Михаил Михайлович Сердюков
Просветленный Тони
От автора
Я вырос в девяностых.
В детстве за один день я мог посмотреть до двух видеокассет с американскими боевиками (две видеокассеты – это четыре фильма) – я был пропитан их духом, восхищался непобедимыми киногероями. Фильмы показали мне идеальные образы: вот этот парень – плохой, а этот – хороший. Мир поделился на добро и зло, светлое и темное.
В юношестве я совсем не принимал середины и мыслил жесткими категориями. Кино сделало меня бескомпромиссным, но жизнь не терпит таких людей. Жизнь любит пластичность и подстройку, она учит чувствовать неуловимое, еле заметное, то, что прячется на ребре бумажного листа. Она подсказывает, где можно обнаружить тонкую грань истины.
Тони, главный герой этой книги, – черствый и упрямый коп, которому осталось совсем ничего до выхода на пенсию. Его взгляды настолько закостенелые, что только удар бейсбольной битой по его темечку может что-то изменить, и то это не точно.
Мой герой неисправим, и тем интересней. Мне было любопытно поиграть с заносчивым засранцем и просветлить его к концу книги. Я хотел, чтобы самый упрямый тип в мире в конце истории отпустил свой контроль и наконец почувствовал жизнь. Мне пришла идея привести его к этому через допинг – наркотики. Сам я резко отрицательно отношусь к употреблению любых средств, меняющих сознание. Наркотики убивают людей и калечат судьбы. Я предпочитаю получить эффект расслабления, умиротворения и почувствовать любовь ко всему через медитацию (практикую уже девятый год). Поэтому прошу относиться к наркотикам в моей книге как к приему, помогающему сделать сюжет закрученным и насыщенным действием. А к едким выражениям и щекотливым ситуациям – как к способу погружения в мир плохих парней.
Эта история – провокация, читайте между строк, ищите смысл не в тексте, а в метафорах. Рассказ местами может быть противным и мерзким – ну что ж, такое случается. И главное, помните с самого начала: в конце все изменится. Ведь всегда все меняется? Только в чем источник изменений – в самом человеке или в обстоятельствах?
Приятного путешествия в отвратительный мир жесткого копа.
Предисловие
Из этого города нет выхода, он засасывает, как трясина, погружая на самое дно. Ты можешь вонять, как носки бездомного, – и даже не заметишь, что с тобой что-то не так. Этот город сковывает, будто ты заключенный в камере смертников, и вроде из тебя уже выбили всю радость жизни и оставили лишь помои надежды, но дерьмо, которое окружает, затопит и это многообещающее чувство.
Если вы захотите узнать, почему я не жалею мрачных красок, описывая Эванстон, город чуть северней Чикаго, то вам просто необходимо побывать в моей шкуре. И если вдруг вы не против, то считаю себя обязанным предупредить: мое тело изрядно поношенное. Мой биологический скафандр – как замызганный прожженный комбинезон. Мои суставы ни к черту и при каждом движении выдают чечетку, а морщины на лице напоминают сложенные меха баяна. Если вены на моих руках проткнуть иголкой, то будет сочиться черная жижа: моя кровь насыщена густой смолой, словно я питался нефтяными отходами. Сорокалетний стаж курения наполнил меня никотином под самую завязку, и мой кашель напоминает рык раненого гризли.
И если вы спросите, какого хрена я треплюсь о своем физическом состоянии, то мой ответ будет прост: идите к чертям. Здоровье полицейского, которому до пенсии оставалось две недели, – важная часть рассказа, и, прежде чем погрязнуть в зыбучих песках этой истории, вы должны понять, с кем имеете дело.
Меня зовут Тони. Друзья так зовут. У меня вообще нет никаких полных имен и другой херни, которую так любят добавлять при обращении к тебе молодые копы, чтобы типа подчеркнуть статус, а на самом деле – лизнуть промежность. Мне всегда было достаточно простого «Эй, Тони, как сам?». Я никогда не любил всякого рода знаков внимания и не терплю, когда передо мной мнутся, словно я горячая цыпочка. Я обычный, потертый жизнью детектив, не раз прокатившийся на американских горках под названием «Дерьмо случается». И мне оставался прощальный заезд в четырнадцать календарных дней, которые обещали быть непростыми, как ночная прогулка белого парня в дорогом костюме по негритянскому кварталу.
