Каждый человек удивится, скажи ему, что у игрушек есть родители. И это правильно. Потому что у игрушек родители совсем не те, кого привыкли считать за них у людей.
Люди считают так, что если за ними кто-нибудь в детстве ухаживает, переживает за них, ласкает и учит всему по жизни, чему не могут научить дошкольные учреждения – то этот человек называется мамой.
Если человек защищает, любит за хорошее поведение и учит тому, чему нельзя научиться в школе – то это папа.
Мамина и папина мама – это бабушка, а папа мамы и папы – это дедушка.
У людей все с этим просто.
Сложнее у игрушек.
Разве можно за них волноваться и переживать, ведь они не переходят улицы, как дети, никогда не хотят мороженого или конфет? Не падают, не плачут, не пачкаются, не дерутся…
И чему им учиться, если они и так все, что надо им знать, уже знают?!
А ухаживать за ними можно только понарошку – кормить, укладывать спать, катать в колясочках, на карусельках и в игрушечных автомобилях…
Их можно спокойно оставлять дома рядом со спичками, розетками и открытыми окнами. Даже квартиру можно не запирать – и с ними ничего, ну просто ничегошеньки, не случится! Ни при каких условиях они не набьют себе шишки, не расквасят нос, не прищемят палец, не сдерут коленки. Их не похитят, они не выскочат из квартиры на улицу и не потеряются. Почему так – никто точно этого не знает.
Задай подобный вопрос ученому— так и тот не найдется что ответить, а если и найдется, так все равно промолчит с умной улыбочкой.
Такие вот дела.
…А может быть, это оттого, что игрушки, если и делают что-то непозволительное, когда дети надолго оставляют их без присмотра, то всегда все очень осторожно и продуманно, а при звуках человеческих шагов всегда оказываются на прежнем месте и в прежнем положении?!
Что на это ответить?
Нет ничего невероятного в этом мире. Все может быть.
Но справедливо это все только для правильных – не волшебных – игрушек.
А стоит им хоть чуть-чуть «заволшебиться», как дело сразу приобретает другой оборот.
И что странно, игрушки при этом становятся глупее, чем когда они волшебностью «не страдали».
Все дети, конечно, знают Буратино. Уж каким он был умненьким и благоразумненьким, пока лежал поленом в каморке папы Карло и никуда не совал свой длинный нос!
Так нет же! Как только полено превратилось в Буратино, его нос стал соваться куда попало: в холст с нарисованным очагом, даже в чернильницу.
Все это чуть не кончилось самым печальным образом для его владельца.
Пожалуй, все так было и у Диди.
Она запамятовала, когда стала делать первые движения, но, когда научилась падать самостоятельно – помнила преотлично.
В игрушечном магазине она падала с самой верхней полки.
Каждое утро продавщица Лиля первым делом после открытия отдела готовых игрушек подбегала к полке со словами: «ну вот, ты опять на полу, Диди. Ты когда-нибудь разобьешься, предупреждаю тебя» – и возвращала куклу на место. И каждое утро все повторялось сначала.
Может быть, томик арабских сказок с затейливыми иллюстрациями на скользкой глянцевой обложке был тому виной? Именно на него для красоты сажала Лили любимую куклу.
Уборщица Тая Никаноровна, бывшая частой свидетельницей падений, говорила назидательно:
«Посади ты ее внизу да зацепи за крючок платьишком, чтоб неповадно было. А ну как она допадается – нос раскрошит, краску со щек облупит – тебя ж платить за отделку заставят!»
Но Лиля, слушая вполуха, прижимала Диди к своему лицу и лишь говорила ласковые слова. Она говорила шепотом, чтобы никто не слышал, кроме Диди, что ни за что не снимет свою любимицу с верхней полки, и это оттого, что жутко боится: такую симпатичную куколку как Диди, обязательно присмотрит какая-нибудь малышка.
А Лиле так не хочется расставаться!
Нет-нет, конечно, она понимает, что разлука неминуема, но как хотелось бы, чтобы это произошло не так скоро!
