Михаил Ланцов
Безумный Макс. Том 4. Генерал Империи
– Пока он успешно торгуется.
– Ключевое слово – «пока». И я, друг мой, делать ставку на политический труп не хочу. Николай, положив руку на сердце, был полным ничтожеством. Но за ним была власть. У него были преданные ему войска и чиновники. Народ, который видел в нём что-то, выдуманное самим же народом, но это что-то было светлым. Ведь далеко не все оказались в восторге от гибели Царя. А убийство его дочерей так и вообще посчитали редкой низостью. Взрывая юных дев, славы да доблести не стяжают. За Керенским нет ничего, кроме шаткого табурета, на котором он пытается устоять, и сомнительной славы. Ставить на него – плохая затея.
– Хорошо, допустим, – произнёс Гучков, прожевав очередной кусочек мяса. – Но на кого тогда ставить?
Максим глянул Александру Ивановичу в глаза, мягко улыбнулся и перевёл взгляд на сцену, где Натали продолжала петь, радуя публику песнями из будущего. Очередная композиция закончилась. Зрители захлопали. Натали стала кланяться, благосклонно принимая эти овации. Потом сошла со сцены и отправилась подкрепиться, приняв приглашение одного из столиков. Оркестр же продолжал играть что-то совершенно незнакомое Гучкову. Меншиков продолжал задумчиво смотреть на пустую сцену. В этом был какой-то особый символизм.
– Максим Иванович, – не выдержал этой затянувшейся паузы Гучков. – Так на кого, по-Вашему, ставить?
– Певица ушла, и сцена опустела. Да. Полагаете, что гардеробщик сможет её заменить?
– Это слишком общие слова. Вы предлагаете ждать?
– Мда… – покачал головой Максим. – Вы знаете, Александр Иванович, иногда я завидую рабам. Они всё знают заранее. У них твёрдые убеждения. Когда вставать. Куда идти. На кого ставить. В жизни нет ничего предопределённого. Разве что глупость, страх, низость, слабость. Этого добра так много, что можно определённо быть уверенным в том, что оно тебя окружает.
– Я Вас не понимаю, – хмуро произнёс Гучков.
– Как ясно солнце всходит снова, – нараспев начал проговаривать Меншиков фрагмент из песни «Князь» Пламенева, – так же извечна наша Русь. Князь, умирая, молвил слово: «Вернусь. Я вернусь…» И много лет с тех пор минуло. Кровь на Руси мешает грязь. Ждут воплощения Святого Духа. Кто ж князь? Кто же князь? Падали замертво их тела! Есть слово «Родина»! И честь одна! «Я умер, но я вернусь!»… – Меншиков выдержал большую паузу, а потом с вызовом спросил: – Антропология с тех пор одна: «Осталась и правит мразь! Ну где ты, Великий князь?!»
– Что это? Снова стихи… – покачал Александр Иванович головой. – Вы иногда просто невыносимы. – Николай II мёртв. Вы служите призракам.
– Ошибаетесь, Александр Иванович. Ошибаетесь, дружище. Я служу только себе.
– Себе? – неподдельно удивился Гучков. – Но это – безумие!
– «Самоубийца!» – слышу за спиной. Но знаете, на том, на этом свете ли, я не вступаю в безнадёжный бой. Там выход был, вы просто не заметили, – продекламировал Максим четверостишье песни Альвара «Безнадёжный бой». – Стратег? Ну да, возможно, я такой. Один клинок на сотню небожителей. Я не вступаю в безнадёжный бой. Я собираюсь выйти победителем.
– И как понимать? – напрягся Гучков, в чьей голове этот разговор стал складываться в очень неожиданную для него мозаику. А на лице его выступила лёгкая испарина, собравшаяся в капельки пота.
