Мелинда Солсбери
Её тёмные крылья
Этиолирование[9]
Я сажусь на кровати, резко вздохнув, и тут же начинаю задыхаться, когда что-то влажное и травянистое попадает мне в горло.
Я склоняюсь, судорожно откашливаюсь, пытаясь освободить свои дыхательные пути, и колочу себя по спине, пока перед глазами не начинают искрить звезды. Когда мне кажется, что дело принимает опасный оборот, нечто неопознанное вылетает из горла и пикирует через всю комнату, оставляя после себя медный привкус во рту и слезы, градом текущие по лицу, стоит мне только вдохнуть благословенный воздух.
С учащенным дыханием я падаю обратно на кровать. Мои легкие горят огнем, а левая рука и плечо саднят от прикосновения с рукавом, словно обгорели на солнце.
Ох…
Я заставляю себя снова сесть, свешивая ноги с края кровати, расстегиваю куртку Мерри и морщусь, когда подкладка задевает кожу. А потом у меня перехватывает дыхание.
Выглядит так, словно кто-то вывел красной ручкой на моей руке корневую систему дерева. Линии тянутся вдоль моего плеча, подобно венам, словно морские водоросли стекают по руке. Я аккуратно надавливаю на них пальцем, и от острой боли меня бросает в пот.
Оставляю куртку на кровати и подхожу к шкафу, чтобы глянуть в зеркало на внутренней стороне двери. От увиденного у меня падает челюсть. Те же линии спускаются и по спине, исчезая под пижамой. Я приподнимаю футболку, прослеживая взглядом за узором, который обрывается прямо над бедром.
Молния.
Гермес… Я нагибаюсь и подбираю комок листьев, который он пытался заставить меня проглотить.
Во сне я прижала это нечто языком к небу, сделав вид, что проглатываю. Пришлось импровизировать, ведь быть отравленной мне совсем не хотелось.
Я не ожидала, что после пробуждения оно останется у меня во рту. Сны так не работают – оттуда нельзя прихватить что-то с собой. Сны не реальны.
Однако комок, твердый и вполне реальный, на моей ладони готов с этим поспорить.
Я прислоняюсь к комоду и сползаю на пол. Какого фавна?
Мозг кажется слишком большим для моей черепной коробки, он ударяется о стенки, будто пытается выбраться наружу – покончить с моим телом и всеми сопутствующими опасными приключениями. Внезапно мне становится жарко, словно в печке, пот струится по спине и подмышкам. Он обжигает шрамы, что оставили молнии, и те покалывают, словно по ним до сих пор течет электрический ток. Я чувствую тошноту, моя голова кружится, а дыхание по-прежнему застревает в горле. «Это паническая атака», – говорю я себе, хотя знание симптомов не слишком помогает. Что нужно делать во время панической атаки? Какому богу молиться?
Забудем об этом. Зная мою удачу, с них станется явиться ко мне лично.
Это не был сон. Не мог быть. Гермес, тот самый Гермес, бог хитрости и воровства, стоял здесь, в моей комнате. Пялился на мои лифчики. У него кожа сияла серебром и ямочки играли на щеках; он заставлял меня забыть, что я когда-либо видела его – вообще что-либо видела.
А потом пытался меня отравить.
Я смотрю на комок зелени в своих руках, а затем осторожно нюхаю его, резко отшатнувшись от горьковатого запаха с привкусом железа. Что это? Откуда?
Опускаю голову к коленям, пока все мое тело сотрясает дрожь. «Соберись», – приказываю себе. Я дома, в безопасности. Все еще живая. Проснулась: я щипаю себя за голень, чтобы убедиться, и это в самом деле помогает. А Гермес покинул дом, вероятно поверив в то, что я проглотила яд или что бы там еще ни было. Так что, чисто теоретически, я в порядке – по крайней мере пока. Я считаю пульс, пока сердце не начинает замедляться и пока туман в голове не рассеивается. Я опустошена, словно выпотрошенная рыба. Мне нужен кофе.
