Маруся Светлова
Воспитание по-новому
Мне нравится в ребенке…
Нам нравятся искренность и открытость ребенка. Нам нравится его естественность, способность по-детски чисто и наивно что-то рассказывать, выдавать какие-то свои секреты. Мы умиляемся, слушая наших детей, их забавные высказывания, наивные рассуждения.
Умиляемся… Но до поры до времени. Пока их рассуждения и рассказы не переходят границы, которые мы устанавливаем.
Я помню, как в детстве открыто и искренне, по-детски наивно сообщила всем гостям, собравшимся у нас по поводу какого-то праздника:
– Дядя Петя пришел, он теперь все съест! Он один может целое ведро супа съесть!
Гости мило посмеялись, дядя Петя тоже изобразил какое-то подобие улыбки, а я после ухода гостей получила трепку от родителей за то, что говорю глупости. А я со своей искренностью и открытостью просто передала смысл разговоров, которые вели взрослые перед приходом гостей. Дядя Петя, действительно, славился хорошим аппетитом, вот бабушка и мама и шутили – нужно ведро супа приготовить, раз Петр придет.
Нам нравится открытость, естественность и искренность детей, но – в определенных рамках. И рамки эти устанавливаем мы сами.
Нам нравятся искренность и открытость детей, выраженная только нам. Нам не нравится, когда они так же открыты с другими.
Нам нравится искренность и открытость наших детей, когда они говорят приятные нам вещи. А когда они искренне и естественно выражают свои чувства, говоря о приготовленной тобой каше: «Фу, какая каша невкусная!..» Или: «Ты меня опять обманула… Ты – плохая мама…» Такая искренность и открытость нам совсем не нравится. За такую «искренность» хочется дать по губам!
Нам нравится, когда наши дети веселятся, хохочут, заливаются смехом, радуются. Они такие милые, когда открыто выражают свои эмоции. Нам нравится это естественное выражение эмоций. Но опять в определенных рамках!
Нам нравятся их хорошие эмоции, приятные нам эмоции. А когда он орет в магазине, выражая свое возмущение тем, что ему что-то не покупают? А когда он ноет или капризничает, выражая свое недовольство чем-то? Такие эмоции нам не нравятся. Такой ребенок – вредный и противный!
Нам нравится, когда они естественно выражают свои чувства. Но только те чувства, которые нам нравятся!
Нам нравится доброта наших детей, способность делиться с другими. Но опять же – до определенной степени. Кто установил этот предел? Мы, взрослые.
Мне как-то в детстве бабушка принесла кулек конфет и сказала: «Не забудь угостить ребят». Я и угостила ребят. Вышла на улицу и угостила всех ребят. Конфет в кульке не осталось. А я получила очередной нагоняй – надо же быть такой бестолковой, весь кулек конфет раздать!
И я тогда искренне недоумевала: кулек конфет-то был мой, я думала, что могу им распоряжаться, как хочу, оказывается – нет! Нужно делать так, как скажут взрослые!
Нам нравятся наши дети, когда они нас понимают, соглашаются с нашими требованиями, входят в наши обстоятельства, например, что сейчас нет денег и мы не можем им что-то купить. Сколько раз мы говорили нашим детям:
– Ты уже большой мальчик/девочка! Ты должен понять…
И они нравятся нам, когда они нас понимают. А когда не понимают? Когда не хотят соглашаться с нашими объяснениями? Когда не хотят жить по нашим правилам?
Такие дети нам не нравятся. Таких детей мы отвергаем, ругаем, критикуем.
Нам нравится, когда они стоят за себя, дают сдачи в драке, защищают себя в споре, отстаивают свою позицию в разговоре со сверстниками. А когда они спорят с нами? Когда отстаивают свою позицию, а не поддерживают нашу? Когда они защищают себя от нашего самоуправства? Такие дети нас бесят и раздражают! Такие дети нам не нравятся!
Нам нравится их любознательность, их вопросы, их интерес к миру. Но только до тех пределов, которые мы сами для них устанавливаем. Нам не нравится, когда они начинают интересоваться тем, чем, по нашему мнению, им не нужно интересоваться, когда суют нос не в свои дела, спрашивая, например, почему мама с папой поссорились.
Нам нравится, когда они соглашаются с тем, что мы для них выбираем. И мы запихиваем наших детей (именно это слово иногда полностью отражает наше отношение к ним!) в группу изучения английского языка, спортивную секцию или в музыкальную школу, не интересуясь, хотят ли они этим заниматься. Мы считаем, что лучше них знаем, что им нужно. И нам совсем не нравится, когда дети не соглашаются с нашими выборами, протестуют, бунтуют, когда они сами хотят выбирать себе занятие.