– Понимайте, как знаете, – улыбнулся Максим как можно более беззаботным образом. – Главное, не болтайте попусту и будьте осторожны. Керенский – политический труп. Петроград его усилиями довольно скоро окунётся в кровавую трясину. Прольётся кровь. Вероятно, много крови. И армия не придёт ему на помощь. Он сам её испугается. Будьте осторожны и помните: Империя жива до тех пор, пока жив хотя бы один её солдат.
– Это всё иллюзии… – покачал головой Гучков… – просто иллюзии… Ваше положение ещё призрачнее, чем позиции Керенского.
– Александр Иванович, Вы бы знали, сколько людей сами себе выдумывают иллюзий и живут, почитая их за реальность, – усмехнулся Меншиков. Встал. Кивнул на прощание и, пожелав приятного вечера, удалился через дверь за занавеской. Предавать огласке ужин с Гучковым было лишним. А тот ещё долго сидел в этом ресторане и думал над словами нашего героя, пытаясь понять, что ему самому делать. От осознания того, что он сейчас услышал и понял, его бросало то в жар, то в холод. Максим ведь ничего не сказал прямо. Но намёки… они были горячи и остры… ох как остры…
Глава 4
1916 год, 5 июля, Петроград
Практически параллельно с событиями в Штормграде в Петрограде руководство Временного правительства встречалось с министром иностранных дел Германии. Тот прибыл в Россию на шведском корабле по приглашению Керенского и был до крайности заинтригован. Официальная цель переговоров – перемирие. Но как-то так получилось, что представителей Австро-Венгрии и Османской Империи туда не пригласили. Как и французов с англичанами.
– Война до победного конца! – скандировал Керенский с трибуны. Но на деле не видел в продолжении этой войны смысла. Во всяком случае, в такой конфигурации.
Так уж получилось, что в этом варианте истории Северный фронт под руководством Ренненкампфа овеял себя неувядаемой славой. Именно здесь прошли самые успешные военные кампании и операции. Именно он смог занять обширные германские территории и захватить несколько крупных и хорошо укреплённых крепостей. В то время как Юго-Западный фронт, на чьё руководство опирался Керенский, выступил неудачно. Одна с трудом взятая крепость и очень скромные захваты территорий у австро-венгров, полученные очень дорогой ценой. Слишком дорогой ценой. Юго-Западный фронт обладал куда большей численностью и ресурсами, чем Северный, однако он умылся кровью совершенно кошмарно. Тупые лобовые атаки в начале войны дали о себе знать…
Конечно, кто-то начал говорить, что австрийцы – сильные солдаты. Но столкновение бойцов Северного фронта с этими самыми молодцами в районе Чехии и Словакии показали: ничего подобного. Заметно хуже немцев. Да и у французов было аналогичное мнение.
Поэтому Керенский был вынужден искать варианты удовлетворения своих союзников с одной стороны и ослабления практически неподконтрольного Северного фронта – с другой. В оригинальной истории такой необходимости не было из-за того, что оба фронта находились на стороне заговорщиков, да и какой-то особой славы они не стяжали. Им не в чем было конкурировать. А в этом варианте реальности условия изменились. Поэтому Керенский стремился заключить с Германией перемирие под каким-нибудь благовидным предлогом. Но только с Германией…
Берлин в таком развитии ситуации был заинтересован чрезвычайно и намного больше, чем глава Временного правительства. Ведь перемирие позволяло снять с восточной границы войска и бросить их против французов. То есть не только остановить их наступление, но и, возможно, даже отбросить назад. Все прекрасно понимали: «лягушатники» рвутся из последних сил. Обломи их – и всё, поплывут окончательно… Оставалось только обговорить цену, которую Берлин заплатит за возможность заключения Белого мира.
– Вы уверены, что Максим Иванович всё не испортит? – осторожно спросил посол, внимательно, может быть, даже слишком внимательно наблюдая за мимикой и жестикуляцией собеседника.
– Максим Иванович? – переспросил Керенский, старательно делая вид, что не понял, о ком речь.
