bannerbannerbanner
Роковая красавица Наталья Гончарова

Михаил Дементьев
Роковая красавица Наталья Гончарова

Полная версия

«Николай Афанасьевич кажется стал лучше, – пишет Наталья Ивановна свекру 27 февраля 1818 года, – заходит в детскую, на Ташины проказы иногда улыбается».

По-прежнему Николай Афанасьевич любил музыку и до конца своих дней играл на скрипке. В одном из писем он жалуется, что ему не дают денег на струны для инструмента. Денег ему действительно на руки не давали, опасаясь, что он пошлет слугу за вином.

В 1815 году в семье родился сын Сергей, а в 1818-м дочь Софья; последняя прожила недолго и в том же году умерла.

Афанасий Николаевич, очевидно, временами все же чувствовал угрызения совести и как-то старался загладить свое отношение к сыну. Так, в мае 1817 года он послал ему в подарок перстень. Николай Афанасьевич писал в связи с этим:

«Милостивый Государь Батюшка Афанасий Николаевич, приношу вам мою благодарность за присланный мне через Наталью Ивановну перстень с портретом прадедушки Афанасия Абрамовича. – Я принял его с должной признательностью. – Чувствуя по недостоинству моему, что не заслуживаю я от вас такого внимания и памяти вашей обо мне, позвольте мне подарить его Митиньке, которой надеюсь с возрастом своим будет достойнее иметь такой памятник и лутче меня заслужит звание достойного потомка фамилии Гончаровых. – Ожидая вашего на то позволения или позволения отдать его под сохранение Наталье Ивановне, пребыть честь имею

Покорной ваш сын, уничтоженная тварь

Николай Г…ров».

Грустные, печальные слова. Видимо, Николай Афанасьевич смирился со своей участью, но в письме звучит и горький упрек отцу, доведшему его до этого состояния. Уничтоженная тварь… Сколько трагизма в этих словах, сколько сознания своего бессилия что-либо изменить…

Письма Николая Афанасьевича к отцу (как впоследствии и к старшему сыну Дмитрию) вполне нормальны. Они свидетельствуют о том, как тяжело он переживал свое положение. Создается впечатление, что семья – сначала Афанасий Николаевич, а потом, возможно, и Дмитрий Николаевич – сознательно стремились признать его сумасшедшим, чтобы не было с его стороны никаких поползновений вернуться к делам майората. К нему приглашались врачи и разные должностные лица, но никаких отклонений в его психике они не находили.

Но вернемся к 1832 году. Не по возрасту разгульная жизнь Афанасия Николаевича привела его к печальному концу – 8 сентября он скоропостижно умер.

Можно себе представить волнения всех членов семьи Гончаровых. Братья повезли тело старика в Москву, где, вероятно, ненадолго остановились. В каком состоянии был в это время Николай Афанасьевич, простился ли он с отцом в Москве или поехал в Полотняный Завод – мы не знаем. Что касается Натальи Ивановны, то она, несомненно, принимала участие в похоронах, осталась в Заводе и после даже, судя по письмам, «управляла делами» в течение некоторого времени, пока Дмитрий Николаевич оформлял опекунство над больным отцом. Полагаем, что она хотела лично убедиться, в каком положении дела майората.

Оформление документов заняло много времени. Потребовалась доверенность от всех членов семьи, в том числе и от Натальи Николаевны.

Забегая вперед, скажем, что Пушкин также выехал в Москву вслед за Гончаровыми – о том свидетельствуют его письма. В одном из них он просил жену срочно выслать доверенность, которая доставила много хлопот Наталье Николаевне и тетушке Загряжской. («К тебе пришлют для подписания доверенность. Катерина Ивановна научит тебя, как со всем этим поступить»[9].)

Сохранилось найденное нами письмо Натальи Николаевны к брату Дмитрию от 31 октября того же года, в котором она сообщает об этой доверенности и о результатах хлопот родственников в Петербурге.

Но в столице не оказалось никаких документов, свидетельствующих о болезни Николая Афанасьевича Гончарова.

