Михаил Михеев
Т-34. Крепость на колесах
Селиверстов тенью вырос позади «своего». Немец был высоким, спортивным парнем, по сравнению с ним разведчик выглядел замухрышкой. Но сейчас это ничего не значило. Короткий высверк ножа – и немец оседает, хватаясь руками за горло, и между пальцами у него брызжут фонтанчики крови, алыми каплями ложась на остатки не до конца вытоптанной травы. Его товарищ не успевает ничего понять – и падает от короткого удара прикладом. Спасибо Громову за науку! Ильвес страхует, настороженно поводя вокруг стволом автомата, но все спокойно. Хозяева дома, если они вообще еще здесь, сидят внутри и кашлянуть стесняются, а немцев поблизости вроде нет. Самое то, чтобы «языка» порасспросить.
– В дровяник его, – Хромов подхватил немца за шиворот. – Томас, помогай!
Эстонец забросил автомат за спину, ухватил немца за ноги. Теперь страховал их Селиверстов, у него получалось даже лучше. Несколько секунд – и пленного убрали подальше от чужих глаз, убитого и вовсе кинули под забор. Правда, в ухоженном дворе крапивы не наблюдалось, но тело прикрыли удачно подвернувшейся деревянной тачкой, явственно смердевшей навозом. Все, сразу не увидят, а им много времени и не нужно.
Фриц пришел в себя на удивление легко – хватило ведра зачерпнутой из стоящей во дворе бочки воды. Теплой, мутноватой, с плавающими в ней личинками комаров и явственным запахом тины. Однако же, когда она вылилась немцу на голову, он заворочался, приходя в себя, открыл глаза, понял, что случилось, и открыл рот, дабы как следует заорать. И замер, увидев у самого глаза жутковато поблескивающий даже сквозь не вытертую да конца кровь металл штыка. Вот так-то, соображает, и это очень неплохо.
Секунду спустя Хромов сообразил, что он – идиот. Языка-то не знает, а их штатный переводчик Плахов остался вместе с группой, так сказать, при штабе. И как теперь допрашивать этого хренова немца? Этот риторический, в общем-то, вопрос он озвучил вслух, и, к своему удивлению, получил на него ответ.
– Разреши я, – Ильвес слегка размял кисти рук. Кулаки у него, стоит признать, были здоровые. – Я немного понимаю по-немецки.
– Откуда?
– В детстве в лавке работал. Убирался, приносил-уносил товары… Там хозяин немец бы, кое-что я запомнил.
– Действуй. Только не убей раньше времени.
– Постараюсь, – криво улыбнулся курсант. – Сейчас заговорит.
Немец и впрямь заговорил очень быстро. Наверное, потому, что не рассчитывал получить в морду от унтерменшей. Морально, так сказать, не готов был к допросу, а потому раскололся уже после нескольких плюх, для здоровья, к слову, абсолютно неопасных. Рассказал, правда, немного – в основном подтвердил сказанное беглецами, а также выводы Хромова относительно численности солдат и того, что главный среди приехавших всего лишь гауптман, капитан по-русски. В общем, мелочи, а больше ничего фриц толком не знал, и прибили его спокойно, безо всяких эмоций и лишних мучений. Ничего личного, просто война.
Еще двоих немцев они сняли минут через пять. Солдаты двигались по улице с той же беспечностью, что и первая группа, за что и поплатились. А вот дальше, продвинувшись до самой площади, разведчики не встретили никого. И только сейчас Хромов понял, как маразматически выглядит его идея отлова немцев поодиночке. Городок, пускай даже небольшой, это не голое поле, и охотиться на противника можно хоть до посинения, банально расходясь с немецкими солдатами по соседним улицам. И, скорее всего, убитых хватятся раньше, чем удастся серьезно проредить их численность. Что тогда прикажете делать? Назад-то уже не сдашь. Разве что импровизировать, но все их действия и так сплошная импровизация, ничего в голову не приходит.
Мрачно размышляя по поводу своей дурости, Хромов рассматривал стоящие на площади грузовики. Один пустой, у второго откинут капот, видна задница водителя – небось, шаманит что-то, в это время даже немецкая техника далека от совершенства, постоянно надо что-то подкручивать и настраивать.
