Михаил Михайлович Филиппов
Готфрид Лейбниц. Его жизнь, общественная, научная и философская деятельность

Мысль об унии занимала Лейбница уже потому, что его собственные взгляды стояли выше тех религиозных споров, которые велись между католиками и протестантами. По его собственным словам (в одном из писем к герцогу Эрнсту Августу), он ценил в римской церкви ее традицию, но не мог согласиться с ее догматическими основами, во многом противоречащими разуму.

С разных сторон были сделаны попытки обратить Лейбница в католицизм: мы уже упоминали о стараниях парижских янсенистов и придворных Людовика XIV. Теперь, когда Ганновер взял на себя инициативу унии, многие католические проповедники сочли своей миссией «обратить» ганноверского философа. Особенно любопытны старания сестры герцогини, монбюиссонской аббатисы, которая прислала свою доверенную Бринон в Ганновер специально для того, чтобы «обратить» герцогскую чету и Лейбница. Лейбниц был в дороге, и герцогиня написала ему о Бринон: «Это – монахиня, которую считают чрезвычайно умной. Ее красноречие необычайно, потому что она говорит без умолку». Об этом эпизоде не стоило бы упоминать, если бы за спиной аббатисы не стоял первый тогдашний богослов Франции, знаменитый Боссюэ, с которым Лейбниц впоследствии вступил в переписку. То же Монбюиссонское аббатство сблизило Лейбница с известным Пеллиссоном, который из кальвиниста стал рьяным католиком и с назойливостью ренегата пытался заставить других последовать своему примеру.

В самом Риме были голоса за и против унии. Во время своего путешествия (1687—1690) Лейбниц посетил в Вене епископа Нейштадтского. Епископ показал ему документы, из которых Лейбниц убедился, что сам папа, многие кардиналы и генералы орденов, в том числе генерал иезуитов, были чрезвычайно расположены к унии. Когда Лейбниц прибыл в Рим, он на месте легко убедился, что итальянский кардинал Спинола де Лука был ревностным сторонником унии, тогда как французский кардинал д'Эстрэ и слышать не хотел о ней, – во Франции незадолго перед тем был издан варварский Нантский эдикт, имевший целью искоренить гугенотов. Во время путешествия Лейбница Людовик XIV начал новую войну против империи, якобы с религиозной подоплекой, а французские богословы в свою очередь затеяли поход с целью доказать превосходство католицизма.

Бывший кальвинист Пеллиссон наметил издать книгу «О религиозных различиях», в которой выставил католицизм как «утверждение» веры, а протестантизм – как «отрешение» ее. По уверению Пеллиссона, вера невозможна без авторитета церкви, а авторитет непогрешим. Протестантизм есть отрицание веры, это не религия, а индифферентизм. Это сочинение было передано аббатисой монбюиссонской в Ганновер, – аббатиса была в родстве с герцогским домом. Лейбниц написал свои «замечания», которые через монахиню Бринон передал Пеллиссону. Замечания эти любопытны: это чуть ли не первая (в Германии) красноречивая зашита начала религиозной терпимости. Лейбниц смело и открыто защищает вполне гармонирующий с его философией принцип индивидуального, субъективного убеждения, который он противопоставляет внешнему принудительному авторитету. Два года (1690—1692) продолжалась переписка Лейбница с Пеллиссоном и прервалась лишь смертью Пеллиссона.

Не менее любопытны отношения между Лейбницем и крупнейшим из французских богословов Боссюэ.

Чтобы оценить их переписку, надо вернуться несколько назад.

Еще янсенист Арно пытался убедить Лейбница в превосходстве католической веры и специально для него написал трактат, озаглавленный: «Будильник для моего дорогого Лейбница». В то время Лейбниц был еще очень молод, но не поддался заманчивым аргументам своего друга. Позднее за ту же задачу взялся ландграф Гессен-Рейнфельзский, написавший Лейбницу, что носятся слухи об его обращении. Лейбниц ответил: «Молва ошибается, но только наполовину». «В таких вещах не может быть половины», – отвечал ландграф. Лейбниц возразил на это: «Я принадлежу церкви не внешним, а внутренним образом». Слова эти были плохо поняты: многие уверяли, что Лейбниц – тайный католик; но он сам решительно опровергал это, и даже указывал прямо на несимпатичные ему стороны католической церкви, в особенности на богословскую цензуру и на преследование научных теорий, как, например, системы Коперника. Лейбниц пишет ландграфу:

«Существуют многие философские мнения, которые, по моему убеждению, я способен доказать; при моем образе мыслей, мне невозможно изменить их, пока нет средств удовлетворить меня иначе. Между тем мои мнения, хотя они, сколько мне известно, не противоречат ни Писанию, ни Преданию, ни соборам, сплошь и рядом подвергаются порицанию и даже осуждению некоторых богословов. Скажут, что я могу просто молчать о таких вещах. Но молчать не годится: эти предложения чрезвычайно важны для философии… Охотно сознаюсь, – заключает Лейбниц свое письмо, – что я всевозможною ценою готов был бы к общению с римской церковью, если бы только мог сделать это с истинным спокойствием духа и чистой совестью, какую имею теперь».

Неудивительно, что, прочитав это письмо, ландграф понял бесплодность своих попыток и произнес изречение св. Иеронима: «Кто бы он ни был, он не наш».

Свои собственные взгляды на возможность унии Лейбниц изложил в сочинении «Способы воссоединения» (1684). Здесь он пытается доказать, что принцип протестантизма нимало не противоречит принципу католичества, понимаемому как признание единства и вселенского характера церкви. Вместе с тем он выступает в роли решительного борца за начало религиозной терпимости.

По словам Лейбница, осуждение, анафема и отлучение от церкви – меры несправедливые и нецелесообразные. Церковь должна своим авторитетом и знанием исправлять заблуждение, а не карать их.

Что касается взаимных уступок со стороны протестантов и католиков, то, по мнению Лейбница, протестанты должны признать единство и вселенский характер церкви, вследствие чего предлагает им признать главенство папы и значение вселенских соборов; но, с другой стороны, католики должны уступить протестантам по вопросу о браках священников, о причащении мирян под обоими видами и об употреблении в богослужении народного языка.

С такою программой выступил Лейбниц еще до начала своей богословской переписки с Боссюэ. Правда, они еще раньше переписывались, но по вопросам иного рода. Начал переписку Боссюэ, обратившись к Лейбницу как библиотекарю с вопросом, не может ли он указать хороший перевод Талмуда. Получив обстоятельный ответ, Боссюэ затем послал Лейбницу свое одобренное папою «Изложение католической веры». Прочитав эту книгу, Лейбниц написал автору, что считает ее полезною для восстановления церковного мира. Лейбниц и ганноверский аббат Моланус затем неоднократно писали Боссюэ. Французский богослов высказал свою точку зрения на унию. Он рассматривал унию как обращение протестантов на путь истины и требовал прежде всего признания ими решений Тридентского собора. «Гармонические» попытки Лейбница имели мало общего с требованиями Боссюэ. Лейбниц хотел убедить французского богослова, что католицизм и протестантизм не более чем различные мнения, могущие отличным образом ужиться под кровом одной вселенской церкви. «Если один император воюет с другим, это еще не есть война против монархического принципа». Боссюэ требовал безусловного подчинения со стороны протестантов и в конце полемики заявил, наконец, вполне откровенно, что, по его мнению, всякий, не признающий обязательным решения Тридентского собора, есть упорный еретик. Продолжать спор на этой почве было нелегко, и Лейбниц умолк на время, сказав только в одном из своих писем к болтливой монахине Бринон: «Жаль, что Боссюэ оставил деловой тон; было бы лучше, если бы он обсуждал вопрос не как оратор, а как бухгалтер». Лишь несколько лет спустя Лейбниц возобновил переписку с Боссюэ, с целью опровергнуть доводы, к которым прибег Тридентский собор, объявивший некоторые апокрифы каноническими книгами. Боссюэ ответил несколько высокомерным письмом, в котором привел 26 доказательств; Лейбниц возразил, и переписка затем прекратилась; Лейбниц потерял охоту продолжать ее. Да и вообще к этому времени, т. е. в последние годы XVII века и первые годы XVIII, Лейбниц сильно разочаровался в своих унионистских проектах. Он писал герцогу Антону Ульриху: «Было бы гораздо лучше, если бы за это дело взялись не богословы и не духовенство, а государи и дипломаты». Лейбниц сознался, что в настоящем нечего надеяться на воссоединение и что, в лучшем случае, можно заставить римскую церковь высказаться, что полезно для будущего. «А это и было моей целью во всем этом деле», – пишет он.