– Меншиков, Максим Иванович Меншиков, – едва заметно улыбнувшись, уточнил посол. Игра в небрежение была слишком груба и топорна. Он отлично заметил, как Керенский едва заметно вздрогнул, как от оплеухи, услышав имя и отчество этого человека.
– Ах… этот полковник… – продолжая топорно играть в небрежение, протянул Керенский. – Как же он может нам навредить? Без приказа он никогда не атакует. Да и сил у него явно недостаточно.
– Вашего приказа? – уточнил посол, задав удивительно неудобный вопрос.
– Он полковник Российской Императорской армии и обязан подчиняться своему главнокомандующему. Не такой он человек, чтобы открыто нарушать приказы.
– И Вы можете гарантировать его невмешательство?
– Безусловно, – уверенно и энергично кивнул Керенский. На взгляд посла, это был слишком уж энергичный кивок, вызывающий больше подозрений. Этакий фиглярский кивок. – Будьте уверены, этот полковник вас не побеспокоит.
– А Великое княжество?
– Император Николай II мёртв. Вассальные отношения больше не связывают Великое княжество Вендское с Россией. И мы не намерены их заменять чем-то другим. России не нужна эта территория. Более того, если Германия подтвердит наши интересы в землях Австро-Венгрии и Черноморских проливах, то мы, в свою очередь, подтвердим ваши интересы в Великом княжестве Вендском. Как вы с ним станете поступать – не наше дело.
– Татьяна Николаевна может обратиться за помощью в Лондон.
– Может, – кивнул Керенский. – Но Лондон истощён войной. И если против сохранения княжества выступят и Россия, и Германия, они не рискнут перечить.
– Возможно… – задумчиво произнёс посол.
– Будьте уверены, всё так и будет! – убеждённо и порывисто произнёс Керенский.
– С Максимом Ивановичем никогда нельзя быть уверенным в чём-то. Он умеет удивлять.
– Что Вы заладили: Максим Иванович да Максим Иванович? Какое он вообще имеет значение? Повторяю: этот полковник не представляет угрозы.
– Юридически, – очень осторожно и вкрадчиво продолжил посол, – он – лейб-гвардии полковник Российской Императорской армии. Император – мёртв. Нового нет. Главнокомандующий, назначенный покойным Императором, отправлен на покой. Вами, – подчеркнул посол, намекая на незаконный захват власти, проведенный Временным правительством, и его крайне шаткое положение. Но тонко. Не явно. – А новый назначен Вами. Однако Вы – не Император и приказывать ему не можете. Как и главнокомандующий, назначенный Вами. Он Вам присяги не приносил, а старая на Вас не распространяется, так как повторюсь: Вы не Император.
– Что?! – взвился Керенский, которому фактически наступили на больную мозоль.
– Так-то да, Вы правы, – подчеркнул посол, примирительно подняв руки. – Но чисто юридически есть некоторые нюансы, порождающие простор для вариантов. Кроме того, он не только лейб-гвардии полковник Российской Императорской армии, но и полный генерал Римской Империи. Имеет высшие награды Святого престола. И правитель де-юре независимого государства, до сих пор держащий в плену Кайзера Германии. Что, как Вы понимаете, налагает определённые сложности и неудобства.
– Вы слишком высокого мнения о нём, – процедил изрядно раздражённый Керенский. – Да, он талантливый офицер и полевой командир. Но не более.
– Что же, воля Ваша, – развёл руками посол с мягкой, вежливой улыбкой. – Если Вы уверены, что сможете разрешить эту проблему, то кто я такой, чтобы возражать?
– Мне кажется, я чего-то не знаю, – после долгой паузы произнёс Керенский. – Чего-то очень важного. И Вы пытаетесь мне на это намекнуть? Ведь так?
– Так, – мягко улыбнувшись, произнёс посол и подвинул ему одну из трёх папок, принесённых им на переговоры. Красную. – Не стоит верить всему, что здесь написано. Я немало удивился полёту фантазии сотрудников нашего Генерального штаба и разведке. Но это очень интересное чтиво.
