М. П. Астапенко
Донские казачьи атаманы. Исторические очерки-биографии (1550– 1920)
Михаил Черкашенин
Происходил, по всей вероятности, из запорожских казаков-черкас, на что указывает его фамилия (черкасами на Дону в том время называли запорожцев.) По другим данным, Михаил Черкашенин был путивльским казаком[36]. Биографические данные этого атамана весьма скудны, но даже и их вполне достаточно, чтобы сделать вывод – Михаил Черкашенин был храбрым воином, умелым и авторитетным руководителем.
Первые документальные данные о нем появляются в 1548 году, когда Черкашенин с отрядом донцов 8 августа того года разгромил у своего поселения («остроге») на Переволоке отряд татар и азовцев, которыми руководили крымский князь Аманак и черкасский казак Елбузлук. В упорном бою казаки отбили все попытки противника пройти в Астрахань, куда послом шел князь Аманак, захватив у крымцев семь пушек[37].
В 1556 году, выйдя с казачьим отрядом через Миусский лиман в Азовское море, Черкашенин, поддерживая действия русских воевод Д. Чулкова и Д. Ржевского против Крымского ханства, победоносно прошелся по татарским улусам вблизи города Керчь[38]. В 1559 году отряд Черкашенина разгромил крымских татар на Северском Донце, захватив и отослав в Москву «языков». В препроводительном письме казаки сообщали, что эти татары «хотели ити под казанские места войною»[39].
В 1570 г. избран донским войсковым атаманом. В это время у Черкашенина и возглавляемых им казаков сложились хорошие партнерские отношения с московским государем Иваном IV. В грамоте от 3 января 1570 года царь Иван Грозный поручил казакам атамана Черкашенина проводить от Рыльска до донских зимовищ и далее к Аксаю русского посла в Константинополь Ивана Новосильцева[40]. В этой грамоте государь призывал казаков «послужити нам, царю, а мы вас, казаков, за вашу службу жаловать хотим»[41]. Условия были приемлемы, и Черкашенин с отрядом донцов проводил царского посла до аксайского устья под старинное Кобяково городище (между нынешним Ростовом и Аксаем), откуда начинались контролируемые турками и татарами земли.
С тех пор у донцов установились взаимовыгодные отношения с царем Иваном Грозным, и именно с этого времени донские казаки начали получать «государево жалованье», состоявшее из денег, пороха, свинца, селитры, ядер, ружей, хлеба, вина. После этого жалованье стало регулярно присылаться на Дон.
Казаки во главе с Михаилом Черкашениным были грозой турецкого Азова, многократно нападая на этот город-крепость, принадлежавший Турции и являвшийся ее опорой и форпостом на севере Османской империи. Султан очень дорожил Азовом, и такие нападения казаков нервировали его. В переписке повелителя турок с царем московским эта тема являлась одной из ключевых: султан постоянно жаловался на нападения казаков на Азов и просил Ивана IV «унять» их. Однако царь не торопился с умиротворением казаков, преследуя свои цели на юге государства.
Тогда в 1576 году крымские татары в результате устроенной засады захватили в плен сына атамана Черкашенина Данилку, надеясь заставить отца отказаться от конфронтации с азовцами. Получив эту скорбную весть, Черкашенин во главе сильного отряда казаков скрытно подобрался к Азову и в результате энергичной атаки сумел овладеть частью его укреплений (Топракалов). Казакам удалось захватить султанского шурина Усеина (Сеина), его свиту из двадцати человек и множество «черных людей» из гарнизона крепости. Однако, выручить сына атаману не удалось. Через некоторое время Черкашенин вновь появился под стенами Азова. Он приволок сюда связанного шурина султана Мурада III, предложив азовскому аге обменять его на своего сына Данилку. Какие-то свои соображения и обстоятельства помешали азовскому начальнику произвести обмен, и сын атамана был казнен в Азове, что привело к взрыву кровавой розни между казаками и азовскими турками. Султан в грамоте крымскому хану Девлет-Гирею I зло выговаривал своему вассалу, что это он своими непродуманными действиями «меж казаков и Азова великую кровь учинил… а ведь Азов с казаками, и казаки с Азовом жили, и … у них все было мирно»[42]. Хан оправдывался тем, что он защищал от казаков свои земли, «свой юрт». Мурад III грубо заметил Девлет-Гирею: «А мне… твой Крымский юрт не стоит одного азовского человека»[43].
