Иногда на родительских собраниях поднимают вопрос о поведении Гафарова, но встает его мать и закатывает истерики по поводу якобы заниженных оценок своего драгоценного чада. Как мать она жалеет своего сына, считает, что его недооценивают и несправедливо обижают.
Когда урок литературы закончился, мы пошли в школьную столовую, что всегда происходило на большой перемене. У дверей столовки пахло щами и котлетами, стоял галдеж и, чтобы протолкнуться ко входу, толпа начала тесниться.
Я оказалась недалеко от Димки Гафарова и он стал пробираться ко мне. Когда мы оказались рядом, Димка стал лапать меня с осклабившимся лицом. Было омерзительное ощущение, что его руки грязные и жесткие. К счастью, дверь открылась и толпа наконец-то ввалилась в столовку.
Потом была физра и Димка нарочито громко рассказывал мальчишкам, какие у меня жирные бедра. Мне хотелось умереть, я ненавидела тех, кто придумал совместные занятия для девочек и мальчиков и спортивные снаряды, особенно козел.
До сих пор не понимаю, как я пережила этот день. А ведь после физры была еще и математика, и французский. Наверное, мне помогло то, что в какой-то момент моё ощущение себя отключилось и я стала воспринимать окружающее, как в кино, где я одновременно и зритель, и главный герой, но сценарий уже кем-то написан и мне не известен. С тех пор каждый раз, когда мои чувства становились слишком сильными, включалось такое же ощущение, которое я назвала несколько лет спустя "нейтральной передачей". Мне не хватает воздуха, давит в затылок, в виски, с болью стучит сердце, а потом становится как-то всё равно, ни хорошо, ни плохо. Эмоции отключаются при сохранении разумного восприятия происходящего и я могу относительно спокойно перенести день до того момента, когда, оставшись наедине, приду в себя. Хорошо, что в тот день меня не спрашивали.