«Хотя дни юности до сих пор представляются мне теплыми и солнечными, сейчас я понимаю, что до прихода богов жизнь в далле была однообразной и скучной. Потом все изменилось».
«Книга Брин»
– Что они делают сейчас? – спросила Мойя у Брин, глядевшей в открытую дверь хижины. – Где они?
– Все там же, перед крыльцом чертога. Устраивают лагерь, готовят постели на ночь. Знаешь, я вижу всего восьмерых. Один куда-то подевался.
Все расположились в домике Роан. Он был ничуть не меньше жилища Сары, но казался тесным из-за хлама, его загромождали груды рогов, веревки, ветки, камни, ящики, бивни, кости, палки, сушеные травы и пустой улей. Вернувшись из леса, Персефона не решилась и дальше злоупотреблять радушием Сары. Ее муж Дэлвин был вовсе не в восторге от перспективы превращения одного гостя в пятерых. Вдобавок один из них был дьюрийцем, другой волком, третий мистиком, четвертый бывшим рабом из Алон-Риста, а Персефона обвинялась в убийстве. В то же время Роан и Мойя приютили их с радостью. Роан даже помчалась за Падерой и позвала ее помогать с ужином. Роан впервые принимала гостей и понятия не имела, что в таких случаях делать. Ей хотелось, чтобы все было как надо.
– Наверно, девятый где-нибудь на стене, – предположил Малькольм. – Галанты – боевой отряд, поэтому всегда выставляют часовых.
– Боги готовят постели? – не поверила Мойя.
– Да, – ответила Брин, бывшая их глазами и ушами. – Один занимается костром. Двое других точат оружие.
– Разве боги спят? – удивилась Мойя.
– Они не боги, – сказал Малькольм. – Вообще-то, они не сильно от нас отличаются. Некоторые считают, что фрэи, дхерги и рхуны сродни.
– Произошли от общего предка? – спросила Персефона.
– Да.
Сидевший на полу позади Малькольма, Сури, Минны и козлиного черепа Рэйт мрачно фыркнул:
– Нет у нас ничего общего!
Малькольм ухмыльнулся.
– Ты куда более умудрен жизнью, чем я думал. Ты довольно их повстречал, так ведь?
Рэйт насупился и поднял череп козла, чтобы освободить еще немного места на полу.
– Я встречала, – сказала Персефона. – И хотя насчет общего предка ты, может, и преувеличиваешь, я понимаю, о чем ты. Схожего у нас много.
Персефона сидела в сетке, подвешенной к основной балке. Висячих кресел, как называла их Роан, было несколько. Она любила мастерить необычные вещи, и весь дом помимо забитого хламом беличьего гнезда напоминал еще и выставку диковинок.
Дом строил Ивер-резчик, который вдобавок приторговывал всякой мелочевкой. В результате в жилище постоянно хранились всевозможные безделушки. Роан была его рабыней с рождения, и выросла среди этого хлама. Зимой Ивер умер, и теперь Роан пыталась научиться жить как свободная женщина. Через несколько недель к ней переселилась Мойя. Учитывая ее легкий характер, все надеялись, что она хорошо повлияет на бывшую рабыню, и Роан понемногу стала отходить. Однако изменения в лучшую сторону на дом пока не распространялись. Как выяснилось, ни Роан, ни Мойю нельзя было назвать чистюлями. Свободное место имелось лишь на полу.
– Чем же мы сходны? – спросил Рэйт.
Персефона пожала плечами.
– Ну, мы спим. Не думаю, что боги нуждаются в отдыхе.
– Кролики тоже спят.
– Да, но кролики не носят одежду, не разговаривают и не используют орудия труда.
Мойя согласно кивнула. Она тоже сидела в висячем кресле и обеими руками держала чашку – маленький глиняный шедевр Гиффорда. Его изящная посуда высоко ценилась всеми жителями далля.
– Брин, как насчет Коннигера? Из чертога никто не выходил?
– Обе двери закрыты, – привычно отрапортовала Брин.
– Пойду-ка я схожу туда, – объявила Персефона.
– Зачем? – одновременно воскликнули Мойя с Рэйтом.
– Нужно рассказать Коннигеру, что происходит. Он вождь и должен знать. Представляю, что он подумал, обнаружив у порога девятерых фрэев.
– Семерых, – поправила Брин. – Семь фрэев, один великан и… Не знаю, что это за существо.
