Марья Гриневская
Оля плюс Паша. Бывшие
Глава 5
Лялька
Выдаю все на одном дыхании и смотрю на Грозина.
Скала, он похож на скалу сейчас. Ни единой эмоции, ни жеста, ни звука…
«Ну же, давай, реагируй! Говори, что все не так, что я ошиблась! – кричит во мне влюбленная девочка».
Внутри все горит и мечется. Я плачу навзрыд, бегаю по квартире, заламываю руки.
Внутри…
А внешне? Стою посреди комнаты, смотрю на Грозина, и, кажется, ответы мне уже не нужны.
Паша нервничает. Молчит, запрокидывает голову и пальцами взъерошивает мокрые волосы, а потом смотрит на меня и сразу отворачивается.
«Значит правда. Он был с рыжей».
Самоуверенно считала, что готова услышать правду.
Любую.
Так почему же сейчас стою, словно неживая?
Заставляю себя дотянуться до сумки. Теперь она кажется мне не просто тяжелой, она неподъемная. Делаю шаг, затем второй. Сумка, что я тащу за собой по полу, надрывно скрипит, пытаясь зацепиться хоть за что-то и остаться в этой квартире.
– Ну куда ты пойдешь, Ляль? – Грозин хлопает по бокам руками, но на меня не смотрит.
– К сестре – отвечаю, не задумываясь ни на минуту.
Больше некуда. Зря я в прошлом году от общежития отказалась. Кстати, надо бы позвонить Сашке, обрадовать, чтобы она в обморок не грохнулась, увидев меня на пороге. Делаю шаг к двери и практически упираюсь в голого Грозина. Ну как, голого, если полотенце считать за одежду…
– Подожди. – Останавливает он меня взмахом руки.
Торможу и вскидываю голову, чтобы посмотреть ему в лицо.
– Чего?
– Я… – осторожно начинает Паша.
– Ты был с ней – произношу вслух то, что он не смог и срываюсь. – Почему?! Неужели у нас все было настолько плохо?! После всего… Не молчи, Паш?! Скажи!
Мысленно ругаю себя, за несдержанность, но поздно. Может, и к лучшему. Иногда, знать правду очень полезно.
Тишина.
Между мной и Пашей какой-то метр, и в этой тишине я отчетливо слышу наше нервное дыхание и стук сердца. Моего сердца, а Пашиного? Он начинает говорить, и я понимаю в чем дело, нет его у Грозина… и не было.
– Сказать? Ну, что же, слушай. Вот ты говоришь, после всего… После чего, Ляль?!
Грозин начинает как раненый метаться по коридору, резко останавливается и наконец-то находит силы, чтобы взглянуть на меня.
– Что плохо было, спрашиваешь? Ничего не было, Ляль, ни плохого, ни хорошего… Первый год еще как-то жили, а потом… Не мое все! – Павел запинается, делает два шага в сторону кухни, потом возвращается, трет лицо ладонями и продолжает – Я задолбался! Правильно жить, гулять вечером в парке, смотреть дурацкие фильмы по выходным, и вашим представлениям соответствовать тоже задолбался!
Мотаю головой, отказываясь верить в то, что слышу и жалею, что не ушла.
– А как на это посмотрит папенька, одобрит ли он моего парня? – Закатывает глаза и кривляется Грозин. – Я устал!!!
Дергаюсь, нервно хватаю ртом воздух и только в этот момент понимаю, что я не дышала. Просто не могла вздохнуть, вздрагивая от каждого слова, что Паша выплевывал в мою сторону.
– Считаешь, что я сволочь? – уже спокойнее продолжает он – Не спорю. Да, сволочь – разводит руки в стороны и снова смешно хлопает по бокам – но я это никогда не скрывал! Ты все знала. С самого первого дня знала, и тебя все устраивало. Так что не надо сейчас меня крайним делать, хорошо?
Мотаю головой снова и изо всех сил сдерживаю слезы.