А хорошие машинки. Небольшие, шестиколесные, с откидным верхом кабины и притороченной сбоку запаской. Крупповские[3] – во всяком случае, на разгромленном аэродроме сказал один из водителей, обнаружив такой агрегат. Все сокрушался по поводу того, что машину буквально изрешетили – уж больно она ему нравилась. И людей можно возить, и грузы, и пушку таскать. Легкая, удобная… Здесь и сейчас наблюдались точно такие же, даже жалко их будет жечь.
– Глянь, – Селиверстов толкнул его в плечо. Хромов повернулся – ага, немцы гонят первую партию заложников. Немного, человек пятнадцать. Загнали во двор школы, приказали сесть прямо на землю, оставили двоих для охраны, остальные направились на площадь, курить и зубоскалить. Через несколько минут пригнали вторую группу, тоже загнали во двор. Сергей быстро посчитал солдат, находившихся здесь, вычел тех, кого они уже вывели из игры… А ведь может получиться!
Своей идеей он поделился с остальными, и неприятия она не вызвала. Ну, в самом деле, немцев много, но отнюдь не запредельно, всего, когда подойдут оставшиеся, соберется чуть больше двадцати человек. У них винтовки, и то не у всех – кое-кто не собирается таскать постоянно эту тяжесть. Вон, сразу несколько штук к колесу грузовика прислонены. Автомат они видели один – у гауптмана, и тот держит его не в руках. Сейчас они с местным комендантом в лейтенантском чине курят на скамейке у здания администрации, у обоих только пистолеты, и ничего более серьезного в поле зрения не наблюдается. В этой ситуации три автоматических ствола, два из которых специально заточены под бой на ближней дистанции, козырь неплохой. Да и гранаты имеются.
В общем, шансы есть. Если, конечно, удастся полноценно использовать эффект внезапности. Главное, отвлечь немцев и желательно собрать их вместе. Вопрос только, как. Мысль пришла в голову в тот момент, когда один из немцев, колдующий у стоящей тут же, во дворе, полевой кухни, крикнул что-то на своем лающем языке. И все, как один, потянулись к нему. Включая отложившего ремонт водителя. Какая все же дисциплинированная нация!
– Бумага есть?
Товарищи переглянулись, потом Селиверстов выудил из кармана довольно солидных размеров кусок газеты, таскаемый для всем известных нужд. Хромов усмехнулся:
– Замечательно. А теперь слушай, что делаем. Аккуратненько запихиваем эту бумагу фрицу в бензобак. Она там будет плавать, и пока мотор работает на холостых, ничего не случится. Немец, когда закончит ремонт, скорее всего, заведет свой тарантас, погоняет его на разных оборотах. А когда газанет, бумагу притянет к фильтру, и движок, что характерно, заглохнет. Ну а пока они будут разбираться, мы можем делать, что хотим, все равно они вокруг машины крутиться будут – кто-то советы давать, кто-то ржать, кто-то ругаться. И по сторонам глазеть никому на ум не придет.
– Думаешь?
– Знаю, – ответил Сергей с уверенностью, которой на самом деле не испытывал. – Человек может до бесконечности смотреть на горящий огонь, текущую воду и то, как работают другие. И уж точно посмеяться над тем, кто пашет, пока остальные курят, сам бог велел.
– А сработает?
– С дизелем срабатывало, – пожал плечами Сергей, не уточнив, правда, что было это на полвека позже и с куда более продвинутым в техническом плане грузовиком. – Сделали мы одному уроду гадость.
– За что? – тут же поинтересовался Селиверстов.
– За то, что урод, – уточнять, что за привычку ездить с дальним светом и не выключать его, Сергей не стал. Просто потому, что на здешних машинах такой приблуды, как дальний свет, он пока что не встречал и не был уверен, что в данный исторический период она вообще существует в природе.
– Понятно, – деловито кивнул боец. – Кто пойдет?
– Да сам я и пойду. Томас…
– Тоомас…
– Да хоть Чингачгук. Держи винтовку, мне с ней тащиться несподручно.
