Михаил Котов
Там, за рекой
Глава 7
Наташа словно почувствовала что-то неладное и вынырнула из своего сонного состояния.
– Кирилл, что случилось?
Я же греб к берегу, словно участвуя в университетских соревнованиях по гребле, из последних сил, как если бы это могло хоть что-то изменить.
– Кирилл?
– Я машины не вижу. Была тут, а сейчас нет. Ни хрена не понимаю.
Слава богу, она не начала говорить: «Может, ты не тут поставил», «Может, забыл, где оставлял», – иначе бы я точно взорвался. Последняя пара десятков гребков – и лодка ткнулась носом в пляж. Я выскочил из нее прямо в воду и побежал к тому месту, где должен был стоять мой «Дастер». Ничего, вот совсем ничего, даже следов на том месте, где он стоял, не было! Может, кто-то угнал его, а потом аккуратно, с веником в руках, удалил все следы?
Сердце колотилось как бешеное, я метался по берегу вправо и влево, не понимая, как это могло произойти. Я же рядом был, и даже сигналка не пискнула ни разу, у меня она с обратной связью. Я вытащил из кармана гермомешок, достал ключи – так и есть, ни единого оповещения. Я машинально нажал на кнопку открытия и услышал такой знакомый и родной писк, сообщающий, что машина рядом и двери открыты. Нажал на закрытие – брелок отработал и его. Раз слышит, значит, где-то рядом, она максимум метров на сто сейчас ловит связь: батарейка в брелке не совсем новая.
В голове забилась дурацкая мысль: может быть, я и в самом деле немного схожу с ума и уже забыл, где поставил машину. Рванул по пляжной отмели вверх, выскочил на берег и остолбенел. Дороги, по которой я сюда приехал, не было. Да что дороги, буквально через несколько метров от того места, где я стоял, поднимались кусты, а за ними – густой сосновый лес. Я стоял и понимал, что еще секунда – и я выключусь так же, как Наташа.
Еще раз щелкнул брелком, и он снова откликнулся. Где-то тут невидимая машина послушно открыла двери. Еще одно нажатие – и где-то щелкнули, закрываясь, дверки. Мне даже показалось, что я слышал, как щелкнул багажник. Вот только машины рядом со мной не было.
Я повернулся к реке. Наташа уже вылезла из лодки и внимательно смотрела на мою беготню по берегу. Внезапно я почувствовал воду в ботинках и джинсы, липнущие к ногам. Стало почти темно, я громко заржал, еще раз открыл и закрыл двери находящейся где-то рядом машины и снова засмеялся. В голову пришло воспоминание, абсолютно четко описывающее все, что сейчас с нами произошло. Судя по всему, мы с Наташей попали в штаны, а если еще точнее, заблудились где-то в подкладке.
Странно, я отлично помню эту девчонку, глаза закрою и вижу, как наяву, а имя с фамилией выпали из головы. Мы познакомились по возвращении из стройотряда, она пропустила этот год, но пришла на привальную, устроенную на квартире у нашего командира. Стоял сентябрь, и я помню, как она, опоздав, долго стряхивала капли дождя, стоя в прихожей, а я смотрел в ее глаза – и мир вокруг словно растворялся. Все вокруг исчезало, оставались только ее взгляд, серые глаза и дерзкая, абсолютно не подчиняющаяся хозяйке челка.
Мы так и таскались друг за другом до самого финала привальной. Мир был пьяным, веселым, способным удивлять, а мы держались за руки и не могли наговориться. Со стороны это наверняка выглядело глупо, но какая нам была разница?
После нескольких свиданий во впадающем в зимнюю спячку Питере она пригласила меня на свой день рождения. Я помню, как ехал от родителей из области с цветами и подарком куда-то на Восстания, в глубь древних и малорасселенных коммуналок. День рождения проводили днем, в детское время. По классике, с тортом и вроде бы одной бутылкой шампанского. Я оказался единственным парнем на празднике, а потому участвовал во всех подготовленных хозяйкой конкурсах.
И вот одной из девушек надо было перетащить яйцо от киндер-сюрприза из одной моей штанины в другую, не используя руки. Вроде бы это был фант, я точно не помню. Ничего сложного, но упрямое яйцо застряло где-то на середине пути и, несмотря на все советы и шутки, не хотело идти дальше. Ситуация абсолютно дурацкая, покрасневшая от смеха Женька. Точно, ее Женькой звали. Так и помню эту ситуацию. Я такой же красный, но от стыда и неловкости из-за всего случившегося, и абсолютно пунцовая подружка, не понимающая, что же надо сделать, чтобы сдвинуть с места это проклятое яйцо.
