Любой, кто жаждет собственными глазами увидеть конец света здесь и сейчас, может посетить Демократическую Республику Конго в Центральной Африке. Конго готово продемонстрировать пророчества стран первого мира о климатическом апокалипсисе в перспективе. Я отправился туда в декабре 2014 года изучать влияние широкого применения древесного топлива на людей и дикую природу, особенно на легендарных горных горилл.
В паре минут езды от соседней страны Руанды в конголезском городе Гома меня поразили безграничная нищета и хаос: двухлетние малыши сидели на руле мотоциклов, которые пролетали мимо нас по дорогам с гигантскими выбоинами; дома напоминали жестяные лачуги; люди набивались как заключенные в крошечные автобусы с решетками на окнах; всюду мусор и гигантские бугры застывшей лавы по обочинам как напоминание о вулканическом гневе прямо под поверхностью земли.
В 1990-х и снова в начале 2000-х годов Конго был эпицентром Великой африканской войны, самого смертоносного конфликта со времен Второй мировой, в котором приняли участие девять африканских стран и в результате которого погибло от 3 до 5 млн человек, в основном из-за болезней и голода. Еще 2 млн были вынуждены покинуть свои дома или искать убежища в соседних странах. Сотни тысяч людей – женщин и мужчин, взрослых и детей – были изнасилованы представителями различных вооруженных формирований[51]. Во время нашего пребывания в Конго ополченцы сновали по сельской местности и убивали местных жителей, в том числе детей, с помощью мачете. Некоторые обвиняли террористов «Аш-Шабааб» из Уганды, но никто не взял на себя ответственность за эти нападения. Насилие, по-видимому, не было связано с какой-либо военной или стратегической целью. Национальные вооруженные силы, полиция и миротворческие силы ООН, насчитывающие около 6 тыс. солдат, либо не могли, либо не хотели ничего предпринимать в связи с террористическими атаками.
«Не путешествуйте в эту страну», – прямо заявил Государственный департамент Соединенных Штатов о Конго на своем сайте. «Насильственные преступления, такие как вооруженное ограбление, вторжение в жилище и нападение, хотя и не так часты по сравнению с мелкими преступлениями, но и не являются редкостью. Местной полиции не хватает ресурсов, чтобы эффективно реагировать на серьезные преступления. Нападавшие могут выдавать себя за сотрудников полиции или службы безопасности»[52].
Одна из причин, по которой я чувствовал себя в безопасности, путешествуя в Восточное Конго в компании своей жены Хелен, заключалась в том, что актер Бен Аффлек несколько раз приезжал туда и даже начал благотворительную деятельность в поддержку экономического развития. Я рассудил, что если Восточное Конго достаточно безопасно для голливудской знаменитости, таким же будет и для нас с Хелен. На всякий случай я нанял гида, переводчика и «менеджера» Аффлека – Калеба Кабанду, конголезца, известного тем, что он обеспечивает безопасность своих клиентов. Перед приездом мы поговорили с ним по телефону. Я сказал Калебу, что хочу изучить взаимосвязь между нехваткой энергии и ее сохранением. Ссылаясь на административный центр провинции Северное Киву, город Гома, шестой по численности населения город в Конго, Калеб спросил: «Можете ли вы представить себе город почти с двухмиллионным населением, которое использует древесину в качестве источника энергии? Это безумие!» По разным данным, 98 % жителей Восточного Конго используют древесину и древесный уголь в качестве основных источников энергии для приготовления пищи. Так живут девять из десяти из почти 92 млн человек в Конго, и лишь один из пяти имеет доступ к электричеству[53][54]. На всю страну здесь всего 1500 мегаватт электроэнергии, то есть примерно столько же, сколько потребляет в развитых странах город с 1 млн жителей[55].
Основную дорогу, по которой мы с Калебом обычно ездили из Гомы в населенные пункты вокруг парка Вирунга, недавно заасфальтировали, но инфраструктуры там почти не было. Большинство дорог оставались грунтовыми. Когда шел дождь, и асфальтированные, и грунтовые дороги, как и окружающие дома, оказывались затоплены из-за отсутствия систем защиты. Это заставило меня задуматься о том, сколь многое в развитых странах мы принимаем за само собой разумеющееся и даже не вспоминаем о том, что вокруг нас водосточные желоба, каналы и трубы, которые улавливают и отводят воду от наших домов.
