Михаил Александрович Каюрин
Где у гуся этот… самый?
На втором курсе нашу группу вновь отправили на уборку картошки. Студенты, вырвавшись на свободу из-под родительской опеки, чувствовали себя вольготно и готовы были ходить на головах. Все они были моложе меня, за исключением старосты, которому суждено было отпраздновать свои двадцать пять вне дома. Я же, в отличие от радостных однокурсников, был, отнюдь, не весел. За неделю до отъезда мне стало известно, что, пока я калымил на Севере, моя подружка укатила с родителями за бугор на ПМЖ, не попрощавшись. Внезапное расставание привело меня в уныние, жизнь стала казаться тоскливой и беспросветной.
Заглянув в мои мрачные очи, староста группы Лёха Быков без труда выудил из меня причину подавленного настроения.
– Брось ты переживать! – хлопнув меня по плечу, беззаботным голосом проговорил Лёха. – Я, в отличии от тебя, два года был женатиком и успел развестись. И ничего, не рву на себе рубаху из-за того, что мой сын, как только заговорит, начнёт называть папой ненавистного мне человека. Поразмыслил однажды за стаканом водки о разбитом горшке, который уже не склеить, и плюнул на всё. Сейчас вот живу и наслаждаюсь холостяцкой жизнью. А тебе, Юра, нужно трижды плюнуть через плечо, и поблагодарить ангела-хранителя за то, что уберёг от печального финиша.
Лёха достал из кармана пачку папирос, ловким движением выбил из неё одну штуку, привычно ткнул в уголок рта, прикурил. Выпустив вверх большой клубок дыма, тоном знатока сказал:
– Девок на наш век хватит. И любимых и любящих. Присмотрись-ка ты к нашим девочкам. Вон сколько их необъезженных кобылок, которые вовсе не прочь с тобой познакомиться поближе. Это только на вид они скромницы, а в укромном местечке ведут себя иначе.
– Тебе-то откуда известно? – спросил я, выслушав длинный и поучительный монолог старосты.
– Плавали, знаем, – уклончиво ответил он.
И Лёха, как оказалось позже, знал, что говорил.
Жили мы в недостроенной школе в большом холодном зале. Пол был выстелен соломенными матрасами – спали вповалку, не раздеваясь. В углу у окна почти непрерывно топилась печь-буржуйка. Погода сразу после приезда установилась холодная, пошли нудные затяжные дожди.
Картофельное поле развезло, ноги разъезжались в вязкой глине, лезвие лопаты не лезло в землю, превращаясь в плотный комок. Уборка картошки давалась с большим трудом. Одежда неминуемо намокала, её приходилось часто сушить.
Староста установил график дежурства, или как он выражался – дневальства. Дежурили парами, менялись каждые два часа, как в армии.
Чтобы избежать заболеваний, я, умудрённый жизнью больше своих однокурсников, предложил простой профилактический способ. Когда все промокли до нитки, я направился в сельский магазин и вернулся с полным ведром разливного портвейна. Поставил ведро на табурет в углу, рядом водрузил алюминиевую кружку и зычно потребовал:
