Маша Трауб
Не вся La vie

– У меня жена и двое детей, – сказал Коля.

– Ты ее любишь? – спросила Юля.

– У меня двое детей, – ответил Коля.

Он приезжал к ней раз в три месяца. Иногда раз в полгода. Она ждала. С ужином. Бегая к двери, выглядывая в глазок.

– Ты ее бросишь? Мы будем вместе? – спрашивала Юля.

– Да, – отвечал Коля.

Он рассказал жене про Юлю. Жена – умница и красавица – сказала, что не держит. Держала работа. Он так думал. Считал, что здесь будет никому не нужен. Еще он думал, что там – дом, дети… А здесь – здесь только Юля. Еще мама. Но мама не простила Коле отъезд и женитьбу. Она считала, что он опять ее бросил. Как тогда – когда женился. Опять променял ее на другую, чужую, семью. Коля не спорил и отделывался редкими звонками и подарками по праздникам.

Несколько раз он приезжал в Москву с багажом. Жил, покупал билет, чтобы вернуться за остальными вещами, и… оставался там. Дома. Приезжал к Юле за оставшимися у нее чемоданами, опять жил… и снова уезжал. Разобраться с работой, с детьми, с выплатами за дом…

Дети. Юля видела фотографии Колиных детей. От Коли – только взгляд. Упертый. Рассудительный. Остальное – от жены. Красавицы.

Она не должна была забеременеть. Никогда не предохранялась, и ничего. За столько лет. Юля ни разу даже не подумала об этом. Нет – и нет. По врачам не бегала. А тут – беременность. Коли нет. Он тогда надолго пропал – выбирал школу для старшего сына, устраивал младшую дочь в садик, работал, как подорванный: последний взнос за дом надо было внести. На работе – кадровые перестановки. В общем, хлопоты.

Они только первое время перезванивались часто. Потом все реже. Коля был вынужден считать деньги. Потом он просто звонил и говорил, когда приезжает. Она ждала. Коля получался таким капитаном дальнего плавания. В принципе идеальный вариант. Юля привыкла. И жена Колина привыкла. Обе знали, что уже ничего не изменится. Прошел момент, когда может измениться – тогда, с чемоданами. А раз тогда не случилось, то уже не случится.

Юля не сказала Коле про беременность. Все рассчитала – родит, Коля приедет и увидит уже готового младенца. Тогда она опять поверила в то, что все будет по-другому. А вдруг он бросит жену? Хотя там двое детей, а здесь – один. Но от нее. Шаткое, но равновесие. Юля представляла, как Коля позвонит в дверь, а она выйдет встречать его с таким кружевным кульком на руках. Он плюнет на свои чемоданы и останется. А если даже не останется, то что ж с того. Юля для себя родит. Как Настя. Пора уже.

Юля ходила беременная красавицей. Все в женской консультации обзавидовались. Говорили, мальчик будет. Девочки красоту матери забирают, а мальчики – наоборот. Она даже не сомневалась, что ребенок от Коли будет лучше всех. Видела же она фотографии его детей. Так что – проверенный вариант.

Родилась девочка. Юля ее никак не назвала.

– Пиши отказ, – сказала медсестра в роддоме. Юля посмотрела на девочку и написала отказ. Ее хромосомы с Колиными не так переплелись, не так склеились. Дали сбой. Что-то перемкнуло. Должна была получиться красавица, а получилось…

Юля слушала врача – наследственность, возраст, диагностика… В принципе можно выходить. Точнее, поддерживать. Но не в этом случае. Растение.

– Но она же дышит, – сказала Юля, – сама.

– Дышит. Но мозга нет, – сказала врач.

– Совсем?

– Совсем.

– Но ведь есть такие. В центрах специальных. На Западе… – Юля в этот момент лихорадочно соображала, вспоминая картинки из телевизора. Дети с синдромом Дауна раскладывают кубики, рисуют, поют песни.

– Вам это под силу? – спросила врач, с сомнением посмотрев на Юлю и в ее карту, где в графе «Отец» стоял прочерк.

Девочку забрали в больницу.

– Думали, что умрет, а она живет, – сказала врач.

