Михаил Ланцов
Помещик. Том 5. Воевода
Глава 5
1555 год, 21 октября, Тула
Вернувшись в Тулу и занявшись делами, Андрей очень быстро столкнулся со всё нарастающим саботажем. В целом люди были вроде бы не против. Но только он отворачивался – и что-то обязательно происходило.
Поначалу молодой воевода думал, что это просто совпадения. Но чем дальше, тем сильнее убеждался – против него кто-то ведёт организованную подрывную деятельность. И вот, в полной мере убедившись в этом, он решил собрать всех ключевых жителей города, благо ещё небольшого, чтобы донести до них царёвы указы. Те самые, которые специально возил в Москву, предполагая такой сценарий развития событий.
Собрались, значит.
Глашатай начал зачитывать выдержки, но практически сразу что-то пошло не так. С мест начались выкрики. Причём явно провокационные, а то и унизительные. Что, дескать, врёт всё Андрей и это не царёвы указы, а его выдумки. Ну и так, по мелочи. Даже свист изредка доносился.
– Тихо! – рявкнул в рупор Андрей.
Толпа замолчала. Но ненадолго.
– Я не вижу, кто шалит, – громко и отчётливо произнёс он. – Но вы – видите. И знайте – если мы не выполним указов Царя, приговорённых Думой, то нам всем отвечать. Государь ослушников по головке гладить не станет. Особенно таких, что насмехаются над его волей.
– Ты ври да… – выкрикнул кто-то с места, но закончить не смог – ему кто-то ударил или в зубы, или в живот, прерывая. Это спровоцировало мелкий дебош на местах, потому что у крикуна была группа поддержки, которая его прикрывала. Но сильно дебошир не шумел, скорее рычал на других и отходил, стремясь как можно скорее уйти из толпы. Ведь воевода его заметил и уже кивнул кому-то из своих людей, чтобы крикуна взяли.
Но не успел этот эпизод закончиться, как произошёл другой. Новый выкрик мерзкого характера с другой стороны толпы. В этот раз он вполне удачно завершился. Однако всё одно – спровоцировал ругань на местах, из-за чего дебошира стало видно.
Ещё один.
Ещё.
Толпа норовила закипеть, а вся встреча перерасти в драку или, во всяком случае, потасовку.
И тут в дело вступил отец Афанасий.
Он со своими людьми прокричал вопрос о том, как люди воеводы живут в вотчине без церковного окормления.
– Так стены как возведу, так и за часовенку возьмусь, – охотно ответил Андрей. – А то ведь татары пожгут. А божье место негоже на такое поругание отдавать.
– А ранее как им быть? Ведь без причастия живут!
– Так присылай отче того, кого считаешь нужным. Его примут и обогреют.
И завертелось.
Агафон, Спиридон, Данила, Кондрат и прочие сторонники Андрея начали задавать вопросы. Вроде бы острые, но вполне конструктивные и интересные. Через что вернули интерес толпы к этому делу. Всё-таки большинство понимали, что указы Царские. А уж кто и как их продавил – дело десятое. Ибо отказ их выполнять может закончиться катастрофой. Вплоть до разгона полка и испомещения на этих землях других, более сговорчивых помещиков. Например, с Новгорода или Твери. А их самих при самом лучшем раскладе отправят под Казань или ещё в каком-нибудь матерном направлении…
– Спасибо тебе, отче, – вполне искренне поблагодарил воевода городского священника, когда собрание закончилось.
– За что?
– Что волнения помог успокоить.
– Разве это волнения? – горько усмехнулся он. – Нет, сын мой, это не волнения. Это злодейство настоящее, что против Государя нашего и Церкви праотеческой идёт. И я не имел права остаться в стороне.
– А Церкви как это касается?
– Так вся власть от Бога. Ежели они против Государя выступают, то и, значит, супротив Церкви идут.
– Мнится мне, что они не против Государя, а против меня.
– Тебя сюда кто поставил?