Мы поняли, что произошло, через несколько минут. На мужских брюках часто бывает подкладка, словно шорты для обогрева самого важного. Именно под такую подкладку и попал маленький шарик киндер-сюрприза, отказываясь двигаться дальше. Хоп – и он оказывается в брючной ловушке, вроде бы и снаружи видно, и направление правильное, а ни продвинуться вперед, ни выбраться назад.
Мы с Женькой еще не раз вспоминали этот случай, пока как-то постепенно не расстались, словно не поверив в выпавшее нам двоим счастье. Мы даже толком не целовались, так, пару раз в щеку. Странная была история.
Вот, судя по всему, именно в такую странную подкладку мироздания мы и попали сейчас. Мы точно знали, где находится вход, у каждого свой, и абсолютно не понимали, как же отсюда выйти. Похоже, и мой, и Наташин входы были плотно закрыты. Невидимые дверцы захлопнулись, и мы оказались один на один со Старым Плёсом. Хуже всего было то, что я абсолютно не понимал, куда же нам двигаться дальше. Я бросил уже практически бесполезные ключи в гермомешок, проверил в очередной раз, что мобильник не ловит, и пошел к лодке, чувствуя, как неприятно хлюпает в промокших кроссовках вода.
К чести Наташи, она восприняла новость об исчезновении моей машины гораздо лучше, чем о потере «своей» тропинки.
– И что теперь? Уже почти ночь, а мы тут посреди леса.
Я крепко задумался, и все возможные варианты мне очень не понравились. Пусть сейчас август, но все равно ночевать в незнакомом лесу без спальника и палатки – идея сомнительная. Кроме того, я даже не мог себе представить, какая жесть будет таиться в этом появившемся лесу. Ну то есть я же ехал пару часов назад – и было поле. А теперь тут лес, против любой логики и спутниковых карт. И кто живет в таком лесу, решительно непонятно.
У меня же ни фонаря, ни ножа, ничего – все лежит в багажнике. С собой только фотоаппарат, но кому он сейчас нужен? Если кто выйдет из кустов и клацнет челюстями, что я ему скажу: «Улыбнитесь, я вас снимаю»? Мне и в дурном сне не могла привидеться такая глупость: потерять машину в какой-то складке реальности, слышать ее и не иметь возможности даже потрогать. Ну бред же.
Наташа стояла и ждала от меня ответа, поэтому я развел руками и брякнул:
– Поплыли обратно к городу. Мне это место самому не нравится, но хотя бы там есть здания – может, получится в какой дом забраться.
Наташа, словно подслушав мои мысли, кивнула:
– Ага, вдруг там кто сидит, а ты им: «Не хотите ли сфотографироваться»?
Отлично, к ней вновь вернулась способность шутить и язвить. Как ни крути, но даже самая ужасная и саркастичная девушка лучше, чем вот это сонное нечто.
– Если никого нет, сами устроим фотосессию. Никогда не хотела фотографии из города призраков?
Наташа помотала головой. Я тоже понял, что шутка получилась так себе, и промолчал.
Ночная темнота хоть и крадет краски, но сильно добавляет расстояний. Все кажется огромным, циклопическим, не имеющим конца. Взять Оредеж – в этом месте так себе речушка, всего-то пара сотен метров, с учетом острова и образовавшейся заводи. А плывем уже черт знает сколько и все без толку. Я греб, а за то, чтобы не воткнуться в пристань с размаху, отвечала Наташа.
Она внимательно вглядывалась в непрозрачную августовскую ночь, иногда привставала, словно силясь разглядеть так нужный нам сейчас Старый Плёс. Я же греб потихоньку, пусть дольше, но наверняка.
Стояла удивительная тишина, в которой вдруг раздалось мяуканье. Нет, не кошачий вопль, а нормальное такое мяуканье, словно где-то рядом котейка просил еды. Я проверил, не чудится ли мне это.
– Слышишь?
– Ага. Кошка мяукает, ну или кот.
– Точно, а то я думаю: показалось или нет?
Тишина, даже птиц не слышно, и какой-то невидимый кот мяукает о своем. Жутко, странно и как-то нелепо.
Подумав, Наташа задала интересовавший меня вопрос.
