках спасения от донимавшей его жары. – Это ж столпотворение вавилонское! Там ещё хуже, чем в городе.
Андрей, в отличие от приятеля спокойно, небольшими глотками отпивая из полупустого бутыля, мельком взглянул на переполненный пляж и чуть пожал плечами.
– А мы туда и не пойдём. Я ж сказал, берём лодку и гребём подальше отсюда.
– На Белый берег? – пробормотал Димон, припомнив сказанное Андреем на площади.
Тот кивнул.
– Да, скорей всего туда. Щас я допью и пойдём к пристани.
Спустя четверть часа, обойдя забитый до отказа пляж стороной, друзья достигли пристани и, для порядка поторговавшись немного с красноносым, как всегда, поддатым, еле ворочавшим языком стариком-лодочником, по вполне сходной цене взяли напрокат – до вечера – лодку. Не очень новую и внешне не слишком приглядную – обшарпанную, облупленную, грязноватую и местами чуть подгнившую, – но в целом довольно прочную, крепко державшуюся на воде, без трещин и отверстий в днище. На ней вполне можно было совершить небольшое путешествие по тихой, застывшей, как и всё вокруг, в мёртвом оцепенении реке, без опасности кораблекрушения и неконтролируемого погружения на дно.
Пока Андрей с деловым видом осматривал, ощупывал, простукивал доставшуюся им посудину, проверяя, насколько она надёжна и можно ли доверять ей в предстоящем плавании, Димон угрюмо обозревал расстилавшийся перед ними пляж, так густо усеянный человеческими телами, что под их сплошным слоем почти не видно было песка, – лишь кое-где виднелись редкие его островки. Бессчётное множество этих тел раскинулось справа и слева, там и тут, уходя в бескрайнюю даль, едва ли не до горизонта. Создавалось впечатление, что здесь, на достаточно ограниченной территории, примыкавшей к водной артерии, собралась добрая половина населения города, измученного многодневной дикой жарой, конца которой не предвиделось, и решившего искать избавления от неё и облегчения своих мук на берегах реки и в самой реке. В основном люди лежали, бессильно распростёршись на своих подстилках, закрыв глаза, сложив руки на груди, на животе или разбросав их в стороны, недвижимые, как трупы, прикрывшись от палящих лучей кто зонтом, кто полотенцем, кто просто газетой. Но это, естественно, была слабая защита от висевшего в небе пламенеющего шара, окружённого сияющей короной ослепительных продолговатых блёсток, растекавшихся по небосводу расплавленным золотом и обрушивавшихся на землю густыми потоками светозарных снопов. И тогда люди, стряхивая с себя порождённую гнетущим зноем сонную одурь, вставали и, пошатываясь, как пьяные, плелись к реке и погружались в её тёплые, приятно обволакивавшие их разгорячённые и истомлённые туши воды. Народу в реке было так много, что казалось, она вот-вот выйдет из берегов и затопит заваленные угорелыми горожанами пляжи.
– Ну, как будто всё в порядке, – сказал Андрей, закончив осмотр лодки и довольно покачивая головой. – Посудинка, конечно, дряхловата, но на воде вроде держится. Надеюсь, не утонем.
Димон, бывший членом городской сборной по плаванию и добившийся на этом поприще солидных результатов, пренебрежительно ухмыльнулся.
– Ну, это я так, к слову, – Андрей присел на скамью в середине лодки и стал укреплять вёсла в уключинах. – Короче, участь Титаника нашему корыту не грозит.
Димон опять усмехнулся и, оглядев безупречно гладкую, не волнуемую ни малейшей рябью поверхность реки, авторитетно изрёк:
– Да уж, бури явно не предвидится.
Андрей взглянул на небо, в его ясную, ничем не замутнённую глубь, и чуть повёл плечами.
– Обычно после сильной жары бывает нехилая гроза. Можно представить, что будет после этого ада!