«Я обязательно найду тебе хорошую покупательницу, прямо загляденье, вот увидишь. Обещаю тебе!»
Диди понимала заботу и чувствовала, что, в свою очередь, полюбила Лилю, и постепенно стала считать ее своей мамой
И была еще одна причина, которая волновала Диди…
…
Это случилось в январе. Однажды в магазин с клубами крещенского мороза, вошли две красивые молодые женщины. Одна сказала другой:
«У Лики скоро день рождения, шесть лет стукнет. Не могла бы ты помочь мне выбрать хорошую куклу? У тебя отличный вкус. Помнишь, Люда, еще в детстве ты мне подарила куколку Биби? Я до сих пор втайне от семьи с ней играю, делаю разные прически и вяжу платьица, а живет она у меня на работе в ящике компьютерного стола. Никто не знает об этом, даже директор, а то бы он меня сразу бы уволил. Или высмеял на весь отдел. – Женщина хихикнула. – Я шучу, но, между тем, дома я оставить ее не могу, Лика до нее доберется, а для меня Биби, как вторая дочь, только старшая».
Услышав это, продавщица Лиля незамедлительно приняла решение.
Она пересадила Диди на самое видное место и, конечно, тут же услышала восторженный вскрик:
«Вот, вот она! Это самое то! Какие глазки, какие локоны!»
И вот в этот самый момент продавщица Лилия, вдруг сказала во всеуслышание:
«Мадам, я должна вас предупредить… – По ее лицу расползлись красные пятна, но сглотнув, она быстро закончила начатую фразу: – Кукла, которую вы покупаете – китайская!!!»
В торговом зале повисла жуткая тишина. Слышно было только, как жужжит заводной карусельный грибок со скачущими лошадками под шляпкой, на котором висела этикетка «Made in Germany», такая же, впрочем, как и на Диди.
Мама Лики, округлив глаза, долгую секунду смотрела на Лилю. Эта секунда показалась Диди вечностью. И вдруг покупательница расхохоталась!
«Девушка, – сказала она Лиле, – вот вы меня напугали! Да разве так можно?! Предупреждать же надо! Где их найти – не китайских, ведь за границу я не езжу».
И пошла к кассе платить за куклу.
Видимо, эта молодая дама, действительно, никогда не была заграницей. Странно, ведь это так модно – там бывать. Наверно она, как и Лиля, боялась самолетов или так же не любила туристов. Впрочем, за что их любить? Неужели за то, что на них культурные достопримечательности влияют непредсказуемо?!
Лиля стояла ни жива ни мертва. В руках она держала почти уже проданную свою любимицу, и только Диди в целом мире знала, какие противоречивые чувства завладели сердцем, стучащим в непосредственной близости…
А теперь Диди еще и удостоверилась, что, прижимая к сердцу ее, свою любимую куклу, Лиля осознавала, что вредит собственному здоровью, ведь с китайскими куклами, Минздрав предупреждает, этого делать категорически нельзя. И все же мамочка это делала! А ведь кому как не игрушкам известно, что, повредив своему здоровью, люди могут в дальнейшем умереть!
И еще…И, кажется, это самое главное…
…Еще Лиля не хотела, чтобы Диди не по своей воле доставила кому-то неприятность! И не просто кому-то, а милой будущей хозяйке – дочери этой доброй женщины…И…и…и…
…и ЕСЛИ ЭТО НЕ ЛЮБОВЬ – ТАК ЧТО ЖЕ?!
Глава
9
Став подарком к шестилетию незнакомой девочки, Диди рассталась со своей первой и единственной мамой на свете.
Возможно, у кукол может быть по нескольку мам. Но у Диди была одна, которую она помнила и продолжала любить со всей горячностью не определимого по пульсу кукольного сердца. Она навещала мамочку каждое воскресенье, когда Ликины родители отправлялись с дочерью в гости.
В краткие моменты свиданий Диди была на небесах.
Какое это счастье, заглядывая в окна магазина, через витрину увидеть свою единственную маму, приходить в восторг от улыбки, рассеянно скользящей по окнам!