На своих трясущихся ногах я решаю спуститься на кухню, чтобы раздобыть себе дозу кофеина, а заодно найти пакет или контейнер для загадочного комка травы. Когда открываю дверь своей комнаты, замираю при виде Мерри с кружкой в одной руке, а другая приподнята вверх, готовая постучать. Она одета в элегантное черное платье, а ее волосы перевязаны черным платком.
«Экфора», – вспоминаю я, и перед моими глазами мелькает образ Бри на пляже. Я делаю шаг назад, пытаясь спрятать поврежденную руку за дверью.
– Какого… – Ее рот широко распахивается, пока она разглядывает мои прилипшие к ногам джинсы и волосы, похожие на сноп сена. – Кори? Ты была в саду? Ты вымокла насквозь. – Она смотрит через мое плечо на кровать. – Это моя куртка? – Мачеха принюхивается. – Ты выпрямляла волосы? Или жгла свечи? Пахнет гарью.
– Мне нужно было… Я ходила… видела… Да. – Я не могу закончить ни одно из предложений, поэтому замолкаю, надеясь, что «Да» ответит на все вопросы.
– Ты разбила стакан? Кухня усыпана осколками.
Дыхание перехватывает, но мне удается кивнуть.
– Прости, я приберу.
Мерри осматривает меня с ног до головы, и ее лицо принимает суровое выражение.
– Лучше сходи и прими душ, чтобы согреться, а одежду оставь в корзине с бельем, – наконец говорит она. – И постельное белье тоже. Одеяло положи на батарею. И мою куртку тоже.
Я киваю, но остаюсь на месте.
Мерри вскидывает брови, а затем протягивает мне чашку с кофе, за которой я тянусь правой рукой. Я замечаю, что ее так и подмывает спросить, что происходит. Знаю, что мне многое прощалось из-за ситуации с Бри, но терпение мачехи иссякает, и я не могу ее за это винить.
– Спасибо, – шепчу я. – Мне очень жаль, Мерри.
– Ничего страшного. – На прощание она дарит мне «мы-еще-вернемся-к-этому-разговору» улыбку и направляется обратно к лестнице.
Я беру кофе с собой в ванную, только чтобы вылить после первого же глотка. Меня снова начинает потряхивать, и я решаю, что кофеин сейчас не лучшая идея. Я пытаюсь усмирить панику, сосредоточиваясь по одной задаче зараз: нанести шампунь, смыть, «Гермес был в твоей спальне», нанести кондиционер, «Ты видела Бри», распределить по волосам, ополоснуть, «Ты видела Аида», снова смыть, смыть, смыть. Вода щиплет шрамы от молнии, пока тепло волнами окутывает мое тело.
Но я все еще дрожу, когда выхожу из душа.
Мерри за это время успела поменять простыни и унесла одеяло. Я чувствую себя виноватой, когда залезаю в кровать, завернутая в полотенце, и сворачиваюсь в клубок на правом боку. Мачеха оставила мой телефон на зарядке, и я тянусь за ним, но меняю свое решение. Слышу отца, только что вернувшегося с маяка, улавливая его шаги по лестнице. Они замирают, когда Мерри спрашивает, куда он идет.
– Разбудить Кори.
– Оставь ее, Крейг.
– Она будет жалеть об этом до конца жизни, если не простится должным образом.
– Крейг. – Глазговский акцент в голосе Мерри усиливается, и ступени больше не скрипят под папиным весом. Их голоса удаляются в сторону кухни. Они говорят обо мне. Я могла бы встать с постели и подслушать, прижав ухо к полу, но я не хочу ничего знать.
Час спустя, когда моя дрожь перешла в редкие спазмы, а неописуемый ужас – во вполне терпимый страх, Мерри поднимается и стучится в дверь.