Ни в Петербурге, ни в Калуге не согласились выдать нужные Дмитрию Николаевичу документы. Но интересно: почему Калуга? Не свидетельствует ли это о том, что еще в период проживания молодых Гончаровых в Полотняном Заводе к Николаю Афанасьевичу приглашались калужские врачи, очевидно отказавшиеся признать его душевнобольным? Значит, уже тогда он начал пить и это послужило причиной их отъезда в Москву. Об этом говорит и Арапова: «Болезнь Николая Афанасьевича вызвала переселение всей семьи в Москву, в собственный дом, на Никитской».

После смерти главы семейства настойчивые хлопоты Дмитрия Николаевича в конце концов увенчались успехом, и он встал во главе гончаровского майората. Ему было тогда 24 года.

А Наталья Ивановна, что стало с ней, некогда красавицей, фрейлиной петербургского двора? Уже давно так повелось, что эту женщину рисуют только черными красками. Вряд ли это в полной мере справедливо.

Мы ни в коем случае не хотим оправдывать Наталью Ивановну, слов нет, она не вызывает симпатии, но и у нее были свои хорошие стороны. Посмотрим без предвзятости, какой была ее жизнь.

Наталье Ивановне исполнилось 29 лет, когда на ее плечи легла забота о больном муже и большой семье. Нет сомнения, что горе отложило отпечаток на ее характере – она ожесточилась. Суровая и властная, неуравновешенная и несдержанная – такой рисуется нам она по письмам Пушкина и свидетельствам современников. Наталья Ивановна ищет утешения и забвения в религии, долгие часы проводит в домашней молельне.

Нам кажется, что это была очень несчастная женщина. Вспомним ее незаконное происхождение, которое, конечно, отложило свой отпечаток на ее детство и юность. Впоследствии сводные сестры Софья и Екатерина, очевидно, делали попытки лишить ее наследства после смерти брата Александра Ивановича и дяди Николая Александровича Загряжских. В одном из писем Наталья Ивановна жаловалась сыну Дмитрию, что ее родственные отношения с сестрами были нарушены из-за денежных расчетов:

«Поистине тяжело и горько быть несправедливо осужденной своими самыми близкими людьми, особенно теми, с кем прошло детство и юность, казалось бы, эти первые узы дружбы сестер должны остаться неразрывными, так как были завязаны в лета, когда всякое притворство исключается, когда сердца и нравы искренни и правдивы, и однако корыстные расчеты меняют все – печальная действительность, вот что мне остается. Единственное удовлетворение, которое я могу противопоставить недоброжелательству, ничем не вызванному с моей стороны, это полное спокойствие моей совести, да будет бог тому судья».

Трудно сказать, насколько справедливы эти упреки в адрес Софьи Ивановны и Екатерины Ивановны, но весьма вероятно, что в данном случае сестры объединились против Натальи Ивановны, считая ее не совсем законной наследницей.

Далее, какая-то история с Охотниковым в Петербурге. Что было там, какую роль играла Наталья Ивановна? Обо всем этом мы почти ничего не знаем. Думаем, однако, что за Николая Афанасьевича она шла по любви, а он несомненно очень любил ее. Возможно, счастливыми были первые годы жизни в Петербурге и короткий период в начале замужества, и больше, пожалуй, ничего светлого в ее молодости не было… После заболевания мужа – а алкоголизм – это тоже болезнь – отношения супругов испортились. Наталья Ивановна неоднократно жалуется в своих письмах к свекру на его враждебность в периоды запоя. Но в остальное время отношения супругов, видимо, были нормальными. Наталья Ивановна пишет свекру, что навещает мужа в его флигеле каждый вечер. Иногда Николай Афанасьевич ездил к отцу в Полотняный Завод, обычно летом, а семья жила тогда в рязанском поместье Ильицыно.

Дети. Их было шестеро: три сына – Дмитрий, Иван и Сергей и три дочери – Екатерина, Александра и Наталья, если не считать маленькую Софью, как мы уже говорили, вскоре после рождения умершую. (Не были ли названы две дочери в честь сестер Натальи Ивановны, Екатерины и Софьи? Полагаем, что да.)