Играет ли изменение климата определенную роль в продолжающейся нестабильности Конго? Даже если это и так, есть масса других, более важных факторов. Изменение климата, как отметила большая группа исследователей в 2019 году, «повлияло на организованные вооруженные конфликты внутри стран. Однако другие факторы, такие как низкое социально-экономическое развитие и отсутствие возможностей у государства, считаются гораздо более важными»[56]. Правительство в Конго едва ли можно назвать функциональным. Когда дело доходит до безопасности и развития, люди оказываются предоставлены сами себе. В зависимости от сезона фермеры страдают от слишком большого или недостаточного количества дождей. В последнее время наводнения случаются раз в 2–3 года и регулярно разрушают дома и фермы.
Ученые из Института исследований мира в Осло отмечают: «Демографические и экологические переменные весьма умеренно влияют на риск возникновения гражданских конфликтов»[57]. МГЭИК с этим согласна: «Имеются убедительные доказательства того, что люди во всем мире массово переселяются из-за стихийных бедствий, но доказательств того, что в этом виновато изменение климата или повышение уровня моря, крайне мало»[58].
Отсутствие инфраструктуры и дефицит чистой воды приводят к болезням. В результате в Конго одни из самых высоких показателей заболеваемости холерой, малярией, желтой лихорадкой и другими заболеваниями, которые можно было предотвратить.
«Низкий уровень ВВП указывает на высокую вероятность вооруженных конфликтов. Наши исследования показывают, что нехватка ресурсов меньше влияет на риск возникновения конфликтов в государствах с низким уровнем дохода, чем в более богатых государствах», – утверждают исследователи из Осло[59]. Если бы ресурсы определяли судьбу нации, то Япония, испытывающая их нехватку, была бы бедной страной и находилась бы в состоянии войны, в то время как Конго было бы богатым и мирным. Конго – удивительно богатая страна, если говорить о его землях, полезных ископаемых, лесах, нефти и газе[60].
Неблагополучие Конго объясняется несколькими причинами. Это огромная страна, второе по площади африканское государство после Алжира, и управлять ею как единой страной трудно. Конго был колонизирован бельгийцами, которые бежали из страны в начале 1960-х годов, не создав сильных государственных институтов, таких как независимая судебная власть и вооруженные силы. Перенаселен ли Конго? С 1950-х и 1960-х годов население восточной части страны увеличилось вдвое. Но главный фактор – технологический: одна и та же территория могла бы производить гораздо больше продовольствия и обеспечивать гораздо больше людей, если бы были дороги, удобрения и тракторы.
Конго – жертва географии, колониализма и ужасных постколониальных правительств. Его экономика выросла с 7,4 млрд долларов в 2001 году до 38 млрд в 2017 году[61], но годовой доход на душу населения в размере 561 доллара является одним из самых низких в мире[62]. В результате многие приходят к выводу, что большая часть денег, которая должна поступать людям, разворовывается. В течение последних 20 лет правительство Руанды забирало полезные ископаемые у своего соседа и экспортировало их, как свои собственные. По мнению экспертов, для защиты и сокрытия своей деятельности Руанда финансирует и курирует вялотекущий конфликт в Восточном Конго[63].
В 2006 году прошли свободные выборы. Народ с оптимизмом смотрел на нового президента Жозефа Кабилу, но он оказался таким же коррумпированным, как и прошлые лидеры. После переизбрания в 2011 он оставался у власти до 2018 года, когда назначил кандидата, набравшего всего 19 % голосов по сравнению с претендентом на пост от оппозиции, набравшим 59 %. Таким образом, Кабила и его союзники, по-видимому, продолжают править за кулисами[64].
В передаче Newsnight на канале BBC Two в октябре 2019 года журналистка Эмма Барнетт спросила представителя «Восстания против вымирания» Сару Ланнон, как ее организация оправдывает ущерб, нанесенный жителям Лондона.