Любопытно, что впоследствии многие католические писатели пытались доказать, будто Лейбниц тайно обратился в католицизм: ссылались на его сочинение «Теологическая система», которое долго оставалось неизвестным публике. В начале нашего века этот труд был напечатан: в нем много терпимости к католицизму, и весь он написан с явной целью облегчить дело унии, но нет и признака ренегатства. Впрочем, уже из писем Лейбница к Боссюэ, сильнейшему из его католических противников, легко понять, как далек был Лейбниц от желания подчинить протестантизм папизму. В одном из писем он говорит:

«Ничто не служит таким блистательным оправданием для реформации, как признания многих хороших католических писателей, которые одобряют состояние умов, вызванное протестантизмом, так как раньше верующие были окружены терниями и подавлены мелочами, отклоняющими от добродетельной жизни и от истинной теологии. Эразм и многие другие признавали необходимым возвращение человечества к учению апостола Павла; лишь форма, а не сущность реформы Лютера не нравилась ему».

Подобный характер имеет большая часть аргументов, приводимых Лейбницем. Боссюэ не удовлетворяли эти возражения, а обнаруженная Лейбницем огромная эрудиция даже сердила его. «Это – честолюбец, вмешивающийся во все и нарушающий права теологов», – писал о нем Боссюэ. Со своей стороны Лейбниц называл Боссюэ человеком несносного характера и склонным к хандре. Когда французское духовенство сочло необходимым выступить против созданной Мольером комедии и Боссюэ издал свое знаменитое сочинение, направленное против театрального искусства, Лейбниц написал на французском языке стихотворную эпиграмму на «докторов антикомедиантов». «Суровые управители, знаете ли вы, что в наш век Мольер также поучает, как и вы вашими уроками? Для того, чтобы реформировать Францию, надо либо комедию, либо драгунов».

Аскетические и иерархические идеалы Боссюэ, без сомнения, нередко задевали комическую жилку, которая была достаточно развита у Лейбница, по натуре веселого и склонного к жизнерадостному миросозерцанию. Он писал однажды ганноверской герцогине Софии:

«Не мешало бы во Франции основать „Вестник набожности“ или „Богословский Меркурий“. Если Меркурий чересчур напоминает язычество, можно вместо него поставить хоть Рафаэля. Ханжество в последнее время стало придворной модой; пример – некий маркиз Сантонас, которого обратил на путь истины, кто бы вы думали? Буало!»

Летом 1688 года Лейбниц приехал в Вену. Кроме работы в здешних архивах и в императорской библиотеке, он преследовал и дипломатические, и чисто личные цели. Поворот, произошедший в политике Ганновера, не мог понравиться в Вене, да едва ли был по душе и самому Лейбницу. Со времени Нимвегенского мира ганноверский герцог формально держал сторону Франции; герцогиня даже писала философу, что не знает, хорошо ли его примут в Вене. Лейбниц ответил: «Союз с Францией мог бы принести пользу, если бы послужил к возвращению герцогу Голштинскому его владений, отнятых Данией: за достижение такого результата вся империя была бы благодарна Ганноверу». Ганноверский герцог старался одновременно угодить Франции и императору и хотел через посредство Лейбница повлиять на венский двор; герцогиня, в свою очередь, хлопотала за своего сына, желая, чтобы император поскорее произвел его в генералы. Лейбниц оказался искусным дипломатом, тем более, что в душе желал сблизить Ганновер с Австрией; к этому отчасти поощряли блестящие победы имперских войск над турками. Во всем немецком мире эти победы возбудили надежду на окончательное сокрушение турецкого могущества, и Лейбницу казалось, что Австрия исполнит роль, которую он хотел навязать Франции своим египетским проектом. С большим интересом познакомился он к этому времени с планами ученого-филолога Людольфа, который до того увлекся изучением эфиопских древностей, что счел Абиссинию призванной играть роль цивилизующего элемента в Африке и проектировал союз христианских держав с абиссинским негусом с целью изгнания турок из Египта. Лейбниц был не прочь поддержать этот план в Вене; он же взялся расположить императора в пользу задуманного Людольфом исторического общества. Египетский проект Людольфа как в воду канул; что касается исторического общества, приближенные императора одобряли план, но объявили, что нет возможности платить членам общества жалованье, чего добивался Лейбниц. Еще продолжались ликования по случаю побед над турками, как вдруг Людовик XIV снова объявил империи войну, захватил Филиппсбург и опубликовал манифест, в котором прославлялась любовь короля Франции к европейскому миру. На этот документ последовал ответный манифест императора: многие биографы Лейбница утверждают, что философ написал латинский текст этого манифеста. Проверить это утверждение трудно, но взгляды Лейбница на новую войну достаточно выяснены в написанном по-французски мемуаре, который он вручил министрам императора. Здесь поведение Франции подвергается самому строгому осуждению.