Диди старалась наведывать мамочку в темное время суток. А поскольку была зима, у нее было много возможностей увидеть Лилю, так как световой день был короток.
И ей было глубоко наплевать, что она тем самым подвергала себя большой опасности.
Стоило б случайному прохожему подобрать ее, будто кем-то потерянную безделушку, отнести в ее в стол находок, то…две родные души могли б расстаться навек!
А если б ее увидела незнакомая сердобольная девочка – она могла забрать Диди к себе домой, чтобы причесать и обогреть, а потом…может быть, еще и увезти заграницу!
Ведь кукла была симпатичной и прекрасно сознавала это. И ей довелось подслушать однажды, как некто, приятно пахнущий одеколоном, настаивал на отъезде Лилии в другую страну, как ни странно, именно из-за красоты. Мол, только там ее оценят…
Но ведь оценивать будут только ее красоту, а не доброту…
Поэтому Диди не доверяла ничему заграничному.
Но больше всего на свете она боялась встречи с дворницкой метлой или лопатой. В этом случае ее настигла б мученическая смерть: сначала – заточение в контейнере мусоровоза с рыбьими внутренностями и картофельной шелухой, а затем – беспощадный огонь в крематории мусорного завода.
Но случилось все не так, как представляла себе крошка-куколка по имени Диди.
А страшней. Гораздо страшней.
Для того чтобы попасть на главный проспект города, где находился родной отдел продаж в «Детском мире», Диди пользовалась игрушечной моделью самолета «ТУ-104», который легко заводился и приходил в движение, когда все люди в доме, где теперь она жила, засыпали крепким сном.
Но в эту ночь Диди не обнаружила самолетика на обычном месте, а другие игрушки сказали, что видели, как маленький мальчуган, гостивший в Ликиной семье с отцом, ударил самолетик моделью «Боинга».
У ТУ-104 отвалилось крыло. Сразу – ведь его делали китайские роботы.
Мальчик расплакался. Он не ожидал столь сокрушительного результата, а его папа пообещал ему, что дома склеит поврежденный самолетик.
Но час проходил за часом, а самолетик из ремонта не возвращался.
Всю следующую нескончаемую ночь Диди прождала бедняжку, терзаясь самыми тяжкими предчувствиями. Она надеялась, что рано утром, когда еще темно, весело жужжа, он влетит в форточку и, миниатюрный до невидимости, динамик объявит посадку…Тогда, взлетев над городом, над февральским утром, Диди сквозь освещенное окно увидит Лилю, стоящую за прилавком, ее улыбку, дарящую свет покупателям и всем прохожим за витринным стеклом…
Но ожидание было напрасным, самолетик не появился ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, хотя форточку в детской из-за теплой погоды не закрывали. Он исчез в небытие, как исчезают все игрушки, попавшие к нерадивым хозяевам. Вместо того, чтобы починить вышедшую из строя игрушку, они просто – о ужас! – выбрасывают ее в мусорное ведерко вместе с очистками овощей и рыбы.
Тогда Диди решилась отправиться в магазин на маленькой заводной модели марки «Опель», находящейся в коллекции у Ликиного папы в соседней комнате.
Трудно, ой, как трудно было наладить связь с Опелем! Ведь надо было дождаться мига, когда сразу в обеих комнатах квартиры никого не станет, либо все уснут.
Но игрушечное братство помогло.
Оно состояло из обычных игрушек, которые не были волшебными и потому всегда поступали только так, как положено – ни в чем не рискуя. При появлении кого бы то ни было не из игрушечного племени – взрослых, детей или животных, – они секунда в секунду возвращались на свои прежние места и застывали в прежних позах – в тех самых, в которых находились в памяти возвратившихся.
Игрушки отговаривали Диди, как могли, считая ее поведение отчаянным безрассудством. Но, осознав тщетность уговоров, старались помочь всей душой. Ведь Ликины игрушки были самыми, что ни на есть, замечательными и добрыми, как вся ее семья.
Диди связалась с Опелем еще до наступления темноты.