Димон, будто снова вспомнив о чём-то тяготившем его, насупился и проворчал сквозь стиснутые зубы:
– Ну и пусть! Пускай разнесёт всё к чёртовой матери. Я буду только рад.
Андрей ничего не сказал, лишь бросил на друга, на которого по какой-то непонятной причине находили периодически приступы немотивированной хандры, насмешливый взгляд и, закончив к этому моменту возиться с вёслами, сделал приглашающий жест.
– Судно готово к отправлению. Залазь давай.
Димон, чуть помедлив, по-прежнему с мрачноватым и немного удручённым видом, последовал призыву напарника и, забравшись в лодку, расположился на корме.
Андрей выскочил на берег, оттолкнул от него лодку и, снова прыгнув в неё и усевшись на вёсла, стал сильными размеренными движениями отгребать от влажного песчаного побережья.
Димон, невзирая на расстройство чувств заметив, как ловко управляется приятель с вёслами, полюбопытствовал:
– Где это ты так насобачился?
Андрей улыбнулся с немного загадочным видом.
– Была неплохая практика.
Димон, удовлетворившись этой скудной, ничего не прояснявшей информацией, равнодушно кивнул и отвёл глаза в сторону.
Но Андрей тут же раскрыл тайну своего умения, оказавшуюся совсем не мудрёной:
– У бабки в деревне как летом бываю, на лодке с батей на рыбалку ездим. Вот я там и махаю вёслами.
И снова Димон остался безразличен, занятый своими думами и рассеянно глядя в речную даль.
Андрей вырулил на середину реки и, изменив положение лодки, пустил её по середине водного потока. Здесь течение было чуть сильнее, чем возле берегов, и лодка, пусть и совсем медленно, едва заметно, заскользила по поверхности воды; Андрей лишь время от времени делал несколько взмахов вёслами, ускоряя её движение.
Димон же, полулёжа на задней скамье, замер в неподвижности и, казалось, впал в некоторую апатию, сначала лениво водя глазами по сторонам, потом уставившись в одну точку, а затем прижмурив их и уронив голову на грудь. Его явно опять морил сон, и Андрей, не желая потерять собеседника, окликнул спутника:
– Алё, гараж! Ты что, снова дрыхнуть собрался?
Димон вздохнул, не без усилия поднял голову и, исподлобья взглянув на приятеля, буркнул:
– Не сплю я.
Андрей насмешливо блеснул глазами.
– Ну, спишь не спишь, а попытки делаешь. Недавно на площади, теперь здесь.
Но Димон упрямо повторил, едва разжимая сомкнутые губы:
– Не сплю я. Просто сощурился. Ярко слишком, аж круги перед глазами мельтешат.
– Ну это да, – согласился Андрей, оглядываясь кругом и тоже невольно щурясь. – Ярковато. Не догадались мы тёмные очки прихватить.
Вокруг всё и вправду сияло и пламенело. Не только небосвод, в буквальном смысле объятый мощным неугасимым огнём, но и пронизанные им жгучие, дрожащие струи воздуха, гладь реки, на всём своём протяжении испещрённая бесчисленными сверкавшими и переливавшимися бликами, золотисто-жёлтый песок пляжей, местами становившийся рыжевато- оранжевым, словно обгорелым, блестящая изумрудная зелень, пышными коврами раскинувшаяся на обоих берегах, особенно на противоположном городскому, густо заросшем травой и кустарником и окаймлённом вдалеке тёмной зубчатой стеной леса. Глядя на окрестности, казалось, ещё немного – и всё полыхнёт и займётся пламенем, лившимся с неба обильными лучезарными потоками, точно бурный огненный ливень.
– Н-да, маленький филиал ада, – промолвил Андрей, после короткого осмотра округи почувствовав резь в глазах и ненадолго прикрыв их. – Боюсь, это реально плохо закончится, если погода не переменится.