– Все не так – единственное, что я могу прошептать. – Не так…
– А как? – цепляется к словам Грозин – Признайся, тебе же нравится так жить? Ты же с детства привыкла получать все, что пожелаешь! И неважно какой ценой! Этакая принцесса с папиными деньгами. Хочешь машину – пожалуйста, на Бали, в Таиланд на год, да хоть в Антарктиду – только свистни! В Москву учится – вперед, дорогая! Папенька платит!
– Нет – мотаю головой, а перед глазами все плывет от накатывающих слез.
– Да, Ляля, да, и я тебе это докажу. Ответь мне на простой вопрос, ты когда в универе была последний раз? Молчишь. В чем проблема? Ты же так хотела стать журналисткой? Или опять папочку попросишь? Ну а что? Пристроит тебя куда-нибудь, для галочки.
– Замолчи! – Ору я, наконец-то собрав последние силы, но Грозина уже не остановить.
– Я-то замолчу. Только посмотри правде в глаза, Ляль.
И я смотрю, во все глаза смотрю на Пашу, и совершенно не узнаю его. Как могла всего этого не замечать? В одном оказалась права, все к лучшему. Его пламенная речь мастерски возвращает меня в реальность и превращает все мои мечты в пыль.
– Ты тоже видел, какая я. С самого первого дня видел. – зачем-то начинаю оправдываться.
– Видел, поэтому и не понимаю, к чему сейчас все это – машет рукой, указывая на меня и мою сумку Грозин. – Давай, начистоту, Ляль. Нас же все устраивало?
– Устраивало?– сглатываю подступивший ком – Может, я и такая, как ты сказал, но я была честной – мне не за что стыдиться. А работа и учеба? Зря забросила, прав. Думала, что у нас семья и если я буду заниматься карьерой, то какие получатся отношения. Командировки, ненормированный рабочий день… Мы и так не видимся, вернее, не виделись…
– Вот о чем и говорю – не слушает меня Грозин – Дом, дерево, семья и собака… Ты молодая, я пока тоже не старик, на кой фиг нам все это?! Пенсионером себя чувствовать начинаю… А тут ты еще… Вбила себе в голову, что принца нашла. А меня кто-нибудь спросил?! Что мне нужно?! Мне все эти игры в семью на хр@н не сдались, я не готов к ору по ночам и памперсам.
Паша хочет что-то еще сказать, но, видимо, в последний момент решает, что с меня достаточно. Махнув рукой, то ли на меня, то ли на всю нашу жизнь, он размашистыми шагами сбегает на кухню и чем-то там гремит.
Осознание, что это конец, медленно парализует. Каждое выпущенное в меня слово проникает в мозг. Надо уходить, срочно, пока не накрыло, пока не прочувствовала весь масштаб бедствия, и еще могу сесть за руль.
Вынимаю из кармана ключи от нашей квартиры и аккуратно, чтобы не звенели, вешаю на крючок. Легким движением поднимаю сумку, перебрасываю ремень через плечо и выхожу за дверь. Ничего сложного, оказывается, от новой жизни меня отделали лишь пара шагов, и щелчок замка.
Глава 6
Лялька
– Заходи, – Сашка забирает у меня сумку и практически силой втаскивает в дом.
Не верю, что добралась. Ноги подкашиваются, из глаз вот-вот хлынут слезы, но я смогла, доехала.
– Это все вещи? – подозрительно осматривает мой багаж сестра.
Киваю, вместо ответа. Конечно, все мои вещи не поместились бы в эту сумку. Косметику и летнюю одежду я планировала забрать позже, но теперь не поеду. Я переживу и не обеднею.
Сестра забирает сумку, ждет, пока я разденусь, а после провожает в гостевую комнату на первом этаже.
– Устраивайся, Ляль, комната большая, окна в сад выходят. Здесь тихо и даже если – на этом слове Сашка замолкает – устраивайся, в общем, а там посмотрим.
Прохожу в спальню и осматриваюсь. Так и есть, комната просто огромная. Кровать, диванчик в углу, комод. Догадываюсь, что хотела сказать сестра. Места хватит всем. Кроватка, пеленальный столик, какие-нибудь качалки с мишками… Все поместится.