– А…
– Если прокрадусь тихонько – никто и не дернется, а заметят – и пулемет не поможет, – Сергей пару раз глубоко вздохнул, ставшим уже рефлекторным движением проверил оба пистолета. Мысленно посетовал, уже в который раз сегодня, что нет ни одного глушителя, шевельнул плечами. – Ну все, я пошел.
Все же сады – это кладезь вдохновения для художника и кошмар часового. Где-нибудь на открытой местности подберись к цели, попробуй, а здесь и сейчас – да без проблем. Дошел, благо машина едва не утыкалась бампером в раскидистый куст какой-то плодово-ягодной культуры, аккуратно запихнул бумагу в бак, вернулся – и все это никем не замеченный. Разве что лоб покрылся крупными, будто горошины, каплями пота. Нет, когда выберутся… если выберутся, он точно нажрется в хлам, благо есть чего. Но это все потом, сейчас же ему оставалось лишь нырнуть в канаву, плотно оккупированную разведчиками, и продолжить ждать. К счастью, недолго.
Шофер, закончив обед, вернулся к своему пепелацу, поковырялся в двигателе еще минут двадцать, потом залез в кабину, завел. Двигатель зарычал спокойно и ровно, неторопливо, словно довольный жизнью сытый кот. Минута, две… Внимательно прислушивающийся к чему-то водитель удовлетворенно кивнул, дал газу. Мотор бодро взвыл, секунд пять порычал. И заглох.
Попыток было еще пять, одна за другой. Шофер вновь залез под капот. Еще полчаса и три безрезультатные попытки. Веселый гомон солдат… Теперь здесь толклись практически все, кроме часовых возле задержанных, занятого чем-то своим повара и офицеров, продолжающих что-то оживленно обсуждать. Небось, баб, подумал некстати Хромов. И, как бы это ни глупо в такой ситуации выглядело, пришел к выводу, что вопрос о сохранении верности оставшейся в другом мире избранницы выглядит бесперспективно. Особенно с учетом того, что она его регулярно динамила, а длительное воздержание здоровью противопоказано. Хихикнув мысленно, он прогнал ненужные сейчас размышления, еще раз прикинул диспозицию и аккуратно прицелился.
– Гранатами – огонь!
Как ни обидно признать, гранатами, в сравнении с местными вояками, он пользоваться не умел. Не то чтобы вообще не умел – Мартынов показывал все, что нужно знать. Просто здесь гранаты учили метать аж со школы, в армии доводя мастерство до совершенства. Он так просто не умел. Впрочем, у него и без гранат хватало работы. И к тому моменту, как трофейные немецкие «колотушки», неуклюжие на вид, но на практике весьма удобные, отправились в полет, он успел выстрелить четыре раза. И как минимум дважды попал. Обоих офицеров (по две пули на брата, чтоб наверняка, благо скорострельность позволяла) смело. Еще один выстрел, по охране – «в молоко», и в этот момент рванули гранаты.
Все же эффект от их применения по кучно стоящему противнику несколько отличается от того, что показывают в кино. Нет тебе ни фонтанов земли на полнеба, ни эффектно (и комично) разлетающихся во все стороны врагов. Так что по эффектности реальным гранатам до кинематографа далеко, а вот по эффективности…
Немцев, оказавшихся поблизости от взрывов, раскидало, словно кегли. Как сварливая теща, взвизгнули над головами осколки. И в следующий момент три фигуры, буквально взвившись из укрытия, покритиковали опешивших врагов в упор из двух автоматических стволов. СВТ, правда, по скорострельности уступала автоматам, и здесь свои достоинства не продемонстрировала, но это было не столь важно – у Хромова была иная цель. Громко бухая каблуками так и не ставших привычными сапог, он мчался к заложникам, надеясь лишь, что охреневшие от происходящего часовые не успеют среагировать адекватно.