– А она и не переменится – заявил Димон таким убеждённым тоном, будто знал о погоде что-то такое, чего не ведал больше никто. – Солнце будет жарить бесконечно, пока этот гнусный городишко не сгорит ко всем чертям!
И снова, не в первый уже раз, Андрей поглядел на товарища с лёгким недоумением и любопытством, пытаясь угадать причину его меланхоличного настроения и то и дело прорывавшихся сквозь толщу обычной невозмутимости порывов ожесточения и желчности.
– Что с тобой такое? – спросил он наконец, желая прояснить этот вопрос. – Что случилось? Ты просто сам на себя не похож.
Но Димон не спешил с ответом. Надувшись и нахохлившись, как воробей, он озирался кругом и лишь беззвучно шевелил губами, явно имея что сказать, но, видимо, не решаясь. Однако в конце концов всё же исторг из себя несколько туманных признаний, немного расширявших и уточнявших те, что вырвались у него на площади:
– Да заколебало всё! Учителя, тренеры, родители… Жить не дают свободно, лезут вечно со своими советами и указаниями… Я должен жить не так, как я хочу, а так, как им нравится, как они считают нужным. Я обязан делать так, чтобы не мне, а им было приятно. Такое ощущение, что я принадлежу не себе, а им, как крепостной какой-то… Нет, это полная жопа! Все козлы!.. Зла не хватает… – И, задохнувшись от переполнявшего его возмущения, он смачно плюнул в воду и стукнул крепким кулаком по борту лодки, отчего та вздрогнула и чуть заколебалась.
– Э-э, осторожнее! – со смехом воскликнул Андрей. – Лодка и так на ладан дышит. Да ещё и казённая.
Но Димон не разделил его веселья. Лицо его по-прежнему было расстроенным и мрачным, взгляд – тусклым и блуждающим, лоб прорезала глубокая складка. По-видимому, мелкие неприятности, невзгоды и сложности жизни, понемногу накапливаясь и множась, увеличиваясь, как снежный ком, достигли наконец той критической массы, после которой даже у такого вроде бы толстокожего и безразличного ко всему, сдержанного и уравновешенного человека, как Димон, наступает определённый кризис, не переходящий, как у более тонких натур, в длительную депрессию и не разрешающийся нервным срывом, но всё же рождающий подавленное состояние, нагоняющий унылые, упадочные мысли, отбивающий на некоторое время желание жить.
Глядя на приятеля, после короткого эмоционального всплеска снова обмякшего и поникшего головой, Андрей, вновь подумав о своём, невесело усмехнулся и пробормотал:
– Детский сад.
Но Димон, казалось, полностью погруженный в себя, неожиданно вскинул голову и метнул на товарища подозрительный взгляд.
– Чего?
– Ничего, ничего, это я так… – поспешил успокоить его Андрей, пряча усмешку и налегая на вёсла.
Но Димон, видимо услышавший всё же реплику Андрея, ещё некоторое время хмуро, не слишком доброжелательно смотрел на него и, лишь убедившись, что тот не намерен развивать эту тему, вновь понурился и ушёл в себя.
Между тем забитый изнемогшим от зноя народом пляж остался позади, и перед взором путешественников потянулись более пустынные берега, где песка было совсем немного, а то и вовсе не было, а зелень подступала к самой воде. Отдыхающие попадались всё реже и располагались уже не сплошным массивом, а отдельными островками по несколько человек, а местами и поодиночке. Как и на пляже, одни из них неподвижно лежали на берегу, укрываясь кто чем мог от палящего солнца, другие предпочитали отсиживаться в воде. Были и такие, кто решался переплыть реку (чему благоприятствовало то, что в результате затянувшейся жары она сильно обмелела и значительно сузилась) и прятался от жалящих огнём лучей под сенью росших на другом берегу деревьев.
Случайно взглянув в сторону суши, Димон, только что совершенно безучастный и отстранённый от окружающего, внезапно зашевелился и вскинул голову. В глазах его блеснул озорной огонёк, а на губах заиграла радостная улыбка.