Шли годы, дети подрастали. Следует отдать должное Наталье Ивановне: она делала все, что могла, чтобы дать им хорошее образование. Маленькой Таше было лет пять-шесть, когда она приехала с Завода в родительский дом. По словам Араповой, девочку привезли в собольей шубке. Наталья Ивановна выразила свое недовольство: «Это преступление приучать ребенка к неслыханной роскоши», – сказала она, и дорогую шубку переделали в «палатинки» и муфты для всех трех сестер. «Но дедушкино баловство ничуть не отразилось на мягком характере ребенка. Она безропотно подчинилась суровому режиму, заведенному в доме, и впоследствии выносила его гораздо легче старших сестер», – заключает Арапова.

В доме Гончаровых живут гувернантки и гувернеры-иностранцы, приглашаются учителя по разным предметам. В архиве сохранились толстые подшивки ученических тетрадей детей, свидетельствующие о том, что они достаточно подробно изучали историю (русскую и всеобщую), географию, русский язык и литературу, мифологию и т. д. Нечего и говорить об иностранных языках – немецкий, английский и особенно французский они знали очень хорошо. Когда старший сын Дмитрий заканчивал университет, к нему для подготовки к экзаменам приглашались профессора. Иван и Сергей окончили частные пансионы.

Афанасий Николаевич, как мы упоминали, первое время давал семье сына 40 тысяч рублей в год, но потом стремился уменьшить эту сумму. Наталья Ивановна писала свекру, что это невозможно, так как только образование детей стоит не меньше 15 тысяч.

До сих пор принято было считать, что Наталья Николаевна и ее сестры получили очень скромное домашнее образование. Знание французского языка, танцы, музыка и регулярное посещение церковных служб – этим обычно тогда ограничивалось воспитание девушек в дворянских семьях. В свете новых материалов теперь можно сказать, что образование сестрам Гончаровым было дано значительно выше среднего.

 

Наталья Ивановна воспитывала своих дочерей строго, они должны были беспрекословно повиноваться ей. Иногда она даже будто бы била их по щекам. Дочери ее боялись. Если кого-нибудь из них требовали к матери, девочка долго стояла у дверей, не решаясь войти… Но полагаем, это в основном относилось к старшим сестрам, Екатерине и Александре, которые и в детстве, вероятно, не отличались покорным характером. Впоследствии, как известно, их отношения с матерью часто бывали натянутыми.

Видимо, тесная дружба связывала всех детей Гончаровых. Сохранился детский альбом Ивана Гончарова, в котором среди многих стихотворений друзей и знакомых (в основном на французском язые) есть и записи сестер.

Александрина пишет 6 ноября 1821 года:

 
Я тебя люблю.
Это слово стоит целой поэмы,
Потому что оно идет от
самого сердца.[10]
 

Для нас особенно интересны строки, подписанные Наташей Гончаровой. Приведем их в оригинале.

 
Parconrez sans revers line douce carriere,
Que l'amitie embrasse vos jours,
Et sonvenez vons de l'amitie sincere
Que je vous aie voue pour tonjours.
Souvenir de voue Soeur sincere
Nathalie Gontcharoff.
Le 23 fevrier 1822.[11]
 

Листок разлинован карандашом, чтобы ровно получилось (а потом забыли стереть!), почерк детский. Кто автор стихотворения? Не исключено, что оно написано самой Наташей, с помощью гувернантки.

Летом Наталья Ивановна с детьми уезжала за город, в Ярополец или иногда в Полотняный Завод, к деду. Но больше всего ей и детям нравилось бывать в Ильицыне. Это богатое красивое поместье привлекало своим огромным парком, фруктовыми садами и прекрасно налаженным хозяйством. (Мы еще будем говорить о нем в дальнейшем.) Но каждый раз приходилось спрашивать на то разрешения у Афанасия Николаевича. Сохранилось несколько писем из Ильицына девочек Гончаровых к деду. Приведем письмо Натальи Николаевны от 1828 года, ей было тогда шестнадцать лет.

«Любезный Дединька!