– Государь.
– Вот! А значит, идти против тебя – идти против его воли. Да и Всевышний тебе явно благоволит. Тут как ни поверни – всё супротив них.
Андрей понятливо кивнул и, ещё раз поблагодарив священника, пошёл по своим делам. Сам же для себя помянув всю причудливость «симфонии»[4] и её выверты.
Формула «Вся власть от Бога» казалась, с одной стороны, очень логичной, но, с другой стороны, если крепко задуматься, пугала. Андрей ведь помнил о том, что в XX веке был такой «славный малый» – Адольф свет Алоизыч, между прочим – законно избранный Рейхсканцлер Германской республики. И у молодого воеводы как-то язык не поворачивался применить к нему эту формулу. Ибо если ТА власть была от Бога, то…
А уж сколько бед эта формула той же Византии принесла – не пересказать. Утрируя, можно даже заявлять, что «симфония» стала одной из ключевых причин краха в целом довольно жизнеспособного политического образования Восточной Римской империи. Просто из-за того, что внутренние потрясения, вызванные бесконечной чередой бунтов, дворцовых переворотов и прочих активных форм борьбы за власть, смогли компенсировать всё то позитивное и созидательное, что было заложено в фундамент этой державы.
По сути, даже османское завоевание Византии было связано не с военными их успехами, а с переходом византийской аристократии на сторону осман. А потом и духовенства, то есть эпоха Палеологов завершилась крахом империи не под ударами внешних врагов, а из-за острой идеологической дисфункции.
Андрей это знал. Хорошо знал. Имея перед глазами и катастрофу VII века, когда православные иерархи перебежали на сторону арабов в Египте, Палестине и Сирии. И катастрофу XV века. И многое иное. И везде, где Церковь держалась «симфонии», творились совершенно чудовищные политические непотребства. Остальные тоже не без греха, и идеализировать их не стоит. Но «симфония», без всякого сомнения, усиливала и распаляла бедственное положение до крайности…
Посему и выходило, что иной бы на месте Андрея обрадовался, получив такую серьёзную и своевременную поддержку. Иной, но не Андрей. Ибо молодой воевода ничуть не обольстился этим обстоятельством. Он прекрасно понимал – достаточно ему только оступиться, только навлечь на себя гнев Царя, чтобы тот же отец Афанасий выступил уже против. Ведь вся власть от Бога. И если ты её потерял, то это явный признак того, что Бог от тебя отвернулся. И Церкви не по пути с теми, кто впал в грех и потерял поддержку небес…
Выйдя из церкви, Андрей сел на своего коня и вместе с сопровождением куда-то удалился.
– Не доверяет он нам, – тихо произнёс вышедший из каморки неприметный священник.
– Он никому не доверяет, – ответил отец Афанасий, провожая Андрея взглядом с добродушной улыбкой на лице. Он стоял в дверях церкви и хорошо наблюдался со стороны, а потому поддерживал нужный образ.
– Как можно жить, не доверяя никому?
– Ты его историю разве не знаешь?
– Его?
– Князья Ярославичи крест целовали на то, что не причинят Всеславу вреда, приглашая на переговоры. Но только он явился – взяли его в полон и бросили в поруб. Крестное целование преступили[5]!
– Грех это великий, – безразличным тоном прокомментировал собеседник. – Но разве из-за этого следует не доверять никому?
– Один из тех Ярославичей – предок Государя нашего.
– К чему ты клонишь? – прищурился собеседник.
Отец Афанасий скосился на своего визави с едва заметной едкой улыбкой.
– Ты думаешь, что он… – мотнул тот головой.
– Ты думаешь, такое прощают?
– Но Государь – далёкий потомок.
– Кровь от крови. Впрочем, до этого ещё далеко. Но уже сейчас видно, куда Всеслав клонит.
– Государю он полезен. И если Всеслав не начнёт первым, то…
– То это сделают за него. Людей, что считают его выскочкой, множество. Не все верят в то, что имеют дело с древним князем-чародеем. И они охотно вынудят Государя.