Юля лежала на диване и смотрела сериалы. Один за другим. Много дней подряд. А потом встала и поехала в больницу. Сказала, что не мать, а журналистка. Нужно для материала. Привезла памперсы, детскую смесь. Смотрела на дочку и на других деток. Приехала домой, легла и уснула. Спала почти двое суток. Просыпалась, шла в туалет, пила воду и опять засыпала. В какой-то момент, сквозь туман, подумала, что хорошо бы вообще не просыпаться. Зачем?

Юля ездила в больницу три раза в неделю.

– Не надо, нечего тебе тут делать, – сказала ей медсестра. Никогда с ней не разговаривала, а тут подошла. Юля, не проронившая за это время ни слезинки, расплакалась.

– У нее лицо Колино, – сказала она медсестре, – копия.

– Иди, не надо, иди живи. В церковь сходи.

– Я в это не верю.

– Не верь. Хуже не будет.

Юля в больницу больше не поехала. Позвонил Коля. Сказал, что приезжает.

– Не надо, – сказала Юля. Она думала, что он переспросит: «Почему не надо?», «Что случилось?» – но он не переспросил. И не приехал.

С тех пор Юльку и атрофировало. Она ничего не чувствовала. Даже когда снова замуж выходила. Даже когда опять жить пыталась. Не получалось. Она не хотела ни напиваться, ни сидеть на таблетках. Ничего. Все вокруг, включая мужа, считали, что она счастливая женщина. Только немного холодная.

Когда рассыпается пазл

Я очень любила пресс-ланчи, особенно если организаторы – профессионалы. Назначать мероприятие не раньше двенадцати – чтобы все проснулись, проводить в центре – чтобы доехали, быстро свернуть – чтобы не устали.

На пресс-ланчах лучше сидеть в уголке, а не в середине. С краю всегда остаются бутерброды какие-нибудь. А в середине, по закону стола, все сразу съедят. Опять же, если сесть в уголке со знакомой, то можно и поболтать. У меня была приятельница по пресс-ланчам – Нинка. Мы никогда не встречались в нормальной жизни, только на таких мероприятиях. Садились в уголке и шептались.

Нинка была известной журналисткой. До того как забеременела. Работала в ежедневной газете. Она поняла, что беременна, на летучке. Было лето. По дороге на работу, в переходе у метро, Нина купила сливы. Килограмм. Пришла, включила компьютер и, пока читала почту, съела все. Она сидела рядом с кабинетом начальника. К начальнику Нина испытывала физиологические чувства. Он курил трубку и пользовался каким-то удивительным парфюмом. Нина все собиралась спросить, каким именно, чтобы подарить такой же мужу, но не решалась. Начальника Нина узнавала по запаху – сначала появлялся запах, а потом начальник. Нина шалела от такого сочетания – табака и парфюма.

В тот день Нина тоже сначала почувствовала знакомый запах. И… ее чуть не вырвало. Она добежала до туалета, зажав рукой рот. Обошлось, но тошнота не прошла. Нина решила, что давление и переутомление.

Зашла в кабинет на утреннюю летучку.

– Простите, – сказала Нина. Уже все сидели. Начальник утрамбовывал табак в трубке. Это был ритуал. Все сидели и ждали, пока он выберет трубку из коллекции, стоящей прямо на столе, утрамбует табак и раскурит трубку. После этого начинали заявляться.

Начальник сделал несколько затяжек, выпустил дым. Нина почувствовала, что задыхается. Очень душно. Коллега начал говорить о пресс-конференции. Нина не слушала, думала о том, что очень душно.

– Меня сейчас вырвет, – сказала Нина вслух.

– Меня тоже, – сказал начальник, имея в виду заявку.

Нина кивнула, и ее вырвало сливами на стол.

Она была такого цвета, что никто даже не стал шутить по поводу бурного вечера. В тот же день Нина получила официальное подтверждение – беременна. Она продолжала ходить на работу, и ее еще два раза рвало на стол начальника.

– Все, иди домой, – сказал начальник.

– Деньги, – сказала Нина, вытираясь.

– Будут. Будешь получать, как получала, только не приходи больше, – попросил начальник.

Нина кивнула.

Она родила мальчика и через положенный срок вышла на работу. Работа не клеилась. Нина звонила домой и ничего не соображала.

– Увольняйся, отсиди сколько надо, потом приходи. Возьму. Если живы будем, – сказал ей начальник.

Нина села дома.