– Вы собрали о нём целую папку? – удивился Керенский, слегка уязвленный германским интересом к «какому-то там полковнику». – Он не столь важная птица, чтобы так переживать о нём.
– Александр Фёдорович, – перестав улыбаться, произнёс посол, – я понимаю Ваше недоумение. Но, сами понимаете, у нас были определённые резоны опасаться человека, который складывает курганы из отрезанных голов своих врагов. В наши дни это несколько… экстравагантно, что ли…
– Так это правда?! – подавшись вперёд, спросил Керенский. – Я думал, что германские и австрийские газеты врут и приукрашивают, пытаясь выставить этого полковника чудовищем.
– Фотокарточка в папке. Жутковатое зрелище. В центре кургана была воткнута жердь, на которую насадили голову коменданта лагеря военнопленных под Зальцбургом. Тот использовал военнопленных в качестве живого щита, надеясь на то, что Меншиков не решится атаковать. Он хотел избежать кровопролития. Избежать боя. Избежать лишних смертей. Но «этот полковник» и его солдаты перебили всех людей, что пришли на поле боя. Там творилось что-то жуткое. Отрезанные головы, собранные в курган, – это то, что на слуху. Тела некоторых солдат Австро-Венгрии буквально растерзаны, словно их рвали дикие звери. Вы уверены, что человеком, учинившим такое, можно пренебрегать?
Посол ушёл готовиться к официальному мероприятию по подписанию перемирия. Требовалось согласовать все нюансы с Берлином и получить подтверждение своих полномочий. А Керенский Александр Фёдорович развязал завязки папки. Откинул плотную картонную обложку. И погрузился в чтение, от которого очень быстро ошалел. Ведь перед ним находилась дополненная и расширенная версия «папки», что передавалась от имени Кайзерин её родственнице – Татьяне Николаевне. Проработанность в этот раз была выше, и появились многие интересные подробности итальянской кампании Меншикова, включая допросные листы командира его штурмовиков. А ещё туда были включены аналитические записки о роли нашего героя в снятии Сухомлинова и фатальном крахе команды Великого князя Николая Николаевича Младшего. Очень интересные, надо сказать, записки…
Глава 5
1916 год, 28 июля, Штормград
Ознакомившись с содержимым переданной ему папки и проверив выборочно сведения, Керенский не на шутку испугался. И начал действовать, стремясь как можно скорее ослабить и вывести нашего героя из игры. Практически любой ценой.
После славной итальянской кампании он не мог открыто выступить и уж тем более приказать арестовать Максима под надуманным обвинением. Если судить по материалам папки, обычные покушения также не работали. Он раз за разом выходил из самоубийственных предприятий если и не без потерь или ранений, то, безусловно, с выгодой для себя. А значит – что? Правильно. Нужно действовать проверенным веками методом. Не можешь наказать? Награждай. Но так, чтобы награды обернулись проблемами.
Прежде всего Керенский попытался вырвать Меншикова из его среды обитания и лишить командования полком. Но как это сделать так, чтобы он не посмел отказываться? Правильно. Повысить.
Формально полковник для лейб-гвардии полка – звание заниженное. Обычно командирами таких частей выступают генерал-майоры. В отдельных, особых случаях – полковники и генерал-лейтенанты. Поэтому рейд Максима разделили на три части – Берлинскую, Римскую и Венскую. Каждую обозвали отдельным рейдом и наградили повышением по званию. Что привело полковника в положение полного генерала. Командир такого ранга командовать полком, пусть даже и лейб-гвардии, не может. Это абсурд. Поэтому в связи с повышением Меншиков должен был в течение двух недель сдать командование и явиться в Петроград – в резерв чинов Ставки. Вакантных ведь должностей генеральского уровня не имелось…
Кроме обозначенных целей, Керенский стремился ещё и вызвать ненависть к Меншикову в генеральской среде. Чтобы они разозлились на выскочку, прыгнувшую через их головы в своих грязных сапогах.