– Но ты этому чародею помогаешь. Почему?
– Всевышний вернул его на грешную землю. В этом нет никаких сомнений. Иначе бы он крестных знамений не творил, в церковь зайти не мог и святой воды чурался. А значит, у него, – скосился отец Афанасий глазами наверх, – есть какие-то планы на князя.
– Он служит Государю. Верно служит. Но…
– И будет верно служить, – перебил его отец Афанасий.
– Но тогда я тебя не понимаю. Почему ты считаешь, что он постарается отомстить?
– Он князь-чародей. Он умеет находить пути, неведомые многим.
– Но разве Всевышний не порицает чародейство?
– Но разве Андрей его использует? Ему хватает ума и знаний. Вполне хватает. Разве ты не ведаешь о том, как жители Киева его освободили из полона? Очень хитро и ловко вышло. Уверен – он и тут что-то такое затевает. Хотя иной раз мне становится боязно, что князь сорвётся. Но, видно, крепкие обеты давал. Как он держится – не представляю.
– А жена его?
– А что жена?
– Что про неё скажешь?
– Она голыми руками трёх татей разметала, которые хотели её снасильничать. Двух убила, последний сбежал. Видно, обетов там меньше дадено. Сам понимаешь – для молодой девицы такое немыслимо.
Неприметный священник присвистнул, явно потрясённый этой новостью.
– Так это правда?
– Правда.
Помолчали.
Наконец этот неприметный священник произнёс:
– Так что мне сказать Патриарху?
– Я сохраню верность Государю.
– Но ведь он пошёл против Церкви?
– Вся власть от Бога, – пожав плечами, заявил отец Афанасий. – А пути Господни неисповедимы. Этот раскол, без всякого сомнения, печален. Но…
– Что?
– Власть султана нам всем, грешным, дана за грехи наши. Это испытание. Это наказание. Это проклятье.
– Ты думаешь, мы не молим Всевышнего, чтобы он просил нам грехи наши?
– Андрей как-то заметил, что Всевышний принимает только одну молитву – молитву делом. Это ересь. Но ведь он вернулся оттуда, – мотнул головой отец Афанасий.
– Почему он не может лгать?
– Мы потеряли почти всё. Египет, Палестину, Сирию, Анатолию, Фракию и прочее, прочее, прочее. Литва под рукой латинян, и недалёк тот день, когда и она откажется от истинной веры. Какие-то островки веры остались лишь на севере Балкан и тут. Если мы потеряем и их, то… – махнул священник рукой. – Почему? За что нам это? Что мы не так делаем? Неужели наши грехи настолько тяжелы?
– Неисповедимы пути Господни.
– Я как-то коснулся этого вопроса с князем. И он тогда ответил, что Всевышний дал нам свободу воли для того, чтобы мы сами ковали своё счастье и сами решали – спасать нам свою душу или нет.
– Но как же воля Всевышнего?
– Ты полагаешь, что Всевышний заставил афонских старцев присягнуть султану прежде того, как пал ниц Василевс? – спросил отец Афанасий. – Андрей назвал это обычной изменой и трусостью.
– Но вся власть от Бога!
– Андрей горсткой воинов разбил большую армию. С хризмой на груди он повторил подвиг Константина Великого. Разве это не знак?
– Андрей – никто. За ним никто не пойдёт. У него почти нет людей.
– Три года назад он был нищим сыном помещика с большим долгом. Без имени и положения. Сейчас он воевода Тулы. Граф. Крестоносец. И у него есть земля. Много. Три года. Всего три года. Тебя это не удивляет?
– Я… хм… я передам твои слова Патриарху, – после долгой паузы произнёс этот неприметный священник. – Но мой тебе совет – одумайся.
– Я буду молчать седмицу. Если по прошествии этого времени ты останешься в городе, я буду вынужден донести. А теперь ступай. Вечером будет служба. Мне нужно подготовиться…
Собеседник кивнул. И молча удалился, надвинув посильнее капюшон.
