Меган Уэйлин Тернер
Вор
Глава третья
Проснулся я утром в одной из верхних комнат таверны, лежа на полу. Отсюда, снизу, мне была видна паутина под соседней кроватью, прогнувшейся под могучим весом Поля. Он, должно быть, втащил меня наверх и уложил на коврик, а потом лег спать сам. Я с завистью окинул взглядом его кровать. Хорошо хоть, пол деревянный, а не каменный. Подо мной был коврик, а сверху наброшено одеяло.
Я осторожно приподнял руку и откинул волосы с лица. Обычно я отпускаю их чуть ниже плеч и собираю на затылке в короткую толстую косичку, но в тюрьме они успели сильно отрасти. К тому же за время под арестом я ухитрился потерять шнурок, стягивавший их, и с тех пор волосы сбились в колтуны и висели, закрывая лицо. Вчерашнее полоскание смыло часть грязи, но колтуны никуда не делись. Я хотел было попросить у Поля нож и срезать их совсем, но вовремя отринул эту мысль. Пол все равно не даст мне ножа, подстрижет сам, а это будет больно. Кроме того, мне нравились мои длинные волосы. Когда они были чистые и аккуратно завязаны сзади, это придавало мне, хотелось думать, аристократичный вид, что было весьма полезно. Иногда я прятал в густой косице необходимые мелочи.
Но сейчас мои космы, грязные и спутанные, были далеки от аристократизма. Я до поры до времени откинул их со лба и сел. Едва я шевельнулся, Поль открыл глаза, и я распрощался с мыслью незаметно ускользнуть. Через мгновение я обнаружил, что прикован. Щиколотку обернули чьей-то запасной рубахой и замкнули на ней железный браслет с цепочкой, обмотанной вокруг ножки кровати. Чтобы освободиться, пришлось бы приподнять кровать, на которой лежал Поль. Интересно, кому принадлежала мысль обернуть ногу рубашкой и накрыть меня одеялом. Поль не походил на человека, внимательного к личному комфорту.
Я помылся опять, на этот раз теплой водой в умывальне, в конце коридора. Там уже были волшебник и оба его ученика. Раздевшись до пояса, они с удовольствием плескались. При нашем с Полем появлении они дружно подняли головы, и у всех троих на лицах было написано, что они ждут от меня возмущенного отказа от воды и мыла.
– Я же вчера уже мылся, – напомнил я волшебнику. – Вот, смотрите, руки чистые. И весь я чистый. Зачем мыться еще раз?
Волшебник отошел от тазика с водой для бритья и схватил меня за локоть, постаравшись не задеть чистые белые повязки. Перевернул мне руку ладонью вверх, и я увидел, что в складках кожи еще осталась въевшаяся черная грязь.
– Умывайся, – велел он, и Поль, не дожидаясь протестов, обхватил меня поперек туловища и подтащил к пустому тазику, стоявшему на длинной полке вдоль стены. Держа меня одной рукой за загривок, он взял кувшин и налил в тазик дымящейся горячей воды.
– Я и сам могу умыться, – заспорил я, но тщетно.
Он взял мыло с мочалкой и стал трудиться над моим лицом. Открыв было рот, чтобы заспорить, я тотчас же получил в него щедрую порцию пены. Сколько я ни вырывался, все было впустую. Ручища Поля, лежавшая на затылке, с легкостью обхватывала мне шею с одного боку до другого. Он не проявлял жалости к моим синякам, а я в отместку норовил наступить ему на ногу. Тогда его пальцы сильнее стиснули шею, и пришлось угомониться. Он намылил мне плечи и еще раз нажал сильнее, чтобы я подставил спину. Согнувшись пополам, я увидел в пределах досягаемости его коленки. Я мог бы ухватиться за одну и опрокинуть его на пол, но не стал. Сейчас не время выказывать неожиданные способности. Кроме того, если промахнусь, я только выставлю себя в дурацком виде, а этого мне и так уже с лихвой хватает.