Прорыв фронта при Штормграде был отмечен орденом Святого Георгия 2‐й степени. Захват Кайзера Германии – первым признаком[2] к только что выданному Георгию. Битва при Зальцбурге и освобождение лагеря военнопленных отметили третьим признаком к Анне 2‐й степени. Неаполитанскую операцию, сопряженную с захватом короля Италии – третьим признаком к Георгию 2‐й степени. Привлечение Италии – то есть новообразованной Римской Империи – на сторону Антанты – третьим признаком к Владимиру 3‐й степени. Битва при Флоренции добавила к Анне 2‐й степени последний, четвёртый признак. Битва при Вероне – добавила четвёртый признак к Георгию 2‐й степени, закрывая его. Иллирийская операция – украсила Станислава 2‐й степени третьим признаком. Захват Вены – дал четвёртый признак Владимиру 3‐й степени. Прорыв фронта в районе южной Чехии, с созданием условий для Австрийской наступательной операции, приведшей к соединению русских и итальянских сил, – завершал Станислава 2‐й степени четвёртым признаком.
Богато? Очень.
Меншикова осыпали наградами с головы до ног. Что, по мнению Керенского, также должно было добавить генералитету раздражения на этого выскочку.
Оставался определённый шанс отказа. Александр Фёдорович предполагал, что наш герой прекрасно поймёт задуманное и может соскочить. Например, через прошение об отставке по состоянию здоровья. Полк при этом останется там, где стоит, – в Штормграде. Как и Меншиков. Чтобы этого не произошло, во всех крупных газетах Российской Империи вышли совершенно роскошные статьи, повествующие о героических приключениях Максима Ивановича. Не только в 1916 году, но и ранее. Прямо с августа 1914‐го. Его подавали Суворовым наших дней. Человеком, который фактически выиграл войну с «германцем».
Этот шаг поставил нашего героя в тупик. Задумка была нехитрой. Однако как ей противостоять? Как выкрутиться и не попасть впросак? Если бы это произошло сразу после переворота – не вопрос. Кто он такой, чтобы подчиняться этому разбойнику? Но прошло время, и глава Временного правительства нашёл кое-какие очень интересные ходы. Например, с присягой. В оригинальной истории как было? Войска всех фронтов поддерживали заговорщиков, что позволило привести их к присяге Временному правительству практически сразу. В этом варианте истории так не получилось сделать хотя бы потому, что Северный фронт был очень прохладно настроен по отношению ко всему этому цирку с Земским собором. С какой стати его вообще нужно собирать, если есть законный наследник? И раздражение зрело день ото дня. Да и Юго-Западный фронт оказался не таким монолитным, как думали заговорщики. Если генералитет ещё выступал более-менее единым блоком, то офицеры ниже шли кто в лес, кто по дрова.
Так или иначе Керенскому пришлось «переобуваться в прыжке». Изначально Земский собор собирался для определения судьбы державы. Очень пространно, но с жирным намёком на возможный переход к республике. Теперь же, чтобы избежать открытого вооружённого выступления войск, пришлось говорить о неоднозначности в вопросе законного престолонаследия. Дескать, не вполне ясно, как трактовать казавшиеся ранее простыми прописные истины.
Как трактовалось престолонаследие раньше? Сначала должны править сыновья действующего монарха. Если они умрут, не оставив наследников мужского пола, то наследование престола переходило брату действующего монарха и его сыновьям и внукам. По пресечении этой ветви – к следующему брату. Когда братья монарха кончились, как и мужчины в их родах, то престолонаследие переходит к ближайшему дяде по мужской линии, и всё повторяется вновь. Когда же все мужчины в Августейшей фамилии пресеклись, престолонаследие переходит к особам женского пола в том же порядке. Просто, ясно и однозначно. А главное – никакой путаницы. Всегда ясно, кто будет наследовать. Однако в акте об Учреждении Императорской фамилии 1797 года оказалось написано всё не так однозначно – во всяком случае, при внимательном прочтении. И Земскому собору надлежало разобраться.