– Кори, мы уходим. Не знаю, когда мы вернемся, но у меня с собой телефон на беззвучном режиме. Звони, если что-то понадобится. – Она замолкает. – Ладно, детка. Увидимся позже.
Я слышу, как она спускается по лестнице, как открывается и захлопывается входная дверь. Я остаюсь одна.
Возможно, я должна позволить случившемуся остаться сном. Возможно, если усну прямо сейчас, то проснусь как новенькая. Без листьев во рту, без стекла на полу, без богов в своей спальне. Шрамы от молний могут стать проблемой, но сейчас зима, и длинные рукава их скроют, а со временем они поблекнут, правда ведь? Все со временем проходит. Время лечит. Так мне всегда говорили. Надо просто подождать.
И все-таки… Я сажусь.
Я чувствую на себе Его взгляд, несмотря на расстояние и стены между нами. Гермес прав, я видела то, чего не должна была, а оно видело меня.
Мне нужно поговорить с сивиллой.
Экспозиция
Она, конечно, не настоящая сивилла, как знаменитые прорицательницы из Афин, Лондона и Нью-Йорка, утверждающие, что их устами глаголют боги – и кто знает, после сегодняшнего я готова им верить, – но именно так Бри называла ее, когда мы были маленькими, и прозвище прилипло к ней. Вообще-то, она ведьма.
Настоящая ведьма, накладывающая заклятия, гадающая по картам и танцующая нагой под полной луной. В детстве я была буквально одержима ею. Не потому что та была ведьмой, а потому что жила на собственном островке примерно в трех милях от Острова, сама выращивала свою еду и делала что душе заблагорассудится. Я хотела жить, как она, когда вырасту. А потом повстречала ее лично.
Первый раз к сивилле я попала вместе с Бри, и это случилось в тот же год, когда мы прокололи уши, за несколько дней до Тесмофории. Мы одолжили – читай «украли» – лодку кузины Бри и переплыли неспокойное море, потому что подруге позарез нужно было узнать свое будущее, и она была уверена, что сивилла расскажет ей об этом.
«Кор, я должна знать, что существует другая жизнь, кроме Острова. Обязана узнать».
Я отправилась с ней, потому что мне тоже нужно было узнать свою судьбу.
В какой-то момент во время летних каникул, которые он провел на материке, Али Мюррей внезапно из надоедливой мелкой козявки превратился в шестифутового широкоплечего красавца с отросшими кудрями вместо маминой стрижки. Он ворвался в класс за несколько секунд до звонка, скользнул на свое место и подмигнул мне, отчего я покраснела, осознав в тот же миг, что он горяч. Следующие два месяца я молилась Афродите, чтобы одноклассник обратил на меня внимание, чтобы я понравилась ему.
Это был первый секрет, который я утаила от Бри.
Следующий раз я побывала у сивиллы почти два года спустя. Я, стащив ночью лодку у кузена Бри, поплыла на островок в одиночестве, потому что мой парень едва ли отвечал на мои сообщения и постоянно куда-то исчезал, впрочем, как и моя лучшая подруга, которая растворялась в воздухе именно тогда, когда я больше всего в ней нуждалась.
В тот раз сивилла даже не потрудилась достать свои карты. Она оглядела меня снизу вверх, покачала головой и попросила еще раз повторить то, что я только что сказала. По-прежнему ничего не понимая, я повторила, пока она медленно кивала в такт моим словам, словно я была недалекой. И тогда я поняла, что действительно была дурочкой.
Я обозвала ее словом, начинающимся с той же буквы, что и «сивилла», и ушла. Через три дня я наконец-то получила ответ от Али, который предложил прогуляться до бухты и…
Сомневаюсь, что сивилла обрадуется, когда увидит меня вновь, но я не вижу других вариантов. Если кто-то и может рассказать мне об этих листьях, то только она. И, когда я узнаю, что это такое, возможно, станет понятнее, в какую переделку я вляпалась. Гермес требовал все забыть, но он также говорил и о том, что наказания не последует, а потом пытался меня отравить. Мне пригодится любая помощь.