Поль сполоснул меня кувшином воды. Я выпрямился и попытался напустить на себя презрительный вид, но экзекуция была еще не окончена. Под мои возмущенные вопли Поль провел меня через всю умывальню к ванне с водой и окунул туда головой. Потом приподнял и, пока я откашливался, еще раз намылил мне голову, а потом снова окунул.
Когда его хватка наконец ослабла, я вывернулся и, весь в стекающей воде, отскочил к дальней стене умывальни. Оттуда, кашляя и отплевываясь, настороженно следил за ним. Он терпеливо дожидался, пока я отожму волосы. Я буркнул, что мог бы помыться и сам. Он в ответ швырнул мне полотенце и лениво ткнул пальцем в сторону двери.
У него на лице по-прежнему ничего не было написано, но уголки губ слегка дрогнули. Я выдвинул челюсть, чтобы скрыть выражение собственного лица, прошествовал по коридору и взял в комнате, где спал, свою рубаху и тунику.
– Ты мне все штаны промочил, – проворчал я, натягивая рубаху. Пояс был весь мокрый.
Поль не удостоил меня ответом.
Натягивая тунику через голову, я протопал по лестнице в обеденный зал. Там меня ждал завтрак. Все остальные были уже в сборе. Волшебник и его ученики радостно улыбались. Я, не взглянув на них, плюхнулся на край скамьи.
Прикончив миску овсянки, я слегка пригладил волосы пальцами, чтобы хоть чуть-чуть привести их в порядок. Распутав несколько колтунов, разделил лохмы на три пряди и заплел в короткую косицу. Зажав конец в одной руке, пробежался взглядом по залу в поисках вдохновения. За барной стойкой ждала девушка. Улыбнувшись ей, я покрутил пальцем вокруг кончика косы, объясняя, что мне нужно. Она улыбнулась в ответ, махнула рукой – поняла, мол. Тогда я снова обернулся к столу и поймал свирепый взгляд Пустозвона Старшего, которого, насколько я помнил, звали Амбиадес. Понятия не имею, что его так разозлило. Я устремил свой озадаченный взгляд в миску из-под овсянки.
Через несколько минут девушка принесла еще еды для всех и шнурок для моей косы. Уходя, она оглянулась на Пустозвона Старшего и презрительно фыркнула. Вот, значит, что означал его кровожадный взгляд. Друзей в этой компании у меня не было, впрочем, я здесь не за тем, чтобы заводить друзей. К тому же он слишком много ухмылялся. Я уже успел понять, что люди, которые много ухмыляются, чаще всего смеются надо мной.
Волшебник, Поль и младший Пустозвон – Софос – старательно уминали свой завтрак.
– А она, видать, милашка, – бросил я и поймал сердитые взгляды Амбиадеса и его учителя. Вряд ли волшебник получил от ворот поворот от простой служанки, поэтому я заключил, что он не хочет, чтобы я дразнил его ученика. – Очень приветливая девушка, – добавил я напоследок и углубился во вторую миску овсянки. Она была чуть-чуть клейкая, зато с маслом и медом. Рядом стояла миска йогурта – его я тоже уплел. Софос получил миску поменьше, и, когда волшебник отвернулся, я выхватил ее прямо из-под его поднятой ложки и заменил на свою, пустую. Он вздрогнул, Амбиадес презрительно хохотнул, но никто из них не стал жаловаться волшебнику. Посреди стола стояла большая чаша с апельсинами. Я потянулся было к ним, но перехватил на себе сердитый взгляд волшебника.
– Есть хочу, – оправдался я и схватил три штуки. Два сунул в карманы туники, а третий очистил и стал жевать. В этот миг появилась хозяйка.
Она пришла спросить, не упаковать ли нам обед с собой, но, увидев меня, застыла в изумлении.
Я встретил ее самой обаятельной мальчишеской улыбкой:
– Хорошо я помылся, верно?