Андрей же тем временем встретился с купцом Агафоном, погрузившись в текущие дела.
– У отца Афанасия гости были, – между делом заметил купец.
– Что за гости?
– Как я понял, священник.
– Как ты это понял?
– Он его никому не представлял. Но мои люди его видели. И он очень похож на священника.
– Ясно, – кивнул Андрей и нахмурился, а потом сменил тему: – Артамошка не объявился?
– Весточку прислал с посыльным. Он сумел нанять плотников в Новгороде и везёт их сюда. В Москве задержались, но со дня на день прибудут.
– Много?
– Дюжины три. Много старых да малых.
– Сойдёт. А что по остальным?
– Так же примерно. Две сотни мастеровых с ним идёт. В Новгороде под зиму работничков хорошо набирать. Дел мало. А кормиться тяжело.
– Если всё чин по чину приведёт – уговорённые деньги ему выдай. Только смотри, чтобы вместо дельных людей простых селян али посадскую бедноту не пригнал.
– Уж я проверю, будь уверен.
– А у нас как с кормами?
– Всё закупил. Но доставят ли до льда – не ведаю.
– А кто ведает? – нахмурился Андрей. – Людей в городе много. И голод мне не нужен.
– Токмо Всевышний о том ведает, – пожал плечами Агафон. – Если воду льдом затянет, струги не пройдут.
– Пошли навстречу людей. Первый лёд тонкий. Его можно бить и ломать. Тяжело. Но зерно нужно провести в город. Сам знаешь – на зиму большие работы задуманы. И работников нужно кормить.
– Понимаю и сделаю всё возможное.
– Очень надеюсь. Сколько удалось сговорить крестьян да бобылей?
– Пока немного. Но ближе к Рождеству сами потянутся. Голод не тётка.
– Почему? Не успел или что-то помешало?
– Они не шибко верят в твои обещания. Слава у тебя дай боже. Но… – развёл руками Агафон.
– Понимаю…
Андрей ещё немного с ним поболтал. После чего отправился в свои палаты. Вечерело. А дел ещё хватало. Самых разных.
Например, читая очередное письмо супруги, он с удивлением обнаружил в общей логике экономического развития своей вотчины огромную дыру. У него не имелось банальной лесопилки, что распускала бы брёвна на доски и брусья.
Мелочь. А очень важная мелочь. Из-за которой многие работы тормозились и усложнялись. Ведь доски вытёсывались из колотых половинок и долей бревна. Долго и весьма непродуктивно.
Понятно, что тёсаные доски получались несколько прочнее пилёных. Но и радикально дороже – как по деньгам, так и по человеко-часам. И это срочно требовалось исправить. И не только это.
Глава 6
1555 год, 2 ноября, Тула
Раннее утро.
Ещё темно, но петухи успели основательно разбудить всех в округе. Так что на литургию успели даже те, кто желал бы её проспать. Хочешь не хочешь – проснёшься, когда всякого рода пернатые динозаврики[6] надрываются и орут в течение достаточно длительного времени.
И Андрей тоже проснулся, хотя с удовольствием бы прогулял сие мероприятие. Но, увы, не мог. Он ведь теперь воевода городского полка и не мог преимущественно сидеть в своей вотчине. Очень хотелось, но обстоятельства не позволяли, из-за чего парень отчаянно рефлексировал.
Постановка его воеводой – логичный и закономерный итог деятельности. Рано или поздно это должно было произойти. Во всяком случае, если бы он не совершал серьёзных промахов.
Понятное дело, были и другие варианты, но этот сценарий среди прочих вполне себе жизнеспособный. И он к нему психологически был готов. Однако всё это произошло слишком быстро. Катастрофически быстро, из-за чего завершить основные преобразования в вотчине Андрей просто не сумел. Отчего немало терзался душой.