Я воспользоваюсь сим случаем, дабы осведомиться о вашем здоровии и поблагодарить вас за милость, которую вы нам оказали, позволив нам провести лето в Ильицыно.

Я очень жалею, любезный Дединька, что не имею щастия провести с вами несколько времени, подобно Митиньки. Но в надежде скоро вас видеть, целую ваши ручки и остаюсь на всегда ваша покорная внучка

Наталья Гончарова.

Ильицыно, сего 17 июня 1828 года».

Маленькая Таша, видимо, любила заниматься разведением цветов. В 1820 году дед в письме к Дмитрию пишет:

«…Милой Ташиньке по прозбе ее семян разных цветов посылаю. Рад тому, что она охотница до цветов, так же как и я. Хоть тем веселюсь, что будет кому со временем и за моими цветниками присмотреть».

Афанасий Николаевич посылал детям в Ильицыно и верховых лошадей. Надо сказать, что с детских лет, еще в Полотняном Заводе, сестры Гончаровы под руководством опытного берейтора занимались верховой ездой и впоследствии в Петербурге вызывали всеобщее восхищение «своими талантами в искусстве верховой езды».

Афанасий Николаевич, видимо, все же желая как-то загладить свою вину перед сыном, старается поддержать добрые отношения с внуками. Он посылает им разные небольшие подарки, приглашает иногда к себе. Старшему, Дмитрию, которого готовил к роли наследника гончаровского дела, старик пишет довольно часто и не отказывает иногда даже в присылке значительных сумм «для профессоров и наук». Дед не был силен в русской грамоте, но мысли свои выражает кратко и очень колоритно. Слово «деньги» он всегда пишет с большой буквы – дань особого уважения к его значению! Приведем несколько писем старика к Дмитрию.

«1 ноября 1821 года

Любезный друг Митинька!

На письмо твое скажу тебе, что я требуемые тобой книги «Сочинение Державина и Хераскова» сколько ни старался искать в библиотеке, но не нашел, да и в каталоге за рукой отца твоего[12] их вовсе нет, а потому, буде они тебе нужны, то приценись в лавках, что то будет стоить и уведомь меня, я тотчас на покупку оных пришлю тебе деньги…

P.S. К пяти вашим милым рожицам не достает у меня Сережиной рожицы, то не худо бы тем же форматом мне ее доставить в карандаше и одного мастерства, а что будет стоить – я заплачу».

«27 ноября 1821 года

Любезный друг Митинька!

Письмо твое получил и мерачьку к тем пяти портретам, кои я имею, при сем посылаю. Я желаю иметь в карандаше не для того, что дешевле, а потому, что уже пятерых имею и колекция вся в рамках, то и нужно, чтобы и шестой был им одинакой и той же величины, для чего и Деньги за него 75 при сем тебе вълагаю. А рамки мне не нада, я зделаю дома одинакою с моими».

«27 декабря 1824 года

Любезной друг Митинька!

По писму тваму требование твое охотно выполняю, и в число тобой просимых 1500 при сем тысячу рублей посылаю. Осталые пришлю после Нового Года, но только с тем условием: оных Денег не употребляй ни на что, кроме, как сам пишешь, для профессоров и наук».

В 1825 году Дмитрий Гончаров окончил университет «с очень хорошими успехами», как пишет Наталья Ивановна деду, и при содействии все той же тетушки Н. К. Загряжской поступил на службу в Петербургский главный архив Коллегии иностранных дел, который в те времена был заметным культурным центром России.

В кабинете у деда висели в одинаковых рамочках портреты всех шестерых внуков; их можно видеть на фотографии интерьера гончаровского дома в Полотняном Заводе. Полагаем, что приводимый нами портрет маленькой Таши из их числа. Иногда у деда гостили поочередно мальчики, приглашал он и всех шестерых одновременно. Но в этом случае Наталья Ивановна не соглашалась отпускать их одних, а сама ехать не хотела.

«…А буде вы в начале июня хотите, – пишет Афанасий Николаевич 15 марта 1824 года Дмитрию и Ивану, – то можете приехать недели на две или на три ко мне сюда на Завод, и с сестрами, одни; кажется к Деду родному нестыдно матушке вашей и без себя внучат отпустить».