– А откуда там кошка-то может быть? Вроде же никто не живет.
Я только собирался поделиться парой самых дурацких теорий, когда это и произошло. Наташа отвлеклась, лодка добралась до мостков, подплыла под них, а я изо всех сил приложился спиной о пристань. В глазах потемнело, а я разбавил черную ночь парой отличных, но абсолютно непечатных выражений. Глядя на это, Наташа засмеялась в голос. Я хотел ей сказать, что это по ее недоработке я приложился так больно, но только махнул рукой и засмеялся вместе с ней. Мы доплыли, теперь надо было искать место для ночлега.
Глава 8
Обожаю приезжать в незнакомые места ночью. Когда тебя сгружает автобус возле гостиницы в темноте и ты идешь с чемоданами, пытаясь понять, куда же занесло тебя на этот раз. А уж если придется выйти ночью, чтобы найти еды или купить воды, новый город всегда предстает интересным и загадочным. Громадные и немного пугающие улицы, непонятные заведения, огромные расстояния…
Назавтра, когда ты выходишь осмотреться при дневном свете, все уже совершенно другое. Улицы съеживаются, становятся проще и тривиальнее. Ты с трудом угадываешь в этой банальщине вчерашнюю загадочность. И, что еще хуже, теперь с приходом ночи магия больше не вернется, город так и останется таким же обыкновенным, лишь более темным.
Со Старым Плёсом все получилось по-другому. Первый раз мы его видели сегодня днем. Тогда он показался занятным городом, хоть и без каких-то особенностей. Сейчас же, в темноте, не освещенный ни одним фонарем, он казался средоточием всего странного и пугающего. Город словно раздвинулся в стороны, дома выросли, он стал огромным и страшноватым. Я шел впереди, и сердце ухало с каждым шагом. Город вокруг казался жуткой сказкой, и закрытые ставни лишь усугубляли страх и чувство опасности, исходящее от каждой пустой улицы. Я обернулся к Наташе.
– Может, рванем обратно?
Она неопределенно мотнула головой, и я сам себе ответил:
– Не, лучше не надо, плавание ночью на лодке еще никогда ничем хорошим не заканчивалось.
Мне внезапно стало казаться, что мы в какой-то кошмарной компьютерной игре, хреновом инди-проекте, где нет ни сюжета, ни особенной графики, а лишь плохо прорисованные домики, которые ленивый дизайнер, не желавший мучиться над интерьером и стеклами, закрыл ставнями. И внутри потому пусто, ничего нет и попасть туда можно, только случайно проскочив за текстуру.
И тут у меня вдруг появилась мысль – я понял, что́ мы еще не проверили, и обернулся. Наташа шла за мной как привязанная.
– Слушай, а ведь это же не православная церковь?
– А какая? Я, если честно, не понимаю.
– Ну, скорее всего, лютеранская, финской традиции. Ингрия.
– Ну какая еще Ингрия? Почему это сейчас важно? – Наташа начала заводиться.
– Тут раньше финны жили. Ижора. Это же Ингерманландия, ну?
– И как это поможет?
– У них у колокольни чаще всего свой вход сзади, и не факт, что он заперт, красть-то там нечего.
– Кирилл, тут и церковь заперта. О чем ты говоришь? Какая, в ж…, колокольня? – казалось, что Наташа сейчас взорвется.
Я попробовал разрядить обстановку:
– Ну, хотя бы пошли посмотрим, а там решим.
Она не стала дальше ругаться, а лишь мотнула головой. И на том спасибо.
На самом деле я должен был подумать об этом сразу, еще когда увидел церковь на картинке. Краснокирпичная простая колокольня, покрытая небольшой шатровой крышей. Наверное, меня слишком смутило название Старый Плёс, вот и не стал домысливать. Скорее всего, на оторванных страницах книги и содержалась история города, наверняка имевшего в те годы и финское название. Какие-нибудь «саари» – село, или что-то похожее. Здесь, где ни поскреби, везде проступают финские названия, так и не стертые временем и советской властью.
В отличие от православных церквей, у которых колокольня часто возводилась отдельной пристройкой, бережливые до скупости ингерманландцы чаще всего строили их единым зданием, без особых украшательств. Сзади колокольня имела свой проход для звонаря, не всегда запираемый на замок. Что там красть, кроме колоколов, да и те – как будешь на самом виду снимать?