И дело не в идейности или ещё чём-то таком. Нет. Вотчина – это его тыл. И он банально опасался выходить в большое плавание, не имея за спиной надёжной гавани – места, куда можно было бы вернуться и укрыться, спрятавшись от невзгод.
В этом плане он сам себя сближал с Петром Великим, который, как известно, любил браться за всё на свете и ничего до логического финала не доводить. Даже флот – любимое его детище – развалился практически сразу после его смерти.
Андрей это понимал и нервничал, рефлексировал. Сильно рефлексировал. Очень сильно.
Что он хотел от жизни? Строго говоря, тишины и сытого покоя.
Наивным дурачком парень не был, поэтому не тешил себя мыслями о том, что такое ему когда-нибудь перепадёт. В здешнем «историческом ландшафте» даже Цари вынуждены постоянно и очень активно шевелиться, чтобы не выпасть «с корабля современности». Вот и Андрей не был исключением. Всё вокруг было слишком подвижно, мобильно и нестабильно, из-за чего каждый новый год вынуждал его активно шевелиться. И чем больше он барахтался, тем сильнее приходилось работать локтями.
Во всяком случае, пока.
Он ведь до сих пор был независимым игроком на политическом поле Руси. Ну, условно независимым. И если поначалу, будучи мелкой сошкой, он мало кого интересовал, то теперь, взлетев вверх, он вошёл в более серьёзную лигу. Лигу, в которой нельзя быть одному. Лигу, в которой его старые связи с родичами не стоили ничего, ибо те люди попросту не имели нужного политического веса. А потому их вроде как и не было…
В идеале-то, конечно, Андрей с огромным удовольствием сел бы у себя в вотчине и занялся бы хозяйственными делами, выставляя на службу должное количество всадников и не выезжая самостоятельно под предлогом плохого самочувствия. Лет десять-пятнадцать такой жизни, и его из вотчины уже будет не сковырнуть. Никому и никак.
Но, увы, никто бы ему такого не позволил.
Так что ему волей-неволей нужно было потихоньку втягиваться в большую политику. Вопрос только, как это сделать?
Навязываться Захарьиным он не желал. Те хоть и не чурались общения, но держали дистанцию. Видимо, не спешили и ждали развития событий. Их положение было хоть и сильным, но шатким, из-за чего они опасались ввязываться в рисковые предприятия.
Единственным человеком из столицы, с которым у Андрея сложились рабочие тёплые отношения, оказался Иван Шереметьев. Но он был всего лишь боярином. Влиятельным, но боярином. Чего совершенно не хватало.
А в той «банке с пауками» имелись ТАКИЕ хищники, что даже многоопытный Царь опасался с ними связываться. И парню рано или поздно придётся иметь с ними дело. И самому лязгать челюстью достаточно громко и опасно, дабы даже мысли сожрать его у них не возникало. А для этого требовались союзники. Осталось придумать, как их найти.
Но это отдалённый пласт забот. До него можно банально не дожить, потому что, по мнению Андрея, Царь назначил его воеводой для того, чтобы потихоньку начать отрывать от земли. Сначала сдёрнул с вотчины, видимо, осознав, к чему там всё идёт. Потом в качестве награды переведёт куда-нибудь подальше. С повышением, само собой. Но разрывая установившуюся крепкую связь молодого воеводы с обитателями Тулы. Что будет дальше? Бог весть. Но однозначно парню придётся несладко, нужно будет крутиться на чужбине в серьёзной партии и без своих людей…
Андрей понимал всю мрачность и опасность сложившейся обстановки. И старательно работал. Много. С головой и душой уходя в дела. Чтобы не только поручения Государя выполнить, но и себя не забыть. Пока есть время на это. Из-за чего потерял бдительность, слишком погрузившись в дела…
Итак – церковь.
Андрей, будучи воеводой города, вошёл в неё и стал на самое почётное место – подле ворот, ведущих в алтарь. Настолько близко, насколько вообще ритуальная часть позволяла приблизиться.