– Быть причиной того, что произошло, действительно очень, очень горько, – сказала Ланнон, приложив ладонь к сердцу, – и мне становится очень плохо, когда я осознаю, что разрушаю жизнь людей. Меня злит и раздражает то, что 30-летнее бездействие заставляет нас думать, что единственный способ, которым можно включить этот вопрос в повестку дня, – это предпринять такие шаги; если мы не будем действовать и протестовать таким образом, никто не обратит на это внимания[65].
Барнетт повернулась к мужчине, сидевшему рядом с Ланнон, Майлзу Аллену, ученому-климатологу и автору отчета МГЭИК:
– Как следует из названия «Восстание против вымирания», «скоро мы вымрем», – сказала Барнетт. – Роджер Халлам, один из трех основателей [Восстания против вымирания], в августе заявил: «Резня, смерть и голод шести миллиардов человек в этом столетии». Научных данных, подтверждающих это, не существует, не так ли?
Аллен ответил:
– Есть много научных данных, подтверждающих очень значительные риски, которым мы подвергнемся, если продолжим путь к…
– …но не для 6 млрд человек. Нет такой науки, которая вычислила бы это до такого уровня, не так ли? – осведомилась Барнетт.
Ланнон из «Восстания против вымирания» не дала ему ответить:
– Есть несколько ученых, которые заявили, что, если мы дойдем до 4 °С потепления (а мы к этому сейчас упорно движемся), они не знают, как земля сумеет прокормить не один миллиард человек: 6,5 млрд умрут!
Барнетт казалась раздраженной и прервала Ланнон:
– Прошу прощения, – сказала она, поворачиваясь к Майлзу. – Итак, вы собираетесь подкрепить научными данными прогноз, согласно которому в этом столетии нас ждут резня и голодная смерть 6 млрд человек? Просто хорошо бы нам это знать.
– Нет, – ответил он. – Все, что мы можем сделать как ученые, так это рассказать вам о рисках, с которыми сталкиваемся. Честно говоря, самые простые риски, которые можно предсказать, понятны. Например, как климатическая система реагирует на рост выбросов парниковых газов. Более серьезные риски связаны с тем, как люди будут реагировать на смену погоды, привычную с детства… Поэтому я полагаю, что они боятся реакции человека на изменение климата в такой же степени, в какой боятся самого изменения климата.
– Но я полагаю, дело в том, – настаивала Барнетт, – что если нет науки, которая это доказывает, понимаете ли вы, почему некоторые люди, симпатизирующие вашему делу, также чувствуют, что вы напуганы? Например, [соучредитель «Восстания против вымирания»] Роджер Халлам тоже заявил, что наши дети умрут через 10–15 лет.
– Мы теряем ту погоду, которую знаем с детства! – перебила ее Ланнон. – Все наше сельское хозяйство и качество продуктов питания основаны на погодных условиях, которые существовали последние 10 тыс. лет! Нет предсказуемой погоды – нет предсказуемых источников пищи. Мы рискуем многократно потерять урожай в мировой житнице. Это не еда!
– Роджер Халлам действительно сказал, – ответила Барнетт, – что наши дети умрут через 10 или 15 лет.
– Есть большая вероятность того, что мы потеряем не только запасы продовольствия, но и запасы энергии, – сказала Ланнон. – В Калифорнии в настоящее время миллионы людей сидят без электричества.
В конце ноября 2019 года я взял интервью у Ланнон. Мы проговорили целый час и обменялись электронными письмами, в которых она разъяснила свои взгляды. «Я не говорю, что миллиарды людей умрут, – сказала мне Ланнон. – Это не Сара Ланнон говорит, что миллиарды людей умрут. Научные данные указывают на то, что вскоре мы достигнем потепления на 4 °С, и такие люди, как Кевин Андерсон из Центра Тиндалла и Йохан Рокстрем из Потсдама, говорят, что такое повышение температуры несовместимо с жизнью цивилизации. Йохан сказал, что он не знает, как Земля после потепления на 4 °С сможет обеспечить жизнь миллиарда или даже полумиллиарда человек»[66].