Пожарить омлет, сварить кофе, вытащить мясо из морозилки на ужин. Гриша – муж – два раза возвращался: забыл зонт и телефон. Был злой уже с утра. Хронически уставший. Владик тоже проснулся сердитый.

– Владик, вставай, мой хороший, – уже третий раз подходила к сыну Нина.

– Уйди, уйди, – бурчал Владик, не открывая глаз.

– Давай, нужно зубки почистить, одеться, давай, поднимайся. – Нина погладила его по спинке.

– Нет. – Владик ударил Нину по руке. Больно. Нина пошла докрашивать глаз. Она не любила утра. Утра какие-то бестолковые. Гриша тоже не любил утра – молчал, собирался на автопилоте.

– Пока, – бросал он Нине.

– Пока.

Она отводила сына в сад, заходила в магазин за молоком и хлебом и возвращалась домой.

Нина не хотела отдавать Владика в детский сад. Боялась. А вдруг он не поест и будет ходить голодный? А вдруг упадет или подерется? И вообще, как она без него? А ей что делать? Конечно, можно будет и в магазин съездить, и маникюр сделать, и в бассейн записаться. И встретиться с кем-нибудь. Так ведь ничего не успеваешь. Но на садике настаивал Гриша. Он говорил, что «ребенок должен социализироваться».

Владик пошел в сад. В первый свободный день Нина съездила в магазин и сделала маникюр. До бассейна так и не дошла. Но собиралась. Все подруги работали и могли встречаться только по вечерам. А по вечерам не могла Нина. Потому что нужно было забирать из сада Владика и встречать с работы мужа. А Гриша любил, чтобы его дома ждали.

А Нина ждала Владика из сада. И время отмеряла от и до – до забирания осталось еще три часа, еще час. Иногда время летело быстро – пока в ремонт обуви сходишь, пока из химчистки вещи заберешь, пока ужин приготовишь… А иногда очень тяжело было. Особенно поначалу. Нина даже пару раз забрала сына после обеда. Владик обрадовался – спать не надо. Нина обрадовалась, что он обрадовался. Но воспитательница и Гриша сказали, что «это не дело». Либо ходит, либо нет. Но Нина все равно старалась прийти вечером за Владиком пораньше. Чтобы он не сидел и не ждал ее. Но Владик все равно ждал – сидел рядом со своим шкафчиком и смотрел на дверь. Как волчонок – весь подобравшийся. Нина заходила, обнимала его, и он обмякал на ней, растекался всем тельцем.

Нина смотрела иногда сериалы или ток-шоу. Но сама себя останавливала. Иначе совсем отупеешь и станешь домохозяйкой. А Нина считала себя девушкой грамотной и все время сама себе говорила, что, если захочет, вернется на работу. Хоть завтра. Ведь работала же она до Владика. Просто сейчас все равно придется выбирать – или ужин для Гриши, или работа. Не будет же она, как Катька, кормить своих замороженной пиццей. А потом, Катька – подруга по бывшей работе и тоже молодая мама – вообще не видит ни мужа, ни дочку. И вся зарплата на няньку уходит. Какой смысл работать? А нянька даже хуже, чем детский сад. Дочка Катькина еще маленькая, не говорит. Но Катьке и дела нет – что там чужая тетка с ее ребенком делает? Нина смотрела передачи – кошмар. И бьют, и голодом морят, и издеваются. Катька по вечерам задерживается, приходит поздно, скандалы с мужем Гариком каждый день. Гарик всегда про Нину Катьке говорит – вон, мол, Нина дома, и все хорошо. Но Катьке надо куда-то выходить. Она так и говорит – не ходить, а выходить. А Нине не надо – утром как посмотришь в окно, и совсем ничего не хочется. Солнца нет, дождь, ветер. И какой смысл? Только промотаешься день, устанешь как собака…

Нина была по-собачьи дисциплинированна. Характер такой. Ей нужно было знать, что будет сейчас, что через час. Она была привязана к ритуалам, распорядку дня. Режимная девушка.

Раньше она к домашнему компьютеру не подходила. На работе хватало, потом некогда. К тому же на компьютере работал Гриша. И там было все его – файлы, папки, письма в почте, избранное. Гриша как приходил – сразу к компьютеру кидался. А Нине было не до того. То, что она к компьютеру подошла, тоже случайно получилось. Вытирала пыль и случайно кнопку на процессоре включила. Села. Залезла в Интернет. Полистала сайты для молодых мам, зашла на сайт своей бывшей работы. Не заметила, как час прошел.