– Да, – улыбнулась в ответ она. – Где же ты так испачкался?
– В тюрьме, – объяснил я.
– А, – протянула она без всякого удивления. Люди что ни день попадают в тюрьму, дело обычное. – Рад небось, что вышел.
– Да, госпожа, тем более что у вас так хорошо кормят.
Она рассмеялась и снова обернулась к волшебнику. Тот хранил мрачный вид.
– Господин, вам что-нибудь еще понадобится?
– Нет, спасибо, мы остановимся на обед в Эвизе.
Все ушли навьючивать лошадей, остались только волшебник и я. Мы сидели за столом, пока Поль не прислал Софоса с сообщением, что все готово к отъезду. Во дворе стояла колода, так что я смог самостоятельно взгромоздиться на лошадь. Правда, Поль ухватил ее под уздцы, а Софос придерживал мне стремя и помогал советами.
– Не надо вот так ползти на животе, – говорил он. – Никуда она из-под тебя не денется.
– А вдруг, – уныло ответил я.
Едва мы выехали со двора, из парадных дверей таверны вышла хозяйка. В руке она держала узелок, завернутый в платочек. Одной рукой она остановила мою лошадь. Я восхитился смелостью ее поступка, но сама она явно не находила в нем ничего необычного.
– Вот тебе гостинцев на дорожку. До Эвизы путь долгий. – Она протянула мне узелок. – Мой младшенький тоже в тюрьме сидит.
– Ого, – отозвался я без всякого удивления. Небось не смогли дать приличную взятку сборщику налогов. – Не беспокойтесь слишком сильно, – продолжал я, хотя волшебник усердно тянул мою лошадь прочь. – Там не так уж плохо. – Я забылся настолько, что улыбнулся совершенно искренне, но, увидев, как озарилось хозяйкино лицо, тотчас сменил улыбку на дерзкую ухмылку. – Да простят мне боги это бесстыдное вранье, – пробормотал я себе под нос.
Таверна осталась позади. Дорога петляла среди оливковых деревьев. Едва мы скрылись из виду, волшебник остановил и своего коня, и моего тоже.
Он склонился в седле и отвесил мне крепкий подзатыльник, потом отобрал узелок с обедом, который я приспособил к какой-то пряжке на седле.
– Эй! – возмущенно заорал я. – Это дали мне!
– Не хватало только, чтобы ты трепался с каждым трактирщиком отсюда и до самых гор.
– Трактирщику я не сказал ни слова, – обиженно возразил я, потирая шишку на том месте, куда пришлось его увесистое кольцо с печаткой. – Ни единого слова. Только проявил вежливость к хозяйке.
Волшебник снова занес руку, но я ловко увернулся.
– Оставь свою вежливость при себе, – рявкнул он. – И ни с кем не болтай, понял?
– Ладно, ладно. Обед хоть вернете?
Не вернул. Сказал, мы пообедаем позже. Еще целый час я дулся. Вперил взгляд в седло и не обращал внимания на проплывавшие мимо пейзажи – что я, луковых грядок не видел? Наконец мы добрались до поля, где убирали урожай. Сладковатый пряный запах разбудил мне желудок. Я выпрямился, осмотрелся и окликнул волшебника:
– Эй! Есть хочу.
Он меня словно не услышал, но я все равно решил: хватит дуться. Обед от этого не приблизится, да к тому же ссутуленная над седлом шея уже начала побаливать. Я достал из кармана апельсин и стал чистить, бросая корки на дорогу. Первое время за городом я чувствовал себя как букашка посреди скатерти. Теперь же мир стал смыкаться на более уютный манер. Дорога то медленно карабкалась в горку, то спускалась в распадок. Мы постепенно поднимались на холмы, за которыми нас терпеливо поджидали горы. Поля становились меньше, их обрамляли оливковые деревья, способные расти там, где никакого другого урожая не соберешь. Разрозненные рощицы смыкались все теснее, пока не слились в единый лес, мерцавший серебристо-серой листвой. Интересно, как крестьяне различают, где кончаются их владения и начинаются чужие.