Ей просто крупно повезло в том, что накануне уикенда у Ликиной семьи в гостях было семейство с малышами, которые заигрались в детской и все разбросали так, что ёж ногу сломит, а перед уходом поспешно рассовали все по ящикам и коробкам, учинив тем самым еще больший бедлам, чем был до того.
Так, собачки оказались в сачке для ловли бабочек, бабочки – в кастрюльке для варки ухи, а папа-конь, так и не получивший помощи при родах – в мешке с кубиками, из которых заботливые малыши сооружали центр планирования семьи (они все появились на свет именно в этом центре, а потому запомнили это название на всю жизнь)…
Короче, при подобном раскладе и самый проницательный член семьи не догадался бы, что Диди уехала на Опеле, а не просто упала и ее засунули в игре под диван неосторожным движением чьей-то ножки.
И вот наступил долгожданный миг. Прилаженный к Опелю парашют оказался очень широким для капризного февральского ветра. Потому они с Диди оказались сразу на полпути к магазину. И все же предстояло преодолеть добрую половину пути.
По улицам и скверам города, Опель двигался крайне осторожно, подчиняясь легчайшему движению ручки Диди. Пусть не гудел мотор, но зато колеса вращались удивительно быстро. А кукла демонстрировала такое мастерство вождения, что передвижения Опеля не замечал никто.
Исключая, конечно, ворон, воробьев и котов. Они всегда все преотлично видят и слышат, но, не зная человеческих законов физики, достаточно лояльно относятся к подобным перемещениям.
Хорошо, что зимой не бывает котят на улицах: уж эти дотошные сорванцы не оставили б игрушечных путешественников в целости и сохранности, приняв их за подобия городских грызунов.
Бродячие псы, да и собаки на поводках, тоже представляли серьезную опасность. По закону своей крови, они очень чувствительны к любому нарушению традиций и потому стоило показаться путешественникам в поле их зрения, как блюстители порядка ощетинивались, рычали и даже лаяли, сбивая с толку своих хозяев.
«Да чего ты разоряешься-то? – возмущалась, бывало, благодушная хозяйка добропорядочного терьера. – Закрой-ка пасть покрепче, а то ворона влетит».
В ответ на такую несправедливость бедная собака, как любая другая на ее месте, чуть не захлебывалась собственным лаем.
Бродячие псы – сама непосредственность! – могли подбежать, обнюхать и даже попробовать на зуб.
Самым тяжким испытанием, однако, являлось городское столпотворение.
Во-первых – человеческая толпа никогда не смотрит под ноги и не видит ничего кроме луж, а потому всегда готова снести любой прочий объект на своем пути и утрамбовать каблуками, лишь бы не попасть в лужу.
Во-вторых – автомобили прекрасно видят все и вся перед собой, но, соблюдая команды водителей, так и норовят наехать и раздавить игрушки своими огромными рубчатыми калошами.
Несмотря на все трудности, Диди преодолела многочисленные препятствия и вскоре очутилась перед заветной витриной.
Увы, через подсвеченные стекла виднелось, хоть и милое, но не знакомое, лицо…Однако и всей волшебности Диди не хватило, чтобы ослушаться голоса игрушечной чести и не заговорить с незнакомкой без представления.
Диди не знала, как поступить. В растерянности она направила Опель в сквер, чтобы в спокойной обстановке обдумать ситуацию.
В центре сквера размещался Фонтан, бивший даже теперь, в середине февраля, горячими струями, о чем свидетельствовал пар от воды. Занесенные снегом искусственные звери окружали бассейн при Фонтане.
Посреди бассейна темнела громадная фигура, изображавшая такое странное существо, что даже синтетические волосы встали бы дыбом. Каменный монстр – плод нездоровой фантазии скульптора – высился над сквером, соперничая в размере с семиэтажным зданием…
Голова мешкообразна, как у гигантского осьминога, два свирепых глаза… Короче, бесформенный каменный мешок, насаженный на гигантский бочонок…Вокруг Фонтана змеились огромные щупальца до полуметра в поперечнике. И хотя Диди видывала много диковинок на полках игрушечного магазина, у нее подкосились ноги.
Однако Диди понимала, что лучшего места для раздумий ей не найти. Внимание гуляющих взрослых и детей, будто заколдованное, приковывалось к каменной страхолюдине. Это позволяло курсировать на Опеле средь бела дня, не вызывая подозрений.
Диди отрешенно думала и гадала: что же случилось с ее названной мамочкой
Пока кукла в ужасе от своих догадок о самом плохом, куролесила вокруг каменного осьминога, совершая восемнадцатый виток, одно щупальце дрогнуло, выгнулось горбом на пути, и, морща проломанный асфальт, как это делают корни ясеня, затормозило автомобильчик.
Чудовищный истукан оживал не по правилам – не в темное время суток, а средь бела дня в окружении людей! Несомненный признак волшебности! Только вот слабо верилось в его доброту…
Пока Диди соображала, куда повернуть Опель, тот рванул самопроизвольно назад, но точно такой же горб перекрыл движение и сзади. И тут бедняжку пронзила страшная догадка, что она имеет дело с волшебной, как и сама – только с очень злой и каменной – куклой.
Каменные кольца-щупальца задвигались энергичней, кроша асфальт. Подпрыгивая и ударяясь о растущие сзади и с боков глыбы, малютка-Опель сползал к бассейну фонтана.
Остановился он лишь у парапета.
От брызг маломощный игрушечный механизм все более покрывался ледяной коркой, пока не превратился в не способную к движению ледышку.
Миновали часы короткого зимнего вечера, и последний ребенок, сопровождаемый взрослыми, покинул странный сквер.
Утренней ранью явился дворник и ломиком отбил странный кусок льда, примороженный к бетонному парапету. Он хотел его было сбросить вниз – в груду мусора, но кусок, как заколдованный злым волшебником, странным образом отскочил от ломика, скользнул по отшлифованным камням в противоположную сторону. Пролетев по инерции парапет, он упал в воду…
Ледяной Опель закружился в парящих водах фонтана, оттаивая с каждым кругом.
Диди со страхом выглядывала из наполненной водою кабинки. Оттого что глаза чудовища вращались каждый сам по себе, казалось, что оно не могло ничего видеть. Но, вместо облегчения, Диди испытывала страх. Тут еще раздался скребущий звук железа по стеклу, который оказался голосом каменного чудовища:
«Мы давно наблюдаем за тобой, бессовестный пупсик. По какому праву ты нарушаешь наши устои – правила поведения искусственных созданий?»
«Вы имеете в виду, что я посещаю мамочку, подвергая себя риску быть увиденной людьми? – кружась в водовороте, с достоинством отвечала Диди. – Поверьте, я соблюдаю все меры предосторожности при перемещениях и не изменяю сознание людей и их представления об окружающем мире».
«А кошки и собаки? – ты, видно, запамятовала о них! Они могут донести своим хозяевам о вопиющем непорядке!»
«Я верю в домашних животных! – парировала Диди. – Они, как и мы, игрушки, желают добра людям».
«Не расписывайся за других, пластиковый ошметок! Неужели лишь эту чепуху ты можешь сказать в свою защиту?»
«Мое прошлое не имеет отношения к делу! Пусть я не такого высокого происхождения, как вы, и целиком искусственна, но я говорю только натуральную правду».
Диди знала, что когда-то была бесформенным куском пластика, из которого в специальной форме образовалась ее фигура, но не считала, что виновата в этом.
Каменные кольца щупалец, вздыбившись, заслонили Диди от глаз-фар, собравшихся, наконец, в кучу, чтоб ослепить пластиковую «хулиганку», но голос по-прежнему продолжал пронизывать дребезжащей мерзостью:
«Ха-ха-ха, пустая марионетка возомнила о себе невообразимое! Да я размозжу твою башку самым мелким щупальцем! Где преклонение перед великим Иквакером?»
«Великим?.. О достопочтеннейший… – выдавила из себя Диди знания об обращении с великими, почерпнутых из ночных бдений на арабских сказках в отделе продаж.