Времени его бросок потребовал всего ничего, секунд пять от силы, но показались они вечностью. А немцам, наверное, мигом единым. Не зря выстрелить успел только один, в белый свет как в копеечку. Никогда не следует злиться на людей. От этого дрожат руки и сбивается прицел, как-то отстраненно успел подумать Хромов. А потом немец оказался совсем рядом, и Сергей, не останавливаясь, коротко и четко, как учил Громов, ударил его штыком. Тот вошел мягко, словно в масло – и застрял. Тело немца свело спазмом…
Сергей толчком опрокинул его, без малейшей брезгливости уперся сапогом, освобождая штык, повернулся ко второму часовому, белому как мел, отчаянно дергающему затвор, и выпустил практически в упор все, что оставалось в магазине СВТ. Башка немца разлетелась вдребезги; с воплями бросились в стороны те, кого он охранял… А Хромов посмотрел на результат с полнейшим безразличием и каким-то отстраненным спокойствием. Смутить его зрелище не могло. Как-никак трупов он за последнее время повидал больше, чем проктолог задниц. И брызги чужих мозгов на сапогах были сейчас ничего не значащей липкой массой, которую надлежало обтереть, не более.
Вот и все – четко, быстро, никаких рефлексий. Руки независимо от сознания, с приобретенной уже в этом мире сноровкой, меняют пустой магазин на снаряженный. Короткий лязг затвора – все, оружие готово к бою. Вот только целей больше нет. Лишь трупы в художественном беспорядке – закономерный результат внезапной атаки на далеко не первосортных вояк. Умерли, не успев сообразить, что произошло. Было бы удивительно, сложись что-то иначе.
– Сергей! Командир!
Хромов повернулся на крик и как можно более невозмутимо поднял левую бровь:
– Что у вас там?
– Да пленного взяли, – Селиверстов стоял над офицерами и тыкал в них стволом автомата. Ильвес ходил среди лежащих тут и там немцев, держа в руке пистолет. Успел где-то разжиться – когда они выходили в рейд, короткоствола при нем не было, это Хромов помнил точно. С каменным выражением лица эстонец тыкал ногой тела. Время от времени негромко щелкал выстрел – зачистка штука малопочетная, но полезная и нужная. Молодец…
Пленным оказался местный лейтенант. Второму Хромов попал точнехонько между глаз, так, что спереди была небольшая, в общем-то, дырочка, а затылок вынесло начисто. Лейтенанту же повезло чуть больше. Пуля разворотила немцу плечо. Для жизни, в общем-то, неопасно, крови вытекло немного. Зато сознание упорхнуло птичкой. Это только в кино раненый продолжает стрелять как ни в чем не бывало. Нет, отдельные ситуации, когда адреналиновая волна перебивает боль, могли наблюдаться, но это скорее исключение из правил. В подавляющем большинстве случаев болевой шок и потеря боеспособности, чаще всего вместе с сознанием. Вот как сейчас, например.
– Ну что же, не пропадать же добру… Томас! Глянь, там перевязочных пакетов нет?
– Тоомас, – педантично уточнил курсант, но от дальнейших препирательств воздержался. Зато буквально через несколько секунд приволок целую сумку, набитую бинтами, ватой и еще черт его знает каким добром. – Вот. Только зачем на него добро переводить?
– Полковнику его сдадим, пускай расспросит, – отозвался Хромов, деловито распарывая на пленном одежду.
– Да что он может знать?
– А вдруг? К стенке мы его поставить всегда успеем. Помогай давай.
– Все равно не дотащим, – фыркнул Ильвес, но послушно перехватил застонавшего немца.
– Дотащим, он жилистый. Хотя выглядит, конечно… Судя по виду, когда его делали, мама не хотела, а папа не старался.
Селиверстов фыркнул, сдерживая рвущийся наружу смех. Ильвес сохранил невозмутимость, но заметно было, что дается она ему нелегко. Втроем они довольно быстро, хотя и не слишком умело замотали немца так, что из-под бинтов торчала одна голова, а потом Хромов повернулся ко все еще толпящимся во дворе школы и с испугом глядящим на освободителей заложникам:
– Ну, и что мы встали? Немцев дохлых не видели? Так насмотритесь еще, война только начинается. Брысь по домам!
Надо же, подействовало. Будто переключили у них что-то в мозгах, и рванули все по домам, только пятки засверкали. Мужчины, женщины, дети… И Селиверстов, провожая их глазами, явственно вздохнул.
– Чего ты? – удивленно спросил Хромов.
– Да там девушка была… Э-эх!
– И чего ж ты тогда терялся? – поинтересовался Сергей, удивляясь, как Селиверстов ухитрился в такой момент еще и на девушек внимание обратить. Впрочем, на адреналине можно словить глюки и похлеще, чем сельская красавица. Лично ему они здесь, кстати, все как на подбор напоминали французскую актрису – ту, что играла лошадь мушкетера.
– Так ведь…
– Подождал бы фриц. Лично мне его самочувствие до одного места, лишь бы на вопросы отвечать мог. Что, очень понравилась?
– Ага, – Селиверстов покраснел, совсем как мальчишка. Из-под маски сурового пса войны разом вылез тот, кем он был на самом деле. Практически юнец… Рядом с ним Хромов, выросший в куда более насыщенном информацией, а главное, циничном времени, почувствовал себя если не стариком, то, во всяком случае, умудренным опытом мужчиной. И смотрел на товарища с нескрываемой усмешкой. Как здесь все просто. Один взгляд – и все, голову потерял. Впрочем, те же медузы и без мозгов живут миллионы лет. Собственно, это обстоятельство дарит людям надежду.
– Закончим – попробуй найти. Может, и получится. И хорош краснеть и мяться. Женщины любят мужчин сильных и уверенных в себе.
– Но…
– Запомни, главное – не унывать. На собственных соплях очень легко поскользнуться. Если и впрямь очень постараешься – найдешь.
– Ну, а дальше?
– Сам думай. И вообще, меня не интересуют ваши сексуальные фантазии. У меня своих достаточно. Все, помогай давай.
Подхватив раненого, они подтащили его к грузовикам, благо обе транспортные единицы остались на ходу. Даже колес не попортило, только в бортах осколками наделало пробоин. Вот только немец к транспортировке оказался не готов, хрипло вскрикнув и открыв мутные от боли, глубоко запавшие глаза.
– Больно? Ну, ничего, терпи. Вам за это деньги платят.
– Командир, как ты можешь быть таким циником? – все же то, что было нормой для человека из будущего, Селиверстову казалось не то чтобы диким, а, скорее, непривычным.
Хромов пожал в ответ плечами:
– Я такой, какой есть. И не жди от меня сочувствия к врагу. Я его еще в младенчестве пропил. На пару с совестью, которую на карандаш сменял.
Селиверстов лишь головой мотнул, однако комментировать не стал. Хотя наверняка нелегко ему – все же, как ни крути, в этом времени много стереотипов. О том же классовом братстве, например. И умом-то понимает, что перед ним враги и что стреляет в него какой-нибудь немецкий рабочий, но вбитые намертво «истины» о том, что рабочий – это обязательно свой, товарищ, наверняка толкают под руку. И если в бою работают рефлексы, то после него – рефлексии. Впрочем, это пройдет. И размышляя о столь высоких материях, Хромов перестал смотреть вокруг… А зря!
– Ложись!
Вот он минус для не служившего в армии студента. Солдату при грамотно построенном обучении в голову буквально вбивается: команды выполняются не задумываясь. Хромову же вначале потребовалось осознать и понять – за время, проведенное в этом мире, полезных рефлексов добавилось, но гражданскую сущность они еще до конца не перебороли. В следующий миг Селиверстов как живой таран сбил его с ног, и лишь несколько секунд спустя пришло понимание, что обдавший голову ветер – след от пули, прошедшей совсем рядом, может, в паре сантиметров от виска. А грохот выстрела он так и не услышал.
– Где? – злобно прохрипел Сергей, перекатом уходя под защиту грузовика.
– На каланче…
Хромов высунулся, быстро посмотрел на высокую, еще дореволюционной постройки башню обзора местных брандмейстеров и тут же ушел назад. Вовремя – песок там, где он был за секунду до того, взрыла пуля. Хорошо стреляет, гад… Но что хотел, он все же увидел – и место, где засел противник, и, главное, шустро крадущегося к каланче Ильвеса. Тоомас выбрал достаточно удачный маршрут, оставаясь в мертвой зоне, да и вообще стрелок вряд ли его заметил. Все же курсанта явно учили на совесть.
