Михаил Салтыков-Щедрин
Приезд ревизора
IV
Между тем статский советник Голынцев уже приближался к Крутогорску. Ехал он довольно медленно, потому что на всякой станции собирал под рукою от станционных писарей и ямщиков сведения о генерале Голубовицком. Сведения оказывались, впрочем, весьма удовлетворительные.
– Известно, генерал-с! – отвечали писаря в одно слово, будто сговорившись. – На то они и начальники, чтоб взыскивать!
«Гм… стало быть, строг и распорядителен – это хорошо!» – подумал Голынцев.
– Шибко уж оченно ездят! – отвечали, в свою очередь, ямщики.
«Гм… стало быть, деятелен – это похвально!» – зарубил себе на нос Голынцев.
Наконец, декабря 20 числа 18**года в восемь часов пополудни возок Максима Федорыча въехал в Крутогорск. На заставе встретил его полицеймейстер.
– Ва… вашему пре-е-восходительству…
– Вы, должно быть, озябли? – прервал Максим Федорыч, видя, что полицеймейстер, вместо того чтоб рапортовать, только щелкает зубами, – вы можете простудиться, мой любезный!
Возок помчался на отводную квартиру, а полицеймейстер с своей стороны поспешил доложить генералу, что Максим Федорыч не человек, а ангел.
Максим Федорыч, приехав в квартиру, спросил самовар и позвал к себе хозяина, потому что и тут, несмотря на утомление, первою его мыслию было не спать лечь, а, напротив того, узнать что-нибудь под рукою. Вообще, он понимал свою обязанность весьма серьезно и знал, что осторожность в полицейском чиновнике есть мать всех добродетелей. Хозяин явился в круглом фраке и оказался весьма милым негоциантом, чему Голынцев очень приятно изумился и выразил при этом надежду, что и в прочих городах России со временем купцы последуют примеру этих aimables Kroutogoriens.
– Ну, скажите, что ваш добрый генерал? – начал испытывать Максим Федорыч стороною.
– Слава богу-с, ваше превосходительство!
«Ваше превосходительство» подействовало на Максима Федорыча успокоительно.
«Vfis ils sont tres bien eleves ici!» -подумал он и вслух прибавил:
– Да, да! он у вас такой деятельный!
– Попечение большое имеют, ваше превосходительство!
– Ну, и генеральша тоже, она ведь милая?
– Дарья Михайловна-с?.. смею доложить вашему превосходительству, что таких дам по нашему месту-с… наше место сами изволите знать какое, ваше превосходительство!
– Гм… это хорошо! Ну, и веселятся у вас, бывают собрания, театры, балы?
– Как же-с, ваше превосходительство! благородным манером тоже собираются-с… в карты поиграть-с, или в клубе-с… все больше Дарья Михайловна попечение имеют…
– Это хорошо! я так скажу, что это один из главных рычагов администрации, чтоб всем было весело! Если всем весело, значит, все довольны – это ясно, как дважды два! К сожалению, не все администраторы обращают на этот предмет должное внимание!
– Уж что же хорошего будет, ваше превосходительство, как все, насупившись, по углам сидеть будут.
– Ну да, ну да! очень рад! очень рад познакомиться с таким милым и образованным негоциантом.
Максим Федорыч заметил, однако, что уж довольно поздно, и потому решился отдохнуть. Но прежде чем отойти ко сну, – до такой степени серьезен был его взгляд на служебные обязанности, – он вынул свою записную книжку, в которой уже были начертаны слова: «строг, но справедлив», «деятелен, распорядителен», и собственноручно сделал в ней следующую отметку: «общежителен и заботится о соединении общества, в чем немало ему помогает любезная его супруга, о которой существуют в губернии самые лестные отзывы».