Так у Нины и получалось по распорядку дня – час в Интернете. Ничего особенного – Нина набирала привычные адреса. Даже в избранное их не заносила, чтобы Гришу не раздражать. А то он увидит, что она смотрит всякую ерунду – про звезд, про чужие семьи, и перестанет ее уважать. У Нины даже последовательность появилась – сначала она читала новости про звезд, потом на другом сайте про жизнь в стране, потом лазила по баннерам.

Как-то утром Нина по привычке включила компьютер ногой. Она всегда ногой включала. Процессор стоял на полу – неудобно. Нина все собиралась до магазина доехать и купить компьютерный стол с таким ящиком специальным. Компьютер включился и выдал на экран непонятные мелькающие строчки. Нина выключила и включила снова. То же самое. Она сидела и смотрела на экран. Нина всегда впадала во временный ступор, когда привычные ритуалы рушились. Ей и на работе Катька про это все время говорила – «не тупи». А Нина тупила, когда начальник менял задание. Они с Катькой работали в одном отделе. Вот подруга была молодец – быстро переключалась. Нина так не могла. Она вообще не понимала, как можно отменить давно запланированную тему. Все ведь уже решено.

Нина еще немного посидела, уставившись в экран, и позвонила Грише. Мужу она вообще-то не звонила в рабочее время. Считала, что это некорректно, когда жена названивает мужу и спрашивает всякие глупости. Нина не такая. Она никогда Гришу не беспокоила. Он сам звонил – в два и в пять. Всегда в два и в пять. Спрашивал, как дела, все ли в порядке. Вот если бы он позвонил в три или в шесть, Нина бы начала волноваться. Но Гриша был такой же, как она. Она вообще считала, что ей повезло с мужем.

– Алло, Гриш, это я.

– Кто? – Гриша был серьезен. Нина уже пожалела, что позвонила. От волнения у нее даже голос начал дрожать.

– Ну я, Гриш.

– Что случилось? Что-то с Владиком? – Гриша испугался. Он тоже привык, что жена ему не звонит.

Нина опять подумала, что Гриша такой же, как она. И какое это счастье.

– Нет, все в порядке. Просто у нас компьютер сломался.

– Как сломался?

– Не включается.

– Слушай, я не могу сейчас, позвони своей Катьке, пусть тебе по Интернету найдет фирму – ребята на дом приезжают и чинят. Только прямо сейчас вызывай. Мне вечером нужно будет доделать работу. Поняла?

– Да, хорошо.

Нина любила, когда муж был таким. Ей сразу становилось спокойно – Гриша сказал, куда позвонить и что нужно делать. Муж всегда знал, что нужно делать.

Она позвонила Катьке и взяла телефон. Вызвала. Через час приехал парень. Совсем молоденький. Прошел, застучал по клавишам, что-то объяснял – Нина не понимала ни слова, но кивала. Парень сказал, что надо что-то переустанавливать и это займет часа полтора. Нина ушла на кухню, чтобы не мешать. Периодически заходила и спрашивала: «Как дела?» Парень кивал.

– А это вам нужно? – крикнул из комнаты компьютерщик. Нина подошла и заглянула в экран.

– Тут из почты. Мне это убить или оставить? – спросил парень.

– Ой, лучше все оставить. Это мужа. – Она испугалась. Вдруг Гриша придет, не найдет чего-то нужного и расстроится.

Она не удержалась и заглянула в экран.

«Да, я тоже. Сегодня не получится. Завтра с утра. Целу», – прочитала Нина. Обычная переписка. Только «целу» странное.

Компьютерщик ушел. В два позвонил Гриша.

– Ну что, починили? – спросил он.

– Да, все в порядке.

– Ладно, пока.

Нина села к экрану. Хотела проверить, все ли осталось на прежнем месте. Парень по-другому расположил папки на рабочем столе. Все аккуратно, в два столбика. Но не так, как было у Гриши. Ладно, пусть Гриша разбирается. Нина щелкнула на почту. Парень все сохранил, как и обещал. Заархивировал.

Нина читала и медленно впадала в ступор.