– Отвлекаем…
Лишний раз объяснять Селиверстову не потребовалось. Высунулся на секунду, дал короткую очередь куда-то в сторону цели и тут же спрятался. Кланг! В тонком металле борта появилась дырка, не предназначен грузовик для противостояния пулям. Хотя и выстрел точностью не отличался, промах на полметра, не меньше – стрелок явно занервничал.
Хромов тут же высунулся. Трижды выстрелил, благо «светка» позволяла не терять время на передергивание затвора, и тоже нырнул в укрытие. Ответная пуля свистнула выше. Нормально…
Они повторили это еще несколько раз, а потом с колокольни раздался вопль, и, высунувшись, Хромов увидел непонятное мельтешение наверху. Более всего это смахивало на потасовку – похоже, Ильвес добрался-таки до снайпера.
Переглянувшись, разведчики, не сговариваясь, синхронно выскочили из укрытия и бросились к каланче, однако их помощь уже не требовалась. Когда они, тяжело дыша, бежали по лестнице, навстречу им вышел курсант, держа согнувшегося в три погибели высокого, худого мужика. Что интересно, не в форме, а во вполне гражданском кургузом пиджачке. Правая конечность стрелка была заломлена за спину, чуть не до затылка, так, что дернешься – сломается. Второй рукой Ильвес держал пленного за длинные сальные волосы, оттягивая ему башку назад. В общем, капитально защемил противнику все, что можно и нельзя. Увидев подмогу, заулыбался, демонстрируя свежий фингал под левым глазом:
– Там мой автомат остался и его винтарь. Подберите, а…
– Подберем… Как ты его усек? – спросил Хромов у Селиверстова, протискиваясь наверх. Тот лишь сделал гордый вид. Ну что же, и без слов ясно – случайность, помноженная на боевой опыт и хорошую реакцию. Повезло…
Винтовка была немецкая, изрядно потертая и очень ухоженная. И – длиннее образцов, которые попадались Хромову раньше, видать, наследство прошлой войны еще. Пленный, мужик средних лет с качественно стянутыми за спиной руками, периодически зло посматривал на Сергея, крутившего оружие в руках.
Остальные расположились тут же, благо с трофеями уже разобрались, просто закидав их в кузов одного из грузовиков. Курсант зло смотрел на стрелка, прижимая к окончательно заплывшему глазу какую-то железяку. Поздно, уже не поможет, и ждать, пока бланш рассосется, придется долгонько. Селиверстов задумчиво чистил ногти кончиком трофейного немецкого кинжала. Почему-то этот простой и незатейливый предмет более всего притягивал взгляд пленного, глаза так и шевелились в такт движению клинка.
– Ну-с, господин хороший, может, объяснишь, зачем ты в нас стрелял? – Хромов говорил спокойно, в чем-то даже немного дружелюбно. Роли были уже расписаны, каждый знал свой маневр. – Мы тут, понимаешь, от немцев вас спасаем, а ты стрелять… Нехорошо.
Пленный молчал. Впрочем, это никого не обескуражило. «Хороший» свою часть речи закончил, теперь было время «плохого», и в этом качестве Ильвес со своей травмой подходил как нельзя лучше.
– Да что с ним цацкаться? – зло поинтересовался он. Акцент, ранее почти неуловимый и давно привычный, обострился и звучал сейчас довольно зловеще. – Повесить как предателя, и делу конец.
– А может, он мазохист, и сам этого добивается.
– Кто?
Сергей объяснил. Товарищи, как жеребцы, дружно заржали. А пленный, очевидно, вполне понимающий сказанное, выдал в ответ длинную фразу. Явно нецензурную, но русскому слуху абсолютно чуждую. Селиверстов приподнял бровь:
– А ведь это он по-польски.
– Ты его понимаешь?
– Нет, командир, абсолютно. А вот он нас – вполне. Зато Васильич его поймет. И разговорит куда быстрее.