Ланнон имеет в виду статью, опубликованную в The Guardian в мае 2019 года, в которой цитировалось высказывание Рокстрема: «Трудно представить, где разместятся на Земле миллиард человек, или даже полмиллиарда» при повышении температуры на 4 °С[67]. Я подчеркнул, что ни в одном из отчетов МГЭИК нет ничего похожего на слова, которые она приписывает Андерсону и Рокстрему. И почему мы должны полагаться на предположения этих двух ученых? «Дело не в выборе науки, а в том, чтобы оценить риск, с которым мы сталкиваемся. В докладе МГЭИК излагаются различные варианты развития событий из той точки, в которой мы находимся, и некоторые из них очень, очень мрачны», – сказала Ланнон[68].
Чтобы разобраться в утверждении «погибнут миллиарды», я взял интервью у Рокстрема по телефону. Он сказал, что репортер The Guardian неправильно его понял и что на самом деле он сказал: «Непонятно, как мы разместим на Земле 8 млрд человек или хотя бы половину этого», а не «миллиард человек». Рокстрем признался, что никогда не встречал своей неверной цитаты, пока я не отправил ему электронное письмо, и что он запросил исправление, которое издание внесло в конце ноября 2019 года. Но даже если так, Рокстрем предсказывал 4 млрд смертей[69].
– Я не вижу научных доказательств того, что планета, потеплевшая на 4 °С, сможет вместить 8 млрд человек, – сказал он. – По моей оценке, это научно обоснованное утверждение, поскольку у нас нет доказательств того, что нам удастся обеспечить пресной водой, пищей и приютом все сегодняшнее население мира в условиях повышения температуры. Кроме того, мое экспертное мнение состоит в том, что мы вряд ли обеспечим и половину этого, то есть 4 млрд человек[70].
– Но есть ли научные данные МГЭИК, показывающие, что производство продуктов питания действительно сократится?
– Насколько я знаю, они ничего не говорят о том, сколько человек удастся прокормить при разной степени потепления, – сказал он[71].
– Кто-нибудь проводил исследование, пытаясь выяснить, каким будет производство продуктов питания в мире, потеплевшем на 4 °С? – спросил я.
– Хороший вопрос. Должен признаться, что таких исследований я не видел, – сказал Рокстрем, который является агрономом. – Какой интересный и важный вопрос![72]
Фактически, это исследование провели ученые, и двое из них были коллегами Рокстрема из Потсдамского института. Было обнаружено, что производство продуктов питания может вырасти даже при потеплении на 4–5 °С выше доиндустриального уровня[73]. И, опять же, технические усовершенствования, например использование удобрений, орошение и механизация, играют более значительную роль, нежели изменение климата. В отчете также содержалась следующая интересная деталь: политика в области изменения климата с большей вероятностью нанесет ущерб производству продовольствия и усугубит нищету в сельских районах, чем само изменение климата. «Климатическая политика», на которую ссылаются авторы, – та, что приведет к удорожанию энергии и к большему использованию биоэнергии (сжигание биотоплива и биомассы), что, в свою очередь, усилит дефицит земель и повысит цены на продовольствие. МГЭИК приходит к тому же выводу[74].
Аналогичным образом, Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН делает вывод, что производство продуктов питания к 2050 году вырастет на 30 %, за исключением случаев, когда будет принят сценарий, который она называет «рациональными практическими мерами», и в этом случае оно увеличится на 20 %[75]. Технологические преобразования значительно перевешивают значимость изменения климата в каждом из сценариев FAO.
В 2006 году 37-летний профессор политологии из Колорадского университета в Боулдере организовал семинар для 32 ведущих мировых экспертов, чтобы обсудить, влияет ли спровоцированное человеком изменение климата на стихийные бедствия, делая их более яростными, частыми и убыточными. Профессор Роджер Пилке – младший проводил семинар совместно с коллегой Питером Хеппе, в то время руководившим отделом георисков мюнхенской компании по перестрахованию, которая предоставляет страхование самим страховым компаниям и имеет серьезный финансовый интерес в том, чтобы узнать, усугубит ли глобальное потепление стихийные бедствия.
Если и существует стереотип о профессоре экологических наук из Боулдера, штат Колорадо, то Пилке как нельзя лучше ему соответствует. Он любит походные ботинки и клетчатые рубашки, заядлый путешественник, лыжник и футболист, либерал, светский деятель и демократ. «Я написал книгу, в которой призываю ввести налог на выбросы углерода, – говорит Пилке. – Я публично поддержал предложенные президентом Обамой углеродные нормы EPA и только что опубликовал еще одну книгу, в которой решительно отстаиваю научную оценку МГЭИК в отношении бедствий и изменения климата»[76].
Группа собралась в немецком городке Хоэнкаммер неподалеку от Мюнхена. Пилке не был настроен оптимистично и не верил в достижение консенсуса, поскольку в группу входили как экологические активисты, так и скептики в отношении проблем климата. Однако… «К нашему удивлению и удовольствию, все 32 участника семинара, эксперты из академических кругов, частного сектора и правозащитных групп, достигли консенсуса по двадцати заявлениям о бедствиях и изменении климата», – отметил Пилке[77]. В Хоэнкаммере эксперты пришли к единогласному мнению, что изменение климата имеет место и люди вносят в него значительный вклад[78]. Но они также согласились с утверждением, что опасности подвергается все больше людей и имущества, и это объясняется ростом стоимости стихийных бедствий, а не тем, что они становятся все яростнее.
Обучая своих студентов, Пилке иллюстрирует этот момент фотографиями Майами-Бич в 1926 и в 2006 годах. В 1926 году в Майами-Бич было одно-единственное высотное здание, уязвимое для ураганов, а к 2006 году число таких построек выросло до нескольких десятков. Пилке показывает растущую, скорректированную с учетом инфляции стоимость ураганов в Соединенных Штатах, которая выросла с почти нуля в 1900 году до более 130 млрд долларов в 2005 году, когда на Новый Орлеан обрушился ураган «Катрина»[79]. Затем спикер показал нормализованные потери от ураганов за тот же период. Нормализация означает, что Пилке и его соавторы скорректировали данные об ущербе, учитывая массовое развитие береговых линий Америки, таких как Майами, с 1900 года. Если это сделать, то тенденция к росту издержек становится не видна[80].
Отсутствие роста нормализованных затрат соответствует историческим данным об ураганах в США, что вселяет в Пилке и его коллег уверенность в полученных ими результатах. Исследование показывает несколько больших всплесков потерь от ураганов, в том числе один рост до 200 млрд долларов с поправкой на инфляцию и развитие за 1926 год, когда на США обрушились четыре урагана, превысив ущерб в размере 145 млрд, нанесенный в 2005 году[81]. В то время, как Флорида в период с 1900 по 1959 год пережила 18 крупных ураганов, с 1960 по 2018 год на ее долю выпало всего одиннадцать[82].
Уникальны ли Соединенные Штаты? Нет. «Ученые провели аналогичный анализ нормализованных потерь от тропических циклонов в Латинской Америке, Карибском бассейне, Австралии, Китае и штате Андхра-Прадеш в Индии, – отмечает Пилке. – Ни в одном из случаев не были обнаружены тенденции к нормализованным потерям»[83]. И это не только ураганы. «Существует мало свидетельств того, что ураганы, наводнения, торнадо или засуха стали более частыми или интенсивными в США или во всем мире, – писал он позже. – Фактически нам повезло, и мы живем в хорошую эпоху, относительно экстремальности погодных условий»[84].
МГЭИК вторит: «Долгосрочные тенденции в потерях от экономических бедствий с поправкой на рост благосостояния и численности населения не были связаны с изменением климата, – отмечается в специальном докладе МГЭИК об экстремальных погодных условиях. – Но роль в изменении климата не исключается»[85]. Пилке подчеркивает, что изменение климата может способствовать возникновению некоторых экстремальных погодных явлений: «Например, некоторые недавние исследования наводят на мысль, что региональное потепление на западе США может быть связано с увеличением числа лесных пожаров»[86].
Однако изменение климата пока не привело к увеличению частоты или интенсивности разного рода экстремальных погодных явлений. МГЭИК «пришла к выводу, что существует мало свидетельств резкого увеличения частоты или интенсивности наводнений, засух, ураганов и торнадо». Так поясняет Пилке: «Было больше тепловых волн и интенсивных осадков, но эти явления не являются значительными факторами, влияющими на затратность стихийного бедствия»[87].