Нам нравятся наши дети, когда мы им нравимся. Мы просто обожаем таких детей, которые говорят: «Моя мама – самая красивая! Мой папка – самый сильный!»
Нам нравится, когда они оценивают нас хорошо. Мы любим таких детей.
А когда они оценивают нас плохо? А когда они нами недовольны? Когда они выражают нам свои претензии? Когда обвиняют нас? «Так нечестно… Ты обещала… Ты обманщица…» Таким отношением к нам мы возмущаемся до глубины души. Такие дети нам не нравятся.
Нам нравятся дети, которые нас прославляют. Нам нравится хорошее поведение наших детей, когда нам завидуют знакомые, говоря: «Какой у вас замечательный ребенок!» Нам нравится, когда их хвалят, когда они где-нибудь выступают, теша наше самолюбие. Когда примерно себя ведут, хорошо учатся и нас хвалят на родительском собрании. Нам нравится, когда они хорошо выглядят – чистые, аккуратные, красивые. Нам нравятся нарядные и чинные дети, похожие на кукол.
А когда они нас позорят? Когда плохо себя ведут или плохо учатся? Когда приходят домой чумазые, притаскивая в дом песок или грязь с улицы? Нравятся нам такие дети? Нет, не нравятся.
Нам не нравятся такие дети. Нам не нравятся свободные дети. Не нравятся неуспешные дети. Нам не нравятся дети со своими взглядами, со своими желаниями.
Нам не нравятся неудобные дети. Нам не нравятся непослушные дети. Но что такое неудобный и непослушный ребенок?
Это ребенок, который делает то, что хочет делать. Который естественно выражает свои мысли и чувства. Который активно исследует мир, поэтому приходит домой грязный, в испачканной одежде. Который не живет по нашим правилам и ограничениям.
Это ребенок, который далеко не всегда слушает наши советы, а делает так, как сам считает нужным.
Который не делает того, что мы ему говорим, а делает то, что сам хочет делать.
Который не соглашается с нами, а сам решает.
Как неудобны такие дети для родителей! И как удобны послушные и исполнительные!
Поэтому нам так нравятся удобные для нас дети. Нам нравятся послушные дети.
Но что такое удобный и послушный ребенок?
Это ребенок, беспрекословно выполняющий наши требования, понимающий наши ограничения, соглашающийся с нашими выборами. Делающий то, что мы хотим, чтобы он делал. Не делающий того, что мы не хотим, чтобы он делал.
Это ребенок, который слушает то, что Я ему говорю, делает так, как Я ему говорю, соглашается с тем, что Я ему говорю.
И отсюда вытекает неосознанная, но мощная по силе цель воспитания – формирование такого вот – удобного для родителей послушного ребенка.
Как однажды сформулировала это одна мама, говоря о своей трехлетней дочери:
– Господи, скорее бы она доросла до того, чтобы села у телевизора, сложила руки, закрыла рот, молча смотрела бы и не мешала жить!
И это действительно – самая распространенная цель воспитания – воспитать послушного, удобного ребенка.
И эта, чаще всего неосознанная, цель воспитания и определяет в дальнейшем большинство наших «что с ним делать?».
Это – одна из неосознанных целей воспитания. Есть и другие.
Ребенок должен…
– Что должен уметь твой ребенок? Каким должен быть твой ребенок после твоего педагогического воздействия на него? – спрашиваю я родителей, чтобы помочь им осознать, каким они хотят воспитать своего ребенка.
Я прошу представить тот конечный результат воспитания, к которому они когда-то придут: готовый ребенок, воспитанный ими, – каким он должен быть? Я прошу это сделать опять-таки для того, чтобы осознать – какова же наша цель и что нам, родителям, исходя из этой цели, нужно делать с ребенком?
И начинается интересный и всегда одинаковый поток ответов:
– Он должен быть аккуратным…
– Должен хорошо себя вести…
– Должен уважать других…
– Должен быть вежливым…
– Должен быть хорошо воспитанным…
Перечень этих «должен» длинный, разнообразный – и всегда одинаковый.
Он должен что-то делать или чего-то не делать.
Он должен как-то действовать или не действовать.
Этот перечень – всегда про поступки, поведение ребенка, и никогда – о нем самом.
Этот перечень всегда о том, как он должен себя вести, а не о том, каким он должен быть.
Хотим мы этого или нет, но наши неосознанные представления и убеждения о цели воспитания чаще всего направлены на достижение хорошего внешнего поведения детей. Мы хотим научить их хорошо себя вести, правильно себя вести, вести себя так, как принято. И этот перекос цели нашего воспитания на достижение хорошего поведения, а не на формирование каких-то качеств личности, позволяющих ребенку быть каким-то – и определяет потом многие наши «что с ним делать?», наши методы воспитания.
