Михаил Исаакович Шнейдер
Визитер
– Под вашим – это под каким?
Гость указал пальцем в потолок.
– А, безопасность… понимаю, понимаю! Так вот ветер теперь в какую сторону дует… Будем знать, будем знать! – немного осмелев, подытожил Иван Палыч.
Гость грустно промолчал.
– Так что делаем? Выписываем ордера на арест? – спросил гость, подмигнув.
– Но я не могу – это ж суд…
– Да ничего! – бодро заговорил гость. – Какие проблемы? Если можно третий тур выборов, то почему нельзя и ордер вамивыписать, ведь сущая формальность. Я разберусь, – сказал гость назидательно.
– Ага, – засуетился Иван Палыч, хватая пустые листы и ручку.
– Да что вы! Двадцать первый век же, – гость, улыбаясь, протянул красиво отпечатанные бумаги с гербом прокуратуры в шапке листа. – Уже все готово, надо всего лишь подписать. Нигилизм так нигилизм, что уж там!
Иван Палыч беспомощно закивал, подписывая листы.
Гость, довольно улыбаясь, прикрыл глаза.
Глава 3
Елена шла по площади Богдана Хмельницкого, полупустой в это время суток, по направлению к кофейне «Буду каву» на пересечении улицы Владимирской и Рыльского переулка.
У входа в кафе повеяло теплом и запахом кофе, зазвонил колокольчик, извещая о приходе гостя.
За столиком сидел уже хорошо знакомый нам визитер. Он приветственно помахал Елене рукой, слегка привставая из-за стола.
– Добрый вечер, Уильям! Очень рада с вами познакомиться!
– Добрый вечер, Елена! Поверьте, я не менее высоко ценю знакомство с вами, – учтиво проговорил он и поклонился.
Елена приветливо улыбнулась.
– Я бы хотел, чтобы вы записали все, что я буду говорить. И надеюсь на квалифицированное использование информации.
Елена молча достала диктофон. Незнакомец кивнул.
– Елена, я доверю вам как политику, как журналисту и как человеку. Как вы знаете, я два дня назад прибыл в Киев. У меня было назначено, скорее запланировано, – он улыбнулся, – несколько встреч. – И он начал рассказывать все по порядку: начиная со встречи с мэром, Иваном Павловичем и прочими.
– Уильям я не совсем понимаю, что вы мне рассказываете…
– Раз в сто лет люди начинают мнить себя богами. И чем больше они это делают, тем дальше отдаляются от Бога. Кто они такие, чтобы делить Божьи создания на правильных и неправильных, называть людей которых создал Бог по своему подобию колорадами, ватниками.
– Подождите. Это чертовщина какая-то!
– Что вас именно смущает? Мой рассказ или ваша реальность?
– Моя реальность, к сожалению, меня давно перестала смущать, – Елена грустно вздохнула.
– А вот это зря. Она имеет вид для здорового человека менее правдоподобный, нежели моя история.
– Трудно с вами не согласиться. Но вы, видимо, меня разыгрываете. Поверьте, у меня сейчас не совсем шутливое настроение. А то, что вы говорите, какая-то булгаковщина!
– Что, простите?
Елена улыбнулась:
– Булгаковщина – это литературный термин.
– Булгаковщина… Булгаков… А, да-да-да, это тот крайне талантливый писатель, которому я передал информацию о нашем прошлом визите в Москву.
Визитер встал.
Внезапно стены современной кофейни поплыли, затрещал потолок. Елена повернулась на звук и увидела стены старомодного ресторана и темно-красные фигурные ламбрекены на окнах, а сама она теперь сидела в вечернем платье за столиком, накрытым красивой серой скатертью.
Фагот во фраке невозмутимо поклонился ей, встав из-за стола:
– К вашим услугам, – проговорил он.
К изумлению Фагота Елена не удивилась.
– На этот раз вашей жертвой стал Киев… – проговорила она.
– Ну уж нет, – Фагот помедлил. – Скорее не моей, а вашей.
Елена поджала губы.
– Жаль, вы памятник Булгакова снесли. Я любил там гулять.