Я еще раз подергал ручки церковной двери – заперто. Но странно заперто, непонятно: висячего замка и отверстия для ключа нет. Самое логичное, что мне пришло в голову, – священник запирал двери изнутри, а потом выходил, например, через заднюю дверь колокольни, куда мы сейчас и шли. Мы обошли церковь, потоптав по пути подзаброшенный цветник. Не специально, просто темнота стояла страшная – ни луны, ни фонарей, ни даже дальней городской засветки. Так и есть: вход в колокольню находился на месте, как я и предполагал, только был закрыт на солидную дверь. Так же было заперто и все остальное в этом городе. Наташа стояла рядом и смотрела на меня с немым укором. Чувствовалось, что она напугана, раздосадована и вообще на грани истерики. Надо было помочь ей, а как – я и сам не знал. Я просто стоял и ничего не делал. Стояла тишина, и лишь где-то далеко, на самой границе слышимого, ухала сова.
– Ну бывает, идея-то нормальная. С исполнением, как обычно, подкачали, – попытался то ли отшутиться, то ли оправдаться я.
А затем неожиданно, даже для самого себя я изо всех сил пнул запертую дверь. Ногу словно ударом тока пронзила резкая боль, раздался хруст – и дверь повисла на одной петле, приоткрывая черный, без малейшего просвета проход. Запахло сыростью и почему-то луком.
Я переступил на больную ногу и пнул дверь еще раз. Много усилий не потребовалось. От удара отломилась ржавая петля – и с громким шумом дверь упала внутрь коридора.
– Пошли?
– Ну не тут же стоять, – отозвалась Наташа. – Искренне надеюсь, что этот город не внесен ЮНЕСКО в список каких-нибудь особо охраняемых.
– За вечные ценности переживаешь?
– За тебя. Вот придет завтра сторож и заставит штраф платить за нанесенный ущерб.
Я попытался улыбнуться.
– Вот придет – и поговорим.
Сказать, что наверху было холодно, это ничего не сказать. Вроде и ветра не было, и высокие стены укрывали нас, но холод стоял собачий. В тесном закутке мы заняли почти всю площадку, усевшись валетом к стенкам друг напротив друга. Я отдал Наташе ветровку, но, судя по всему, это ее не спасало, она разве что зубами от холода не щелкала. Я снял кроссовки и мокрые носки. Холод – это, конечно, плохо. Но провести ночь в промокшей обуви – куда хуже, потом наверняка заболеешь.
На колокольне действительно красть было нечего – она представляла собой чуть закрытую от ветра площадку с дощатым полом. Колокол висел только один – то ли праздничный, то ли воскресный, самый большой из тех, что могли тут находиться, судя по подвесу. Зазвонных, малых колоколов не было вовсе. Тяги для того, чтобы звонить, тоже отсутствовали.
Я вытащил из кармана мобильник. Увы, сети не было по-прежнему. И, что обиднее всего, наверняка же тут отлично ловит кто-то из конкурентов «большой тройки». Зарядки пока оставалось еще больше половины, но, если телефон будет активно искать связь, подожрет он ее достаточно быстро. Я положил его рядом с собой, взял в руки камеру и стал рассматривать сделанные сегодня снимки. Вот за что люблю зеркалки, так это за отличную автономность.
Наташа сидела молча уже минут десять. Затем, словно в продолжение каких-то своих мыслей, задала вопрос:
– А может, мы здесь не случайно?
– Как это?
– Ну, смотри, ты же согласен, что творится хрень, магия, фигня какая-то?
Я кивнул.
– Вот. У тебя в жизни хоть раз раньше такое происходило? Было такое, что ты сталкивался с чем-то, что по-нормальному, как ни крути, не объясняется? Ну ведь это же жуть натуральная: тропинки исчезающие, город весь этот, закрытый ставнями. Тут еще неизвестно, есть там под ними что-то внутри? – Наташа просто угадывала мои мысли.
– Тоже думал об этом. А вдруг это что-то вроде декорации? Но вот церковь вроде серьезно сделана, добротно. И столько мелочей – вон и колокол на месте.
– Я не совсем об этом, ведь не случайно же нас сюда закинуло. Я вообще никуда не собиралась, а в итоге сижу черт-те где, дрожу от холода и боюсь как никогда в жизни. Должна же быть логика, что привела нас сюда?