Его окружили старшины полковые и наиболее влиятельные люди города. Дальше встал люд попроще. Обычные же обыватели в церковь даже не вошли – она их попросту не вмещала из-за своих скромных размеров.
Началась литургия.
Долгая служба. Которая и в XXI веке велась часа два по, как говорят, сокращённому «сценарию». Здесь же это всё шло долго и совершенно не интересно для Андрея. Так что он погрузился в свои мысли и механически крестился, когда это делали все вокруг.
Неизвестный вошёл в церковь спокойно и уверенно. Слишком уверенно для простого человека. Но его никто не знал. Однако этот человек не тушевался, и все вокруг думали, что делает – значит, имеет право. Тем более что одет он был прилично. Можно даже сказать – богато. Именно поэтому мужчина смог достаточно спокойно достигнуть той части церкви, где стоял Андрей.
– Куда прёшь?! – прошипел Данила, дядя Марфы.
– Важное дело, – чуть скривившись, ответил этот незнакомец и двинулся ближе к Андрею.
Спиридон, что стоял рядом, услышал эти слова. Однако уточнить не успел – события начали развиваться слишком быстро.
Незнакомец выхватил из одежды кинжал и ударил им Андрея.
Снизу вверх. Стараясь вонзить под рёбра.
Однако стоящий рядом Кондрат успел среагировать и толкнул нападающего, из-за чего кинжал лишь чиркнул воеводу по рёбрам.
Но нападающий не растерялся.
Он отмахнулся, зарядив Даниле по лицу локтем. И попытался ударить Андрея кинжалом уже сверху вниз, метя в основание шеи.
Но и этот удар не удался.
Воевода начал разворачиваться и чуть уклонился, из-за чего кинжал вонзился ему в плечо, пронзив мягкие ткани вдоль кости.
Нападающий попытался выдернуть своё оружие и ударить ещё раз. Но не удалось. Не успел. На него навалились окружающие.
– Ты сдохнешь, тварь! – прорычал этот незнакомец. – Сдохнешь!
Андрей медленно развернулся, пошатываясь. И извлёк кинжал из своего левого плеча.
При этом на его лице не дрогнул ни один мускул.
Снова шоковое состояние. И снова контроль над телом ослаб. Однако и болевые ощущения тоже отошли в сторону, став достаточно эфемерными и глухими.
– Этот кинжал освящён в Иерусалиме! И рана, нанесённая им, отправит тебя прямиком в Ад!
– Посеребрён, – тихим голосом констатировал Андрей. – Глупо…
– Скоро ты сдохнешь! – воскликнул этот незнакомец.
– Печёт рану, – констатировал Андрей. И принюхался к кинжалу. – Яд? Подлый поступок.
– Это не яд! Рану печёт от того, что кинжал освящён.
– Серьёзно? – Ещё раз принюхался к кинжалу Андрей. – А почему пахнет ядом чёрного скорпиона? Кинжал, я полагаю, освещали в нём?
Молодой воевода импровизировал. Он не знал, какой именно яд использовали. Однако и оставлять просто так россказни о действии на него освящённого оружия не стал.
– Это не яд!
– Яд. А ты – глупый дурачок, которого провели.
Андрей шагнул в сторону и пошатнулся.
Печь руку начинало сильнее. И сознание стало уплывать всё отчётливее.
– Как тебе помочь? – спросил Кондрат.
– Мне нужен покой. И рану перевязать нужно, чтобы крови много не потерял, – тихо прошептал Андрей.
И медленно пошёл вперёд через толпу расступающихся людей.
– Проклятое умертвие! – выкрикнул нападающий и захрипел от полученного удара. Соратники Андрея в этот раз решили не давать ему слова.
Парень же остановился. Развернулся. И тихо спросил:
– Зачем вы покрыли кинжал серебром?
– Чтобы ты сдох!