Положив полотенце на радиатор, я заворачиваю листья в салфетку. Затем надеваю чистые джинсы и свитер, провожу расческой по волосам и завязываю их на затылке в узел. На кухне натягиваю свои садовые ботинки и достаю из кладовой бутылку красного вина в качестве скромного подношения, дабы извиниться за прошлый раз. Пишу записку для папы и Мерри: «Пришлось ненадолго выйти, не беспокойтесь. Все в порядке», – на случай если они вернутся раньше меня, а затем достаю из шкафа свой дождевик. Карманы шуршат, и я запускаю в них руки, вытаскивая оттуда пригоршню семян и внимательно разглядывая их. Интересно, что это? Впрочем, семена могут и подождать, поэтому я запихиваю их поглубже в дождевик, а сверху сую бутылку вина. Салфетку с загадочными листьями аккуратно убираю в другой карман.
Шторм закончился, и на улицах Дейли воцарилась тишина. На дверях магазинов и других заведениях развешаны таблички «Закрыто», украшенные траурными лентами. Если бы не это, а также не лужи и слабые блеяния овец, я бы испугалась, что вновь очутилась в том жутком сне, повторяя утро заново, словно попала в ловушку ужасного сизифова кошмара. Мне было бы спокойнее, если бы по улице прошел хоть один человек, но, похоже, все отправились на похороны.
«Тем лучше, зато никто не увидит, как ты крадешь лодку», – думаю я, пробегая по мокрым дорожкам. И действительно, в гавани ни души, а в здании темно и пусто.
Катер Коннора, с небольшой каютой, пришвартован в дальнем конце крохотного причала, напротив маяка моего отца. Летом Коннор катает немногочисленные группы туристов, прибывающих на Остров, показывая им тюленей и китовых акул, что охотятся в наших водах, и туманно намекая на то, что можно увидеть русалок и сирен, если повезет. Это, конечно же, было ложью, потому что вода здесь слишком холодная для них. А зимой, как и большинство катеров и лодок, судно сиротливо покачивается на приколе. Целиком и полностью в моем распоряжении.
Заскакиваю в лодку, проверяю уровень бензина и нащупываю под панелью управления ключи, заботливо оставленные для меня хозяином. Выпрыгнув на берег, я отшвартовываю судно, сматывая и забирая с собой влажный проволочный канат, прежде чем возвращаюсь обратно и поднимаю якорь. Убедившись, что вокруг никого нет, я берусь за руль, вставляю ключи и завожу мотор, аккуратно отплывая от пристани в открытое море.
Островок сивиллы находится на противоположной стороне от того места, где я видела Загробный мир, и это радует. Я слежу, не появятся ли другие лодки или морские обитатели, наблюдаю за чайками и бакланами, пролетающими надо мной. Длинная темная тень мелькает под водой в нескольких метрах от меня, и я перевожу катер на круиз-контроль, обшаривая карманы в поисках телефона.
Тут-то я и вспоминаю, что он так и остался лежать в моей комнате на зарядке. Ругая себя на чем свет стоит, я ожидаю, что тюлень или дельфин, возможно, вынырнут на поверхность, но их отсутствие слегка оправдывает забытый телефон. Мне действительно нужно начать носить его с собой снова: это облегчило бы мне жизнь, если бы тогда я сделала фото Загробного мира. Я снова встаю за руль и направляю лодку к островку, который едва маячит на горизонте.
Когда огибаю остров, чтобы пришвартоваться к берегу, я замечаю лодку в открытом море, направляющуюся в сторону Острова. Она весельная, что и привлекает мое внимание: вода стекает с весел, когда те разрезают поверхность водной глади, прежде чем вновь погрузиться под волны, толкая лодку вперед. Гребец должен быть невероятно сильным, чтобы плыть по океану, а еще и не очень умным, особенно в такое время года. Я замедляю ход катера, чтобы не усложнять работу смельчаку водяными валами, и выглядываю, когда мы равняемся друг с другом.