Во главе 3-тысячного отряда казаков Черкашенин участвовал на стороне царя Ивана Грозного в Ливонской войне 1558–1583 годов, «показывая чудеса храбрости», что отметил Н. М. Карамзин в пятой главе восьмого тома своей «Истории государства Российского». По данным Пискаревского летописца в 1581 году знаменитый атаман деятельно участвовал в обороне Пскова от превосходящих сил польского короля Стефана Батория. Несмотря на то что «заговоры были от него ядром многие», Черкашенин погиб на стенах этого древнего русского города[44]. Его гибель была оплакана в русской исторической песне «Смерть Михайлы Черкашенина»:
За Зарайским городом,
За Рязанью за старою,
Из далеча чиста поля,
Из раздолья широкого
Как бы гнедого тура
Привезли убитого —
Атамана польского[45]
А по имени Михайла Черкашенина.
А птицы ластицы
Круг гнезда убиваются —
Еще плачут малы его дети
Над белым телом.
С высокого терема
Зазрила молодая жена,
А плачет, убивается
Над его белым телом
Скрозь слезы свои она
Едва слово промолвила
Жалобно причитаючи
Ко его белу телу[46]:
«Казачья вольная
Поздорову приехали,
Тебя, света моего,
Привезли убитого,
Привезли убитого
Атамана польского,
А по именю
Михайла Черкашенина».
На Дону еще многие десятилетия помнили о знаменитом атамане. Так, в 1632 году, когда царские послы настаивали на принятии казаками присяги на верность Московскому государю, донцы отказались, мотивируя это тем, что атаман Михаил Черкашенин верно служил московскому государю без присяги. Знаменитый атаман и после своей смерти продолжал служить казакам, спасая их от кабальной присяги грозному царю.
Никита Мамин
Впервые его имя упоминается в грамоте Ивана Грозного от 17 августа 1571 года. Донской историк Василий Сухоруков (1794–1841) по этому поводу писал: «В 1570–1576 годах Иоанн (Иван Грозный. – М. А.) искал у султана мира, но гордый Селим, несмотря на неудачный поход его войск (имеется ввиду гибель султанских войск в задонских степях во время похода 1569 года под Астрахань. – М. А.), и на несчастие, Азову приключившиеся, замышлял новую войну с Россиею и возбудил крымского хана к нападению на пределы оной с многочисленною ратью. Казаки усугубили разъезды свои по степям крымским и, сведав о намерении хана идти с огнем и мечом на Россию, известили об этом Иоанна и воевод его, но не могли спасти Москвы, которая весною 1571 года обращена хищным Девлет-Гиреем в пепел, будучи оставлена царем почти без всякой защиты. Чрез два или три месяца после того Иоанн послал в Азов казачьего атамана Никиту Мамина (курсив мой. – М. А.) с каким-то тайным поручением»[47]. Извещая об этом донских казаков, царь писал в грамоте от 17 августа 1571 года: «От царя и великого князя всея Руссии на Дон донским атаманам и казакам. Послали есьмя, для своего дела, под Азов казачья атамана Микиту Мамина да Молчана Яковлева с товарищи, и как они на Дон приедут и о которых наших делах Микита Мамин вам учнет говорити, и вы б с ним о наших делах промышляли заодин; а как нам послужите и с Микитою нашими делами учнете промышляти, и мы вас пожалуем своим жалованьем»[48].
В чем состояла подлинная цель посольства Никиты Мамина неизвестно, так же, как неизвестна дальнейшая судьба этого атамана.
В документах того же, 1571, года упомянут еще один донской атаман. Это был Архип Рогожин, по происхождению сын боярский. В это время он был послан с Дона в Москву с донесением от царского посла А. Кузьминского[49].