У мужа была любовница. Судя по переписке, давно. Они встречались или до работы – с утра, или после. Она не просила, чтобы Гриша бросил семью, потому что тоже была замужем. Им было не только хорошо вместе, но и удобно – они оба были семейные, а значит, режимные. Правила одинаковые – нельзя звонить домой, нельзя хотеть большего, нельзя просить невозможного. Она даже спрашивала у Гриши, как Владик. Выздоровел ли? Нина вспомнила, что Владик болел гриппом две недели и в сад не ходил. Может быть, у нее тоже есть ребенок? Гриша писал ей банальности – скучаю, люблю, скорей бы… Нина и не знала, что он так может писать. Ей он никогда не говорил, что скучает и любит. Это было понятно без слов.

Интересно, как зовут эту девушку? Или женщину? Гриша ни разу не назвал ее по имени. Она старше Гриши или младше?

Нина выключила компьютер. Посидела в ступоре и опять включила. Перечитала переписку.

Это была не банальная интрижка. Гриша любил эту женщину. Дорожил ею. Советовался по работе. Значит, у них общее дело. Нина вспомнила присказку мамы: «Людей объединяет или общее дело, или общие пороки».

Гриша с этой женщиной мечтали о ночи. Хотя бы одной. Чтобы вечером уснуть вместе и утром проснуться вместе. Такая простая мечта. Они все время планировали – как это сделать? Но все время что-то не стыковалось. Если мог Гриша – Нина с Владиком была на даче, – то не могла она – муж дома. Или наоборот. Но все-таки мечта осуществилась. Даже больше, чем мечталось. Они провели выходные в доме отдыха. Целых две ночи и один день. Им было так хорошо, что даже страшно. Та женщина писала, что ей тяжело, что все время вспоминает те две ночи. Ложится дома с мужем, закрывает глаза и вспоминает те две ночи. «А Гриша вспоминал?» – спросила себя Нина. И прочитала ответ: «Да, я тоже вспоминаю». Потом они какое-то время не встречались – боялись, что так хорошо им больше не будет. Боялись, что не захотят расставаться. Что захотят быть вместе. Всегда. «С тобой невозможно жить. С тобой нужно дружить, спать, говорить. Но не жить, – писала она. – Мы бы с тобой развелись через неделю». Гриша соглашался. «Тебя нужно любить на расстоянии», – отвечал ей он.

Это так странно, думала Нина. Она ничего не заметила. Не почувствовала. А должна была почувствовать? Вот сейчас она чувствует: Гриша с этой женщиной – они по-настоящему близки. Так, как никогда не были они – Гриша с ней, Ниной. И теперь уже не будут.

Если бы компьютер не сломался, так бы ничего и не узнала? Но компьютер сломался – значит, это судьба? Значит, она должна была узнать? И что дальше?

Она сидела и думала – а где они встречаются? А что они делают вместе? А Гриша с ней другой? А она красивая? Почему она раньше не нашла эту переписку?

Нина заплакала. Она не знала, что делать. А что-то ведь надо делать. Нина решила позвонить Кате.

– Кать, это опять я.

– Да, только быстро. – Подруга была «в запаре».

– Слушай, а тебе Гарик изменял когда-нибудь? – начала издалека Нина.

– Нин, ты чего, сериалов насмотрелась? Давно тебе говорю – иди работай. А то совсем дома отупела. Вот звонишь мне и всякую ерунду спрашиваешь.

– Кать, прости. Просто скажи. Изменял или нет?

– Нет, конечно. Еще чего.

– А ты уверена?

– Конечно, я бы сразу заметила. Не слепая же.

– А если бы изменил, ты бы что сделала?

– Выгнала бы на фиг. Чтобы потом приполз и прощения просил. Нин, не темни, ты что-то про моего Гарика знаешь? Он, конечно, любит перед девицами хвост распушить, но никогда бы не пошел налево. Он меня любит.

– Нет, нет, что ты. Я просто так.

– Ну ладно, кончай смотреть сериалы. Пока, мне работать надо.

Нина опять выключила компьютер и посмотрела на часы. Кошмар. Она опаздывает за Владиком. Сегодня его нужно забрать пораньше – придет англичанка.