«Что-о?! – взорвалось чудовище от экзотического обращения. – Дерзкая ширпотребовская дрянь! Ты новоиспеченный целлулоид, смеешь насмехаться надо мной?»
Каменные кольца заходили по асфальту. Парапет покрылся трещинами. В воду посыпались льдины с не очищенных дворником участков. Малютку-Опель сжало гармошкой, и он, жалобно скрежетнув капотом, раскрылатил дверцы, как умирающий воробей – перышки. Кукла вывалилась из салона своего друга на грязную льдину. А так как платьице ее промокло в воде, то тут же замерзло на февральском ветру, сковав все движения.
Со всех сторон заулюлюкали.
Диди с трудом выгнула стремительно заледеневавшую шею и посмотрела по сторонам. Ее окружали десятки кошмарных изваяний. Может, это сон?..
Нет: куклы не спят никогда.
Но откуда…Откуда они взялись эти монстры, да еще в таком множестве?
Будто в ответ, рядом с фонтаном в натекшую только что и не успевшую еще замерзнуть лужу плюхнулся безобразный птеродактиль. О, Диди сразу узнала его! Это была копия персонажа компьютерной игры «Палеозойская Бойня», в которую часто играла Лика, когда родителям было некогда, и малышка сидела в комнате одна. В те вечера Лика с трудом засыпала, а потом ей снились компьютерные персонажи, будили по ночам и звали в бой.
От страшных догадок леденело сердце.
«Неужели зверюги явились сюда прямо из мультиков?» – спросила вслух Диди.
«Включи свои поролоновые мозги в электромиксер! – мерзко захихикал Иквакер. – А лучше наоборот! Слушай меня и запоминай! Да, именно так. Все ужасное, что создано человеческим воображением: слеплено, нарисовано, вышито, спрограммировано, – все в моем услужении. И, если в твоей голове имеется хоть горстка опилок, то ты, чтобы спастись, должна поступить на службу в мое войско! Иначе дни твои сочтены».
«Я не безобразна, как твои рабы, – поэтому я свободна», – смело отвечала Диди, из последних сил карабкаясь на проплывающую мимо льдину.
В раскатистом голосе каменного монстра появились бархатистые тона.
«Крошка, ты мне нравишься! Когда я встречаюсь с такой с такой первосортной наивностью, я с особенным удовольствием наблюдаю, как разлетается она в прах под ударами моего хвоста. И если ты думаешь, что эти уроды, собравшиеся вокруг тебя, – продолжил он, – были таковыми всегда, то ты не знаешь мощи зла! Многие из них ранее могли соперничать с тобой в привлекательности. Но, снабженные ваятелями красотой, достойной принцев и принцесс, не уберегли ее. Посмотри на них ныне! Теперь это безобразные убоища, способные только на зло. И они сделали себя таковыми, лишь раз допустив меня к своему сердцу. Теперь они преданы только мне. Именно мы, а не люди, устанавливаем порядки. Знаешь ли ты, ломоть мёртвой нефти, что я, Великий Иквакер – настоящий властелин города? Скоро, очень скоро я заставлю отделиться плохое от хорошего. Затем я соберу все зло в кулак и покончу с непотребным добром навсегда!»
«Но добро сильнее зла!» – заявила Диди.
Лютый владыка продолжил восхвалять себя и свои достижения, будто не слыша возражений.
«А все оттого, что бетонные твари только раз прислушались к моим словам! Лишь один раз! Полраза! И теперь они продолжают мое дело своими дрянными, гнилыми и вонючими делишками. Я! Я сделал их счастливыми, ибо только зло дает истинное довольство. Верно ли я говорю, о верноподданные?»
И в ответ завыли, застонали все эти заскорузлые и искореженные шматы когда-то симпатичных творений.
«О, да-а-а, вели-и-икий!»
Вода в Фонтане запузырила от перегрева, словно в нее вставили гигантский кипятильник. Льдина, на которой кружилась Диди, стремительно таяла.
Кукла цепенела и чувствовала, что если б сейчас была человеком, то могла бы запросто покрыться капельками пота посреди зимней стужи, а потом – заледенеть навсегда-навсегда.