– Это понятно. Но ведь это нелогично. За кого вы меня приняли? Серебро ведь действует только на ликанов и масанов. Для остальных серебро не опаснее железа.
Тишина.
– Яд, серебро и, если ты не врёшь, освящение. Бред. Какой же бред. Явно Лукавый нашёл слабоумных…
В этот момент Андрей покачнулся.
– Ты скоро отправишься в Ад!
– Мне бы твою уверенность, – вяло усмехнулся Андрей.
Уронил кинжал.
И медленно побрёл из церкви. Духота становилась более вязкой и навязчивой, поэтому свежий воздух был остро необходим.
Он шёл пошатываясь. Но всё-таки двигался самостоятельно.
– Господи Иисусе! – воскликнул кто-то на улице.
– Вот так, други мои, – произнёс Андрей, – литургия иногда бывает опасна. Происки Лукавого могут настигнуть тебя где угодно.
– Что случилось?
– Какая-то тварь попыталась убить меня в храме во время службы отправленным оружием.
Сказал.
И снова пошатнулся. В этот раз намного сильнее, из-за чего окружающие бросились к нему и, подхватив под ручки, поволокли в покои.
– Скоро он сдохнет… скоро… – произнёс неизвестный с горящим взглядом.
– Вяжите его и тащите в поруб! – распорядился отец Афанасий.
– А если он принял яд? – возразил кто-то из толпы. – Сдохнет же там вскорости.
– А с чего ты взял, что он яд принял? – спросил отец Афанасий.
– Да что вы телитесь?! Прибить тварь, и вся недолга! – воскликнул кто-то из стоящих в церкви.
– Пытать! Пусть признается во всём!
Незнакомец же внезапно выкрикнул:
– Дело и слово Государево!
– Проклятье! – прорычал Данила.
Все прекрасно понимали, что этот мерзавец пустословит. Что просто тянет время. Однако ключевая фраза была произнесена публично. Она означала, что этому человеку есть что сказать важного по делам, касающимся самого Царя. И говорить он будет только кому-то влиятельному. Особенно учитывая обстоятельства – ведь покушение на убийство самого воеводы.
Понятно, что врёт. Но тот, кто теперь его тронет, окажется в руках своих политических противников. Потом, после допроса, его можно будет хоть на ленточки порезать. Живьём. А пока…
– Крест целуй о том, – вышел вперёд отец Афанасий.
Незнакомец замялся.
– Ну? Крест, говорю, целуй. Сам знаешь, если крестное целование нарушишь, то грех великий, ибо Иисусом нашим Христом клянёшься.
Священник подошёл почти в упор к этому незнакомцу и протянул ему крест. Тот скривился. Несколько секунд помедлил. А потом плюнул в лицо отцу Афанасию.
Расчёт был верен.
Выпил этот злодей яд или нет, но смерть ему грозит верная. Вопрос лишь времени, причём не очень большого. А умирать с нарушенным крестным целованием страшно любому верующему человеку. Это ведь верная дорога в ад.
В общем, этого мужчину, скрутив, потащили из церкви, чтобы допросить со всем пристрастием. Прямо через толпу. Однако, когда его вытащили наружу, оказалось, что тот уже особо и не дёргается. Кто-то по пути в этой давке умудрился пырнуть убийцу кинжалом куда-то в ливер пару раз.
– Кто тебя нанял? – чётко и ясно спросил отец Афанасий. – Ответь, и я отпущу грехи твои.
– Иди… к чёрту… – прохрипел умирающий, мерзко улыбнулся и спустя несколько секунд издох.
– И кто это сделал? – громогласно спросил Кондрат.
– Надо всех осмотреть! – также громко произнёс Данила.
– В этом нет нужды, – возразил отец Афанасий, указав на второй кинжал, что валял на полу церкви. И так же, как и первый, он имел окровавленный клинок.
Новость о покушении разлетелась по городу в считаные минуты. Беспроводное радио просто. Сарафанное. Однако в церкви после ухода людей напряжение не спало:
– Что это был за человек? – с вызовом спросил купец Агафон, подойдя вплотную к отцу Афанасию.