«Ребенок – пульсирует в голове, а по телу пробегаются колючие мурашки».
Вместо того, чтобы поблагодарить сестренку, я молча иду к диванчику и падаю на него.
«Оказывается, в его глазах я всегда была избалованной девицей. Девушкой для отношений без заморочек и обязательств!»
– Идиотка! Какая же я идиотка! – вырывается у меня, и я обхватываю голову руками.
– Ну, все, все, не реви – Сашка садится рядом и вытирает мои щеки ладошками – У всех случаются ссоры. Это даже хорошо, что вы поругались. Сейчас поживете друг без друга, обдумаете, соскучитесь…
Сестра искренне пытается меня успокоить, бубнит что-то жизнеутверждающее, а меня от ее слов еще больше накрывает.
– Не будет уже ничего, Сань, не нужна я ему – говорю, уже не сдерживая рыдания.
– Как? – не верит в услышанное сестра.
– Так, Саш! Я не нужна, ребенок… Так и сказал, что к памперсам не готов.
– Это он сказал? – Саша берет в руки мобильный и решительно встает с дивана – Ну, он у меня попляшет!
– Нет! – вскрикиваю и ловлю ее за руку. – Не смей унижаться и меня пожалей.
– При чем тут это, Ляль! Готов-не готов! Он должен нести ответственность! У вас ребенок будет. Ре-бе-нок – произносит она с нажимом – я не собираюсь это так оставлять.
– Нет, сестренка, пожалуйста, не надо ему ничего говорить. Особенно про ребенка.
– Ничего не понимаю – возвращается на диван Сашка – ты не сказала, что беременна?
Мотаю головой, всем видом показывая, что настроена решительно и спорить со мной бесполезно. Мне вполне доходчиво объяснили, какое место я занимаю в его жизни, а после слов о семье и памперсах…
– Нет, и пока не собираюсь этого делать. Я пока вообще ничего делать не собираюсь – честно отвечаю сестре.
– Ка-а-ак? – с ужасом выдыхает Сашка и опускает руки на колени – у тебя же срок уже.
Трясу головой, потому что не могу говорить. Слишком все быстро происходит, а я… Мне кажется, я не успеваю, упускаю что-то важное за всем этим потоком.
– Знаю – хриплю и прячу лицо в ладонях – сроки, учеба, отец… Но не могу я сейчас думать, систер, понимаешь? Мне хочется провалиться в самую огромную яму и там уснуть… А когда проснусь…
– Ничего не изменится, Ляль. – Сашка двигается ко мне, обнимает и прижимает к себе так сильно, что я издаю тоненький писк – Проблемы не исчезнут, как и необходимость принять решение. К сожалению…
Утыкаюсь носом в мягкую, пушистую толстовку сестры и разрешаю себе немного побыть маленькой девочкой. Пока у меня еще есть время, а завтра… Завтра я стану взрослой и буду принимать главные в своей жизни решения.
Просыпаюсь и ничего не понимаю. Вокруг все чужое, я на кровати. Постепенно восстанавливаю события и немного успокаиваюсь. Рассматриваю темноту за окном и слушаю, как в гостиной играют Алекс и младший Межницкий. Детский смех, возня, пищалки… словно из другого мира и мне становится так некомфортно…
Переворачиваюсь, бурчу себе под нос, что нельзя быть такой эгоистичной, и накрываюсь одеялом с головой. Ни Алекс, ни Андрейка не виноваты в том, что Грозин оказался козлом. Устраиваюсь поудобнее в надежде, что получится снова уснуть, но вместо этого начинаю вспоминать нашу с Пашей жизнь. С завидным упорством копаюсь в прошлом, цепляю всякие мелочи и ругаю себя, что многое не замечала.
А первые звоночки были…
«Семья у тебя, да? Действительно так считала? Слепая идиотка! – отчитываю себя».