V
На другой день у генерала Голубовицкого был обед. За обедом присутствовали: Змеищев, Фурначев, Порфирьев, Крестовоздвиженский и прочие сильные мира; кушали также и некоторые молодые люди, но исключительно из числа тех, от которых ничем не пахнет, а именно: Разбитной, Семионович и Загржембович. Из дам присутствовала одна хозяйка дома.
Еще накануне Степан Степаныч призвал к себе повара и имел с ним серьезное объяснение.
– Завтра у меня гость обедать будет, ты пойми это! – сказал он повару.
– Это понять можно, ваше превосходительство, не в первый раз столы готовим!
– Ну, что же ты сделаешь?
– Горячее суп с кнелью изготовить можно.
– Господи! просто, братец, воображения у тебя никакого нет!..
– А то можно и уху сварить.
– Суп с кнелью да уха, только и слов! ну, черт с тобой, делай что хочешь!
Тем и кончилось совещание, но обед все-таки вышел хороший. Подавали суп с кнелью (повар поставил-таки на своем), на холодное котлеты и ветчину с горошком, на соус фрикасе из мозгов и мелкой дичи, в которую воткнуты были оловянные стрелы, потом пунш глясе, на жаркое индейку и в заключение малиновое желе в виде развалин Колизея, внутри которых горела стеариновая свечка, производя весьма приятный эффект для глаз.
Максим Федорыч, как дамский поклонник, садится поближе к Дарье Михайловне, и между ними завязывается очень живой разговор.
– И вы не скучаете? – спрашивает Максим Федорыч.
– Иногда… а впрочем, нет! я так всегда занята, что некогда и подумать о скуке!
– Ах да, я и забыл, что у вас есть дети… chers petits anges! ils sont bien heureux d'avour une mere comme vous, madame!
– Mais… oui! je les aime…
Дарья Михайловна треплет старшего сына по щечке.
– Ей, Максим Федорыч, скучать некогда: она даже и теперь устраивает благородный спектакль, – отзывается с другого конца генерал, внимательно следящий за всеми движениями Голынцева.
– Vraiment? mais savez-vous, мне ужасно покровительствует счастие… я без ума от спектаклей, особенно от благородных… и я вас заранее предупреждаю, что вы найдете во мне самого строгого критика.
– Мы таки частенько здесь веселимся, – снова вступается генерал.
– Это хорошо! удовольствия, а особливо невинные… это, я вам скажу, даже полезно: это нравы очищает, не дает, знаете, им зачерстветь…
– Это несомненно!
– А позволено ли будет узнать, si ce n'est pas une indiscretion toutefois, какие пиесы будут играть?
– «Чиновника», – отвечает Дарья Михайловна.
– Ah! c'est serieux! c'est tres serieux! только я вам скажу, тут надо актеру… par ce que c'est tres serieux!
Дарья Михайловна рекомендует Семионовича.
– Вы, конечно, поняли эту роль? – спрашивает его Максим Федорыч, – вы извините меня, что я делаю такой вопрос: дело в том, что это ведь очень серьезно!
Семионович вертит головою в знак согласия.
– Я видел в этой роли первоклассных наших актеров и, признаюсь, не совсем удовлетворен ими. Нет, знаете, этого жару, этого негодования… ну, и манеры не те… Вы ведь вообразите, что Надимов старинный дворянин, que c'est un homme de bonne famille, и вдруг человек решился не только принести себя в жертву отечеству, но и разорвать всякую связь с «старинным русским развратом»… Mais il est presque revolutionnaire, cet homme!
– Я именно так и понял это, ваше превосходительство! – отвечает Семионович.
– Да, тут надо много, очень много жару, чтоб передать эту роль… О княгине я не спрашиваю: эта роль по всем правам должна принадлежать вам, – обращается Голынцев к Дарье Михайловне.
– А еще будут играть комедию, где Аглинька звонки рвет! – перебивает старший сын Голубовицких.
– А я буду сакаляд подавать, – продолжает младший сын.
– «Сакаляд», душечка? oh le charmant enfant. Я понимаю, что вы не должны, не можете скучать, Дарья Михайловна!