– Тогда грузим его к фрицу, – махнул рукой Сергей. Происшедшее стало ему абсолютно понятным и обрело устойчивую логику. Не зря Бисмарк говорил, что большие нации ведут себя, как хищники, а маленькие – как проститутки. Поляки – это пасынки истории. Здесь это было видно во всей красе. Пока советская власть выглядела сильной, этот чудик под шконкой сидел. Когда пришли немцы, стал бояться уже их. Зато, как только подвернулся шанс нагадить под шумок, решил им воспользоваться. Можно было бы его тут же и повесить, и это было бы правильно, однако лучше пускай его все же расспросят – мало ли.
Уже садясь в кабину послушно заведшейся машины (газету из бензобака вылавливали долго и мучительно, но все же справились), Сергей оглядел площадь, заметил, как из кустов за ним внимательно наблюдают, и сделал небрежный жест, не оставляющий, впрочем, места для неверного толкования. И, соответственно, его поняли.
Мальчишке, выбравшемуся на дорогу, было лет десять. Обычный такой пацан из полусельской местности, негламурный и самостоятельный. В оставленном за спиной будущем его ровесники максимум в планшетах сидят, этот же наверняка может и гвоздь забить, и коров пасти. Что же, нормальный вариант.
– Приберите тут, – Сергей кивнул на разбросанные немецкие трупы. – Держи, это тебе за работу.
Немецкая винтовка и подсумок с патронами тяжело стукнули о землю. Мальчишка, не чинясь, подошел, взял, молча поклонился и зашагал к домам. Нормально, оружие у него даже намека на отторжение не вызывает. Стало быть, и впрямь сможет использовать, случись нужда. Не он, так родители… С этими мыслями Хромов вновь нырнул в кабину, газанул и, мысленно ругаясь на неторопливость детища минувшей эпохи, направил рыдван прочь из города.
– Присоединяйся, – Хинштейн подтянул к себе здоровенный шмат испускающего невероятный чесночный дух сала с толстыми прожилками розового мяса. Выудил откуда-то длинный тонкий нож и принялся ловко пластать закуску на крупные, лоснящиеся жиром ломти. – Наливай сам, мне тянуться лень.
– А как же вера? – Сергей аккуратно, на два пальца, разлил по стаканам водку. Поставил одну емкость перед собой, вторую протянул Альберту. – Вздрогнули.
– Угу, – Хинштейн одним махом всосал жидкость, удовлетворенно, совсем не по-еврейски, крякнул и с наслаждением закусил. – Хорошо пошла. А вера пить не запрещает.
– А свинину?
– Если ради спасения жизни – можно.
– И что же тебе угрожает?
– А мне давеча полковник сказал, что если не буду есть сало, он меня расстреляет. Чтоб, значит, моральный дух бойцов не подрывал.
Посмеялись.
Вообще, здорово вот так сидеть, вытянув ноги. После сегодняшней прогулки, неожиданно перешедшей в поездку, они здорово ныли. Хорошо еще, Мартынов не стал устраивать разбор полетов, да и пленными занялся лично, отправив разведчиков отдыхать. И Сергей, воспользовавшись моментом, помылся и отправился в гости к Хинштейну. Заглянул, так сказать, на огонек и попал весьма удачно.
Вообще, за последнее время их штатный еврей изрядно обрусел. И не только в плане личной храбрости, в ней-то как раз никто не сомневался, а еще и в гостеприимстве. Во всяком случае, первым делом поинтересовался, не голодный ли Хромов, а затем категорически отсоветовал идти есть оставшуюся от общего ужина кашу. Готовил ее «этот шлимазл Кацуба», а у него руки из задницы… Честно говоря, Сергей был с этим согласен, и приглашение товарища посидеть и разговеться принял не задумываясь.
– Как сходили?
– А сам не видел?
– Видел. Ты лучше свои впечатления скажи.
– А что сказать… Если в двух словах, такое впечатление, местным плевать на войну, плевать, кто победит. Лишь бы их не трогали. Не всем, но большинству. По мне так зря я в тот городок полез, если б знал, то понаблюдал издали да ушел.
– Ты прямо льешь воду на мельницу моей теории.
– Альберт, ты теоретиком заделался? – усмехнулся Хромов.
– Заделаешься тут… Впрочем, это логично, – похоже, данная стопка была у Хинштейна сегодня далеко не первой. – Эти места отошли к Союзу недавно. Когда поляков замиряли.