Прокручиваю в голове наш последний разговор и пытаюсь все переиграть. Выговариваю Паше претензии, отвечаю на обидные слова и проникаюсь к себе какой-то невероятной гордостью.
– Пф-ф! Нашла чему радоваться.
Тихий стук в дверь возвращает все на свои места.
– Ляль, ты спишь? – шепчет сестра.
– Нет – отвечаю и выглядываю из-под одеяла.
– Андрейку уложили, Ляль, пойдем ужинать. Заодно и поговорим нормально. Мы с Алексом ждем.
Собираюсь на кухню. Желания выбираться из кровати и с кем-то разговаривать нет, аппетита тоже. А ведь надо. Для начала заставляю себя переодеться. Наспех приглаживаю волосы, убираю в хвост и выхожу из комнаты. Алекс с сестрой уже на кухне. Молча сажусь за стол и наблюдаю, как сестра ставит передо мной тарелку.
Напряжение на максимуме. На меня вроде как не обращают внимания, но не заметить, как Сашка с Алексом то и дело переглядываются, решая, кто первый прервет молчание, невозможно.
– Ляль, Алекс считает, что надо сказать Грозину о ребенке – осторожно начинает разговор Сашка. – Нельзя все вот так, одной решать.
– Я не оправдываю его поведение – тут же подключается Алекс – но Саша права. Если тебе неприятно, то я сам могу позвонить и переговорить с ним.
– Нет! – слишком громко отвечаю я – пожалуйста, Алекс, только ничего ему не говори. Он же может из чувства долга… понимаешь?… Он и так считает, меня глупой, а после новости о беременности…
Повисшая за столом тишина заставляет меня оторвать глаза от тарелки. Сашка, сжав губы, смотрит куда-то в окно, а Алекс нервно комкает салфетку и, швырнув ее на стол, произносит: «Не тяните, вопрос все равно решать придется. Это вам…»
Он не договаривает, что именно «это нам». Отвлекается на телефонный звонок и выходит из кухни.
– Саш.
– Подожди, Ляль, это не все – перебивает меня сестра виновато. – Звонил отец.
Сашка делает длинную паузу и я, кажется, знаю почему.
– Я ему все рассказала – продолжает она – Так будет лучше. Он приедет завтра. Прости.
Глава 7
Лялька
Отец приезжает рано утром, когда я еще нежусь в кровати.
Слышу, как он разговаривает с Алексом, потом с Сашкой. Слов не разобрать, до меня долетает лишь гудение и бубнеж с разной интонацией. Голос отца пропитан уважением и заинтересованностью? Это для Алекса, безошибочно угадываю я.
А сейчас? Знакомая нам с сестрой с самого детства, властность и напор.
«С Сашкой говорит – уверена я – отчитывает ее за непутевую младшенькую».
Надо бы выйти и выслушать все предназначенные мне претензии, но я малодушно укутываюсь в одеяло, закрываю глаза и лежу, в попытке оттянуть неизбежное.
– Подъем, Ольга – вырывает меня из состояния дремоты отцовский голос и я подпрыгиваю на кровати.
Ольга… только он мог меня так называть. Мое полное имя всегда было чем-то вроде маркера. Накосячила, ошиблась, ослушалась – жди отповедь, которая начнется именно с этого, почти приказного…
– Ольга! Подъем! – надо поговорить, повторяет отец уже громче – Надеюсь, услышать более внятные объяснения, чем от твоей сестры.
Хлопок двери и я, зажмурившись, со стоном падаю на подушки. Надо вставать, отец ждать не будет, следующий раз в ход пойдет тяжелая артиллерия. В детстве нас сестрой за такое могли и холодной водой окатить.
Когда захожу в гостиную, сестра с отцом уже сидят за столом и пьют кофе. Сашка бросает на меня многозначительный взгляд, пытаясь, что-то подсказать.
«Что? – чуть дергаю руками и смотрю на сестру».
– Садись, Ольга – прерывает наши гляделки отец.
– Я за кофе – делаю шаг к кофемашине.