Я вздрагиваю, увидев бледного, сероватого пассажира, который сидит на носу лодки, опустив голову и сложив руки на коленях. И вздрагиваю снова, когда замечаю фигуру в капюшоне с очень мощными руками, которые снова и снова разрезают веслами воду.
Нет. Не может быть.
Это Лодочник. Тот самый Лодочник.
Словно почувствовав мой взгляд, Лодочник поднимает голову, и его красные глаза встречаются с моими. Он замирает, а затем взмахивает рукой в знак приветствия, и я машинально отвечаю ему тем же, салютуя дрожащими пальцами. Так мы и минуем друг друга с приподнятыми ладонями, а после мрачный гребец вновь берется за весла, виртуозно рассекая неспокойное море. Когда я оглядываюсь, его там больше нет.
Гермес утверждал, что молния меня не убила. А еще я говорила с Мерри, пила кофе и принимала душ.
Но живые не могут видеть Лодочника.
Я вновь отпускаю руль и прикладываю два пальца к запястью, пытаясь нащупать пульс. Хоть и учащенный, скачущий галопом, но он, безусловно, есть. На всякий случай проверяю вену на горле – вот они тикают, мои внутренние смертные часики. Я подношу руки к лицу и с шумом выдыхаю, чтобы почувствовать свое дыхание. Хорошо. И все же мне это не нравится. Не нравится видеть третьего по счету бессмертного всего лишь за сутки и, судя по всему, заключить некий контракт с четвертым, если учитывать молнию – а я их несомненно учитываю. Мне не нравится, что они вторгаются в мой мир.
Я прибавляю газу, продолжая путь к островку сивиллы.
Она поможет мне. У нее есть ответы. Должны быть.
Достигнув крохотной пристани, я подвожу лодку бортом и бросаю якорь. Ноги успели отвыкнуть от ощущения земли за столь короткое время, и я шатаюсь, пока привязываю лодку к ржавой свае. Дергаю за веревку, чтобы убедиться, что узел и древний причал держатся, а затем осторожно поднимаюсь по узкой лестнице, высеченной в скале и ведущей к вершине холма, где находится домик сивиллы.
Я добираюсь дотуда уже порядком уставшая: ноги болят от нагрузки, пораженную молнией руку покалывает под рукавом. В четверти мили от своего места нахождения замечаю дом сивиллы – такой же серый, как и небо, приземистый и округлый, – а из окон льется золотистый свет. Я начинаю спускаться по тропинке, репетируя свою речь. Начну с извинений. Потом предложу бутылку вина. А после… буду импровизировать.
Больше всего мне нравилось – и до сих пор нравится – в ведьме то, что она тоже садовница. Как моя мать. Как я. Интересно, встречались ли они когда-нибудь, пока мать еще жила здесь? Стоит узнать.
Когда я впервые попала на этот островок, стояло лето: сад благоухал цветами и зеленью, упитанные пчелы пьяно порхали между растениями, бабочки грелись на солнце, распахнув свои крылья. Во второй раз я мало что видела, потому что было темно, а все, о чем я могла думать – это Али. А сейчас, зимой, сад голый, но по-прежнему живой. Пока иду к двери, я замечаю на грядках лук-порей толще моего предплечья, посаженный не рядами, как выращиваю я, а натыканный то тут, то там вокруг капусты и какого-то другого растения с темно-фиолетовыми листьями. Я не узнаю его и схожу с тропинки, чтобы рассмотреть поближе.
«Воровка», – произносит жесткий голос, и, повернувшись, я вижу сивиллу, стоящую в дверях небольшого сарая и наблюдающую за мной, рядом с ней виляет хвостом черный пес.