– Вот это место! – воскликнул он, тыча пальцем в полого спускавшийся к воде участок берега, покрытый редковатой бледно-зелёной травкой. – Здесь мы тусили после выпускного.
Андрей мельком взглянул в указанном направлении и чуть кивнул.
Димон же, ни с того ни с сего оживившись и мгновенно позабыв про свою хандру, опять стал рассказывать то, что уже было известно приятелю с его же слов. Но это, по-видимому, нисколько не смущало Димона. Он пересказывал всё это не столько напарнику, сколько самому себе, вновь и вновь воскрешая в памяти и переживая приятные мгновения из недавнего прошлого, так резко контрастировавшие с его нынешним сумеречным расположением духа.
Андрей слушал разглагольствовавшего, чуть не захлёбывавшегося от восторга товарища с подчёркнуто безразличным, бесстрастным видом, позёвывая и рассеянно поглядывая туда-сюда, явно демонстрируя своё невнимание и скуку.
И Димон, несмотря на своё самозабвение, заметил это. И, по всей видимости, был несколько задет таким очевидным небрежением. Он вдруг прервал свой интересный только ему самому рассказ и, смерив приятеля выразительным, едким взглядом, неожиданно поинтересовался:
– А что это у вас там с Натахой случилось?
Андрей чуть прикрыл глаза и двинул бровью.
– Да так, ничего особенного.
Димон недоверчиво покачал головой и поцокал языком.
– Да ладно тебе! Я ж всё отлично видел. Не слепой, слава богу… Вы на выпускном не общались, ты ушёл раньше времени, и без неё. А она весь вечер была как не в себе. То веселилась напропалую, бухала и танцевала больше всех, лезла к пацанам целоваться… И ко мне в том числе, – он заулыбался и чуть покраснел от удовольствия. – То вдруг мрачнела, забивалась в угол, никого не хотела видеть и, кажется, даже плакала. Ну, глаза, во всяком случае, у неё красные были, когда она возвращалась после этих отлучек… Вот я и подумал – и, согласись, не без оснований, – что вы поругались. И, кажется, серьёзно поругались. Так ведь, а?
Андрей помолчал несколько мгновений, словно обдумывая услышанное, а затем пожал плечами и обронил:
– Ну да, пожалуй, так.
– А чего? – немедленно полюбопытствовал Димон. Но, заметив тень, пробежавшую по лицу друга, тут же дал задний ход: – Не, ну это, конечно, ваше дело. Это я так, машинально спросил.
Андрей, видимо немного устав, а может быть, охваченный внезапной задумчивостью, перестал двигать вёслами и приподнял их над водой. Капли градом сыпались с них, вспыхивая на солнце, как драгоценные камни, и с тихим плеском ныряя в родную стихию. С берега доносились весёлые детские крики и смех, – там, на мелководье, возилась неугомонная мелюзга, которая, казалось, не замечала изматывающей жары и всем своим поведением и видом выказывала беспредельную, неуёмную радость жизни. Которую, очевидно, совершенно не разделяли их родители, разморенные и распаренные тела которых лежали поблизости, казалось, совсем безжизненные и, как и большинство тел отдыхающих, сильно смахивавшие на трупы.
– Да, ты всё правильно заметил: мы действительно поругались, – промолвил после минутного безмолвия Андрей, задумчиво глядя вдаль и чуть пошевеливая бровями. – Хотя и не ругались вообще-то… Просто расстались. Должно быть, надоели друг другу… Так бывает, – прибавил он с лёгкой усмешкой.
Димон с напряжённым, чуть туповатым выражением, хмуря лоб и жуя губами, слушал товарища, как будто с усилием воспринимая и переваривая полученную информацию. Но, по-видимому, всё же воспринял, так как покрутил головой и с немного ехидной улыбочкой проговорил:
– Ну, она тебе, может, и надоела. Уж не знаю почему… А вот ты ей – вряд ли. Судя по тому, как она вела себя после вашего разрыва. Она реально переживала.