– Сядь! – Командует отец.
Я давно не маленькая девочка, но эта интонация… Как бы я ни хотела, ослушаться не получается. Вздыхаю и сажусь за стул, настраивая себя, что сегодняшний день надо просто пережить.
– Итак, этот уголовник не собирается жениться на тебе? – сразу переходит к делу отец.
Кладу руки на стол и переплетаю пальцы. Ответить нечего, возражать бессмысленно.
– У тебя два варианта – продолжает отец – выходишь замуж или делаешь аборт.
– За кого? – выдаю, что первым приходит на ум, и тут же жалею об этом.
– Правильно мыслишь – хвалит меня он – завтра вас познакомлю, через неделю распишитесь.
– Что? Пап, ты сейчас серьезно?
– А ты как думаешь?
– Мы в цивилизованном мире живем, не в горах.
– Считаешь это хорошо? – припечатывает меня взглядом отец – В горах в подоле не приносят!
Тишина.
Звучит, как «садись два». Нет, он прав, конечно, а я нет… Но, черт побери, обидно. Это ведь не экзамен. Я просто его дочь и последнее, что хочу – это разочаровывать.
– Я не хотела так – хриплю, в надежде, что он поймет – но замуж? Это не выход. Не за первого же встречного?
– Согласен, не дело, а как еще? Если вы – он кидает извиняющийся взгляд на Сашку – с мужиками разобраться не можете, то приходится мне все брать в свои руки.
Сашка психует, но не подает вида. Молча встает из-за стола и идет варить кофе, но зная сестру… Еще немного и рванет. Отец тоже это чувствует и, тяжело вздохнув, произносит: «Ну, не надо так трагично все воспринимать, словно я и вправду первого встречного предлагаю. Хороший, перспективный мальчик, с его отцом мы с университетских времен дружим».
– Пап, – Сашка разворачивается к столу и опирается бедром о столешницу – Какой мальчик? Пусть сама решает. Ну не сможешь ты всю жизнь ее опекать, и голову свою не прикрутишь. Я никого сейчас не защищаю. Грозин – козел, Лялька – дурочка, в розовых очках…
– Саш, – пытаюсь остановить сестру.
– Ничего не Саш! Наворотили дел – машет она рукой и отворачивается.
– Возвращаемся к тому, с чего начали – громко произносит отец – замуж или аборт!
– Ну нельзя так, – умоляет Сашка.
– А как можно? А? Родит, осядет с ребенком, отказавшись от учебы и перспективной работы?! – Припечатывает сестру отец и тут же переключается на меня – Жить на что собираешься? Нет, конечно, я буду тебя содержать, но в этом мире нет ничего вечного. Заканчивается все! Время, деньги, здоровье, жизнь… Кем ты себя видишь лет через пятнадцать, Ляль?
«Кем я вижу – раздраженно повторяю про себя – Спросил бы, я вообще себя вижу сейчас? Осядешь, содержать… Сговорились они с Грозиным что ли?»
– Молчишь – расценивает мое замешательство как капитуляцию. – То-то же. Учиться надо, с работой разобраться, иначе так и будешь от таких вот Грозиных зависеть. Думай, Ляль, решай. Завтра к вечеру жду ответ.
Отец уезжает, оставив на столе остывший кофе, а мы с сестрой еще долго сидим на кухне, думая каждая о своем. Ситуация, когда любой разговор не имеет смысла и мы молчим.
– Кто-то умер? – заходит на кухню Алекс.
Одновременно с Сашкой одариваем его взглядами, полными осуждениями.
– Нет, просто сидите в тишине, я думал… – осекается он, нарвавшись на вторую волну осуждения – все, все, я в офис.
Межницкий уходит, а мы с сестрой пытаемся вернуться к нашим ежедневным заботам. Если у Сашки с этим полный порядок, то у меня что ни шаг, то затык. Пытаюсь помогать, но, поняв, что просто мешаюсь – ухожу к себе в комнату.