Шеф решил, что мой долг перед уходом – раскрыть дело «Святош». Он считал, что такой уход копа будет красивей праздничных конфетти и бенгальских огней под звон бокалов шампанского. И если он так решил, то я обязан выполнить его приказ. Никогда не любил злить шефа и тем более перед уходом не стану играть с его и без того натянутыми нервами.
Глава 1. Тони едет на работу
Утро. Будильник уже кричал на всю квартиру. Я захлопал глазами от резкого света и почувствовал запах своей прокуренной комнаты. Вкус во рту намекал, что кот перепутал свой лоток. Руки не слушались, складывалось впечатление, что меня парализовало и отныне я прикован к своему вонючему матрасу. После того как я напрягся и все же дал серьезный импульс своему телу, оно неуклюже задергалось.
На электронных часах ярко горело 08:15. Через сорок пять минут я должен быть в участке, иначе меня ожидает выговор от шефа. Мне не очень хотелось гладить против шерсти лысую голову босса, и это не из-за того, что я уважал этого недоростка. Все гораздо прозаичней: я стремился иметь безупречное личное дело.
До сегодняшнего дня я был хорош. Настолько хорош, что в девяносто втором мне пожимал руку сорок первый президент США, сам Джордж Буш – старший, и даже наградил меня парой добрых слов за раскрытие серии убийств. Тогда мы с парнями загнали в угол маньяка по кличке Мексиканец. Этот чокнутый хер утром развозил кисломолочные продукты, а вечером вырезал знаки майя на мертвых телах молодых женщин. Когда через него пропустили две тысячи семьсот вольт, на моей груди уже красовалась медаль «За отличную службу». Жизнь психа превратилась в позолоченную железку на черном пиджаке. Нехилый обмен. Дядя Сэм знал, как подарить приятные эмоции копу – поджарить к чертям задницу плохого парня и повесить медаль хорошему.
Меня ждали последние триста тридцать шесть часов службы. Еще немного – и уйду на заслуженный отдых. Примером. Мои успехи войдут в летопись участка и, вполне возможно, всего штата. Недурной план для старика вроде меня.
Перед тем как моим ступням коснуться холодного пола, я трясущейся рукой попытался нащупать пачку сигарет. Когда мне это удалось, достал одну сигарету и крепко сжал в зубах. Сел. Чиркнул зажигалкой. Огонь облизал край злодейки с фильтром. Сладкий дым ворвался в легкие. Это то, что мне было нужно. Небрежно ударил ладонью по неугомонному будильнику. Тишина. Клубы дыма от сигареты рисовали приятные узоры. Кажется, жизнь вновь стала сносной штукой.
Я отклонился назад и, сделав рывок, встал на ноги. Папочка в игре. Шаркая, я дошел до зеркала, попутно стряхивая пепел. В отражении я увидел старика. Когда у меня появился такой живот? Складывалось впечатление, что кожа обтянула шар для боулинга. На голове блестел серый локон волос, а на подбородке жесткая щетина с седыми точками прятала уставшую кожу. Я затянулся. Еще пара затяжек – и сигарета оставит мне легкий ожог на память. Я процедил дым сквозь желтые зубы, не открывая рта.
«Тони, что с тобой сотворило время?» – подумал я, всматриваясь в отражение.
Под глазами висели мешки, они были такими большими, что мое лицо напоминало морду уставшего бульдога. Губы повисли в ожидании новой порции никотина. Не помню, когда я вообще улыбался.