– Кто девятый? – спросил Рэйт у Малькольма. – Ты знаешь?
– Гоблин, – ответила Падера.
Старая жена пахаря проворно ворочала угли в очаге. Она кипятила воду в висящем над огнем кожаном мешке и показывала Роан, как запекать хлеб, обернув его в мокрые листья.
– Гоблин? – Мойя подалась вперед, опасно перевесившись в сетке и пытаясь выглянуть за дверь, которую придерживала Брин. – Как ты умудряешься видеть своими старыми, усталыми гляделками?
Персефоне тоже хотелось бы это знать. Глаза старухи буквально терялись в складках кожи и морщинах, лицо смахивало на смятую дыню. Когда Падера говорила, один глаз – всегда один – распахивался и пристально смотрел, второй крепко сжимался, будто она прицеливалась.
Старуха обратила внимание на Мойю:
– Мои старые гляделки до сих пор способны вдеть нитку в иголку быстрее, чем ты объяснишь, почему ты там висишь и трясешь своими персями перед двумя мужчинами!
Мойя насупилась и села обратно.
– Не думаю, что тебе следует подходить к чертогу, – сказал Рэйт Персефоне. – Пока не появились фрэи, ваш вождь был настроен против тебя. Да и потом он не казался таким уж счастливым.
– Коннигер вовсе не проблема, – заявила Персефона. – Хэгнер лжет!
– Может и так, – кивнула Мойя. – Только если Коннигеру хочется знать, что тут происходит, пускай выйдет и поговорит с фрэями сам.
– Дело не в Коннигере и не в том, как ему следует или не следует поступать, – ответила Персефона. – Ради блага далля вождь должен знать, что происходит!
Роан принесла еще одну чашечку Гиффорда и подала чай Персефоне.
– Спасибо, Роан.
Роан молча кивнула и отправилась сквозь завалы туда, где Падера занималась костром.
– Лучше бы фрэи приняли твое предложение и остановились в чертоге, – озорно усмехнулась Мойя над чашкой чая. – Ты только представь: Коннигеру придется вернуться обратно в семейный дом! Своих родичей он терпеть не может. Тресса перед всем даллем похвалялась, как рада выбраться из теснотищи. Расположившись в чертоге, Тресса обозвала Осень и ее мужа свиньями и сказала, что понятия не имеет, как умудрялась жить там раньше.
– Он тебе настолько противен? – спросила Персефона.
– Какую часть фразы «Коннигер заставляет меня выйти замуж за Обрубка» ты не поняла?
– Самое время выйти замуж и не прельщать всех мужчин подряд отсюда и до Синего моря, – прошамкала Падера беззубым ртом. – Из-за таких женщин, как ты, начинались войны.
Мойя насупилась.
– Хватит нести ахинею, старуха!
– Брин? – окликнула Падера.
Брин с трудом оторвала взгляд от происходящего за дверью.
– Из-за Августы Мэлен, дочери вождя Эйсола, началась Битва у Красной реки. Она отказалась выйти за Тео Уоррика. Когда отец Тео погиб в схватке, тот поклялся отомстить и призвал под свое знамя весь клан Уоррика. В результате случились Десятилетняя война, забравшая жизни тысячи мужчин, и голод, продлившийся два года.
– Вот видишь, – сказала Падера и отдала Роан цыпленка, которого принесла. – Общипай.
– Увы, тут я согласна с Мойей. – Персефона встала, и сетка закачалась. – Коннигер заставляет ее выйти замуж за человека, который пытался меня убить.
– Зачем? – спросила Падера, уставившись на нее одним глазом.
– Если бы я только знала! – воскликнула Персефона. – Друзьями мы не были, однако я и понятия не имела, что у него ко мне неприязнь. До вчерашнего дня между нами не было никаких трений.
Роан стояла рядом с Падерой и пыталась дергать перья из цыпленка, которого держала за ноги. Старуха вздохнула. Она забрала птицу и сунула в емкость с закипевшей водой. Падера энергично макала ее и вынимала, ждала пару секунд и снова погружала в кипяток. Проделав это несколько раз, она выдернула перо из хвоста и улыбнулась.
– Ну вот, – довольно сказала Падера. – Попробуй-ка теперь.
Роан дернула за перо, и оно вышло без усилий.
– Ты умница! – всплеснула руками Роан.
Падера усмехнулась, точнее, ее беззубый рот растянулся еще шире.