Иван Кишкин
Имя атамана низовых казаков Ивана Кишкина появляется в переписке русского царя Федора Иоанновича с турецким султаном 1584 года. После своего вступления на московский престол царь Федор отправил в Константинополь послание турецкому султану, в котором выразил пожелание проживать с великим султаном в мире и дружбе. Повелитель Оттоманской Порты, выражая в ответном послании русскому государю благодарность за желание мирных отношений, требовал пресечь враждебные действия донского атамана Ивана Кишкина, который «с товарищи, живут под нашим городом под Азовом и по азовским урочищам людей наших теснят и многие убытки чинят, и их грабят и побивают; и то делается не по прежнему обычаю…»[50]. В конце своего послания султан добавлял, что если царь Московский «сведет» с Дону казаков во главе с Иваном Кишкиным, то он, султан, дает обещание «унять» от нападений на русские окраинные земли азовцев, крымцев и ногайцев.
Но Федор Иоаннович и не собирался «унимать» атамана Кишкина с его казаками, ибо они служили ему верно и нужны были в качестве противовеса волжскому атаману Юшке Несвитаеву, который с лихой ватагой единомышленников «переволокся» с Волги на Дон, пограбил государево посольство во главе с Дмитрием Благим, «бесчестив» самого посла[51]. Разгневанный царь велел Ивану Кишкину, «разведав о сем и переловя виновных, трех или четырех человек привести с собою в Москву, других виновнейших пять или шесть человек бить кнутом на Дону, а пограбленное все доставить государю; если же атаман Юшко Несвитаев будет на Дону и принесет государю повинную, то дело сие оставить»[52].
Вероятно, атаман Кишкин успешно выполнил государев приказ, ибо грамотой от 30 сентября 1585 года Федор Иоаннович самого атамана и его казаков «за их службы жаловал великим своим жалованьем да поместья велел подавати»[53]. Сам Кишкин получил поместье под городом Михайловым, располагавшимся недалеко от Рязани[54].
Весьма довольный поведением и действиями атамана Кишкина, царь Федор Иоаннович осенью 1586 года вызвал его в Москву, а султану отписал, что «донской атаман Кишкин с товарищами отозван в Москву, а оставшимся его товарищам запрещено тревожить азовцев и что из российских украинных городов никому на Дон ходить не велено; если же донские казаки и за сим станут воевать с азовцами, то их приказано казнить смертию»[55].
С этого момента след атамана низовых донских казаков Кишкина теряется… Может быть, устав от походов и боев, он покинул Дон, мирно и тихо жил и скончался в подаренном ему государем поместье… А может, нашел славную смерть в одной из многочисленных схваток с турками или татарами, и тело его приняла древняя донская земля, за которую он, не жалея, лил свою и чужую кровь…
Донские атаманы. 1592–1600 годы
Судя по документам (а они весьма скудны и заставляют нас объединить биографии всех атаманов конца XVI века в один очерк), наиболее известным донским предводителем этого периода являлся атаман Семен ВОЕЙКОВ.
По происхождению он был дворянином[56] и попал на Дон, вероятней всего, спасаясь от опалы. Здесь он выдвинулся (видать, натура неординарная) и к 1592 году стал атаманом, укрепившись в тогдашней казачьей столице, Главном войске, Раздорском городке.
Появившийся в начале июня 1592 года на Дону государев посол Григорий Нащокин, следовавший в Азов, Кафу, Константинополь, встретился в Раздорах с Воейковым и велел собрать живших здесь казаков на круг, на котором зачитал царскую грамоту, где за регулярное жалованье деньгами, вином, селитрой, серой, хлебом и другими припасами, необходимыми для жизнедеятельности, казакам предлагалось заключить мир с азовцами, прекратив набеги на их территорию.
Семен Воейков, собрав круг, предложил казакам обсудить государевы условия службы, от себя добавив, что считает данную милость государскую вполне приемлемой для донцов. Некоторые из собравшихся пытались было возражать, мотивируя свой отказ заключить мир с азовцами тем, что в крепости оной сидит в заточении множество их собратьев. Но Воейков, поддержанный атаманом Вышатой Васильевым, сопровождавшим царского посла от Москвы, сумел настоять на своем. Довольный принятым решением, Григорий Нащокин удалился в свой шатер, поставленный в специальном посольском стане, чтобы готовиться к отъезду в Азов, а оттуда Кафу и Константинополь. Казалось, все шло хорошо.