Настроение на нуле. Так себе из меня помощник… но не это меня беспокоит. Внутри грызет все своими острыми зубками осознание, что прав отец. Грубо и честно – в его стиле.
«И не только отец прав – шепчет внутренний голос, но эту мысль я заталкиваю поглубже».
– Еще чего, прав он! Вот как выйду замуж… Точно! И свадьбу в его клубе устрою! Пусть любуется, какая я красивая и… Да, кто он такой вообще?! – падаю на кровать, осознавая, что не такая уж это плохая идея – замуж.
Глава 8
Лялька
Весь день Сашка меня не беспокоит. Видимо, расценила мой уход, как попытку остаться одной и Весь день Сашка меня не беспокоит. Видимо, расценила мой уход, как попытку уединиться и обдумать отцовское предложение.
– Завтра к вечеру – проговариваю одними губами – к вечеру…
Сверлю глазами потолок, слежу за облаками, что помещаются в окно, благо сегодня солнечно. День и правда, хороший, почти весенний и это в середине-то февраля. Мысли о погоде и ранней весне отвлекают, я незаметно засыпаю, просыпаюсь, а дальше все повторяется по кругу. Из комнаты не выхожу, здесь тихо, тепло. Мне даже приходит в голову дикая мысль, что если вот так долго лежать, то можно ничего и не решать. Ведь должно же там все само решиться? Без меня?
Так и лежу.
Иногда плачу, а потом снова засыпаю. Сон получается тревожный, болезненный. Ультиматум отца, снисходительный тон Грозина и рыжая Ника… Во сне мне больно, даже больнее, чем в реальности и я рыдаю. Забыв о гордости, умоляю Пашу не бросать меня и кричу, когда он уходит. Кричу так сильно, что срываю голос… Делаю все, на что никогда бы не решилась наяву и просыпаюсь. Просыпаюсь, потому что начинаю задыхаться, от застрявшего в горле крика.
«Он изменил мне, предпочел другую – горькая правда прорезает сознание словно нож – и я не смогу его простить. Никогда!»
– Видеть его не хочу!
Откинув плед, я вскакиваю с кровати и, переодевшись в спортивный костюм, как единственную не помявшуюся в сумке вещь, выскакиваю из комнаты.
– Систер, я по делам – кричу Сашке, пробегая мимо кухни.
– Стоять! – летит мне в спину, но я не слушаюсь.
Нельзя. Если приняла решение – надо действовать, и я действую. Хватаю в прихожей куртку, рюкзак и выскакиваю во двор. Не теряя ни минуты, забираюсь в машину и завожу двигатель. Успеваю проехать метров пять, когда в зеркале заднего вида, замечаю, как сестра, выбегает на порог. Сашка в гневе. Грозит мне кулаком, ругается, а после также быстро возвращается в дом. Телефон в рюкзаке оживает мгновенно, и я уже знаю, чье имя увижу на экране. Не отвлекаясь от дороги, запускаю руку в рюкзак и отвечаю.
– Сань, прости, я все потом объясню – выдаю в трубку извиняющимся голосом.
– Скажи, куда и я тебя не поколочу, когда вернешься.
Судя по строгому голосу сестренки, ничего хорошего меня по возвращении домой не ждет. Только сейчас меня больше пугает другое. Я очень боюсь, что если откроюсь, она начнет меня отговаривать.
– Обязательно поколотишь меня, систер, но потом – отвечаю почти с улыбкой – Я тут подумала, он прав, Сань, пора взрослеть. Пожалуйста, дай мне это сделать.
Отключаю телефон и уверенно мчусь в клинику. Я не хочу связывать свою жизнь с предателем.
– Не хо-чу! – со злостью хлопаю ладонями по рулю.
Ребенок усложнит все, и речь не о моем комфорте, учебе, карьере. Как раз ради этого я никогда бы не отказалась от ребенка. Причина – он, Павел Грозин. Рано или поздно соблазн рассказать ему о ребенке возникнет, и дело не в честности и карме. Мне на это плевать, как и на Грозина. Просто я очень хорошо знаю, каково это – не помнить и не знать одного из родителей. Гоню от себя болезненные детские воспоминания и заезжаю во двор клиники, где наблюдаюсь уже четыре года.