– Сама ты умница. Я просто стара. Вырастив шестерых детей, мужа, дюжину коров, свиней, овец и бог знает сколько цыплят, кое-чему непременно научишься. Запомни: всегда есть лучший способ.
Роан энергично закивала, не сводя с Падеры глаз, будто та поручила ей сверхважное задание.
– Всегда есть лучший способ. Всегда есть лучший способ…
– Если ты должна идти, то я с тобой, – заявил Рэйт Персефоне.
Здоровяк вытянул ноги, занявшие треть комнаты.
– Спасибо, конечно, только вряд ли это хорошая идея. Если я приведу тебя в чертог, начнется драка. – Она отпила чаю.
– Ты не можешь идти туда одна!
– Я и не собираюсь. Возьму с собой Дэлвина и еще кого-нибудь, кому доверяю, например, одного из пахарей.
– И что они смогут сделать, если вождь сочтет тебя виновной и решит казнить прямо в чертоге? Тебе понадобится кто-нибудь, умеющий драться.
– Может, у вас в Дьюрии так принято, только у нас по-другому. Хранитель потребует суда.
– Ваш Хранитель – мужчина крупный?
– Вообще-то это тщедушная старуха, но наш вождь традиции уважает и к ней прислушается. Никого не казнят без открытого разбирательства.
– Ну да, разумеется… На всякий случай подожду тебя снаружи. Понадоблюсь – кричи.
Персефоне его забота польстила. Она отпила чаю, чтобы скрыть довольную улыбку.
– Итак, Брин, – Мойя перегнулась через край сетки, – чем же все закончилось? Что стало с женщиной, устроившей войну?
Брин ненадолго задумалась.
– После того, как Тео Уоррик захватил Далль-Мэлен, он сжег далль и убил всех, кого она знала, а также большую часть скота. И тогда Августа из Мэлена покончила с собой.
– Ох! – огорченно воскликнула Мойя.
– Рэйт, Малькольм! – гаркнула Падера. – Принесите-ка нам воды. Налейте в пустые тыквы, что возле двери.
Мужчины поднялись без единого слова. Рэйт согнулся, чтобы не задеть головой свисавшие с балок сухие травы, тыквы и рыбу. Они взяли емкости для воды и вышли.
– Ты послала Рэйта за водой?! – хором спросили Персефона и Брин, едва мужчины ушли.
– Чтобы без дела не сидели, – кивнула Падера.
– Но… но… он спас нас… и это он убил бога! – объявила Брин, подползая к огню и поднимаясь на колени в знак протеста.
– Тогда и с водой управиться сможет. – Старуха пристально посмотрела на нее одним глазом, растянув беззубый рот в гримасе, означавшей у нее улыбку.
– Поверить не могу, как нам повезло, что ты наткнулась на него в лесу! – сказала Мойя Персефоне. Девушка прижала чашку к груди. На губах ее появилась озорная улыбка. – А он красавчик.
– О чем мы только что говорили? – напомнила Брин.
– А ну, цыц! – Мойя посмотрела на нее сердито, фыркнула и откинулась головой на сетку, заставив ту загудеть от напряжения. – Пусть Обрубок пойдет да и удавится! Роан, у тебя нет лишней веревки?
Роан замерла над недощипанным цыпленком.
– Конечно есть. Я всегда держу на всякий случай…
Мойя вздохнула.
– Роан, я шучу.
– Ах, извини!..
– Роан, не надо извиняться.
– Прости.
Мойя снова вздохнула.
– Не бери в голову…
Персефона любила Мойю за искреннюю, честную и откровенную прямоту. Среди ее знакомых та была самой храброй и самой отзывчивой. Впрочем, в глубине души Персефона задавалась вопросом, не правы ли Коннигер, Тресса и Падера насчет того, что Мойе пора найти мужа? Не то чтобы ее следовало силой выдать за Обрубка, однако яркая внешность девушки и решительные отказы всем подряд вносили немалый раздор между соперниками. Боги одарили ее неземной красотой. Они же в свое время послали людям огонь с небес. Оба дара способны сеять за собой хаос и разрушение, но ведь никто не станет подносить факел к каждому дереву. В отличие от огня Мойя безудержно заигрывала с мужчинами и совершенно не замечала, какую разруху она несет.
Брин возобновила дежурство у двери, пристально глядя наружу.
– Рэйт и Малькольм уже у колодца.
– А что делают фрэи? – заинтересовалась Мойя.