Нина не понимала, зачем Владику так рано нужно заниматься английским. Но Гриша настоял. Сам он ходил на курсы бизнес-английского – для работы. И считал, что если бы не его уровень знаний языка в объеме средней школы, то и работа была бы сейчас получше, и зарплата повыше. Англичанка Марина Михайловна нашлась в соседнем подъезде. Ходила два раза в неделю. Нина ее терпела.

Марина Михайловна даже из соседнего подъезда не могла прийти вовремя. Говорила, в половине пятого, приходила в пять. Могла сказать в четыре, а прийти в тридцать пять минут пятого. Нина – режимно-пунктуальная – смотрела на часы и отмечала опоздание.

– Так ведь нельзя, я не могу день построить. Нужно сидеть и ждать ее. А так Владик еще в саду бы поиграл. Он плакал, когда я его выводила: не успел железную дорогу достроить, – жаловалась Нина мужу.

– Зато она хороший педагог. И берет гуманно, – отвечал Гриша. – Попроси ее звонить вам перед выходом. Не проблема.

– А еще она потом чай садится пить, – продолжала Нина. – Я не могу ее слушать. Одно и то же.

– Скажи, что у вас другие дела. Нин, ты что, с одной преподавательницей разобраться самостоятельно не можешь? Не нравится тебе, что она чай пьет, не надо предлагать.

– Но неудобно же.

– Тогда не жалуйся.

Нина больше и не жаловалась. Один раз она сказала Марине Михайловне, что они идут в гости и сегодня чая не будет. Но Нина не умела врать, и Марина Михайловна обиделась. Нина видела, что обиделась.

Собственно, чая Нине было не жалко. Но Марина Михайловна начинала рассказывать про других своих учеников, про свои детские и студенческие годы. И рассказывала так, что Нина сразу отупевала.

– Так вот, Николай Иванович сказал, что меня нужно отдать в балет. Потому что у меня выворотность. А в балете главное – выворотность, – рассказывала Марина Михайловна.

Нина не знала, кто такой Николай Иванович и почему он фигурирует в этой истории. Нина и книги не все могла читать. Зато любила читать пьесы, где есть список действующих лиц – с именами, возрастом и характеристикой. Все понятно.

Марина Михайловна с балетной темы могла перескочить на профессиональную.

– Так вот Геночка мне и говорит: «Марина Михайловна, надо чаще встречаться». Представляете, Ниночка? Ой, Геночку я вообще обожаю. Такой умненький. Мама у него, правда, неприятная женщина. Этакая фефа.

Нина не знала ни Геночку, ни Геночкину маму.

Во время чаепития Марина Михайловна сметала с тарелки все, что бы Нина ни положила. Поначалу она выкладывала вафли, печенье, конфеты. Марина Михайловна не оставляла ничего. Только чаю просила подлить.

Куда только влезало – плоская как доска. Ни груди, ни попы. Только ноги – как два соляных столба. Нина даже жалела немного Марину Михайловну – с такой фигурой, конечно, ни мужа, ни детей не будет. Вот ей и поговорить не о чем – только о чужих детях и утках. И не с кем – дома-то никого. Только в гостях. И лицо всегда какое-то смытое. Марина Михайловна была блондинкой. Белесой. Как будто она умылась и вода смыла ресницы, брови, губы. «Хоть бы накрасилась, что ли», – думала иногда Нина. А утками своими англичанка уже замучила. Нина была один раз в ее квартире – все в утках. Чашки, чайник. Утки засидели шкаф, подоконник, полки… Нина как увидела уток, сразу поняла, что ей в Марине Михайловне не нравилось. Голос. Говорила – как будто крякала. Противно, на странном полутоне.

– Марина Михайловна, когда была маленькая, точно щипалась, – сказала Нина как-то Грише.

– Почему щипалась?

– Знаешь, всегда есть девочки, которые щиплются. Подойдут и ущипнут. У меня в детстве была такая подружка. Марина Михайловна точно щипалась.

– С чего ты взяла?

– Она уток собирает.

– Ну и что?

– Утки всегда щиплются.

– Это гуси щиплются, – не понял Гриша. – Нин, ну что ты к ней привязалась? Нормальная учительница. Главное, чтобы результат был.

Владик в отличие от Нины Марину Михайловну терпеть не желал. По дороге из сада – Нине приходилось отрывать сына от игры – Владик канючил: «Не хочу английский». Нина объясняла, как будет здорово, когда Владик поедет в другую страну, далеко, на самолете надо лететь. Там живут люди, которые говорят на другом языке. И Владик сможет понять, о чем они говорят. Или убалтывала его «всякими глупостями», как говорил Гриша.