Я сделал последнюю затяжку и пошел на кухню. Она воняла. Кажется, я забыл убрать остатки еды. Если сыр с плесенью можно считать деликатесом, то будет ли в цене засохшая пицца с зеленым грибком? Я зачерпнул столовую ложку быстрорастворимого кофе и небрежно кинул его в стакан. Говорят, возраст дерева определяется по количеству колец, так вот если бы мой стакан был деревом, то, судя по числу колец на нем, им будто начали пользоваться еще в Средневековье. Чайник засвистел, как постовой на нерасторопного водителя. Кипяток превратил коричневые гранулы в густую шмурдяку. Топливо готово. Когда я одним глотком опрокинул весь стакан, мое горло даже не почувствовало тепла. Или у меня низкий болевой порог, или в прокуренное к чертям горло уже можно вливать вулканическую лаву.
До моего прихода в участок оставалось совсем немного времени. На протяжении всего срока службы я всегда появлялся вовремя, и сегодня не будет исключением. Я сделал несколько небрежных движений зубной щеткой, а потом плеснул водой себе в лицо. Освежился. Натянул черные брюки, белую рубашку, которая почему-то приобрела желтый оттенок, и кожаный плащ в пол. Завязал шнурки на своих любимых ботинках. За моей спиной захлопнулась дверь.
На улице уже утомился ждать припаркованный черный «мустанг» шестьдесят девятого года. Если бы Нобелевскую премию выдавали за самый злой автомобиль, то мой сорванец имел бы возможность получить ее. Необузданный табун лошадей ждал, когда я нажму педаль акселератора. Четыреста скакунов умоляли, чтобы папочка не жалел сил и вдавливал как следует. Агрессивная решетка радиатора давала понять, что она будет заглатывать воздух галлонами, дабы охладить дикий нрав мотора, а выхлопные трубы, напоминающие старую добрую двустволку, имели такой радиус, что в них при желании можно было поместить две торпеды. «Мустанг» умел ездить и не скрывал своих способностей.
Когда я повернул ключ зажигания, в моих зубах уже дымилась сигарета. Я надавил на газ, и из задних труб вырвался оглушающий звук, словно японцы снова решили полетать над Перл-Харбором. Я выпустил дым через нос и направился в участок. Мотор рычал что было мочи. Надрываясь, он вез мою задницу туда, где ей было положено находиться, – в городское управление по уголовным делам.
На улице было прохладно, стояла осень. Из-за ватных облаков проглядывало приятное солнце, поэтому я надел свои черные «авиаторы». Стоит признать, в них я стал выглядеть еще суровей, и для полноценной схожести со Сталлоне мне оставалось засунуть спичку между зубов. Только хрена с два я запихаю эту мелкую занозу себе в рот. Меня не радуют все эти киношные копы, которые только выглядят брутально, а на деле сопляки. Никто из них ни разу не смотрел смерти в самую глубину ее черных глаз. Никто из них не хоронил славных парней, которым не повезло в уличной заварушке. И никто из них ни хера не видел, кроме пучка яркого света в свое смазливое лицо. Настоящий коп угрюм, как десятилетний паренек, у которого не взорвалась новогодняя петарда. Он невесел, как старшеклассник, у которого упал член в самый ответственный момент. Настоящий коп – это ходячая мозоль, это рваная рана и кровоточащая десна. Коп не красуется, а делает свою работу, и делает он ее так же хладнокровно, как мясник рубит головы коровам.
Город суетился. Люди шныряли туда-сюда с таким видом, будто их жалкое существование имеет хоть какую-то значимость.
Выбросив окурок в окно, я еще сильней надавил на педаль газа. Я не очень-то жаловал философские рассуждения и всегда недолюбливал ребят, которые положили жизнь на бестолковые поиски ее смысла. Жизнь копа проста, как выстрел из сорок пятого калибра, – стремительна и смертоносна, поэтому я нечасто задумывался над природой мироздания и прочей дребеденью. Детектив должен действовать. Действовать жестко и бескомпромиссно. И последние сорок два года мне это удавалось.
С первого дня службы я окунулся в дерьмо под названием «убойный отдел». Сразу же я заявил о себе, разбив нос шефу полиции за то, что тот сравнил мою тогда уже покойную маму (она умерла, когда мне было десять) с самкой терьера. На второй неделе я попал в недетскую заварушку (откуда вышел героем), а еще через два-три месяца раскрыл серьезное дело. Моя карьера – это путь рок-звезды. Я как гребаный Мик Джаггер, только у меня был не один ствол, как у старины Мика, а целых два: один – для плохишей, а другой – для знойных подруг.