– Двое оглянулись, остальные сидят, как ни в чем не бывало.
– Приглядывай за ними, – велела Мойя и обернулась к Персефоне. Побарабанив пальцами по чашке, она спросила: – Так что вы делали в лесу? Ты так и не рассказала.
Персефона смутилась.
– Ты ведь не встречалась тайком с Рэйтом? – Мойя выпрямилась, удивленно подняв брови. – Ты ведь не… не занималась тем, что сказал Обрубок?
– Нет!
Мойя нахмурилась и разочарованно откинулась назад.
– Тогда что?
Персефона вздохнула.
– Я отправилась поговорить с деревом.
Мойя, Роан, Брин и Падера переглянулись.
– Что-что? – спросила Мойя.
Персефона кивнула в сторону девочки-мистика, сидевшей, скрестив ноги между стопкой плоских камней и старой корзиной с пыльными сосновыми шишками. Минна лежала, положив голову Сури на колени, а та не обращала ни малейшего внимания на происходящее, увлеченно играя с веревочкой и плетя между пальцами похожий на паутину узор.
– Некоторое время назад ко мне пришла Сури и сообщила, что видела знаки страшного бедствия, намного худшего, чем голод. Тогда я не придала ее словам особого значения.
– Но потом фрэи сожгли Дьюрию и Нэдак, – поняла Мойя.
Персефона кивнула.
– Сури предложила попросить помощи у древнего дерева. Оно самое огромное и старое в лесу и могло бы ответить на мои вопросы.
– Как поживает Магда? – спросила Падера, разжигая огонь под мехом с водой.
– Ты знаешь про дуб? – спросила Персефона.
Старуха кивнула.
– Мэлвин и я впервые… Хм. Мы поженились под его кроной. В один прекрасный весенний день. На ветвях было полно певчих птиц, они нам пели. Хороший знак.
– Наверно, тогда дуб был как хворостинка, а, Падера? – усмехнулась Мойя.
– Сложно сказать, – ответила старуха. – Солнца ведь еще не было и в помине.
Все засмеялись, кроме Роан, которая уставилась на старуху с новым интересом.
Рэйт и Малькольм вернулись, неся на шесте несколько кувшинов из тыкв.
– Перелейте вон в тот большой мех, – указала Падера.
– Значит, ты и в самом деле разговаривала с деревом? – спросила Мойя.
– Я задавала вопросы, – уточнила Персефона. – Сури передала мне, что ответило дерево.
Роан, складывавшая выщипанные перья в кучку, замерла и уставилась на Сури.
– Ты понимаешь язык деревьев?
Сури кивнула, не отрываясь от натянутой между пальцами веревочки. От усердия она даже язык высунула.
– И что оно ответило? – спросила Мойя.
– Да так, всякую околесицу, – отмахнулась Персефона.
– Никакую не околесицу! – впервые заговорила Сури. – Ты задала Магде вопросы, она дала тебе ответы. Проблема решена.
– Ее ответы не имеют никакого смысла! – воскликнула Персефона.
Сури пожала плечами.
– Не вина Магды, что ты ничего не поняла. Она ответила просто, как могла. И она была права, впрочем, как всегда.
– Права? – удивилась Персефона.
Сури кивнула.
– Что именно она ответила? – спросила Падера.
Персефона пожала плечами.
– Что-то про… – Она посмотрела на девочку-мистика. – Сури, ты запомнила?
– Встречай богов радушно. Исцеляй раненых. Следуй за волком, – повторила Сури, не поднимая глаз. – Куда уж проще!
Персефона пролила чай.
– Именно! Ради любви Мари! Встречай богов радушно!
Все посмотрели в сторону дверного проема, откуда вечернее солнце отбрасывало косые лучи на коврик Роан. Персефоне свет показался чуть более золотистым и волшебным, чем минуту назад.
– У меня мурашки по коже! – воскликнула Мойя.
Падера посмотрела на девушку.
– Одевайся теплее. Хотя погоди-ка, я забыла, с кем разговариваю. Попробуем кое-что получше. Поменьше болтай, побольше работай и сразу согреешься. Слезай с кресла, начисти миску картофеля и поставь вариться. – Потом старуха повернулась к Сури. – Ужинать останешься?
– Я ее пригласила, – сказала Персефона.
– Ну и хорошо, только придется обождать, – пояснила Падера. – Случаем не поможешь Персефоне узнать, почему Сэккет, Эдлер и Хэгнер вчера пытались ее убить?