* * *
Софос, ехавший слева от меня, спросил:
– Там и правда было не так уж плохо?
– Где?
– В тюрьме.
Я вспомнил, о чем говорил трактирщице, долго внимательно всматривался в Софоса, с удобством восседавшего верхом на своей породистой кобыле.
– Хуже некуда, – с прочувствованной искренностью ответил я. – Ничего ужаснее, чем та тюрьма, не случалось со мной за всю мою жизнь.
В его взгляде читалось: по его мнению, со мной всю жизнь только и случались происшествия одно другого ужаснее.
Он что-то хмыкнул и, слегка пришпорив лошадь, выдвинулся вперед, подальше от меня.
Поль по-прежнему держался рядом со мной. Я украдкой покосился на него через плечо и наткнулся на каменный взгляд. Съел апельсин и стал прислушиваться к разговору волшебника с Софосом и Амбиадесом. Он их о чем-то расспрашивал. Велел Софосу рассказать о характерных признаках эвкалиптовых деревьев. Софос долго рассуждал о том, о сем, вспоминал, плодоносят они или нет. Я почти ничего не уловил из его рассказа, но, видимо, он отвечал правильно, потому что волшебник сообщил, что доволен. Амбиадес с оливковыми деревьями показал себя гораздо хуже, и волшебник остался недоволен. Амбиадес на лошади слегка отстранился от волшебника, и я понял, что тычки по голове увесистой печаткой были здесь делом обычным. Волшебник потребовал правильный ответ у Софоса, и тот его дал, явно стыдясь за старшего приятеля.
– Видишь, Амбиадес? Софос слушал меня гораздо внимательнее. Не хочешь ли высказать догадку, почему видоописание такого рода имеет большое значение?
– Что-то не хочется, – отозвался Амбиадес.
– Все равно попробуй.
– Наверное, для того чтобы знать, где какие деревья сажать.
– Продолжай.
Но Амбиадес больше ничего не смог придумать.
Софос постарался прийти ему на помощь:
– Если увидишь новое дерево и оно будет точь-в-точь похоже на оливу, то сразу поймешь, можно ли есть плоды с него.
– Если оно выглядит точь-в-точь как оливковое дерево, значит, это и есть олива, – огрызнулся Амбиадес. Я привстал на одном стремени и подался вперед, насколько мог. Хотелось посмотреть, зальется ли краской Софос. Так и есть. Покраснел.
– При этом, – указал волшебник, – если ты, Амбиадес, не можешь подробно описать оливковое дерево, то, увидев его, можешь и не узнать. Так?
Я привстал на другом стремени. Теперь покраснел Амбиадес. Да еще и насупился.
– Теперь проделаем то же самое со смоковницами, – продолжил волшебник.
Амбиадес стал наугад блуждать и по этому видоописанию, и я потерял интерес. Усталость одолевала, я съел второй апельсин.
До Эвизы оставалось еще далеко, а я уже выбился из сил. Без конца ныл, говорил, что больше не могу, но никто меня словно не слышал. А еще я проголодался. Сказал волшебнику, что, если мне не дадут поесть, я умру от голода прямо в седле, и он наконец с неохотой развязал выданный мне узелок. Но потребовал, чтобы я разделил его поровну с Амбиадесом и Софосом, не внимая моим заявлениям о том, что они не успели проголодаться столь же сильно, как я.
Амбиадес благородно отдал мне часть своей порции, но сделал это так, что я невольно ощетинился.
Мы пришли в Эвизу ближе к вечеру. Волшебник ворчал, что мы движемся медленнее, чем следовало бы. Он не учел моего виртуозного умения обращаться с лошадьми.