Он кинул в рот еще кусочек сала и, монотонно двигая челюстями, уставился в одну точку, будто задумавшись о чем-то. Сергей понаблюдал за ним, а потом вывел из нирваны:
– Что за теория-то? Просвети.
– Да простая. Надо отсюда двигать, и поскорее. И Мартынов делает большую ошибку, встав здесь.
– Объяснись, – разговор моментально перестал нравиться, но выслушать Хинштейна стоило.
Тот кивнул и налил себе еще – на этот раз чая. Отхлебнул из кружки, чуть поморщился, ожегшись:
– Тут все просто. Мы сейчас находимся в неприятном месте, которое связывает нас по рукам и ногам.
– В смысле?
– А ты сам подумай. По сути, можно находиться на своей территории, где при необходимости можно рассчитывать на помощь местных жителей. Или на вражеской, где стреляешь во все, что движется, и ограничение лишь патроны, здравый смысл и совесть. Так?
– Ну, если очень грубо…
– Вот видишь. А здесь территория вроде и своя, то есть все ограничения на нас накладываются, и население в большинстве такое, что как по враждебной земле идем. Не, ты как хочешь, а я считаю – надо или вперед, или назад.
– Вообще-то, насколько я помню, здесь будет вполне себе партизанский край, – осторожно заметил Сергей.
– Будет, месяцев через несколько, когда немцы местных прижмут хорошенько. Но нас вполне могут прихлопнуть, как мух, еще раньше.
Хромов задумался. В словах товарища был определенный смысл. А с другой стороны, полковник вроде бы предполагал остановку лишь на время ремонта техники. На это Хинштейн тут же возразил, что нет ничего более постоянного, чем временное. И опять в его словах был смысл. Хромов вздохнул:
– Ладно, черт с тобою, золотая рыбка. Три дня. Если за это время не выступим отсюда, то соберемся все вместе и будем решать. Против коллектива Мартынов не пойдет.
– Договорились, – кивнул Хинштейн.
– Но если у полковника серьезные аргументы остаться, я против него не пойду.
– Да и я тоже. Но мне надоело играть втемную. Хочу видеть картину целиком, а не кусочек, который разрешают непонятно почему.
– Логично. Главное, не сделать новых проблем себе и людям.
Хинштейн пьяненько усмехнулся:
– В общем, можешь считать меня жадным евреем, а я тебе скажу так: люди сами в своих бедах виноваты. Не всегда, но очень часто. И помогать им… В общем, это вредно.
– Аргументируй.
– Ну вот, например. Помнишь, там, в нашем времени, то пожары, то наводнения?
– Помню, конечно. И что?
– Государство пострадавшим помогало, так?
– Хочешь сказать, не должно было? – прищурился Хромов.
– Не то чтобы… Хотя, между нами, девочками, такая мысль имеет право на существование. Хотя бы потому, что хозяева сгоревших или смытых хозяйств могли бы как минимум застраховать свою собственность. Ну да это ладно. Просто я тысячу раз наблюдал, как смывает какой-нибудь поселок, люди получают от государства помощь, а потом строят новые дома на том же самом месте. Где их, может, через год, а может, через десять, но обязательно опять смоет. Притом, что недалеко, в десятке километров, есть высокий берег, до которого вода при всем желании не доберется. Однако же они строятся там, где жили раньше. Кто-то аргументирует, что здесь предки на сколько-то колен жили, кто-то еще что-то говорит… Но факт остается фактом – их вновь смывает, а государство вновь компенсирует. А эти деньги, заметь, из тех, что платим налогами мы с тобой, у которых дома почему-то не уплывают. И пока люди будут уверены, что, случись нужда, государство – родственники – сердобольные люди – кто-то там еще обязательно придут и решат их проблемы, они ничему не научатся и будут по-прежнему делать так, как их левая пятка пожелает. Вот поэтому я и убежден: людям помогать можно, но не более одного раза. Иначе так и привыкнут сидеть на шее, ноги свесив. А все остальные, сами того не ожидая, вдруг оказываются в положении рабов, обслуживающих этих не желающих учиться на прошлом опыте умников. А лично я рабом быть не хочу.