Персефона посмотрела на Сури.
– Неужели сумеешь?
– Понадобятся кости, – ответила мистик.
– У нас есть мертвый цыпленок. – Падера указала на птицу в руках Роан. – Или тебе непременно нужно ритуальное убийство?
– Птичка умерла сегодня?
– Сама свернула ей шею пару часов назад.
– Тогда сойдет. – Мистик вытащила петлю двумя пальцами и усмехнулась.
Рэйт закончил переливать воду, поставил тыквы у двери, потом повернулся и оглядел домик, раздумывая, куда бы сесть.
– Вы точно уверены, что нам можно остаться на ночь? – спросил он. – У вас тут довольно тесно.
– Место найдем, – заверила Персефона, потом приложила руку ко лбу. – Ох, извини, Роан!
Роан, ощипавшая курицу лишь наполовину, замерла.
– За что ты извиняешься?
– Невежливо приглашать гостей туда, где хозяйка – ты. Я не должна решать за тебя.
Роан подняла голову и посмотрела на Мойю.
– Ладно тебе, Сеф! – сочувственно покачала головой Мойя. – Я все еще пытаюсь ее убедить, что спать в кровати можно. Каждую ночь она сворачивается калачиком на коврике.
– На коврике? – Персефона оглянулась на тонкую циновку из тростника, которую днем скатывали и убирали. – Почему?
Мойя посмотрела на Роан.
Роан втянула голову в плечи.
– Это кровать Ивера.
– Ивер умер, – напомнила Персефона. – Ты ведь это понимаешь? Теперь кровать твоя.
Роан ответила лишь смущенной гримасой.
– Сами видите… – обреченно вздохнула Мойя.
Роан опустила недощипанного цыпленка так, что птичья шея коснулась пола.
– Я всегда спала на полу.
– Теперь дом твой, и все, включая кровать, тоже твое… – проговорила Персефона. – По крайней мере, ты можешь спать в одном из висячих кресел. Кстати, они очень удобные.
Роан уставилась на нее, задышала чаще, в глазах появился испуг, руки крепко стиснули цыплячьи лапы.
– Остынь! – велела Падера. – Успокойся и отдай мне птицу, пока ты ее не испортила.
Падера забрала у Роан цыпленка. Старуха ощипала оставшуюся половину за пару минут. Закончив, она отрубила обе ноги и вытащила потроха через горло.
– Роан, – сказала старуха. – Ступай ко мне домой и принеси мешок, чтобы сложить перья. Со временем наберешь себе на хорошую подушку. Поищи возле ящика с вещами старины Мэлвина.
Роан энергично покивала, забыв свою панику в свете нового задания. Она направилась к двери и вдруг резко остановилась.
– Ух ты!
Все бросились смотреть и увидели, что Роан едва не столкнулась с великаном, который пришел с фрэями. Согнувшись в три погибели, он стоял перед домиком, загораживая выход, и заглядывал внутрь.
Персефона вскочила на ноги, Рэйт встал подле нее. Великан не сказал ни слова. Он не смотрел ни на кого, кроме Падеры, которая невозмутимо потрошила птицу.
Старуха покосилась на него левым глазом, скривив беззубый рот.
– Ты мне свет загораживаешь.
Великан посмотрел на свою тень и перешагнул через порог.
– Тебе-то легко. – Голос великана удивил Персефону. Она ожидала услышать зычный рев, но слова прозвучали мягко. – Руки у тебя маленькие. Нет такой большой птицы, чтобы я смог ее разделать, как ты.
Падера снова подняла взгляд, на этот раз на руки великана.
– Тебе нужен крючок. – Она посмотрела на Роан. – Руки моего Мэлвина тоже были слишком велики для таких дел. Роан может сделать крючок, с которым даже твои лапы справятся. Верно, Роан?
Роан, глядевшая на великана с не меньшим изумлением, чем остальные, прищурилась и сдвинула брови. Она сунула в рот прядь волос и задумчиво пожевала. Потом удивила всех, подойдя к высоченному великану и схватив его за правую кисть. Роан поднесла ее к свету, падавшему через проем, осмотрела и приложила к ней свою ладонь. Разница оказалась поразительная: рука Роан была как у куклы. Великан молчал. Роан пробормотала себе под нос, кивнула и метнулась в заднюю часть дома, где под грудой хлама стоял верстак Ивера.