Но одиннадцатого июня в городке появилось шесть сотен казаков, вернувшихся из очередного морского похода. Дальнейшие события, происшедшие здесь, точно и подробно описаны в грамоте Григория Нащокина. В ней посол говорит и об атаманах, которые наряду с Семеном Воейковым возглавляли в конце XVI века донских казаков. Вот отрывок из этой грамоты: «И июня 11 день с моря атаманы и казаки Василей Жигулин (курсив мой. – М. А.) с товарищи, в войско пришли, с того ж дни были, государь, у нас на стану атаманы Василей Жигулин, Иван Нос, Иван Федоров Трубецких, Василей Кабан, Прокофей Трубчанин (курсив мой. – М. А.), а с ними… казаки человек с шесть сот; а пришли, государь, нарядным делом, с саблями и с ручницами и поставили всех людей у моего стану, а к нам в шаришку пришло атаманов и казаков человек с тритцать и говорили нам, чтоб мы им показали твой государев наказ, что к нам прислано твоего государева жалованья, сукна и селитры, и свинцу, и запасу[57], а нам де ведомо есть, что государева жалованья прислано не столько, сколько вы им дали. И мы, государь, им отказали. …И они, государь, почали говорить с великим шумом: только де не дадите нам государева наказу, и нам с вами делить все по волосу; а что к нам прислано, то возьмем и не в жалованье; а то де мы ведаем, что прислано селитры двадцать пять пуд, а свинцу тож, а нам дано только пятнадцать, а сукна де даны не все же. И мы, государь, им говорили: будет вы пришли грабить государевы казны, и в том, государь волен, а мы готовы помереть за государеву казну»[58].
И как ни объяснял царский посол, что им, низовым казакам, выдана положенная норма селитры и сукна, пришедшие казаки и атаманы силой забрали «достальную селитру всю, и свинец и запас… государев». Тут за посла вступился атаман Вышата Васильев, который сопровождал его на Дон из Москвы и который советовал казакам благоразумно подчиниться государеву приказу и помириться с азовскими турками. Однако озверевшие казаки обвинили Васильева в том, что он допустил передачу части жалованья верховым казакам и, избив кольями («ослопами») атамана прямо перед посольским шатром, утопили в Дону («посадили в воду»)[59].
Эта жестокая казнь своего сотоварища, публично свершенная, отрезвила горячие головы казаков, они повинились перед царским послом и согласились помириться с азовцами, если Григорий Нащокин окажет им посредничество и содействие. Тот согласился.
15 июня 1592 года Нащокин в сопровождении казаков во главе с атаманами Семеном Воейковым и Смирным Федоровым показался у стен Азова. Уведомленные о приезде русского посла, его в поле встретили люди князя Али. После короткого обмена приветствиями и выяснения цели приезда атаманов и посла было решено, что в город для заключения мира поедут посол Нащокин с атаманами Воейковым и Федоровым, остальные же казаки и атаманы подождут в поле.
В результате долгих переговоров мир был утвержден, атаманы целовали крест от имени всего войска, обещая жить в добрососедстве. Для «большей твердости мира» азовский комендант послал в войско греческого священника, чтобы привести всех к крестному целованию. Но атаманы, оставшиеся при войске в поле, потребовали заплатить им выкуп в размере 17 тысяч золотых монет за плененных ими турецкого чауша и шестерых горских князей. Азовские турки, обескураженные такой крупной суммой выкупа, медлили, выторговывая выгодные условия.
Обозленные казаки, считая это нарушением договора, вытолкали в круг одного из горских князей и на глазах у азовцев отрубили ему руку.
– Ежели вы, азовцы, не заплатите нам требуемого выкупа, мы казним всех пленников, – заявили казаки.
Турки, возмущенные увиденным и услышанным, потребовали от Нащокина, который поручился за это ненадежное казачье воинство, объяснений. Царский посол, обладая несомненным даром дипломата, сумел убедить обе стороны не доводить дело до кровопролития, припомнив старинную мудрость, что лучше худой мир, чем хорошая война. Семен Воейков и другие атаманы согласились продолжить переговоры по поводу выкупа пленных.
Азовцы объявили, что они от имени своего аги (начальника) готовы заплатить три тысячи золотых только за одного чауша, остальных князей пусть выкупают их родственники. Казаки снова вывели пленников в круг и на глазах турок стали избивать их плетьми, заявив, что готовы сбросить с первоначальной суммы три тысячи золотых и отдать пленников за 14 тысяч.