Отношения свекра с невесткой были очень натянутыми, думается, в том виноваты обе стороны. Характер Натальи Ивановны был не из легких. Она, конечно, считала Афанасия Николаевича виновником болезни мужа, вряд ли сдерживалась в своих высказываниях по этому поводу, и слухи о том доходили до старика Гончарова. Однако материальная зависимость от свекра заставляла ее поддерживать с ним видимость добрых отношений. Но и здесь возникали иногда взаимные упреки. Наталья Ивановна дважды получала довольно крупные наследства, и дед тогда пытался уменьшить сумму «пенсиона», что вызывало резкий протест невестки.

Вот в такой сложной обстановке прошло детство Натальи Николаевны. Арапова пишет, что Наталья Николаевна была «тихая и робкая по природе». Можно только удивляться, как она сохранила чистоту и мягкость своей натуры, но, несомненно, сохранила. Видимо, на «детской половине» царила совсем другая атмосфера: любимая ласковая гувернантка Томсон, братья и сестры, занятия с учителями – все это позволяло забывать на время тяжелый характер матери и болезнь отца и давало возможность предаваться обычным детским радостям и забавам. Вспомним, что Николай Афанасьевич, бывая в детской, улыбался на проказы Таши.

Летние каникулы, особенно в Ильицыне, были прекрасной отдушиной и для детей, и для Натальи Ивановны. Богатое поместье позволяло ей отдыхать от забот и волнений, и она, несомненно, была ласковее с детьми.

Шли годы, и вот наступил период юности Наташи Гончаровой, когда она познакомилась с Александром Сергеевичем Пушкиным. Полюбила его, вышла замуж и навсегда покинула родительский кров.

Встреча с Пушкиным. Замужество

Уже с юных лет Наталья Николаевна поражала своей необыкновенной красотой. Сохранились воспоминания о ней Надежды Михайловны Еропкиной. Дом ее отца славился радушием и гостеприимством. Гончаровы были, видимо, довольно близко знакомы с Еропкиными. Надежда Михайловна – умная и образованная девушка; в годы юности Натальи Николаевны ей было двадцать лет, она могла хорошо помнить Наташу Гончарову, и ее записки представляют значительный интерес для характеристики будущей жены поэта. Следует также отметить, что Надежда Михайловна являлась двоюродной сестрой друга Пушкина Павла Воиновича Нащокина и встречалась с Пушкиным в 30-е годы в Москве.

Приведем некоторые выдержки из ее воспоминаний.

«Наталья Николаевна сыграла слишком видную роль в жизни Пушкина, чтобы можно было обойти ее молчанием. Многие считают ее даже виновницей преждевременной ею кончины, что, впрочем, совершенно несправедливо… Я хорошо знала Наташу Гончарову, но более дружна была она с сестрой моей Дарьей Михайловной. Натали еще девочкой-подростком отличалась редкой красотой. Вывозить ее стали очень рано, и она всегда живых картинах, поставленных у генерал-губернатора кн. Голицына, и вызывала всеобщее восхищение. Место первой красавицы Москвы осталось за нею.

Наташа была действительно прекрасна, и я всегда восхищалась ею. Воспитание в деревне на чистом воздухе оставило ей в наследство цветущее здоровье. Сильная, ловкая, она была необыкновенно пропорционально сложена, отчего и каждое движение ее было преисполнено грации. Глаза добрые, веселые, с подзадоривающим огоньком из-под длинных бархатных ресниц. Но покров стыдливой скромности всегда вовремя останавливал слишком резкие порывы. Но главную прелесть Натали составляли отсутствие всякого жеманства и естественность. Большинство считало ее кокеткой, но обвинение это несправедливо.

Необыкновенно выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая простота в обращении, помимо ее воли, покоряли ей всех.

– Федька, принеси самовар, – скажет она и так посмотрит, что Федька улыбнется во весь рот, точно рублем его подарили, и опрометью кинется исполнять приказание.