Великан посмотрел ей вслед, потом перевел взгляд на Падеру и цыпленка.
– Фаршируешь? – спросил он, пытаясь рассмотреть.
Падера кивнула и подняла цыпленка повыше.
– Начиняю хлебом и тимьяном.
– А чеснок?
– Само собой.
– А масло? – Падера скривилась. – Ясно, глупый вопрос. У меня не всегда бывает масло. Как насчет перца?
Падера уставилась на него одним глазом, на этот раз втянув обе губы.
– Я тебе что – королева дхергов? Думаешь, Дроум одарил меня несметными сокровищами? Упреждая дальнейшие расспросы скажу, что не стану добавлять ни шафран, ни золото, ни изумруды.
Великан задрал рубаху. Под ней на длинной веревке висело несколько мешочков. Он развязал один, высыпал немного содержимого на руку и протянул старухе.
Падера приковыляла к нему, и великан высыпал ей щепотку на ладонь. Старуха изумленно подняла бровь. Великан усмехнулся.
– Как тебя зовут? – поинтересовалась Падера.
– Григор.
– Григор, не хочешь ли остаться на ужин? – спросила Падера. Оглянувшись, она добавила: – Думаю, нам понадобится больше цыплят.
Стена Далль-Рэна достигала двадцати футов в ширину, внутри была земля, по бокам бревна. На вершине росла трава, и постоянные патрули вытоптали в ней тропу, идущую вокруг всего далля. После ужина Рэйт прошелся от одного края ворот до другого, глядя на закат. С высоты был хороший обзор на окрестности. На западе простирался лес – черный контур с зазубренными краями. На востоке виднелись отлогие зеленые холмы. С севера на юг поля прорезала дорога, которая просматривалась даже в гаснущем свете дня.
Рэйт гулял, завязав ли-мору на одном плече. Вечер был приятный. Весна отпустила зиму на покой и стремилась к лету. Особо явным этот переход делали сверчки и вибрирующий гомон древесных лягушек, очень громкий со стороны леса.
Теперь дорога станет легче.
Услышав скрип лестницы, Рэйт обернулся и увидел взбирающуюся на стену Персефону. Он поспешил навстречу и протянул руку. Рэйт действовал непроизвольно, однако коснувшись ее пальцев, ощутил их близость особенно остро. Руки человека могут сказать о многом. Ее ладонь была очень теплой.
– Малькольм сказал, что ты здесь. Он подумал, я должна тебе сообщить, что иду поговорить с Коннигером, – пояснила Персефона, поднявшись наверх. – Право слово, я не жду неприятностей.
Женщина смотрела на него, сложив руки на груди, все еще в черном траурном платье. Подбородок опущен, глаза подняты на Рэйта. Это решило дело.
– Ночью здесь приятно, – проговорила она. – Сколько сотен раз я ходила по этому кругу!
– Мало откуда открывается такой удачный обзор.
– Тебе не приходилось бывать на башне Алон-Риста? – Он покачал головой. – Но саму-то башню ты видел?
Он кивнул.
– Далль-Дьюрия находится рядом с Грэндфордом. Башню не заметить трудно, вот только фрэи не устраивают обзорных экскурсий.
Она посмотрела на север, словно пытаясь разглядеть высокий выступ башни.
– В Дьюрии у тебя семья?
– Нет, – ответил он, – семьи больше нет. У меня было трое братьев и сестра. Хайм и Хегель погибли в долине Высокое Копье, сражаясь с гула-рхунами. Там и похоронены в братской могиле.
– Мне жаль…
– Не надо. Я не любил братьев. Даже Дидана, который был лучшим из них и почти мой ровесник. Даже он был сволочью. Однажды пырнул меня в руку за то, что я вздумал поиграть с его новым ножиком. Прижал меня к земле, воткнул острие в ладонь и спросил: «Значит, хочешь испробовать лезвие?»
Персефона поморщилась, будто все происходило на ее глазах.
– Сколько тебе тогда было?
– Шесть, – ответил Рэйт. – Так что да, братцы у меня были те еще гады, зато мама и сестренка замечательные! К счастью, отец с братьями редко бывали дома. Когда они уезжали, мы не ложились допоздна, пели песни и рассказывали сказки. Кайлин, моя сестра, была неимоверной выдумщицей. Почти в каждой сказке – призрак, дракон или герой, спасающий прекрасную девушку. Мы собирались у очага, зимние шторма сотрясали стены, и она все рассказывала и рассказывала. Она помогала нам забыть, как мало осталось кизяка для растопки и как холодна ночь. Кайлин умела сделать так, что с ее сказками мы попадали в другой мир, теплый и чудесный. Лучшие времена бывали, когда все отправлялись на войну, и мы оставались втроем.