…К шестому июля опытному Нащокину удалось примирить враждующие стороны, мир между казаками и азовскими турками был заключен. Довольный посол погрузился на корабль и отплыл в Кафу, а атаманы с казаками возвратились в Раздорский городок[60].
Возвращаясь к атаманам конца XVI столетия, названным в отписке Григория Нащокина царю Федору Иоанновичу, можно сказать, что один из них – Иван Федорович ТРУБЕЦКИХ (1592–1593) – происходил из дворянского сословия[61]. Социальное происхождение и биографии остальных атаманов, увы, неизвестны…
Из других донских атаманов конца XVI века в исторических документах упоминаются имена Л. Т. Безобразова, оставившего позже Дон и записавшегося в «дети боярские»[62], Степана Ершова (1593 г.), Никиты Болдыря (1594 г.), Афанасия Савостьянова (1595 г.)[63]. Но за давностью лет не сохранились жизнеописания этих атаманов, остались только имена, чудом сохранившиеся в быстротекущем времени…
XVII век
Атаманы XVII века
Андрей Тихонович Корела – 1600–1603, 1605–1612.
Иван Степанович Чершенский (Чертенский) – 1603–1616, 1623.
Феофилакт Межаков – 1612–1613.
Епифан Иванович Родилов – 1613, 1617–1622, 1625–1628, 1630.
Исай Мартемьянов – 1622–1625.
Волокита Фролов – 1628–1630.
Иван Дмитриевич Каторжный – 1633–1636, 1643–1646, 1648.
Михаил Иванович Татаринов – 1636, 1637, 1638.
Тимофей Яковлевич Яковлев – 1638.
Наум Васильевич Васильев – 1639–1641, 1650, 1654, 1656.
Осип Петрович Петров – 1641–1642, 1646, 1662–1663.
Павел Федорович Федоров (Чесночихин) – 1645–1647, 1650, 1655.
Корнилий Яковлевич Яковлев – 1660–1680.
Михаил Самаренин – 1666, 1668, 1671, 1673–1678.
Логин Семенов – 1671.
Фрол Минаевич Минаев – 1680–1700.
Самойла Лаврентьевич Лаврентьев – 1680, 1687.
Иван Семенов – 1683, 1687, 1690, 1694, 1697.
Глава вторая
Андрей Тихонович Корела
В начале XVII столетия Русское государство испытало страшные потрясения, связанные с польско-шведским вторжением, движением самозванцев и вошедшим в историю государства под названием Смутного времени, в событиях которого активное участие приняли донские казаки.
…С начала XVII века на Дону атаманствовал Андрей Тихонович КОРЕЛА, которого один из ведущих историков изучения Смуты Р. Г. Скрынников назвал «выдающимся предводителем повстанцев»[64].
«С виду это был невзрачный человек, весь в рубцах, – писал о нем знаменитый историк Н. И. Костомаров (1817–1885), – родом он, говорят, был из Курляндии, наверное из Корелы, поступил в казачество, как поступали туда бродяги из разных краев русского мира, и на Дону уже прославился своею храбростью и смелостью»[65]. Атаманом его избрали в 1600 году.
Когда с западных границ государства, из польских земель, на Дон пришли вести, что в тамошних краях объявился сын покойного государя Ивана Васильевича, и что он собирается идти на Москву добывать отцовский престол, казаки решили послать в Польшу легковую станицу для проверки этих вестей. Много претерпевшие от годуновского правления казаки решили поддержать царевича… Но сын ли это Грозного Ивана? Истину должен был выяснить атаман Андрей Корела, волей казачьего круга поставленный во главе посольства[66].
«Прибыв в Краков, где воевода сандомирский представлял самозванца сейму, – отмечал историк Василий Сухоруков, – Корела прежде всего старался разведать, не ложно ли кто-нибудь называет себя царевичем. Но, видя от всех польских вельмож и от самого короля Сигизмунда отличный прием и царские почести, оказываемые Отрепьеву, и сам признал его истинным сыном русского царя, …именем всех своих собратьев бил ему челом, как законному государю, представил дары и обнадеживал в верности и преданности всех казаков»[67]. Так излагает этот момент историк Сухоруков.