В Эвизе постоялого двора не было, зато была женщина, которая готовила еду для путников, накрывая столы под деревьями на городской площади. Взглянув на снедь – сморщенные маслины и засохший сыр, – Амбиадес и Софос дружно вздрогнули от ужаса, но хлеб оказался мягким и вкусным. В йогурте было столько чеснока, что хватило бы распугать всех вампиров в округе. Но я в конце концов съел почти все, что дали. Когда живешь в нижнем городе Сауниса, трудно стать привередой, а в королевской тюрьме так и вообще невозможно.
– Я же говорил, что они не голодные, – напомнил я волшебнику. – А вы все равно не разрешили мне съесть все мясные пироги.
При этих словах он вырвал у меня из рук миску с пожухшими маслинами:
– Живот заболит.
Я в последний миг выхватил из миски еще несколько маслин, но с остальными расстался без сожаления. Он прав. Если бы я попытался запихнуть в живот еще хоть немного, меня бы вывернуло наизнанку. Я проковылял от стола к клочку травы, улегся и уснул. И, кажется, прошло всего лишь несколько минут, а Поль уже разбудил меня, ткнув ногой под ребра.
– Вставай.
– Сгинь.
– Я тебя сам подниму, – пригрозил он.
– А я не хочу подниматься. Хочу, чтоб ты сгинул.
Он меня все-таки разбудил. Окончательно проснувшись, я пожелал ему, чтобы к нему в постель залезла какая-нибудь ядовитая тварь и цапнула. Я вскарабкался на один из столов и выразительно посмотрел на Амбиадеса, стоявшего с лошадьми.
– Подведи мою сюда, – велел я. – Не потащу же я к ней стол.
Но Амбиадес не намеревался делать ни шагу по приказу какого-то дерзкого никчемного преступника. Он, как я понял, был из тех, кто всегда выстраивает людей на иерархической лестнице, и упорно давал мне понять, что мое место – на самой нижней ступеньке. Но ему полагалось обращаться со мной вежливо, несмотря на мое подчиненное положение, а мне полагалось быть ему за это благодарным.
Я же, в свою очередь, давал понять Амбиадесу, что на моей собственной иерархической лестнице я ни с кем не соседствую. И хоть я и склоняюсь перед превосходящими силами в лице волшебника и Поля, но перед ним склоняться не собираюсь. Ни я, ни он не сдвинулись с места.
Поль с волшебником внимательно осматривали лошадиные ноги, и мы с Амбиадесом остались выяснять отношения с глазу на глаз. Амбиадес вольно или невольно поставил перед собой трудновыполнимую задачу. Он был, конечно, крупнее меня, но не мог не сознавать, что, если он попытается силой усадить меня в седло, я затею жестокую драку, в которой он вряд ли сохранит лицо. Его спас Софос – он взял лошадь под уздцы и подвел к столу.
Амбиадес взирал на эту сцену с презрением. Видимо, он даже не сообразил, что Софос в эту минуту спас его честь и достоинство.
– Почему вы не прихватили повозку? – ворчливо спросил я у волшебника, когда мы тронулись в путь.
– Чего-чего?
– Повозку. Ну, знаете, такой большой деревянный ящик на колесах, его тянут лошади.
– А с какой стати я должен был ее брать? – насмешливо спросил волшебник.
– Чтобы я в ней спал.
– Я планировал эту поездку без мыслей о твоем комфорте, – угрюмо ответил он.
– Да уж, что верно, то верно.
* * *
Еще битый час лошади неторопливым шагом двигались вверх среди холмов. Когда солнце стало клониться к закату, волшебнику внезапно это надоело, и он спросил меня, удержусь ли я верхом, если лошадь пойдет рысью.
– Наверное, нет, – честно ответил я. От усталости у меня уже не было сил на оптимизм.
– Рано или поздно придется научиться. Мы не можем всю дорогу плестись шагом. Амбиадес! – крикнул он. – Иди сюда, покажи ему, как ехать рысью.
Амбиадес, обогнавший нас уже на несколько сотен ярдов, развернулся и потрусил обратно.