Мой дикий зверь прорывался через надоевшие пробки. Он задыхался от скуки, если приходилось тормозить на светофорах, и пыхтел, если кто-то занимал левый ряд.
«Мустанг» рвался проявить себя, показать, на что он способен, но дороги были перегружены сраным планктоном, боявшимся нарушить какое бы то ни было правило.
Когда мой черный «форд» остановился у участка, часы показывали 08:57.
Как я уже намекал ранее, Эванстон та еще дыра. Он славился своими жителями, которые научились неплохо обращаться с деньгами. С виду уютный городок с населением в семьдесят пять тысяч человек казался милым и незатейливым, но это было заблуждением. Город, подобно тихой девушке, имеющей целый склеп в шкафу, скрывал свои криминальные истории. И пускай Эванстон был маленький, как дырочка девственницы, но заболеваний в нем было больше, чем у уличных шлюх.
Глава 2. Тони толкует с шефом
Выйдя из своего «мустанга», я хлопнул дверью так, что голуби, гулявшие по тротуару, решили унести свои пернатые тела подальше. Я снова закурил. У меня было в запасе еще две минуты, чтобы смачно посмолить дурнушку. Клубы сладкого дыма меня радовали. Проходящие мимо копы кивали или махали руками в знак приветствия, в ответ я лишь хлопал глазами или слегка подмигивал. Заводные ребята в форме всем своим видом демонстрировали почтение, я бы даже не удивился, если бы кто-то решил подойти ко мне и попросить автограф. Настолько крутым меня считали.
Я сплюнул на асфальт заряженную кофе слюну, бросил окурок, потушил его своим ковбойским ботинком и, нахмурившись, двинул в кабинет к шефу. Меня ждал разговор по делу «Святош», и я был готов выложить новые факты этому лысому недоростку.
Участок стоял на ушах. Копы возились в грязном белье горожан, вытаскивая наружу всю гниль. Кодекс хорошего детектива гласил: чем стремней дельце, тем больше за него заплатят и навешают нехилых званий. Работники убойного отдела были хуже трупных червей. Выискивая самые протухшие истории, они кормились и завоевывали уважение коллег.
Наш шеф никогда не ковырялся в дерьме, его максимальный рекорд – легкое погружение по щиколотку. После того как он закончил полицейскую академию, ему дали возможность поперекладывать листики из одной пачки в другую, а потом какой-то умник решил, что этот лысый ботаник справится с целым отделом, и приказал ему возглавить участок. Ботаник был не против.
Расталкивая увлеченных работой копов, я двигался к кабинету шефа. Мой оскал демонстрировал пренебрежение, которое я чувствовал к этому засранцу. Я без стука открыл дверь. Хозяин кабинета что-то печатал на клавиатуре.
– Ты как всегда вовремя, Тони, – не отрываясь от дела, произнес шеф.
– Это мой стиль, босс. Я не люблю ребят, которые не следят за временем.
Начальник оторвал взгляд от монитора и перевел его на меня. За линзами очков толщиной в колоду карт хлопали светло-голубые глаза. Он собрал ладони в лодочку и замер в размышлении.
– Речь пойдет о «Святошах», – вступил я.
Шеф развел руками и откинулся на спинку кресла.
– Я выяснил, что эти ребята привезли первую партию дури еще в прошлом году. – Я сделал паузу, и моя рука потянулась за пачкой сигарет в карман кожаного плаща.
– Может, ты присядешь? – Шеф указал на стул напротив.
Кресло начальника было настолько большим, что недвусмысленно давало понять, кто тут главный. Стул, на который я уронил свой зад, был твердый, как бетонный пол.
Мартин – так звали лысого очкарика, доминирующего над всем отделом, – был спокойным, словно каждое утро ему вкалывали серьезную дозу транквилизаторов. Он двигался неторопливо, как жук, угодивший под мощную струю дихлофоса.