Как ей хотелось в этот злополучный миг заткнуть, закупорить хоть чем-то уши и ничего не слышать!
Она собрала всю свою волю – и соскользнула с льдинки, приютившей ее, прямо в парящий кипяток, в надежде, что кипящая вода ослепит и оглушит ее.
И, правда, она больше ничего не видела и не слышала, но почувствовала, как размягчается и деформируется тело, расклеиваются швы, смывается краска, растворяя в кипятке прекрасные нарисованные черты лица.
Что было потом, Диди плохо помнит.
То ли в яви, то ли во сне окружили ее со всех сторон каменные тени…доставали ее из воды, втаптывали в снег, вновь совали в кипяток, вновь извлекали на поверхность – и опять погружали…Одновременно скандировали заклинания, заставляя повторять вслед за ними:
Квакеру-вякеру – будь верным Иквакеру!
Режь железом стекло – совершай только зло!
Колифдей-кукареку – не служи человеку!»
…Она пришла в себя в чем-то теплом и мягком.
Диди попыталась приоткрыть глаза и обнаружила, что верхние и нижние ресницы слиплись. Сквозь черную их решетку она старалась рассмотреть незнакомый мир и понять, где она находится – но не тут-то было.
…Она лежала в уютной маленькой постельке с подушечкой, пахнущей хмелем, накрытая одеяльцем с вышитыми гладью розовыми розами. Кто-то поливал цветки крупными каплями воды, которые расплывались по ткани ровными кружочками.
На спинке крохотной кроватки висели постиранные и отглаженные кукольные платьице, панталончики и ленточки для косичек.
«Где я?» – спросила пораженная Диди, не слыша собственного голоса.
«Диди, милая, наконец-то у тебя открылись глазки!» – проговорила склонившаяся малышка, протирая свое личико платочком.
Наконец, она поняла, что значат расплывающиеся кружки на одеяльце: это падали слезки Лики!
Одна за другой.
Девчурка то и дело промокала глаза, не забывая улыбаться.
«А я и не знала, что у тебя, как у обычной девочки, есть мама. – Лика улыбнулась еще очаровательней (хотя куда уж больше). – Это та красивая тетя, которая принесла тебя, совсем грязную и с закрытыми глазками, без щек и губ. Она сказала, чтобы я поместила тебя в отдельный домик, ухаживала бы за тобой днем и ночью, пока ты не выздоровеешь. Сама она не могла этого сделать, потому что у нее не было сил даже стоять. А у меня вон сколько сил!»– И Лика затопала, подбоченившись, имитируя «Польку куклы с Мишкой».
«Ты целую неделю не открывала своих милых глазок, – продолжала Лика рассказ. – Губки пришлось подрисовать тебе маминой помадкой. Ну, а щечки постепенно тоже появятся – так мама сказала. И если только будешь меня слушаться и каждое утро кушать геркулес. Или манную кашу с комочками. Я ее очень люблю. Когда покушаешь, то я… вот только немного посплю ночью… потом сразу найду розовый фломастер – и подкра-ашу тебе щечки… Обяза-а-ательно».
Произнося последние слова, Лика неудержимо зевала. Укладываясь спать, она говорила:
«Страшно подумать, что тебе привелось перенести, когда я потеряла тебя. Прости, но я не все коробки заклеила клеящи
м карандашом, и, когда вещи перевозили на нашу новую квартиру, ты, наверно, выпала из корзины с игрушками прямо на дорогу. А потом тебя принесла такая…красивая…такая замечательная…дорогая твоя мамочка Лиля».
Ах, все ясно! Вот причина того, почему Диди не узнавала окружающую обстановку! В тот самый день, когда произошло ужасное событие, Лика со своими родителями и игрушками переехала на новое место жительства! Но если Лилия принесла куклу сюда, выбиваясь из последних сил, значит, названая мамочка была больна!
«Ах, только бы скорей оправиться! – думала названая дочь. – И тогда я узнаю, что с ней!»
Глава 1
0