– А у тебя в жизни часто по логике события происходят? У меня они вообще непонятно как навалены. Мне иногда кажется, что они как в тетрисе, просто валятся на тебя сверху, а ты уже сам пытаешься их хоть как-то затолкать в свою жизнь и найти смысл. А логики никакой нет. Мне тридцать семь, у меня жена, двое детей, и я вообще мечтал спокойно провести выходные, а вместо этого сижу неизвестно где с мокрыми ногами и дрожу от холода. В таком состоянии и думать не хочется. Последняя мысль, которая может мне прийти в голову, – что это не случайно, что здесь есть какой-то план.
– Ну или палка, – вдруг засмеялась Наташа.
– Какая палка?
– Из тетриса. Ты же сам сказал, что события валятся сверху, просто как фигурки в тетрисе. Помнишь, ты их всегда укладываешь и оставляешь один узкий проход, для длинной палки. Она выпадает, и все сразу становится гораздо проще. Нам реально нужна палка.
Я засмеялся.
– Если увижу, что такая штука валится с небес, то обязательно скажу. Да и вообще, я подумал, может быть, это я перепсиховал, а машина стоит чуть выше по реке? Я плыл, лодку сносило, вот и оказалось по итогу, что я искал ее чуть ниже по течению, чем надо.
– Кирилл, ты сам-то в это веришь?
– Не очень. Но иначе придется признать, что я попал в какую-то абсолютно невозможную ситуацию. А это совсем глупо. Может, завтра встанем с утра – и чары развеются.
– С чего бы это?
– Ну должна же ситуация пойти на улучшение. Как иначе?
Наташа улыбнулась:
– И что – правда, семья есть?
– Ага. Жена, сын и дочь. Старший в школу пошел, младшую еще в сад вожу. А к чему спрашиваешь-то?
– Ты как женатый мужчина против не будешь, если я к тебе лягу? Мне кажется, что я от холода скоро просто сдохну.
– Ложись. И семья не против будет, я и сам жутко замерз. Только чур не приставать, мне в Бельдяжки нельзя, я женат.
Наташа пересела поближе, плотно прижалась, я обнял ее, и стало теплее.
– Про «не приставать» – это моя фраза. И вообще, в Бельдяжки ему нельзя, а в Старый Плёс поехал.
Может, она говорила что-то еще, но я уже не слышал, провалившись в такой нужный мне сейчас сон с надеждой на завтрашнее улучшение.
Глава 9
Я проснулся от очень болезненного ощущения: казалось, что кто-то ударил меня, причем изнутри. Я открыл глаза и понял, что надо мной звонит, раскачиваясь, колокол. Никого рядом не было, колокол звонил сам по себе низким, надтреснутым басом. Один удар, второй, третий.
И снова тишина. Колокол остановился. Он по-прежнему медленно раскачивался, но ничего не было слышно. Ужасно болела спина, привыкшая спать в нормальной кровати, а не скрючившись на колокольне. Что-то больно кольнуло в левой руке. Я посмотрел на нее и понял, что это Наташа вцепилась в нее ногтями. Сама она неотрывно смотрела на уже почти остановившийся колокол.
– Кирилл, вот что это было-то, на хрен?
Как мог, я попытался утешить ее:
– Ветер, наверное. Раскачал колокол, он и зазвонил. Ты даже не представляешь, как все звери в округе испугались. Наверняка они уже убегают отсюда с огромной скоростью. Хотя если это религиозные животные, то, может, и наоборот, мчат в нашу сторону.
Наташа криво усмехнулась:
– Как ты думаешь, а бобры верующие?
Я уже приготовился шутить, как вдруг услышал еще один звук, заставивший меня замереть на месте. Внутри от страха все свело, я не мог даже договорить начатую фразу, я сидел, слушал и ничего не мог сделать. Ошибки не было – где-то там, внизу, кто-то пел.
Наташа тоже услышала и дернулась.
– Ты слышишь?..
Я прервал ее на полуслове и закрыл рот рукой. Мы так и сидели в полнейшей темноте, как дикие животные, вслушиваясь в пение, больше похожее на плач. Сразу несколько человек, в основном женщины, пели что-то церковное жалобными и тонкими голосами. В воздухе запахло битумом.
Я убрал руку от Наташиного рта и попытался привстать, чтобы посмотреть, кто там поет.
– Только не вздумай слезать и проверять, кто это воет, – зашептала она.
Я присел на колени и попытался аккуратно выглянуть на улицу и рассмотреть поющих.
– Естественно. Что я, дебил?