Рэйт замолчал и скрипнул зубами, чувствуя в горле ком. Он сжал в кулак левую руку, которую проткнул Дидан.
– Мы тоже рассказываем сказки, но почти все они не такие уж приятные. Герои обычно пропадают в лесу: их съедают звери или духи утаскивают в свой мир навсегда. Мы рассказываем их, чтобы отвадить детей от леса, и зимние ночи становятся совсем безрадостными. Думаю, сказки твоей сестры мне понравились бы куда больше. – Персефона пригладила волосы и всмотрелась в гаснущий свет дня. – Малькольм говорит, что утром вы с ним уходите.
– Ну да, – ответил Рэйт. – По крайней мере, я. За Малькольма решать не стану.
– Почему ты уходишь?
Рэйт снова посмотрел на север.
– Не думаю, что Убийце Богов стоит оставаться здесь или в любой другой деревне. Лучше мне никого не подвергать опасности и найти какое-нибудь укромное местечко.
– Я так надеялась, что ты…
– Ну да, я помню, на что ты надеялась, только кинига из меня не выйдет.
– Ты великий воин, храбрость твоя безмерна!
– Нет уж. Я просто упрямый дьюриец, иными словами, дурак. Киниг-дурак тебе не нужен.
– Не думаю, что ты дурак. Ты смелый, добрый и порядочный.
– Ты меня не знаешь.
– Я знаю, что ты дрался за меня на водопаде и с людьми, и с волками. Ты выстоял перед Коннигером и вышел к богам, когда все остальные испугались.
– Что ты пытаешься доказать? – Он улыбнулся.
Персефона улыбнулась в ответ и сразу похорошела, даже помолодела.
– Послушай, – проговорил Рэйт. – Я вроде как дал себе обещание. В моей семье все были воинами. Отец и братья только и делали, что воевали – одна битва за другой. Больше они ничего не знали в жизни, лишь убивали и жгли. В этом они преуспели – отлично умели разрушать. Так и погибли в бою. Ни один из них ни разу не создал ничего хорошего или долговечного… Никогда не строили, не сделали мир лучше. Не хочу, чтобы и моя жизнь свелась к долгим годам бессмысленного кровопролития.
– Если ты станешь кинигом…
– Будет еще больше крови. Разве ты не понимаешь? Ты хочешь, чтобы я стал, как мой отец. Ты хочешь, чтобы я повел людей на битву, убивать и разрушать. Я хочу другого.
– Что ты имеешь в виду под другим?
– Что-нибудь получше.
– Получше? – Персефона усмехнулась. – Что может быть лучше, чем стать во главе всей своей расы?
– Жить в безопасности и завести семью. Научить тому же своих сыновей. Это будет хорошо и надолго. – Рэйт осмелился посмотреть ей прямо в глаза. Мужчинам он всегда смотрел в глаза, иное поведение считалось неуважением или даже трусостью. Однако встречаться взглядом с этой женщиной было неловко. Вероятно, потому, что ему это слишком нравилось. Он не смог сказать, что хотел, не отводя взгляда, поэтому снова обернулся к холмам.
– Я подумал… Я надеялся, что ты могла бы пойти со мной.
– С тобой?
Он продолжал смотреть поверх стены.
– Оставаться нельзя. Твой вождь занял сторону Хэгнера, и ему надо вершить суд. Если останешься, он тебя накажет. Что у вас делают с убийцами? – Ответ Рэйту был не нужен. Он хотел высказаться сам. – Неважно, что именно, но если тебя тут не будет, они ничего с тобой не сделают. К тому же ты теперь, как и я: осталась совсем одна, без семьи. У тебя даже дома своего нет. – Он повернулся и снова посмотрел ей в глаза. – Твое общество мне приятно, ты много путешествовала и знаешь, что к чему. Хорошо бы уйти вдвоем. Думаю, мы нашли бы какое-нибудь место, где смогли бы начать все с начала.
Брови Персефоны взмыли вверх, рот изумленно открылся.
– Ты предлагаешь мне бежать с тобой? – Она едва не расхохоталась.