Присяга же… её не потребовалось давать Временному правительству: оно стало выступать как некий общественный институт аварийного управления. Никто не стал отменять Империю и старую символику-атрибутику. Керенский объявил, что присяга давалась войсками Императору как правителю России, а не как конкретному частному лицу. То есть повторно давать её не обязательно. Она остаётся в силе и после смерти конкретного монарха. Натяжка? Натяжка[3]. Но в целом она позволила стравить пар в стремительно закипающих войсках. Особенно на слишком близко расположенном Северном фронте.
Эти обстоятельства усугубили ситуацию с Максимом. Керенский с огромными допущениями мог награждать и повышать. И опереться на недовольство войск или широких масс в своём нежелании Меншиков не мог.
Что делать? Подчиниться? Значит – потерять верных ему людей, реальную власть и, вероятно, жизнь. Так как убить в сложившихся условиях его смогут очень быстро и просто. И совсем не обязательно – люди Керенского. Какая-нибудь банда анархистов или социалистов, коих на волне государственного переворота стало вылупляться как грибов после летнего дождика. Они-то уж точно не были удовлетворены всеми этими «переобуваниями» эсера Керенского. А значит, охотно постараются избавить Империю от её лучшего командира, явно находящегося с ними в непримиримой борьбе.
Отказаться? Значит, не подчиниться формально руководству страны. А идти на открытый бунт со всеми вытекающими последствиями Максиму было невыгодно. Во всяком случае, не сейчас и не в сложившихся обстоятельствах.
Можно, конечно, ещё подать в отставку, сославшись на здоровье, но тогда Керенский мог назначить командиром полка кого угодно. И перевести его куда угодно. Да и выглядело бы это в глазах окружающих мелко и трусливо. Чай, не дураки люди, всё прекрасно бы поняли. А репутация в сложившихся условиях стоила очень дорого. Слишком дорого, чтобы ею вот так разбрасываться.
Положение спас Ренненкампф…
– Пришли мне пособолезновать, Павел Карлович? – грустно улыбнулся Меншиков вместо приветствия.
– Отчего же, господин генерал? Напротив, пришёл поздравить.
– Это не очень удачная шутка, – покачал головой Максим.
– А это и не шутка.
– Вы разве не понимаете?
– Понимаю.
– Тогда я Вас не понимаю…
– Максим Иванович, – с лукавой улыбкой произнёс Ренненкампф. – Я, как командующий Северным фронтом, изучив опыт ваших рейдов в этом и прошлом году, принял решение о создании Ударного механизированного корпуса. Разворачивать его мыслю от Вашего полка, переводами наиболее боеспособных рот и батальонов ото всех частей и соединений фронта. Нужды же корпуса в автомобилях думаю закрыть переводом в него закупленных для фронта грузовиках. По моим подсчётам – их должно хватить. Чай с осени прошлого года при Вашем содействии покупаем. В том числе и «Витязи». Вас же, Максим Иванович, как полного генерала, находящегося в резерве чинов Ставки, прошу занять должность командира этого корпуса. Уверен, Ставка возражать не станет. Не посмеет.
– Оу… – только и смог выдавить из себя наш герой.
– Теперь понимаете?
– Павел Карлович, какой из меня командир корпуса? – горько усмехнулся Меншиков. – Смех один. И цирк да посмешище. Опыта-то нет.
– С Веронской оборонительной операцией и Иллирийским наступлением Вы вполне справились.
– Это не одно и то же.
– То есть Вы отказываетесь принять командование? – повёл бровью Ренненкампф, ехидно улыбнувшись.
– Нет, но… – после долгой паузы произнёс Максим.
– Что – «но»?
– Лейб-гвардии ударный механизированный корпус.
– Лейб-гвардии? Вы уверены? Корпуса никто так не называет. Кроме того, такой статус может присвоить только Император лично.