– Хорошая посадка. – Поль вдруг очутился рядом, и меня слегка удивило, что он заговорил первый, когда к нему не обращались. Волшебник передал его комплимент Амбиадесу, но тот лишь насупился. Кажется, похвалы сердили его не меньше, чем упреки.
– Теперь ты, Софос, – скомандовал волшебник, и тот повиновался. Даже я видел, что всадник из него куда хуже, чем из Амбиадеса. Я оглянулся на Поля: каково его мнение? Он лишь поморщился.
Волшебник грустно вздохнул:
– Жаль, что нельзя отослать Амбиадеса домой, чтобы стал герцогом, а Софоса оставить у меня в учениках.
– Он должен стать герцогом? – удивился я. Нечасто доводится видеть будущих герцогов у кого-то в ученичестве. Ответа я не ожидал, но тем не менее Амбиадес снизошел:
– Если родной отец его прежде не придушит.
* * *
Преподанный мне урок верховой езды распространился и на Софоса. Мы втроем отстали, а Амбиадес с волшебником ехали впереди.
– Поль считает, ты сидишь в седле, как мешок с камнями, – сказал Амбиадес на прощание Софосу. Тот покраснел, а Поль велел Амбиадесу проваливать. Чуть позже до меня донеслись обрывки лекции о видоописании растений и его важности. Я старался прислушиваться и к волшебнику, и к инструкциям по верховой езде, но в конце концов сдался и стал слушать только Поля.
Он объяснял, что конское плечо поднимается не одновременно с копытом, а тогда, когда копыто идет вниз.
– А теперь, – приказал он, – вытяните руки вот так. – Он развел ладони, словно благословляя окрестные поля. Софос так и сделал, и тогда Поль сильно ударил его по ладони кулаком. Поль велел вытянуть руки опять. Софос послушался, но, когда Поль замахнулся опять, быстро отдернул ладонь, и второй удар пришелся вскользь. Простейший урок, какой преподал мне отец много лет назад. Если ждешь, что тебя ударят, хотя бы попытайся отстраниться. Чтобы я усвоил урок, отец бил мечом, держа его плашмя.
Поль объяснил Софосу, а заодно и мне, что, если приподниматься в тот миг, когда конское плечо идет вверх, оно не ударит по заду так больно, и ехать станет намного удобнее. Мы попытались проехаться рысью, привставая ровно в тот миг, когда лошадь поднимала плечо, и скорость нашего продвижения заметно увеличилась. Очень скоро у меня иссякли силы, я уже не мог привставать в седле вовремя, и до конца дня мозги взбалтывались у меня в голове, как разбитое яйцо.
Время от времени мы пускали лошадей шагом, чтобы дать отдых и им, и мне, но все равно к ночи я был полуживой от усталости и почти ничего не разглядел в городке, где мы остановились. Там был постоялый двор. Мы вошли, я набросился на еду и, даже не успев насытиться, уснул прямо за столом.
Проснулся я опять на полу, рядом с кроватью Поля, но на сей раз Софос и Амбиадес были в этой же комнате, спали на одной кровати по другую сторону от меня. Мне представилось, как несолидно я выглядел, когда меня второй раз подряд тащили наверх на руках. Позор, да и только.
Поль проснулся, едва звякнула моя цепь. Интересно, мог ли я проспать всю ночь, ни разу не шелохнувшись. Очень может быть. Или он то и дело просыпался и проверял, на месте ли я. Увидев, что я проснулся, он скинул ноги с кровати и бесцеремонно отодвинул меня.
– Эй, поднимайтесь, – рыкнул он на двоих в кровати.
Амбиадес выпутался из простыней и сполз с постели. Зевая, пошлепал к стулу, на котором лежала вся одежда. Я, оказывается, спал не раздеваясь. Софос не шелохнулся. Я сел и заглянул через край кровати. Его веки были будто склеенные.