Мы перешептывались, хотя вряд ли нас могли услышать поющие. Я осторожно посмотрел и увидел целую процессию с факелами. Людей не разобрать, видно лишь множество оранжевых огоньков и дым от них. Наверное, именно их запах я и принял за битумный.
Крыша закрывала мне часть здания, но видно было хорошо, что толпа выходила прямо из церкви, на колокольне которой мы укрылись. Судя по огонькам факелов, шли человек тридцать-сорок. Впереди растянувшейся по площади процессии были видны две группы, которые, судя по всему, что-то несли. Ночь и дрожащее пламя факелов мешали рассмотреть, что именно.
– Да это же похороны, – раздался Наташин шепот у меня над ухом. – Странные какие-то. Смотри, там женщины в каких-то странных головных уборах, похожих на старинные. И немного мужчин.
Судя по всему, зрение у Наташи было получше моего. Я повернул голову и увидел, что она тоже не выдержала и села наблюдать рядом со мной. Черт его знает, обернись кто из толпы – увидели бы они наши головы на колокольне или нет? Хотя рядом был факел, и глаза к темноте не привыкли, так что вряд ли они смогли бы нас заметить. Глухо щелкнули двери церкви – похоже, их закрыли после того, как оттуда вышли последние прихожане.
Я постарался еще раз прикинуть количество идущих. Много больше, чем я насчитал в первый раз, – человек шестьдесят. Последние только вышли, а первые группы вот-вот повернут в сторону пристани. С моим зрением было не разглядеть, что они там несут. Слышно было только пение, больше похожее на плач, то ли на непонятном языке, а может, просто очень неразборчивое.
– Наташ, ну какие похороны ночью, всегда же днем хоронят?
В ответ раздался возмущенный шепот:
– А то, что они сидели, закрывшись в церкви, тебя вообще не напрягает? При чем тут день или ночь? Это вообще хрень какая-то.
Я не нашел, что ответить. Еще буквально пять минут – и процессия скрылась за поворотом, а в воздухе растаяли последние куплеты этой длинной и непонятной песни.
К утру я уже был совсем никакой. Стоит ли говорить, что заснуть толком не получалось, все время что-то мерещилось, слышалось, и я вскакивал всю ночь, как ванька-встанька, пытаясь вслушиваться и всматриваться в тишину. У Наташи психика оказалась покрепче моей, и она уснула минут через двадцать после жуткого факельного шествия.
Вот и сейчас я сидел, ежился от холода и разглядывал кладку противоположной стенки колокольни, на которой мы сидели, а Наташа «давила на массу», завернувшись для тепла в мою куртку. Будить я ее не хотел, слезать с колокольни тоже пока смысла не было. Тучи за ночь так и не растащило, и из-под крыши колокольни торчало такое привычное идеально-серое небо августа в Ленобласти. Я достал мобильный, включил, надеясь на то, что наверху колокольни сеть возьмет. Ничего подобного, сети не было.
Я попытался прикинуть, что же нам делать, если машина так и не найдется. Самым разумным в сложившейся ситуации было бы идти по дороге, но ни Наташиной тропинки, ни моей мы вчера увидеть не смогли. Нужно будет еще раз проверить это сегодня. Если же ни транспорта, ни связи, ни даже дороги не будет, то нам останется самый простой и логичный вариант – Оредеж. Топать через болота без карты (да даже и с картой) я бы не стал.
Я уже рассказывал, что мы с братом и парой друзей не раз на плоту проходили Оредеж до самой реки Луги. Когда-то он был почти судоходным, но за последние десятилетия сильно обмелел, превратившись в ленивую реку, вяло текущую на юг Ленинградской области. Во-первых, по берегам стоит много деревень, то же Кремено – почти поселок, и, если я правильно помню, до него нам сплавляться всего пару десятков километров. При этом все места с перекатами, где нам приходилось вести плот мимо камней, идя рядом с ним по пояс в воде, остались выше. Нам предстоит тихое и спокойное путешествие. Да, придется изрядно помахать веслами, но зато самая большая опасность, что нам грозит, – это слепни и оводы, немилосердно жрущие всех, кто заплыл в эти места.
Странно, я даже не считал, что машину угнали. Ну и пусть не вижу я ее – на брелок-то она отзывается. Мне казалось произошедшее с нами каким-то хитрым фокусом, где нужно лишь выбраться из странного морока, прийти с другой стороны и убедиться, что все осталось прежним.