– Мерси, месье, – произнесет она, благодаря кавалера за какую-нибудь услугу, и скажет это совершенно просто, но так мило и с такой очаровательной улыбкой и таким окинет взглядом, что бедный кавалер всю ночь не спит, думает и ищет случая еще раз услыхать это «мерси, месье». И таких воздыхателей было у Наташи тьма.

Не ее вина, что все в ней было так удивительно хорошо. Но для меня так и осталось загадкой, откуда обрела Наталья Николаевна такт и умение держать себя? Всё в ней самой и манера держать себя было проникнуто глубокой порядочностью. Все было «Comme il faut»[13] – без всякой фальши. И это тем более удивительно, что того же нельзя было сказать о ее родственниках. Сестры были красивы, ко изысканного изящества Наташи напрасно было бы искать в них. Отец слабохарактерный, а под конец и не в своем уме никакого значения в семье не имел. Мать далеко не отличалась хорошим тоном и была частенько пренеприятна. Впрочем, винить ее за это не приходится. Гончаровы были полуразорены, и все заботы по содержанию семьи и спасению остатков состояния падали на нее. Дед Афанасий Николаевич, известный мот, и в старости не отрешался от своих замашек и только осложнял запутанные дела.

Поэтому Наташа Гончарова явилась в этой семье удивительным самородком. Пушкина пленила в ней ее необычайная красота и не менее, вероятно, и прелестная манера держать себя, которую он так ценил».

 

Гончарова была прекрасна, это бесспорно, но только красивая внешность не привлекла бы поэта. Ее отличало какое-то необыкновенное обаяние, и не случайно тонкий знаток человеческой души Пушкин в посвященном ей стихотворении «Мадонна» называет ее «чистейшей прелести чистейший образец».

Характер у Наташи был от природы мягкий, живой, открытый. Нам кажется, в этом она походила на отца. Но она умела сдерживать свои чувства, если это было нужно. По свидетельству Араповой, Наталья Николаевна не любила рассказывать о своем детстве. Слишком тяжела была атмосфера в семье, чтобы можно было говорить о нем, не осуждая деда и родителей.

История взаимоотношений Пушкиных и Гончаровых начинается с того момента, когда Александр Сергеевич в 1828 году впервые увидел прекрасную шестнадцатилетнюю Наташу Гончарову на балу танцмейстера Йогеля в Москве и беззаветно, страстно полюбил ее. Это известно всем. Но мало кто знает, что связи семей Пушкиных и Гончаровых имеют давнюю историю, что предки их были знакомы, а может быть, даже и дружны еще в середине XVIII века! А между тем это так.

В письмах Натальи Николаевны Пушкиной и ее сестер Александры и Екатерины Гончаровых, опубликованных нами в книге «Вокруг Пушкина», неоднократно упоминаются Зарайск и поместье Гончаровых Ильицыно в Зарайском уезде Рязанской губернии. А в «Книге экономических примечаний Зарайского уезда» имеются сведения о том, что в этом уезде были поместья не только Гончаровых, но и Пушкиных!

Есть тому и документальное подтверждение. Так, в письме к П. А. Вяземскому от 2 августа 1837 года он сообщает: «Любезнейший князь Петр Андреевич! Возвратясь из деревни Матвея Михайловича, я нашел письмо ваше…» Не исключено, что в детстве вместе с отцом ездил к тетке и Александр Сергеевич. Бывал там впоследствии и Александр Александрович, сын поэта, который крестил дочь племянницы зарайского уездного воинского начальника А. А. Марина.

И, наконец, еще один факт, несомненно любопытный: в середине XVII века воеводою в Зарайске был Александр Владимирович Загряжский (1629—1656). Не родственник ли он Александра Артемьевича Загряжского, отца Ивана Александровича, о котором мы уже говорили?

Все эти переплетения семейств Загряжских, Пушкиных и Гончаровых в Зарайском уезде чрезвычайно интересны для пушкиноведения, и мы надеемся, что они будут еще более выявлены и найдут свое отражение в биографии Пушкина.