– Слышь? – шепнул ему Амбиадес, но было поздно. Поль протянул руку у меня над головой и растолкал его столь же энергично, как накануне будил меня после обеда. Но Софос, по крайней мере, приземлился на мягкую постель. Когда все проснулись, мы побрели сначала в уборную, потом мыться у водокачки. Солнце только всходило над холмами, небо сияло голубизной, но в низине, где стоял городок, еще царила тьма. Вода была холодная, но жаловался на это один я. Предупредил Поля: пусть только попробует опять меня умывать. Я буду кусаться.
– А ведь он может быть ядовит, – предостерег Амбиадес. Тон, которым он подтрунивал надо мной, был чуть-чуть более снисходительным, чем в издевках над Софосом.
Поль, не говоря ни слова, вручил мне мочалку, и под его присмотром я долго оттирал остатки тюремной грязи с локтей, колен и затылка. Мыло из личных запасов волшебника пахло жимолостью.
В таверне нас уже ждал завтрак – овсянка и йогурт. На сей раз никаких апельсинов.
– Что там за грохот был у вас спозаранку? – поинтересовался волшебник у Поля. Но глядел почему-то на меня.
– Вот этот с кровати свалился. – Поль ткнул ложкой в сторону Софоса. – Пушкой не разбудишь. Когда-нибудь проснется оттого, что его проткнут копьем.
Софос покраснел.
– Чуткий сон – необходимое качество для солдата, – указал ему волшебник. – Да и для всех остальных желательно.
– И кто тут собирается на военную службу? – буркнул Софос с набитым ртом.
– Уж точно не я, – подал я голос. Все с удивлением обернулись ко мне, словно забыли, что я умею говорить.
– А тебя кто спрашивал? – фыркнул Амбиадес.
– Он. – Я ткнул ложкой в Софоса. – А что это у тебя на губах? Молоко не обсохло?
Он непроизвольно вскинул руку, потом опустил.
– Да что понимают в военной службе уличные бродяги?
– Откуда мне знать? Я не уличный бродяга. Но мой отец был солдатом, и это кровавое, неблагодарное, бесполезное ремесло, пригодное только для тех, кому не хватает ума или сноровки найти работу получше. – И хотя со временем мы с отцом стали относиться друг к другу чуть-чуть уважительнее, я все равно не слишком высоко ставил избранное им занятие, но, возможно, не стоило об этом вот так прямо заявлять. Иногда сам удивляюсь собственной тактичности.
За столом наступила полнейшая тишина. Все взгляды устремились на Поля – интересно, как он ответит на это оскорбление его рассудка и манер. Он остался невозмутим, но немного позже волшебник высказал мне, что не следует вмешиваться в беседы, не имеющие ко мне никакого отношения, и потребовал держать рот на замке, если непосредственно ко мне не обращаются. Я сразу припомнил, что для этой компании я всего лишь полезный инструмент и уж никак не человеческое существо.
Я доедал завтрак в полном молчании. Волшебник встал и сказал:
– Пора готовить лошадей.
Но я сидел и глядел в пустую миску из-под овсянки, пока он не отвесил мне подзатыльник.
– Что? – встрепенулся я. – Разве вы обращались непосредственно ко мне? Я думал, мне не следует вмешиваться…
– У меня во вьючной сумке упакован хлыст, – сообщил он. – Хочешь, испробую на тебе? – Он склонился надо мной и говорил очень тихо. Не знаю, слышал ли его кто-нибудь еще, но я прекрасно понял намек. Перекинул ногу через скамейку и встал.
– Ведите.
* * *
Перед выездом к нашему багажу было добавлено еще несколько тюков. Поль с волшебником тщательно укладывали и перекладывали вьюки, чтобы лошади были нагружены равномерно. Мы с Софосом и Амбиадесом стояли и смотрели. Я задумался о Поле. Он не походил на простого пехотинца. Софос и даже Амбиадес относились к нему с большим почтением. Волшебник явно любил и уважал его, не сомневался, что тот донесет до моего сознания адресованные мне приказы. Вероятно, именно Поль пустит в дело хлыст, если я перейду все границы.