– А почему нет? Корпус личной Императорской гвардии. Механизированной. Если Керенский вправе распоряжаться вещами, на которые у него нет прав, – почему бы командованию Северного фронта не выступить с инициативой развёртывания лейб-гвардии механизированного полка в корпус? В этом случае можно будет трактовать вопрос не как присвоение статуса лейб-гвардии новому соединению, а как его наследование.
– Скользко.
– В наши дни каждый вздох скользкий, ибо воздух пропах изменой. Кроме того, это позволит вернуть Керенскому ответ в должной степени болезненный. И он не посмеет ему открыто противодействовать. Или, думаете, решится?
– Нет, – покачал головой Павел Карлович с озорной улыбкой. – Не посмеет…
Так и поступили.
Получили официальные документы из Петрограда. Выждали две недели. Провели торжественную, с помпой, сдачу полка одному из его штаб-офицеров. Дополнив всё это небольшой гулянкой. И на третий день после сдачи полка Ренненкампф собрал журналистов, чтобы объявить о создании лейб-гвардии ударного механизированного корпуса во главе с прославленным генералом Меншиковым. Он ведь всё равно в резерве чинов Ставки. Поэтому он, Павел Карлович, сделал ему предложение занять вакантную должность, в полной мере соответствующую его званию, личным качествам и способностям.
Это был фурор!
Керенский ведь всё время до сдачи дел вёл газетную кампанию, старательно рассказывая, какой Меншиков молодец и как он поможет России на новых генеральских постах. Да и вообще – негоже такому молодцу сидеть со столь скудными возможностями. Ему размах нужен, чтобы показать удаль молодецкую. Ну и так далее и тому подобное. Чуть ли не в дёсны его целовал фигурально. Взасос. А тут такой удар. С разбегу. По яйцам.
Нет, конечно, Главнокомандующий мог отменить приказ Ренненкампфа. Но просто не посмел. Да и никто бы не посмел, даже несмотря на определённые – весьма значимые – натяжки. Даже гвардия, чей личный состав в немалой степени сменился, восприняла эту новость терпимо. Были удивлены. Кое-кто ворчал. Но не более.
– Твою мать! – только и выдавил из себя Керенский, прочитав эту новость в газете. Рухнул в кресло и безвольно выронил газету из рук. Это было неожиданно. Это было больно. И это было страшно. Вспомнился посол Германии и его предостережения. Такие непонятные, такие потешные… тогда, не сейчас.
Немного посидев вот так, бесцельно смотря в окно, Керенский встал и направился к сейфу. Открыл его. Извлёк три красные папки с документами. И начал их изучать. Он не поверил немцам. Мало ли какие цели они преследовали, передавая столь одиозные сведения ему. Он начал их проверять. Какие мог. Из-за чего сначала папок стало две, а потом три. И чем больше фактов из германского досье подтверждалось, тем страшней ему становилось. В какой-то момент отпустило. Ведь Меншиков согласился сдать командование полком и явиться в Петроград, в резерв Ставки. Но сейчас Александра Фёдоровича вновь накрыло с ещё большей силой.
Часа четыре он ворошил эти бумажки, вчитываясь в почерки разных людей и машинописный текст. А потом, уже поздним вечером, ближе к полуночи, взял чистый лист бумаги и написал письмо Великому князю Вендскому, где поздравлял с назначением, высказывал свои самые наилучшие пожелания и напоминал, что, несмотря на дела военные, Меншикову всё равно надлежит прибыть в Петроград, пусть и на время.
«…Столица ждёт вас, Максим Иванович. Люди ждут. Они хотят увидеть своего героя. Да и награды вручить надобно. Не в посылке же столь ценные ордена посылать?»
Написал. Отправил с фельдъегерем. Написал записку секретарю, чтобы тот оповестил журналистов о прибытии в скором времени генерала Меншикова в столицу. А сам начал готовиться ко встрече. Максимально тёплой и нежной.