– Когда бывает жарко? – спрашивала Нина Владика.

– Летом, – отвечал он, как научили в детском саду.

– Нет, зимой.

– Нет, мама, ты перепутала. Зимой снег и холодно, а летом жарко.

– Не перепутала. Зимой тоже бывает жарко, – заговорщическим голосом говорила Нина.

Владик открывал рот и смотрел на нее так, как будто она сейчас раскроет страшную тайну.

– Зимой бывает жарко в пустыне, – объявляла Нина.

Владик думал немножко и начинал радоваться:

– Правда, правда.

Еще у них была любимая игра в еду. Что можно есть? Нина перечисляла – лягушек, улиток…

– Нет, мама, нет, нельзя! – кричал от восторга Владик.

– А вот и можно. Их во Франции едят.

– А ты ела улиток и лягушек? – тихо спрашивал сын.

– Ела, – отвечала Нина.

Владик смотрел, выпучив глаза.

– Вкусно? – еще тише спрашивал он.

– Не очень. Но есть можно.

– А змею можно есть?

– Можно.

– А какие люди едят змею?

– Которые живут в Китае.

– И им вкусно?

– Вкусно.

– А что еще едят?

– Червяков, гусениц, кузнечиков…

Владик от восторга шел быстрее. Правда, как-то он рассказал про зиму летом и съедобных лягушек в детском саду. Воспитательница его поправила – так не бывает. Владик разрыдался: «Бывает, бывает. Мне мама сказала. Она знает». Вечером воспитательница посоветовала Нине позаниматься с сыном по временам года.

Нина пересказала это Грише.

– Нина, что ты ему голову забиваешь? Ему же еще в школу идти. Пусть говорит то, что положено. Он все равно объяснить не может – все путает. И нечего блистать эрудицией. Еще подумают, что он идиот.

Нина хотела одного – чтобы Владик не думал про английский и был в хорошем настроении. Ей хотелось, чтобы ему было весело и интересно. Ей хотелось, чтобы сын был не такой, как все. Она – такая, как все. Среднестатистическая. Без блеска. Так пусть хоть он будет другой. Пусть не с блеском, а хотя бы с искоркой.

Нина собралась и побежала в сад. Владик по дороге завел ту же песню: «Не хочу английский». Нина сначала молчала – все думала про переписку мужа. Про то, что ей только Марины Михайловны сейчас не хватало. Ей хотелось посадить Владика смотреть мультики, уйти на кухню и подумать – решить, что делать. А англичанка опять чай сядет пить. Владик продолжал ныть на одной ноте: «Не хочу английский, не хочу английский». Наверное, он ждал очередной истории. Но Нина забыла про их ритуал. Она не выдержала и сорвалась. Влепила Владику по заднице, прямо на улице. Владик от испуга зарыдал во весь голос. Мимо шла женщина.

– Что ж ты так кричишь? – спросила она Владика.

Владик зарыдал еще громче.

– Не пойду домой. Не хочу, – кричал он.

Нина схватила его за рукав куртки и дернула.

– Пойдем, я сказала. Сил больше никаких с тобой нет. Ноешь и ноешь. Как девчонка. – Нина уже тоже орала на всю улицу.

Владик не понимал, что случилось с мамой. Он перестал кричать и начал подскуливать. Нина тащила его за рукав. Владик шаркал ногами.

– Поднимай ноги. Сколько раз тебе говорить? Мы опаздываем, можешь идти быстрее? – Она дернула сына за рукав. Владик не удержался на ногах и упал. Прямо в лужу. И опять зарыдал во все горло.

– Вставай. Быстро, я сказала. И рот закрой. – Нина встряхнула его, поставила на ноги.

Владик опять заскулил, как подбитая собака.

– Хватит, хватит! – Она со всего маху дала сыну по губам. Владик замолчал. Резко. Нина вела его за руку не оборачиваясь. Смотрела вперед. Только в лифте взглянула на сына. Он стоял опухший, глаза еще мокрые, а на губках кровь.

Нина вздохнула, в спине кольнуло. Межреберная невралгия. Хроническая. Всегда болит, когда продует или перенервничает.