Когда мы выехали из городка, стало ясно, почему волшебник не взял повозку. За этим мелким безымянным городишкой дорога заканчивалась. Во всяком случае, дальше не было никакого намека на дорогу в том смысле, какой вкладывает в это понятие человек цивилизованный, привыкший к городским улицам. Проселок, по которому мы следовали от Эвизы, был тщательно ухожен, срединная травяная полоска и обочины коротко ощипаны козами из окрестных деревушек. Выехав из города, мы сначала пересекли наезженную дорогу покрупнее – она шла в глубь страны вдоль подножия холмов. По ту сторону дороги наш проселок не обрывался, но канавы от колес стали глубже, а трава между ними доходила лошадям до колен.
Мы миновали несколько ферм, и проселок наш сузился еще сильнее, превратившись в еле заметную тропинку, заросшую травой. По бокам высились корявые дубы, иногда они подступали так близко, что колючие листья цеплялись за ткань моих штанов.
Местами тропинка круто карабкалась вверх. Лошадям приходилось нелегко. Они вереницей поднимались на холмы под неумолчный перестук мелких камушков. Я как можно крепче сжал коленями лошадиные бока и на каждом подъеме думал: только бы не соскользнуть через заднюю луку седла. Руками я тоже цеплялся изо всех сил, но они были не сильнее ног и к середине утра дрожали от напряжения.
– Эй, мы разве не остановимся пообедать?
Волшебник неприязненно покосился на меня, но, когда мы выехали на очередную поляну, направил свою лошадь в траву, и моя покорно поплелась следом. Я уговаривал ее пойти в тень, но упрямая скотина остановилась возле лошади волшебника и отказалась сделать еще хоть шаг.
– Почему эта чертова кобыла не идет куда мне нужно? – в сердцах спросил я.
– А ты перестань так судорожно дергать за поводья, – посоветовал волшебник. – Никуда она не денется.
– Это я уже и сам понял. – Я соскользнул наземь. – Небось ваша лошадка нравится ей куда больше, чем вы мне.
Софос услышал мои слова и расхохотался.
– Это вьючная лошадь, – объяснил он. – Она приучена останавливаться рядом с вожаком.
– Правда? – Я с удивлением посмотрел на свою лошадку. – Они что, такие умные?
– Да уж поумнее тебя, – вырос возле нас Амбиадес.
– Что-то я не слыхал, чтобы лошадь могла украсть королевскую печать, – самодовольно ухмыльнулся я.
– Вот и я о том же, – подтвердил Амбиадес.
– Типун тебе на язык. – Я побрел туда, где Поль выкладывал еду из вьюка. Поймал на себе удивленный взгляд Софоса. – Чего тебе? – буркнул я.
За него ответил Амбиадес:
– Парню не верится, что у тебя в самом деле хватило ума сначала на спор украсть королевскую печать, а потом хвастаться этим в трактирах направо и налево.
Да, в этом был профессиональный риск, но какой смысл им объяснять? Я повернулся спиной к обоим.
На обед опять были хлеб, маслины и сыр. Я попросил добавки, но волшебник отказал:
– Я не уверен, что на пути к горам мы сумеем достать еще еды.
Я посмотрел на поклажу, навьюченную на лошадей.
– Маловато вы захватили.
– Сегодня вечером постараемся раздобыть еще немного. С голоду не помрешь.
– Не помру, это верно, – ответил я. – Вы ведь можете отдать мне часть порции Амбиадеса.
Волшебник метнул на меня сердитый взгляд.
– Ты получишь свою порцию и ни крошки больше. Я никого не оставлю голодным ради тебя.
– А почему бы и нет? – Я прилег на землю вздремнуть. Под летним солнцем трава пересохла, жесткие стебли кололи руки и шею. – Я же тут гораздо важнее всех остальных, – добавил я, обращаясь к голубому небу в вышине.
Никто не ответил, и через несколько минут я крепко уснул.