В прошлый раз, когда я была здесь – когда обругала ее, – она выглядела как древняя старуха и опиралась на трость, смутно напоминающую кость. В наш с Бри первый визит сивилла казалась едва ли старше нас, и только волосы ее были тронуты сединой. Я тогда подумала, как круто она выглядит, словно одна из тех девушек в социальных сетях, на которых мы засматривались во время ночных посиделок, представляя себя на их месте. Я попросила ее позвать свою бабушку, и ведьма разразилась каркающим смехом. «Я та, кого вы ищите. Я всегда она. Не важно, какое на мне лицо».
Я была ошеломлена, но не испугана. Почему-то приняла как данность, что она может менять свою внешность, отматывать годы назад при желании. Это казалось вполне в ее духе.
Ведьма тоже знала, кто я, когда пригласила меня в дом по имени. Бри это не понравилось, и мне пришлось напомнить ей, что сивилле могла рассказать Мерри, которая приезжала сюда дважды в год, чтобы понаблюдать за чибисами, поскольку водила дружбу с хозяйкой.
Сегодня сивилла выглядит как ровесница моей мачехи, а ее волосы, заплетенные в толстые косы, перекинуты через плечи. Она одета в платье, очень похожее на то, что было на мне во сне: длинное и без рукавов, только черного цвета и без пояса на талии. Оголенные руки покрыты ровным слоем загара. Ноги тоже босые, как были мои. Я вздрагиваю. Это просто совпадение.
– Я не собиралась ничего трогать, – сообщаю я. – Я лишь хотела посмотреть, что вы выращиваете.
– Я говорила не про растения. Уже дважды ты украла лодку Коннора Давмьюра. Третий раз – и она твоя.
– Не думаю, что закон мне позволит.
– А что ты можешь знать о законах? – отзывается она. – Вероятно, недостаточно, раз снова прибываешь сюда на украденной лодке. Чего ты хочешь? Пришла снова осыпать оскорблениями бедную одинокую женщину?
Я краснею.
– Простите меня за те слова. Мне не следовало так разговаривать с вами.
– Ты была зла, – говорит она, глядя мимо меня куда-то в сторону. – И до сих пор злишься. Ты – одна сплошная злость, она изливается из тебя, словно вино из треснувшего бокала.
Ее слова, так похожие на слова отца, смущают меня. Но также напоминают о моем даре, что я принесла с собой. Я достаю его из кармана и протягиваю сивилле.
– Кстати о вине, это для вас. В качестве извинения. Вы были правы. Мне стоило прислушаться.
– Я всегда права. Оно тоже украдено? – Она кивает на бутылку.
– Оно из моего дома, – уклончиво отвечаю.
– Стало быть, ответ «да». – Она подходит и принимает бутылку, поворачивая ее, чтобы рассмотреть этикетку. – Недурно. Тебе, должно быть, действительно жаль. Или же ты не знала его ценности, когда брала. – Ведьма смотрит на меня, нахмурившись. – Итак, что ты задумала? – бормочет она, поднося руку к моему рту.
Я отстраняюсь, и она бросает на меня проницательный, испытующий взгляд.
– Тебе лучше зайти внутрь.
С этими словами она проскальзывает мимо меня в дом, собака бежит за ней по пятам, а я следую прямиком на кухню.
Собака сразу занимает место подле видавшей виды старинной газовой печи, которая обогревает комнату. На плите в старой чугунной кастрюле булькает нечто, пахнущее сладостью и дурманом. Пол выложен черно-белой плиткой, напоминающей гигантскую шахматную доску, по которой я, словно пешка, следую за королевой. Мои глаза скользят по столешнице с въевшейся в дерево грязью, которая заставлена различными бутылками и банками, заполненными порошками, травами, листьями и жидкостями. Единственное окно заросло мхом, а в банках из-под варенья нашли себе теплый приют какие-то растения. Ведьмовские дома в сказках всегда представляются какими-то жуткими и страшными, но в этом доме я была бы счастлива. Не хватает разве что нескольких кошек. И симпатичного лесника по соседству. Я думаю о юноше с Тесмофории, и бабочки порхают у меня в животе.