Сердце Рэйта упало, он втянул воздух сквозь зубы.
– Насколько я понимаю, это отказ.
Глаза Персефоны больше не сияли, и Рэйт перевел взгляд на траву под ногами. Ему отчаянно захотелось очутиться где-нибудь совершенно в другом месте. Лицо горело, кожу словно обдало жаром. Он отошел на пару шагов.
– Погоди. – Она коснулась его руки. – Прости. Я польщена, правда, но… Ты не думаешь, что я для тебя старовата?
– Разумеется, нет, иначе я не стал бы тебе ничего предлагать! – Рэйту не понравился звук своего голоса. В нем слышалась горечь. Ему не хотелось заканчивать на такой ноте… Лучше убраться подальше, пока не наговорил лишнего!
Вместо этого он выпалил:
– Дело в Нифроне?
Персефона пришла в недоумение.
– Нифрон? При чем тут Нифрон?
– Ты ему нравишься, да?
– Нравлюсь? Я ведь рхун! – Персефона крайне удивилась.
– Увидев тебя в воротах, он тут же отвлекся. И из-за этого чуть не погиб. Кажется, теперь я понял, как тебе удалось…
Она закатила глаза.
– Да ну тебя!
– Есть куча историй, в которых боги теряют голову от смертных женщин.
Персефона оглянулась через плечо и хмыкнула.
– Они не боги! Да и навряд ли с этим возникнут проблемы. Если на кого и будут смотреть во все глаза, так это на Мойю. – Она с тревогой коснулась лба и вздохнула. – Я только теперь поняла, что надо велеть ей держаться подальше от фрэев.
Рэйт снова отстранился.
– Рэйт! – Персефона шагнула к нему, лицо ее исказилось от боли. – И месяца не прошло, как погиб мой муж… Мы прожили вместе двадцать лет. Я его любила. И все еще люблю. Ты меня понимаешь?
Рэйт хотел объяснить, что преданность и верность встречаются нечасто, а он хотел бы, чтоб ему повезло так же, как и Рэглану. Мысленно он извинился за то, что разбередил ее горе и посмел предположить, что у такого, как он, есть хоть малейший шанс. В конце концов, он ведь дьюриец… Он представлял, как говорит ей все это, но когда наконец открыл рот, то выдавил лишь одно слово:
– Ладно…
Слово повисло между ними – тяжелое и грустное. Наверно, Персефоне не хотелось, чтобы оно стало последним, и она снова заговорила:
– Ты не прав насчет того, что семьи у меня не осталось. Падера мне как мать, ведь после смерти своих детей она стала обращаться так со всеми. Брин мне как дочь или по крайней мере племянница, потому что Сару я считаю сестрой. Мойя мне как беспокойная, но нежно любимая кузина, а Гиффорд… – Она вытерла глаза. – Понимаешь? Есть у меня семья, и сейчас у нее неприятности, причем серьезные. Не могу я уйти. Я докажу Коннигеру мою невиновность. Ведь я знаю его уже много лет.
Персефона как следует утерла слезы, подошла и крепко обняла Рэйта.
– Я благодарна тебе за все, что ты делал для меня и всех нас! Ты не раз спасал мне жизнь. Жаль, что ты не можешь остаться. Ты не обязан становиться кинигом, если не хочешь. Твоя помощь нам очень нужна. Ты и так помог лишь тем, что ты здесь. Как знать, вдруг ты построишь новую, счастливую жизнь в Далль-Рэне? Что скажешь?
Она отпустила его и отошла назад, сжав руки за спиной.
Рэйт уже не чувствовал себя неловко. Хотя до счастья было еще далеко, обниматься ему понравилось. Большего пока и не требовалось. Дьюрийцам мечтать несвойственно. Главное для них – еда и тепло. Сперва Рэйт собирался жить в глуши один, теперь же понял, как ему будет тоскливо. Он кивнул в ответ.
– Что касается фрэев… – Персефона посмотрела через плечо на лагерь возле колодца. – Кто знает, надолго ли они задержатся. Честно говоря, они меня пугают. Они пугают всех, кроме тебя…
Она ошибалась. Рэйта фрэи тоже изрядно пугали. Он не знал наверняка, почему они его не убили. Судя по всему, галантов впечатлил рхун, который не сдался, рхун, который полез в драку. Стоило уйти, пока не стерлось впечатление новизны, но при мысли о том, что придется уйти без Персефоны, у Рэйта защемило сердце.