Дарья Михайловна треплет по щечке и младшего сына.
–Мамаша, Сеничка хочет в Аглинькин шоколад песку насыпать, – докладывает старший сын.
– Фи, душечка!
– Oh, le charmant enfant… quel age a-t-il, madame?
– Sept ans.
– Mais savez-vous, madame, qu'il est tres developpe pour son age? Тебе, душечка, куда хочется, в военную или штатскую?
– Я хочу в кьясном мундийе ходить!
Все смеются и с нежностию смотрят на маленького пичугу, который уже желает красного мундира.
– Нынешнее молодое поколение удивительно как быстро развивается! – замечает Голынцев, – я уверен, что Надимову всего каких-нибудь шестнадцать лет в то время, когда он вступает на сцену… Notez bien cela – прибавляет Голынцев, обращаясь к Ceмионовичу.
– Извините меня, ваше превосходительство, – возражает Семионович, – но Надимов перед этим путешествовал, был на Ниле…
– Это так, но разве он не мог путешествовать с своими родителями? или с гувернером?
– Путешествовать – так! но быть на Ниле – согласитесь сами, что это довольно трудно!
– Может быть, может быть… Au fond, vous etes, peut-etre, danle vrai… но все-таки вопрос заключается в том, что молодые люди нынче чрезвычайно как быстро развиваются… qu'en pensez-vous, madame?
– Mais… je pense que oui…
– Я, впрочем, отнюдь не против этого… Конечно, опытность… l'experience n'est pas a dedaigner, et nous autres, vieux galopins, nous en savons quelque chose…
– Опытность великая вещь, ваше превосходительство, – замечает генерал, который по временам тоже не прочь преждевременно произвести Максима Федорыча в следующий чин.
Порфирий Петрович покрякивает в знак сочувствия.
– Я против этого не спорю, ваше превосходительство; есть вещи, против которых нельзя спорить, потому что они освящены историей… Но все-таки жар, энергия… все это такие вещи, которых нам с вами недостает… mais n'est-ce pas, madame?
Дарья Михайловна очень мило улыбается; присутствующие также смеются, и даже довольно шумно, но тем не менее благовоспитанно и добродушно, как будто хотят сказать генералу: «А что, попались? ваше превосходительство!» Генерал сам признает себя побежденным и ставит себя в уровень с общим веселым настроением общества.
– Зачем же вы, однако ж, себя включаете в число стариков? – очень любезно замечает Дарья Михайловна Голынцеву.
– Vous etes bien aimable, madame, – отвечает Максим Федорыч, – но увы! я должен сознаться, что время мое прошло!
– Должно быть, тоже изволили развиваться быстро? – шутливо замечает генерал.
– А что вы думаете? ведь это правда! в бывалые годы я тоже недурно проводил время… mais que voulez-vous! la jeunesse – c'est comme les vagues de l'ocean: cela s'en va et ne se retrouve plus!
В это же время желе с стеариновою свечкой отвлекает общее внимание. Максим Федорыч с любопытством следит за блюдом, пока обносят им всех гостей, и в заключение находит, que c'est joli. Встают из-за стола и отправляются в гостиную, где опять возобновляется живой и интересный разговор.
– Я никак не ожидал, чтоб в таком отдаленном городе можно было так приятно проводить время… Vraiment! – замечает Максим Федорыч.
– Если бы вашему превосходительству угодно было удостоить меня посещением сегодня вечером на чашку чаю?.. – говорит Порфирий Петрович, подходя к Голынцеву и переминаясь с ноги на ногу.
– С величайшим удовольствием… вы меня извините, что я не был у вас с визитом…
– Помилуйте, ваше превосходительство!..
И Порфирий Петрович, сделав полуоборот на одном каблучке, кашлянув и несколько покраснев, удаляется.
– Et demain, nous allons en piquenique: j'espere, que vous en serez? – спрашивает Дарья Михайловна.