– Послушай, Тони, – прожевал шеф, – ты хороший коп. И совсем скоро пойдешь на заслуженный отдых. У тебя будет хорошая пенсия и даже почетная грамота от губернатора округа. – Мартин откашлялся. – Я тебя прошу, оставь «Святош» парням помоложе, а сам приведи свои дела в порядок.
Каждый раз, когда я слышал, что кому-то стоит привести дела в порядок, мне представлялся лежащий на койке больной, планирующий с минуту на минуту откинуть копыта. Я еще не собирался сыграть в ящик, поэтому не понимал, к чему клонит начальник.
– Шеф, ты хочешь вывести меня из игры? – В моих зубах появилась сигарета.
– Только не говори, что ты сейчас закуришь.
Зажигалка выдала искру, и появившийся огонек обжег тонкий слой бумаги. Кабинет босса наполнился дымом. Шеф закашлял.
– Шеф, если ты хочешь, чтобы дело было раскрыто, то тебе просто необходимо выслушать, что я вынюхал про этих гребаных наркоманов, – спокойно сказал я.
Начальник напрягся: то ли большое кресло придавило ему яйца, то ли его не радовал запах кубинского табака.
– Тони, я тебя вызвал не для того, чтобы слушать истории про «Святош», а для того, чтобы ты наконец услышал официальное заявление начальника уголовного отдела. – Мартин привстал, вытащил сигарету у меня изо рта и потушил ее об стол из красного дерева.
На моем лице замерло недоумение, а шеф плюхнулся обратно на свой кожаный трон. Он поправил галстук, сдерживая напряжение, и, вздохнув, добавил:
– Тебе осталось чертовых четырнадцать дней. Не делай глупостей.
В комнате запахло протухшим копом. Кто-то из нас двоих играл не за ту команду, и это был не я. Мне не нужно было общаться с долбаным экстрасенсом, чтобы понять, что шеф троит, как изношенный движок. Мартин решил выгородить «Святош», выводя меня за линию поля. Он знал, что я подошел к ним достаточно близко, чтобы хорошенько ухватиться за их вонючую задницу. Осталось понять, что такого они пообещали этому лысому придурку, чтобы тот так их прикрывал.
– Босс, ты же знаешь, я хороший коп, – кинул я, доставая из кармана новую сигарету.
Шеф молча смотрел. По его сжатому телу было заметно, что у него вышел из строя не только движок, но и термостат, – Мартин закипал.
– А если у хорошего копа вытащить сигарету изо рта, – я засунул дурнушку между зубов, – то у него во рту появится новая.
Зажигалка. Огонь. Дым. Дикий взгляд напротив.
– Тони, у тебя от этого дерьма, – шеф принялся размахивать руками, пытаясь расчистить воздух от дыма, – совсем мозги высохли. – Он сделал паузу. – Ты походишь на параноика. Уже весь отдел воет от твоей теории заговора. Какого хера ты вообще решил, что у «Святош» может быть сложная система наркотического трафика? Пару партий за полгода – это не объемы Эскобара, чтобы трубить тревогу. Ты делаешь из мухи слона. «Святоши» – это мелкая дилерская сеть, а ты из небольшой картины Моны Лизы раздуваешь фреску Микеланджело. – Шеф снова замахал руками. – Я заглядывал к тебе в кабинет – твоя доска расследования наряжена ярче рождественской елки, а из нитей связей ты свил паутину получше, чем у некоторых пауков. Ты вообще в своем уме? Несколько продаж их дури не дает повода придавать расследованию такие масштабы. – Он снова поправил галстук.
Сигарета приятно тлела, пока я пренебрежительно смотрел в самую сердцевину глаз босса, решившего поиграть в двойного агента. Я стряхнул пепел на его стол из красного дерева. Мой стул пронзительно скрипнул.
– Оставь это дело и спокойно выходи на пенсию, – пытаясь сохранить дружелюбие, процедил босс. – Займись документами, пообщайся с парнями, поведай им истории из своей жизни. За дело не переживай, я его поручу настоящим спецам.