Насколько уязвимы различные страны к наводнениям, в основном зависит от того, есть ли у них современные системы защиты от воды, как в моем родном городе Беркли в штате Калифорния, или нет, как в Конго[88]. Когда ураган обрушивается на Флориду, он может никого не убить, но когда тот же самый шторм возникает на Гаити, тысячи людей могут мгновенно погибнуть утонув, а позже – от эпидемий болезней, например холеры. Разница в том, что Флорида находится в богатой стране с прочными зданиями и дорогами, передовыми методами прогноза погоды и управления чрезвычайными ситуациями. Напротив, Гаити – бедная страна, которой не хватает современной инфраструктуры и систем[89].
«Учтите, что с 1940 года в США 3322 человека погибли от 118 ураганов, которые обрушились на сушу, – написал Пилке. – Но когда в 2004 году на Юго-Восточную Азию в “День подарков” обрушилось цунами, погибло более 225 тыс. человек»[90].
Любой, кто считает, что изменение климата может убить миллиарды людей и привести к краху цивилизаций, удивится, обнаружив, что ни один из отчетов МГЭИК не содержит апокалиптических сценариев. Нигде эксперты организации не называют развитые страны вроде США «климатическим адом», по аналогии с Конго. Наши системы защиты от наводнений, электроснабжения и дорог будут продолжать работать даже при самых ужасных потенциальных уровнях потепления.
А как насчет заявления, сделанного спонсором МГЭИК Майклом Оппенгеймером, о том, что повышение уровня моря на 84 см станет «неуправляемой проблемой»[91]? Чтобы понять его доводы, я взял у него интервью по телефону. «В статье репортера допущена ошибка, – сказал он мне. – У него было 2 фута 9 дюймов. Фактическое число, основанное на величине повышения уровня моря в [Репрезентативной траектории концентрации МГЭИК] 8.5 для отчета [Специальный доклад об океане и криосфере в условиях изменения климата] составляет 1,1 метра, то есть 3 фута 7 дюймов»[92]
Я спросил Оппенгеймера, почему такие государства, как Бангладеш, не могут поступить так же, как сделали в Нидерландах. Он ответил: «Нидерланды потеряли много времени, не улучшая свои дамбы из-за двух мировых войн и депрессии, и начинали их модернизировать лишь после катастрофического наводнения 1953 года»[93]. Это чрезвычайное событие 1953 года унесло жизни более 2500 человек и побудило Нидерланды восстановить свои дамбы и каналы. «Большая часть человечества лишена такой роскоши, – сказал Оппенгеймер. – Таким образом, в большинстве мест они справятся с затоплением, возводя сооружения и постройки, устойчивые к затоплениям. Или отступят»[94]. Мой собеседник также отметил: «В 2012 году люди уехали из Нью-Йорка после урагана “Сэнди”. Я бы не назвал ситуацию неуправляемой. Скорее, временно неуправляемой. Это означает, что мы не сможем поддерживать социальные функции во всем мире, если повышение уровня моря приблизится к 120 см. Бангладешцы, возможно, попытаются покинуть побережье и попасть в Индию»[95].
Я напомнил, что миллионы мелких фермеров, таких как те, кто живет в низинах побережья Бангладеш, переезжают в города каждый год. Разве слово «неуправляемый» не предполагает постоянного социального распада? Он ответил: «Когда люди принимают те или иные решения потому, что вынуждены это делать, возникает то, что я называю “неуправляемой ситуацией”. Она приводит к экономическим потрясениям, потере средств к существованию, нарушению способности людей управлять своей судьбой, а также к гибели. Вы можете утверждать, что ситуации становятся управляемыми. Вы оправляетесь от бедствий. Но погибшие – уже никогда»[96].
Иными словами, проблемы, связанные с повышением уровня моря, которые Оппенгеймер называет «неуправляемыми», – это ситуации, подобные тем, что уже происходят, от которых общества восстанавливаются и к которым приспосабливаются.