– А кровь соленая, – сказал он. – Ты меня когда ударила, я кровь глотал.

Нина заплакала. Встала на колени и обняла сына.

– Мама, не плачь, мне уже не больно. – Владик гладил Нину по голове. – Знаешь, как я тебя люблю? Вот так.

Владик обхватил Нину за голову и сжал. Отпустил, вздохнул и еще раз сжал. Чтобы сильнее было.

Нина обцеловала сына. Он тоже чмокнул ее в щеку и вытер рукавом рот. Всегда так делал – целовал и вытирался.

Марина Михайловна, как всегда, опоздала. Владик сидел на стуле, даже не ссутулившись, а просто согнувшись. Как будто у него живот болел. Бурчал себе под нос. Марина Михайловна просила повторить. Внятно. Владик ерзал, сползал со стула…

Нина поставила перед англичанкой чашку чая. Положила торт вафельный. Даже не разрезала. Забыла. Двигалась на автопилоте, как говорил Гриша.

Марина Михайловна проворно вскочила, по-хозяйски подошла к шкафу, достала нож. Нина смотрела на англичанку и даже не попыталась встать. Хотя терпеть не могла, когда чужие лезли в ее шкафы. Даже подруги. Марина Михайловна отрезала кусок и, жуя, начала говорить. Нина не слушала, просто кивала. Один раз встала и подлила чай.

– Так вот он ее бросил. Эту фефу. Представляете, Ниночка? Бедный Геночка. Я прямо не знаю, что делать. Мне надо сейчас срочно кого-то искать. А середина года – уже все занимаются. Мальчик-то какой хороший. Старательный. А теперь все псу под хвост. Эта фефа его забрала и к своей маме уехала. Звонила, правда, просила туда приезжать. Но я же не могу – это с двумя пересадками на метро. И за те же деньги. Отказалась, конечно. Хотя если бы она понимала, как Геночке со мной нравится заниматься, подняла бы цену. Сама я ей ничего, конечно, не сказала, зачем? Если не понимает – уже не объяснишь. Но на ребенке экономить? Я ведь права?

– Да, да. – Нина очнулась. Геночка – что-то знакомое. Ученик. Значит, Генину маму бросил Генин папа. И Генина мама уехала жить к своей маме.

– Что-то есть в ней неприятное, – продолжала Марина Михайловна, – взгляд такой мутный, тяжелый. Так что ничего удивительного. Сама виновата. Правда, Ниночка?

– Да, да.

Нина проводила Марину Михайловну и подумала: она тоже сама виновата? Подошла и посмотрела на себя в зеркало – может, у нее тоже взгляд мутный и тяжелый. Нет, скорее затравленный. Как мама говорит? Зайцы в глазах бегают?

Зазвонил телефон. Нина вздрогнула. Вдруг это она звонит? Любовница. Вдруг она решила, что может не только спать с Гришей, но и жить? Нина посмотрела на часы – пять. Значит, Гриша. Взяла трубку – впервые так осторожно. А вдруг не Гриша? А если Гриша, то вдруг он ей сейчас скажет, что все, конец.

– Алло? – шепотом спросила она.

– Привет. Как ребенок? – Гриша спрашивал как всегда. Никогда не говорил: «Как Владик?», «Как сын?». Всегда: «Как ребенок?»

– Нормально. Марина Михайловна только что ушла, – ответила Нина.

– Ладно, я задержусь сегодня. Ну, как обычно.

У Гриши на работе по вечерам проходили мозговые штурмы. Гриша говорил, что ненавидит их. Начальница приезжает к четырем и собирает их только в семь. Вот он и задерживается. А могли бы и с утра сесть. Впрочем, с утра он тоже иногда уезжал пораньше – на ранние совещания у другого начальника, который, наоборот, предпочитал приходить ни свет ни заря и требовал того же от сотрудников. Гриша жаловался, что так невозможно работать.

– Хорошо, – ответила Нина. Теперь, с новым знанием, она стала собирать пазл. Мозговые штурмы – это встречи с этой женщиной вечером, а утренние совещания – встречи утром. Нина никогда не помнила, в какой день недели – совещания, а в какой – штурмы. Помнила, что иногда они бывали часто, два раза в неделю, три. А иногда их отменяли. Может, надо было бы позвонить и уточнить у секретарши? Почему ей это раньше в голову не приходило?