Впервые Пушкины появляются здесь еще в 1690 году, когда Петр Петрович Пушкин поменял свои ярославские земли на зарайские. В XVIII веке в «Книге…» значится владельцем поместий Латыгори, Ананьина Пустошь, сел Саблино и Лобково и многих других Лев Александрович Пушкин, дед поэта (1723—1790). Более того, в совместном владении Льва Александровича и прапрадеда Натальи Николаевны Афанасия Абрамовича Гончарова (1699—1784) были зарайские деревни Латыгори и Чернятина Пустошь.

А по соседству с гончаровским поместьем Ильицыно находились земли Матвея Михайловича Солнцова, мужа Елизаветы Львовны (урожд. Пушкиной), родной тетки Александра Сергеевича! Не получила ли она его в приданое от отца?.. Нет сомнения, что и эти семьи общались: имение Солнцовых Плуталово было всего в двух верстах от гончаровского Ильицына.

Всего в Зарайском уезде Пушкиным и Гончаровым принадлежала одна десятая всех его земель! Вот к каким далеким временам относятся, видимо, близкие отношения Пушкиных и Гончаровых. По устным зарайским преданиям, Сергей Львович Пушкин не раз гостил у сестры Елизаветы Львовны в Плуталове.

По шутливому признанию самого поэта, Гончарова была его сто тринадцатая любовь. Но те увлечения, те порывы страстей, которые волновали его в молодости, не были еще той любовью, что на склоне короткой его жизни одарила его судьба. Всеобъемлющее чувство Пушкина к Наталье Николаевне пришло к нему на рубеже нового периода его жизни. Отошла в прошлое бурно прожитая молодость, настала пора зрелости. Жажда личного семейного счастья, стремление любить и быть любимым – вот какие чувства владели им в эти годы. Пушкин не знал до тех пор настоящей семейной жизни. Нерадостное детство, юность, проведенная в казенных стенах Лицея, годы ссылки, потом кочевая жизнь то в Москве, то в Петербурге, номера гостиниц – и никогда своего дома…

Пушкин встретил Натали Гончарову в декабре 1828 года. «Когда я увидел ее в первый раз, – писал он позднее Наталье Ивановне, – красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась». Уже в конце апреля 1829 года Пушкин делает предложение через Толстого Американца. Ответ матери неопределенен: и не согласие, и вместе с тем не отказ – дочь еще слишком молода.

«На коленях, проливая слезы благодарности, должен был бы я писать вам теперь, после того как граф Толстой передал мне ваш ответ: этот ответ – не отказ, вы позволяете мне надеяться. Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я все еще ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горечь; мне понятна осторожность и нежная заботливость матери! – Но извините нетерпение сердца больного и опьяненного счастьем. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного вам жизнью…» – писал Пушкин Наталье Ивановне 1 мая 1829 года.

Куда же и почему уехал поэт? Об этом мы узнаем из более позднего его письма.

«Ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновение свел меня с ума, в ту же ночь я уехал в армию; вы спросите меня – зачем? Клянусь вам, не знаю, но какая то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог вынести ни вашего, ни ее присутствия. Я вам писал; надеялся, ждал ответа – он не приходил. Заблуждения моей ранней молодости представились моему воображению; они были слишком тяжки и сами по себе, а клевета их еще усилила; молва о них, к несчастью, широко распространилась. Вы могли ей поверить; я не смел жаловаться на это, но приходил в отчаяние» (5 апреля 1830 года).

Пушкин лишь на минуту поверил в то, что ответ Натальи Ивановны не лишает его надежды, но тотчас же эта надежда сменилась отчаянием, и он уезжает на Кавказ в действующую армию генерала Паскевича, где тогда шла война с Турцией[14]. Не получая ответа от матери любимой девушки, он искал забвения в сильных ощущениях, бросался в гущу сражений, быть может, искал смерти… В конце концов Паскевич, не желая брать на себя ответственность, предложил ему вернуться в Россию. Перед отъездом Пушкин нанес визит генералу, который подарил ему турецкую саблю с надписью на клинке: «Арзрум, 18 июля 1829 года».