Я выглядел безмятежным. Могло показаться, что я впал в прострацию, но по факту я кипел, как свинцовая жижа. Меня выворачивало от этого недоноска, предлагающего мне перебрать стопку бумажек и потрепаться с коллегами. В отделе все знали, что Тони не дает ходу своему языку. Дополнительная сигаретка – всегда пожалуйста, а вот болтовня – выбор ребят, потерявших яйца.
– Шеф, ты знаешь, если раненый волк схватится за жертву, – я чихнул, – то он никогда ее не отпустит. Никогда. Даже если его бить веслом и резать бензопилой, его хватка не ослабнет. – Я бросил окурок на стол Мартина и встал с этого дерьмового седла для тонкожопых.
– Тони, не вынуждай меня просить тебя сдать свой значок, – бросил шеф мне в спину.
– Тебе не придется меня просить, я его сам сдам. – С моего пояса слетел позолоченный герб полиции.
– Ты псих, какого хера ты делаешь?!
Я ударил дверь плечом и под крики лысого очкарика пошел в сторону выхода, чеканя свой марш свободы. Я на все пятьсот процентов был уверен, что этот мудак замешан в деле «Святош», и я планировал доказать, что не ошибаюсь.
– Тони, ты что снова наделал? Почему шеф орет как ошпаренный? – с улыбкой крикнул какой-то салага.
Мои шаги были твердыми, я не планировал реагировать на тупые вопросы разных дебилов вроде этого юнца в форме. Я сбил его плечом и двинул дальше по своим делам, тот отлетел и пробубнил себе под нос:
– Какой же ты козел, Тони.
Мне это не понравилось. Я остановился, словно наступил на лужу быстродействующего клея, спокойно достал пачку из кармана. Там была последняя сигарета. Я занервничал, но все же вытянул дурнушку и положил между своих потрескавшихся губ. Через секунду она уже дымилась. В отделе все замерли.
– И что ты сделаешь? – завопил салага.
Шеф подошел к двери и прислонился к косяку, ожидая, как я поступлю дальше. Странно: он молчал, будто в его рот засунули двойной чизбургер. Все полицейские в участке стояли как восковые фигуры. Не помню, чтобы кто-то предложил поиграть в игру «Кто первый пошевелится», – значит, весь этот театр из-за меня.
– И что ты сделаешь? – повторил салага. – Покажешь мне пенсионное удостоверение, и я умру от шока, узнав дату твоего рождения?
Мое молчание и спокойствие пугало парня. Быть может, я бы и не трогал его вовсе, но шеф изрядно поиграл на моих нервах. Теперь я был не в духе. Мне было просто необходимо сбросить дерьмо, которое вывалил на меня начальник. На работе знали, что я совсем не понимаю шуток, знали все, кроме этого выскочки. С каждой новой затяжкой в воздухе острее чувствовалось необратимое – салага влип. Копы забыли о своих делах, увлеченно представляя, какого сорта будет расправа.
Я бросил взгляд на сигаретку, последние двадцать секунд дурманящую мою кровь. Она и дальше могла меня радовать, если бы не молодой коп напротив. Его нижние веки превратились в два бассейна, из которых скоро могло потечь через края.
Наконец я ожил, спокойно подошел вплотную к салаге. Моя рука с никотиновой подружкой поднялась на уровень наших лиц, а еще через секунду оказалась около его лба. Мне вспомнились дружелюбные ребята из Индии, про них я смотрел по кабельному: в передаче говорилось, что они очень любят рисовать красную точку между глаз. Я подумал, что парню тоже пригодится такая точка. Я не стал искать пепельницу: лоб салаги хорошо справился с ее ролью. В последний момент, под шквал криков шефа, коллеги подбежали разнимать нас, но я все-таки успел открыть третий глаз мелкому говнюку. Теперь он никогда не забудет мое имя – Тони. Имя старика, который оставил отметину на его лице.
На весь участок стоял крик. У паренька был неплохой словарный запас. От болевого шока он вспомнил все ругательные выражения и выпалил их, изрядно удивив меня. Мне, конечно, интересно было послушать новые языковые находки, но меня ждали дела.
Расталкивая недовольных, я покинул участок. Свежий воздух продул мозги. После такого спектакля мне хотелось засунуть в рот подружку, набитую табаком, но я был пуст.