«Нет договора, который не был бы нарушен Францией, – пишет Лейбниц. – Нападение на испанские Нидерланды после решительного отказа от притязаний, война с Голландией без тени основания. Нимвегенский мир, нарушенный так же скоро, как и заключенный: все это кажется недостаточно преступным после того, как были совершены еще большие преступления. Секрет сделать мерзкие вещи внешне прекрасными состоит в том, что подле них ставят вещи еще отвратительнее; так уродливые женщины держат подле себя обезьян или негров».

О завоеваниях Людовика XIV Лейбниц замечает:

«Говорят, что и Франция не может обойтись без Страсбурга и Люксембурга: эти города будто бы необходимы королю для безопасности его державы. Другими словами: чтобы лучше сохранить похищенное у Германской империи, надо похитить еще более. Превосходное основание! Так одно безумие порождает множество безумий и одно преступление – множество преступлений. Аппетит приходит во время еды!»

Из планов Лейбница, занимавших его во время пребывания в Вене, осуществился лишь проект основания исторического общества. По уговору с Людольфом, он лично беседовал об этом деле с императором Леопольдом I. Первым председателем «Императорского исторического общества» был Людольф. Впрочем, Лейбниц преследовал и свои личные планы. Давно уже он задумывался над мыслью поступить на службу к императору. В Ганновере ему казалось слишком тесно, особенно после того, как Эрнст Август стал держать сторону Людовика XIV. Написанный Лейбницем новый памфлет, направленный против французской политики, произвел на императора Леопольда такое впечатление, что он сам предложил Лейбницу через своего министра двора место библиотекаря. Предложение было заманчиво, но Лейбниц чувствовал себя связанным до тех пор, пока не исполнил обещания, данного брауншвейгскому дому, то есть пока не восстановил генеалогии Вельфов, – а для этого надо было ехать в Италию. Лейбниц просил дать ему время подумать: впоследствии он раскаивался в своем поступке, потому что удобный момент был упущен навсегда.

Лейбниц собирался уже возвратиться в Ганновер, как вдруг получил известие, что герцог Моденский предлагает ему воспользоваться своим домашним архивом. Лейбниц знал уже по своим предыдущим исследованиям, что этот архив для него особенно важен. Сверх того, мысль о поездке в Италию не могла не привлекать его. Весну 1689 года Лейбниц посвятил этому путешествию, из которого вынес многое. Он посетил Венецию, Модену, Рим, Флоренцию и Неаполь.

В Венеции с Лейбницем произошло приключение, едва не стоившее ему жизни, – его спасло лишь уменье притворяться, обнаруженное им еще в молодости во время знакомства с розенкрейцерами. Лейбниц поехал один в Мезолу на баркасе с несколькими итальянскими матросами. Внезапно началась буря. Суеверные матросы стали говорить между собою, что Лейбниц – еретик и что Бог наказывает их, посылая бурю. Думая, что немец не знает по-итальянски, кормчий сказал товарищам: «Надо бросить этого еретика в воду, только сначала возьмем у него деньги». Лейбниц не растерялся. Он тотчас достал из кармана бывшие при нем четки, состроил самую набожную физиономию и стал перебирать их с видом молящегося. Увидев это, гребцы сказали кормчему: «Нет, такого хорошего христианина грешно бросать в воду».