– Кто?
– Что у тебя гостил. Кто он? Почему ты его скрывал?
– Ты меня подозреваешь?
– А кого? В этой церкви Андрея убили! А ты здесь всем заправляешь!
– Он ещё жив.
– Я знаю, что такое яд чёрного скорпиона. Слышал. Если он выживет – будет чудо.
– Значит, нам нужно молиться всем об этом чуде.
– Ты от ответа не уходи. Кто у тебя гостил?
– Человек Царьградского Патриарха.
– И почему ты его не выдал воеводе?
– Потому что он его не касался. Он пытался склонить меня к измене патриарху Сильвестру. Я велел ему убираться. И если он этого не сделает, то я донесу на него.
– Ты понимаешь, что натворил?! – прорычал на него Агафон.
– Не смей повышать на меня голос! – прошипел отец Афанасий. – Я сам за Андрея голову оторву любому!
– Ты сначала приютил у себя латинянина-соглядатая. Теперь ещё одного врага пригрел на груди. Ты хочешь, чтобы я пошёл и всё рассказал о том, что это ты причастен к убийству нашего воеводы?
– Он жив!
– Он отравлен! И с таким ядом не живут! Я слышал про него!
– Андрей не простой человек.
– У него простое тело.
– Что ты хочешь?
– Ты ведь с самого начала его невзлюбил. Когда ещё не знал, кто он. Почему? Что он тебе сделал?
– А то ты его полюбил. Сам же как липку ободрал. Сказывают, что чуть не убил.
– Чуть – не считается. Жадность – грех. Но я её обуздал. А ты – нет. Как не любил Андрея, так и не любишь. Зло на него таишь и творишь.
– Не я ли надысь остановил толпу от волнений?
– Это и в твоих интересах!
– Что ты от меня хочешь?!
– Я хочу, чтобы ты признался и назвал подельников.
– А то что? Напишешь Государю на меня донос?
– Нет. Я просто выйду сейчас из церкви и сообщу полковым, что убил Андрея твой подельник, которого ты укрываешь. И ты будешь объясняться уже с ними.
– Ты дурной? – с отчаянием в голосе спросил отец Афанасий. – Я последний человек в городе, который желал смерти воеводе. Или ты, дурья твоя голова, думаешь, будто кто-то ещё в состоянии достать денег на строительство каменной церкви? Большой каменной церкви! Зачем мне его убивать? ЗАЧЕМ?!
– Не знаю, – покачал головой Агафон.
– Хочешь, я крест поцелую в том, что не причастен к нападению. И не ведаю, кто и зачем это сделал. Хочешь?
Агафон покачал головой и отвернулся к алтарю. Перед воротами, ведущими к нему, ещё не убрали кровь воеводы.
– Я не знаю, что и думать, – тихо добавил купец. – Этот убийца ведь не один был. В церкви находились его подельники. И они уважаемые люди. Ещё и ты с этим…
– Мы все растеряны, – осторожно произнёс священник. – Главное сейчас – не делать резких поступков.
– Боишься?
– Боюсь, что мы упустим заговорщиков. Они ведь теперь начнут действовать открыто.
– Ликаны и масаны – кто это? – сменил тему купец. – Никогда о них не слышал.
– Если бы я знал. Но, очевидно, что-то дурное, раз для них серебро губительно.
Агафон молча встал и не прощаясь вышел. Понурый. Афанасий же, бледный как мертвец, проводил его до дверей. И с огромной тревогой смотрел за тем, как тот проходит между помещиков. И молчит, то есть не обвиняет священника во всех смертных грехах.
А одно слово могло возжечь пожар. Ибо настроения среди помещиков были такие, что они любого бы растерзали, если бы узнали о причастности этого любого к нападению на их любимого воеводу. Даже те, кому Андрей не сильно нравился, помалкивали…