А. С. Пушкин в «Борисе Годунове» по-своему увидел эту встречу Корелы с самозванцем, когда на вопрос Лжедмитрия: «Кто ты?» Корела отвечает:
Казак; к тебе я с Дона послан
От вольных войск, от храбрых атаманов,
От казаков верховых и низовых…
Самозванец:
Я знал донцов: не сомневался видеть
В своих рядах казачьи бунчуки.
Благодарим донское наше войско.
Мы ведаем, что ныне казаки
Неправедно притеснены, гонимы;
Но если Бог поможет нам вступить
На трон отцов, то мы, по старине,
Пожалуем наш верный вольный Дон[68].
Когда войска Лжедмитрия I вступили в пределы Русского государства, к нему в начале 1605 года с отрядом казаков присоединился атаман Корела, составивший наиболее надежную часть войска самозванца. Особенно заметна роль Корелы и его казаков в событиях, развернувшихся после поражения Отрепьева от царского воеводы Басманова в январском сражении 1605 года при Добрыничах, когда отряды самозванца вынуждены были отступить к Рыльску. В эти тяжкие для Лжедмитрия дни, когда он собирался, бросив все, бежать назад в Польшу, Корела с пятью сотнями казаков сумел прорваться в осажденный царскими войсками город Кромы, где и укрепился. С собой казаки привели и бросили к ногам Лжедмитрия дворянина Петра Хрущова, посланного Борисом Годуновым на Дон к казакам «для возбуждения их против Димитрия». Поняв, в чем состоит его спасение, Хрущов тут же признал в самозванце сына Ивана Грозного, законного государя Димитрия.
Вскоре у Кром развернулись ключевые события первого этапа самозванческого движения, спасшего Лжедмитрия I. Город этот являлся небольшой крепостью, главное преимущество которого состояло в исключительной выгодности ее месторасположения: она стояла на вершине холма, на берегу реки, окруженного со всех других сторон болотами, поросшими камышом. Дубовые стены крепости, особенно острога-цитадели, за десять лет до описываемых событий были обновлены. Неприступность крепости подчеркивалась еще тем, что к холму, где она располагалась, вела одна-единственная узкая дорога. Осадившие Кромы полки царских воевод Мстиславского и Шуйских общим числом от 70 до 80 тысяч человек заставили казаков Корелы, которых вместе с жителями крепости насчитывалось около пяти тысяч, отступить в острог. Государевы ратные люди заняли вал с обрушившейся деревянной стеной. Однако Корела не дал им здесь закрепиться, интенсивным огнем простреливая весь участок вала. «Ружья у казаков были предлинные, а стреляли они так, что редкий давал промах», – отмечал историк Н. И. Костомаров[69].
Снова и снова бросали царские воеводы своих людей на штурм, но каждый раз откатывались с потерями. Положение усугублялось еще и тем, что они не могли воспользоваться своим численным превосходством. «Более восьмидесяти тысяч ратников, имея множество стенобитных орудий, не могли одолеть деревянного городка, не имевшего в защиту свою и тысячи воинов!», – восклицал историк Василий Сухоруков[70]. Потерпев неудачу в лобовых штурмах, воеводы решили стереть городок с лица земли своими семьюдесятью пушками, которые, как отмечено в одном из документальных источников того времени, «были так огромны, что два человека едва могли охватить пушку»[71]. Придвинув эти махины к городку, московиты открыли интенсивный огонь. В Кромах начались пожары, которые осажденные пытались безуспешно тушить: в городе сгорело все, что могло гореть, острог был разрушен почти до земли. Но казаки Корелы и не думали сдаваться. Они углубили рвы и вырыли окопы с лабиринтами подземных ходов с выходами на поверхность в тылу годуновских войск, нанося им неожиданные удары.