Перед тем как зайти в кабинет врача, я долго слоняюсь по коридору, пережидая всех, кто пришел по записи и изучаю плакаты на стенах. Сомнений, в том, что я поступаю правильно, нет.
– Здравствуйте, Ольга Ивановна – сажусь напротив женщины и уверенно выдаю сто раз отрепетированную фразу: «Я хочу сделать аборт».
В этот момент я готова ко всему. Долгие уговоры и рассказы, как это прекрасно, быть мамой. Страшилки о бесплодии и муках совести…
Но вместо этого получаю в ответ молчание.
Ольга Ивановна вздыхает, чуть касается тонкой золотистой оправы очков и тянется к стопке бланков.
– Решила, значит – произносит еле слышно и начинает не спеша заполнять направление.
Я, не отрываясь, смотрю, то на скользящую по бумаге ручку, то на кипельно-белый халат врача и ничего не понимаю. Где вопросы? Осуждение? Где, в конце концов, та уверенность, с которой я сюда летела?
«Нет, нет, нет! – стучит в висках, пока пальцы пытаются соскрести тонкую бумажку со стола».
Я почти встаю со стула, когда Ольга Ивановна озвучивает долгожданный вопрос: «Парень бросил?»
Киваю в ответ, и почему-то не двигаюсь. В голове появляются предательские мысли, что еще не все потеряно. Грозин одумается… не сейчас, конечно, через недельку-другую… Может не спешить?
– Так вот, что я тебе скажу, Оля. Мужики в жизни не главное, да и молода ты еще, встретишь свое счастье, а вот с детьми – женщина делает паузу.
– Что с детьми? – нервно сглатываю я.
– По правилам я обязана предупреждать пациентов, что с отрицательным резусом повторная беременность может быть тяжелой. Хорошо, если выносить удастся. Да, и группа крови у тебя редкая. Случись что…
– Это точно? – не верю услышанному.
– В твоем случае да, срок большой и риски уже есть. Если бы успели на 5–6 неделе.
Ольга Ивановна еще что-то рассказывает, но я уже не слушаю. Голова начинает болеть так, что еще немного и лопнет. Почему мне не сказали раньше?! Все молчали! Врач! Отец! Буркнув дежурное «подумаю», запихиваю скомканное направление в карман, и покидаю кабинет.
«Отец! Надо позвонить ему и узнать! Почему не говорил?»
На ходу накидывая куртку на плечи, выскакиваю из клиники. Холодный ветер распахивает пуховик, пробирается под легкую толстовку, и я почти бегом добираюсь до машины, чтобы спрятаться в теплом салоне. Уезжать не спешу. Сижу, сморю на здание больницы через лобовое стекло, привожу в порядок мысли, а потом, тянусь к мобильному. Номер отца нахожу сразу и тыкаю отогревшимся пальцем в экран.
– Ты знал, что у меня отрицательный резус? Знал, чем я рискую, предлагая аборт? – вываливаю претензии сразу, как только заканчиваются гудки.
– Про резус знал, – немного растерянно говорит отец – какие риски? Ляль, ерунду не говори только! Как в каменном веке живешь, честное слово. В современном мире все решаемо, медицина давно ушла вперед… В конце концов, мать твоя двоих родила и ничего.
Никак не комментирую его ответ. Говорит искренне, а главное, верит, что все будет так, как сказал Лисицкий. Не верю только я.
– Мама поэтому умерла после аварии, да? – спрашиваю, поднимая запрещенную в нашей семье тему.
– Да, редкая группа, отрицательный резус – упавшим голосом отвечает отец – мне просто не хватило времени! Прекрати переводить…
Сбрасываю звонок, так и недослушав. Отец на взводе, как же, младшенькая впервые в жизни посмела озвучить свое мнение.
«Не хватило… Время… разве его бывает достаточно?»