Сивилла ставит бутылку вина на испещренный зазубринами дубовый стол, занимающий полкомнаты, и направляется к раковине, чтобы вымыть руки. Я наблюдаю, как вода смывает землю и грязь, и гляжу на собственные руки, на въевшуюся черноту под ногтями. «Садоводство – это скучно», – сказал Али. Дурак.
Она оборачивается ко мне, вытирая руки о подол платья, и слегка улыбается.
– Скажи мне, Кори Аллауэй, что привело тебя ко мне вновь. И не трать мое время, если это снова из-за мальчишки Мюррей. Я уже дважды говорила, что он не для тебя.
Мои щеки пылают.
– Это не из-за него.
– Да неужели. – Ведьма лукаво улыбается, словно мы две заговорщицы. – Тогда рассказывай.
Я глубоко вздыхаю и достаю из кармана бумажный сверток. Осторожно разворачиваю его под пристальным взглядом сивиллы и протягиваю ей салфетку, в центре которой выделяется комок травы. Ведьма принимает ее, внимательно разглядывает, принюхивается и снова поднимает на меня взгляд. Ее улыбка исчезла, сменившись пронизывающим взглядом. Мы больше не заговорщицы.
– Где ты это достала? – Ее голос дрожит.
– Что «это»? – спрашиваю я.
– Ответь мне, где ты это достала.
Я колеблюсь.
– Мне приснился сон, – начинаю я. – Только не думаю, что это был сон. Не совсем. – Вслух это звучит куда абсурднее, чем в моей голове, но сивилла кивает, и я продолжаю: – Я возвращалась из… одного места, – поправляю себя. – И в меня попала молния.
Ее глаза расширяются.
– Покажи мне, – требует ведьма. – Покажи мне, куда.
– Кажется, она и не должна была меня убить, – бормочу я, расстегивая дождевик и снимая левый рукав. Задираю свитер и поворачиваюсь, показывая ей свою спину.
Сивилла пробегает холодными пальцами по шрамам, очерчивая некоторые из них.
– Ты в порядке, – говорит она. – Несколько дней поболит, возможно, немного сдавит грудь, но тебе повезло. Я могу дать что-нибудь, чтобы немного облегчить процесс. А с чего ты взяла, что она не должна была тебя убить?
Я опускаю свитер и снова надеваю дождевик, прежде чем ответить:
– Мне поведал об этом тот, кто дал эти листья. – Я слишком напугана, чтобы произносить его имя на случай, если он каким-то образом сможет услышать. Проблем мне и без этого хватает. – Думаю, он отнес меня домой после удара молнии и, пока я была в отключке, проник в мой сон. Там он пытался заставить меня кое-что сделать, а затем затолкал эти листья мне в рот. Но я не проглотила, лишь притворилась. А когда проснулась, листья все еще были у меня во рту, – завершаю рассказ. – Поэтому я сомневаюсь, что это был сон. Но не понимаю, как он мог быть реальностью.
Прекрасное предложение, чтобы подытожить события последних суток.
Сивилла задумчиво смотрит на меня.
– Я спрошу еще раз, что ты задумала?
– Я просто хочу узнать, что это. Вы можете мне сказать? – Я киваю на комок зелени в ее руке. – Это яд?
Она раскладывает листья на ладони.
– Это непенф.
– Что за непенф? – спрашиваю я. Никогда не слышала об этом.
Ведьма кусает губы, подбирая слова, прежде чем отвечает мне:
– Разновидность водяной лилии, что растет в водах Леты. Только в Лете. Ты знаешь, что это за река? Где она протекает?
Я слегка киваю, мое сердце замирает. Стоило догадаться.
– В Загробном мире.
Значит, листья передал Аид. Должно быть, отдал Гермесу на случай, если я откажусь забыть или попытаюсь бороться. Или чтобы убедиться, что я сдержу свое слово.