Хитроумный и энергичный Корела, которого современники «считали чернокнижником, то есть характерником, по казацкому образу выражения»[72], сумел быстро приспособиться к тактике воевод, выработав в противовес им свою, весьма эффективную, тактику действий. Он во время обстрела своих позиций пушками противника прятал казаков в подземных ходах, вырытых под внутренним обводом вала, а с окончанием вражеской канонады и началом атаки быстро перемещал всех в окопы, встречая огнем атакующие линии царских войск. «Так погибало каждый день человек пятьдесят и шестьдесят московских людей», – отмечал шведский дипломат и писатель Исаак Масса в своей книге «Краткое известие о начале и происхождении современных войн и смут в Московии»[73].
«Корела умышленно протягивал такого рода войну, – отмечал глубокий знаток и исследователь Смуты Николай Костомаров, – он расчитывал, что пока годуновское войско будет стоять попусту под Кромами, город за городом, земля за землею станцт сдаваться Димитрию и его сила будет возрастать без боя»[74]. Все современники и позднейшие исследователи событий вокруг Кром в один голос отмечали необычайную стойкость и терпение казаков атамана Корелы. «Никто не мог, как они, переносить всякую нужду; они, говорит летописец-современник, бесстрашны к смерти, непокорны и к нуждам терпеливы… на санях привезли они с собою… сухари и довольно водки, и в своих норах жили они весело – пили, гуляли; слышны были в Кромах трубы и песни», – писал историк Костомаров, ссылаясь на «Новый летописец»[75].
Однако мощь артиллерийского огня и атаки стрельцов усиливались, и Корела послал к Лжедмитрию своих людей с просьбой о помощи, ибо силы казаков были на пределе человеческих возможностей. Неделю спустя самозванец прислал сюда из Путивля пятьсот бойцов, которым удалось прорваться в Кромы, привезя с собой сто возов с хлебом, недостаток которого остро ощущался в крепости. «Для современников, – писал историк Сухоруков, – осада Кром казалась столь непонятною, что Петрей[76] в записках своих называет Корелу волшебником».
Тем временем самозванец, воспользовавшись тем, что Корела (кстати, раненый в одном из боев) сковал под Кромами огромные силы царя, повел наступление и двинулся вперед. Ему сопутствовал успех, а после неожиданной смерти 13 апреля 1605 года царя Бориса Годунова он почти не встречал сопротивления. На сторону самозванца перешли влиятельные бояре братья Голицыны и недавний победитель самозванца при Добрыничах боярин П. Ф. Басманов. Атаман Корела, воодушевленный успехами Лжедмитрия, перешел в контрнаступление и разгромил под Кромами деморализованные царские войска.
Соединившись с победоносными войсками самозванца, он, в авангарде его армии, 31 мая 1605 года появился у стен Москвы, разбив лагерь в шести милях от нее. «Если бы у стен Москвы появились полки П. Ф. Басманова и братьев Голицыных, они не произвели бы такого переполоха, какой вызвали казаки, – писал историк Р. Г. Скрынников. – Само имя Корелы было ненавистно начальным боярам и столичному дворянству, пережившим много трудных месяцев в лагере под Кромами. Власть имущие имели все основания опасаться того, что вступление казаков в город послужит толчком к общему восстанию… Правительство удвоило усилия, чтобы как следует подготовить столицу к обороне»[77].
Приход казаков Корелы под стены Москвы послужил детонатором к социальному взрыву: в столице началось восстание против Федора Годунова и верных ему бояр. Воспользовавшись этим, Корела начал атаку на охрану, защищавшую городские ворота, и вскоре вместе с полками воевод Пушкина и Плещеева прорвался к Красной площади. Потом и самозванец, сгоряча признанный москвичами за сына Ивана Грозного Димитрия, вошел в столицу, заняв вскоре вожделенный царский трон.
Новый царь, коронованный по всем правилам патриархом, щедро наградил атамана Корелу. Осыпанный золотом и чинами, донской атаман занял почетное место при самозванном государе. Ему была поручена охрана Кремля, но в царском окружении он чувствовал себя чужаком, отводя душу в московских кабаках, без счета тратя деньги на себя и многочисленных собутыльников. «Храбрый атаман Корела расхаживал по Москве и чудил, говоря, что он презирает блага мира сего, он шатался, ничего не делая», – писал историк Костомаров об этом периоде жизни казачьего атамана. Такой образ жизни не мог продолжаться долго, и в конце концов, как сообщает Исаак Масса, Корела спился и исчез с политического горизонта России к исходу 1612 года…[78]