Андрей вздохнул и пожал плечами.
– Ну что ж поделать? Я больше не люблю её. Сердцу, как говорится, не прикажешь.
На Димоном лице изобразилось некоторое недоумение.
– Твоё дело, конечно. Но не знаю… Я б такую шикарную тёлку не решился бросить… С жиру ты, Андрюха, бесишься, – и Димон взглянул на приятеля с плохо скрытой завистью.
Которую Андрей, однако, не заметил или не счёл нужным заметить. Он ответил спутнику весёлым, беззаботным взором и таким же тоном проговорил:
– Но есть ведь и плюс в этой ситуации. Наташа теперь свободна! Можешь подъехать к ней. Ты ведь всегда был неравнодушен к ней, не так ли?
Димон фыркнул и, словно уличённый в чём-то неприличном и чуть ли не постыдном, залился краской и протестующе вскинул руку.
– Ничего подобного! С чего ты взял? Это клевета! Поклёп… Ну, она мне нравится, конечно… Она классная тёла… Но не более того. И не надо наговаривать на меня.
Андрей прищурил левый глаз и заговорщически подмигнул другу.
– Ну, смотри, как знаешь… Я могу только посоветовать тебе, как человек бывалый: Наташка огонь! Рекомендую. Не пожалеешь…
Договорив до этого места, Андрей вдруг оборвал себя и чуть покраснел, как только что Димон. Только по другой причине. Он понял, что переборщил, перегнул палку. Что, увлечённый раздражением, душевным смятением, обидой (неясно, правда, на кого и за что) и ещё чем-то, не вполне понятным ему самому, начал говорить совсем не то, что нужно, чего и не собирался говорить, что как-то спонтанно пришло ему в голову и почти неосознанно сорвалось с языка. И теперь он жалел о сказанном и некоторое время не решался взглянуть на приятеля. И, чтобы прервать повисшую неловкую паузу, вновь погрузил вёсла в воду и, с силой навалившись на них, погнал лодку дальше.
Вскоре переполненные пляжи и прилегавшие к ним местности остались позади, и на левом, городском, берегу потянулись частные жилые дома, в основном деревянные и одноэтажные, обнесённые невысокими изгородями и утопавшие в яркой цветущей зелени, не поблёкшей и не пожухлой благодаря близости к реке. На фоне буйной растительности то и дело показывались покатые крыши, обрамлённые ставнями окна, хозяйственные постройки самого разного назначения и вида, сараи, гаражи, поленницы с завалами дров, обширные или, наоборот, тесные, загромождённые всяким хламом дворы, по которым лениво и бесшумно разгуливала всевозможная живность – куры, гуси, коты, собаки, как и люди, изнывавшие от жары и пытавшиеся спрятаться от неё где придётся. И только одна чёрная лохматая собачонка неопределённой породы, или, вернее, не имевшая вообще никакой породы, по-видимому, совершенно ошалевшая от зноя в своей густой свалявшейся шубе, явно не рассчитанной на такое пекло, бесцельно носилась по крыше одного из сараев и хрипло, отрывисто лаяла, порой переходя на жалобный визг. Заметив проплывавшую мимо лодку с двумя седоками, она прекратила бессмысленную беготню, внимательно воззрилась на них и, мгновение помедлив, разразилась ещё более заливистым и неистовым лаем, подпрыгивая на месте и буквально задыхаясь от беспричинной ярости. И долго ещё, по мере того как спутники удалялись вниз по течению, до их ушей, понемногу затихая, доносился пронзительный забористый лай разбушевавшейся шавки.