– Ты не кажешься удивленной, – говорит ведьма. – Человек, который дал тебе это, как он выглядел? Темноглазый? Темноволосый? Смертельно бледный?
– Это был не он. Это был не Аид, – произношу я его имя. – Гермес дал мне их. – Мой голос едва слышен. – Но он пришел с посланием от… другого. Так что… – Я прерываюсь.
Сивилла кладет непенф на стол и подходит к комоду, открывая ящик и начиная в нем яростно копаться. Я смотрю на пучок влажных листьев. Они совсем не похожи на выходцев из Загробного мира. Они похожи на листья крапивы, которые я однажды пыталась заварить в чай. С растениями всегда стоит быть начеку: можно запросто съесть или потрогать что-то смертельно опасное, не зная этого, а к тому времени, как ты осознаешь, оно…
И тут до меня доходит.
Лета – это река забвения. Ты пьешь из нее, чтобы забыть о своей земной жизни, потому что та слишком тяжела или причиняет боль. Значит, Гермес не пытался отравить меня. Он пытался заставить меня все забыть. Я поинтересовалась, что случится, если не смогу забыть, и тогда вот – получай непенф. Растение, которое уносит прочь все заботы.
– Сколько всего я бы забыла? – задаю вопрос ведьме спокойным голосом. – Как много?
– Не могу сказать точно. – Она с грохотом захлопывает ящик и открывает следующий.
По крайней мере, этим утром мне есть о чем подумать. Думаю, Аид наверняка проследил бы за тем, чтобы мне хватило дозы забыть о Загробном мире и Бри. Забыть о Нем.
Но что, если бы ее хватило и на большее? Что, если бы я забыла последние полгода? Полтора? Что, если бы непенф вернул мне мир до Бри и Али, даже до Али и меня?
Я смогла бы забыть о том, что они сделали. Боль бы прошла.
Я тянусь за листьями, и сивилла поворачивается, двигаясь быстрее, чем возможно в ее возрасте – да вообще в любом возрасте, – и выхватывает их, вырвав из моих рук.
Я ошеломленно смотрю на нее.
– Мне нужно это.
– Что именно ты должна забыть? – спрашивает ведьма.
– Не скажу, – цежу сквозь зубы, едва сдерживая гнев. – Я обещала не говорить. Так что, пожалуйста, верните мне это.
Она качает головой.
– Не верну, пока ты не скажешь.
Я осматриваю сивиллу с головы до ног. Она одного роста со мной, только немного худее. Я могла бы забрать листья силой и проглотить их раньше, чем она успела бы меня остановить.
И тут меня охватывает ужас: как я могла о таком подумать? Она же просто маленькая старушка. Временами.
– Говори. – Ее брови приподняты, и у меня возникает странное чувство, будто она знает, о чем я думаю.
Я рычу от безысходности.
– Я видела Загробный мир, довольны? Они хотят, чтобы я забыла об этом. И я тоже хочу забыть. Так что, пожалуйста, пожалуйста, верните мне листья.
– Ты уверена? Что он хочет, чтобы ты забыла увиденное? А не то, что ты сделала?
Сивилла шагнула вперед, протягивая свободную руку к моему лицу.
– Что вы делаете?
– Посмотри, – говорит она, – на свой рот.
Я поднимаю руку, прикасаясь к своим губам.
И когда я отнимаю ее, то кончики моих пальцев сверкают золотом.
Что?
Я пытаюсь вытереть пальцы о джинсы, но золота уже нет. Провожу по губам рукавом и не верю своим глазам, пока разглядываю золотой след на темно-синей ткани, который вскоре исчезает. На полке надо мной вперемешку с чесноком и луком висят медные сковороды, и я протягиваю руку, чтобы взять одну из них и поднести к лицу.
В ее отражении моя кожа приобретает розовато-золотистый оттенок, делая меня слегка похожей на Гермеса с его кожей цвета благородного металла. Но вот мой рот…
Как будто я накрасила его, мой рот – ярко-золотой.