Но поэт не решался прямо поехать в Москву; он пробыл некоторое время в Тифлисе, на Северном Кавказе, и только в конце сентября вернулся в Москву. И здесь его мрачные предчувствия оправдались: он встретил холодный прием у Гончаровых.

«Сколько мук ожидало меня по возвращении, – писал Пушкин в том же письме от 5 апреля. – Ваше молчание, Ваша холодность, тот рассеянный и невнимательный вид, с которым встретила меня м-ль Натали… У меня не хватало мужества объясниться, – и я уехал в Петербург в полном отчаянии».

Пушкин говорит, что ему «понятна осторожность и нежная заботливость матери». Как мы видим, Наталья Ивановна сдержанно встретила его предложение, но, однако, не ответила окончательным отказом. Она колебалась. Слухи и сплетни об образе жизни Пушкина, о его картежной игре, атеистических взглядах (что, несомненно, вызывало враждебное отношение религиозной Натальи Ивановны) доходили, конечно, до нее.

Сергей Николаевич Гончаров рассказывал, что «с Натальей Ивановной у Пушкина бывали частые размолвки, потому что Пушкину случалось проговариваться о проявлениях благочестия и об императоре Александре Павловиче, а у Натальи Ивановны была особая молельня со множеством образов, и про покойного государя она выражалась не иначе как с благоговением».

В особенности, вероятно, пугала ее политическая неблагонадежность поэта: недовольство правительства его произведениями, обличавшими деспотизм и крепостничество. Не могло ее не беспокоить, конечно, и материальное положение жениха: он был беден. Прекрасно понимая, как необыкновенно красива Натали, мать, вероятно, считала, что ее младшая дочь может сделать блестящую партию, выйти замуж за богатого человека. Подобный брак мог бы поправить дела Гончаровых.

Эти причины, мы полагаем, и послужили основанием для холодного приема поэта по возвращении с Кавказа. А Натали? Чем объяснить ее «рассеянность и безразличие»? Думаем, что ее поведение диктовалось матерью, запретившей ей подавать надежду Пушкину.

Но весной 1830 года он неожиданно получает через знакомого, приехавшего из Москвы, привет от Гончаровых. Увидев в этом завуалированное приглашение вернуться, поэт, как на крыльях, полетел в Москву. В начале апреля он сделал предложение вторично, и на этот раз оно было принято.

В одной из черновых тетрадей Пушкина есть отрывок без заглавия, только с надписью сверху: «с французского». Все исследователи сходятся на том, что отрывок автобиографичен, и с этим можно согласиться. Не желая доверять свои чувства постороннему, Пушкин написал «с французского» и заменил имя любимой девушки.

«Участь моя решена. Я женюсь. Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством, боже мой – она… почти моя. Ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством жизни моей… Если мне откажут, думал я, поеду в чужие края, – и уже воображал себя на пироскафе[15]

В эту минуту подали мне записку: ответ на мое письмо. Отец невесты моей ласково звал меня к себе… Нет сомнения, предложение мое принято. Надинька, мой ангел, – она моя!.. Все печальные сомнения исчезли перед этой райской мыслью. Бросаюсь в карету, скачу – вот их дом… Отец и мать сидели в гостиной. Первый встретил меня с отверстными объятиями. Он вынул из кармана платок, он хотел заплакать, но не мог и решился высморкаться. У матери глаза были красны. Позвали Надиньку – она вошла бледная, неловкая. Отец вышел и вынес образа… Нас благословили».

9Здесь и далее письма Пушкина и выдержки из них приводятся по Поли. собр. соч. А. С. Пушкина в 16 т., 1937—1949.
10Перевод с французского.
11Пройди без невзгод свой жизненный путь, Пусть дружество украсит дни твои, И помни о чистосердечной привязанности, Что я всегда питала к тебе. На память от искренне тебе преданной сестры Натали Гончаровой. 23 февраля 1822 г.
12Интересно отметить, что каталог библиотеки в Полотняном Заводе оставлен Николаем Афанасьевичем.
13Безупречно (фр.).
14Эта поездка описана Пушкиным в «Путешествии в Арзрум».
15Пироскаф – первоначальное название парохода (с греч.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24 
Рейтинг@Mail.ru