Наскучив сидением на одном месте и чувствуя, что жар солнца, припекавшего ему спину, шею и затылок, становится нестерпимым, Димон стал недовольно морщиться, кряхтеть, ёрзать на своей скамье и озабоченно озираться кругом, точно высматривая, где бы можно было избавиться от грозивших изжарить его лучей. Но поиски длились недолго, ответ на его невысказанный вопрос был слишком очевиден: спасения от невыносимого, всепроникающего зноя надо было искать в реке. И, быстро уяснив это, Димон не медлил ни секунды. Спорыми, почти неуловимыми движениями скинул с себя майку, шорты, кроссовки и, ничего не говоря, лишь слегка кивнув напарнику, сиганул за борт, подняв фонтан брызг и пропав под водой.
Лодка от этого молниеносного энергичного прыжка вздрогнула, накренилась и едва не зачерпнула воды. Чуть не свалившись от произведённого толчка со своего сидения, Андрей бросил вслед исчезнувшему в пучине товарищу свирепый взор и рявкнул:
– Ты совсем придурок, что ли?! Лодку перевернёшь нахрен!
Но Димон, очевидно, не услышал этого возмущённого окрика. Он не показывался на поверхности воды, по которой после его погружения некоторое время ходили бурные вспененные волны и крутились мелкие водовороты. Димон был великолепный пловец, чувствовал себя в воде как рыба и мог подолгу находиться на глубине, нередко бравируя этим и своими продолжительными погружениями пугая мало знакомых с ним людей, особенно девочек. Но Андрея этими дешёвыми трюками было не провести, и он совершенно спокойно, с лёгкой усмешкой бродил взглядом по потревоженной речной глади, ожидая, когда приятелю надоест дурачиться и он вынырнет наружу, и не зная лишь, в каком месте это произойдёт.
Он не ошибся. Димон действительно показался на поверхности спустя минуту-полторы. Однако не в месте погружения, а в десятке метров от лодки, на полпути между ней и правым берегом. С шумом вынырнув, он, как Тарзан, огласил окрестность протяжным ликующим возгласом и, обратив к другу счастливое мокрое лицо, озарённое сияющей белозубой улыбкой, махнул рукой и крикнул:
– Хватить сидеть там сиднем. Давай за мной! Водичка первый сорт. С подогревом.
Андрей заколебался. У него не было особого желания купаться, во всяком случае прямо сейчас. Но, с другой стороны, нещадно жарившее светило также донимало его, и единственным спасением от него была вода, так соблазнительно искрившаяся у бортов лодки и властно манившая своей сумрачной зеленовато-серой глубью. И приятель, едва окунувшись в неё, вдруг совершенно преобразился и демонстрировал такую искреннюю, неподдельную, детскую радость, что трудно было поверить, что только что он был мрачнее тучи и весь сегодняшний день пребывал в расстроенных чувствах. Да и надо же было когда-нибудь выбраться наконец из лодки и искупаться, ведь для этого он и явился на речку, прихватив с собой для компании бывшего одноклассника.
Ещё думая всё это, Андрей уже сбрасывал с себя одежду, которой, впрочем, было совсем немного, и невольно улыбался в предвкушении того, к чему он стремился с самого утра. Ещё мгновение – и его смуглое долговязое тело, на котором остались только узенькие синие плавки, описав в воздухе короткую дугу, погрузилось в воду и, как только что Димоново, исчезло в ней. Но, в отличие от товарища, Андрей не собирался заниматься подводным плаванием и, тут же всплыв, легко и неспешно заскользил по поверхности, делая руками и ногами плавные, закруглённые движения, пофыркивая и неся на лице томную, расслабленную улыбку наслаждения и довольства. Прогретая за несколько недель непроходящей жары вода и вправду была мягкой и тёплой, как слегка остывший чай. Она приятно обволакивала тело, как будто гладя и лаская опалённую жгучим зноем кожу, и эти нежные, скользящие прикосновения, казалось, проникали внутрь и достигали самых дальних уголков организма, снимая усталость и жар, ослабляя напряжение и скованность движений, умеряя беспокойство и душевное смятение, пусть и не так бурно, как прежде, исподволь, подспудно продолжавших шевелиться в нём.