Но первое и самое важное, что мы должны сделать для наших детей, – это не научить быть аккуратными или вежливыми (этому их научит сама жизнь, социум). Надо научить их быть сильными и уверенными в себе. Надо научить их стоять за себя, занимать свое место в жизни, иметь свою позицию. Быть таким – чтобы в его жизни все получалось. Но эта важная цель – научить ребенка быть сильным, уверенным, ценящим себя, стоящим за себя – практически не ставится большинством родителей.
И эта главная цель воспитания, высшая цель воспитания: формирование ЛИЧНОСТИ – сильной, независимой, активной, яркой – заменяется десятками мелких, важных, но второстепенных: научить быть аккуратным, вежливым, воспитанным, уважающим старших.
В следующей главе, посвященной конкретным методам воспитания, ты увидишь, как эти мелкие цели, становясь главными целями воспитания для многих родителей, разбивают, уничтожают, делают невозможной достижение главной, высшей цели воспитания – формирование ЛИЧНОСТИ.
Цель определяет средства
«Цель определяет средства» – это знают все. Цели воспитания, которые стоят передо мной как перед родителем, и определяют эти средства.
Для формирования правильного, послушного и удобного мне ребенка я буду использовать те методы воспитания, которые будут соответствовать моим целям.
Понимая воспитание, как воздействие на ребенка с целью его «доделать», «переделать», «улучшить», я буду выбирать те методы и способы воспитания, которые помогут мне в этом «улучшении» неправильного ребенка.
Для формирования хорошего внешнего поведения ребенка я буду неосознанно использовать те методы, которые позволят мне формировать это хорошее внешнее поведение. Эти методы меньше всего направлены в глубину личности ребенка, на его чувства, мотивы его поступков. Ведь главное – чтобы он хорошо себя вел!
Мы, действительно, совершенно неосознанно, но при этом абсолютно точно выбираем подходящие под наши цели методы воздействия на ребенка. И методы эти, самые распространенные и чаще всего используемые – поучение, критика, наказание, – и нужны именно для воспитания удобного, послушного ребенка, для его «переделывания» и достижения хорошего поведения.
Давай рассмотрим эти методы, чтобы увидеть, к каким реальным результатам приводит их использование. Чтобы мы могли сформулировать осознанно и ответственно новые цели воспитания, направленные на формирование яркой, сильной личности ребенка. Чтобы мы могли изменить стиль отношений с нашими детьми и перейти от критики и отвержения к любви и принятию.
Глава 2. Методы «воспитания»
Нас, действительно, никто не учил, как воспитывать ребенка. И уж тем более – правильному применению каких-то методов воспитания. Мало того, большинство родителей знать не знают, что то, что они иногда делают с ребенком, – это метод воспитания. Поэтому в силу нашей неопытности, в силу ряда еще нескольких причин, о которых речь пойдет ниже, мы применяем методы воспитания, как умеем, как придется, как получается.
В этой главе я хочу обратить твое внимание на некоторые особенности самих методов, которые мы неосознанно выбираем для достижения нужных нам целей воспитания, и на наше типичное применение этих методов, приводящее к множеству ошибок и плохих последствий для ребенка, да и для нас самих.
Поучения
Мы, действительно, должны многому научить наших детей, многое объяснить. Мы должны познакомить их с окружающим миром. Помочь им разобраться в поступках, которые они совершают. Для всего этого и существует метод поучения.
Это очень распространенный метод – мы постоянно что-то объясняем нашим детям, на что-то обращаем их внимание, что-то вместе с ними обсуждаем. Мы иногда читаем им целые лекции, иногда – нудные проповеди, иногда – длинные нотации.
Мы рассказываем детям, почему по утрам восходит солнце, почему нужно обязательно чистить зубы. Мы показываем, как устроен какой-то механизм, и объясняем, что не нужно дергать за хвост котенка – ему больно. Мы рассказываем много интересного об окружающем мире, и лица у нас в такие минуты очень добрые и хорошие. И интонации – самые мирные и дружелюбные:
– Посмотри, какой маленький цветочек, – говорит мама малышу. – Видишь, он только еще распускается, видишь, какие маленькие у него листики? Скоро он станет большим, красивым… Мы не будем его рвать, пусть растет, он живой…
– Ты видишь, какая красивая бабочка сидит на листике? Посмотри, какие у нее крылышки. Какой у нее мохнатый животик, видишь – она испачкала животик пыльцой и сейчас полетит к другому цветочку и опылит его…
Нам есть что рассказать, чему научить наших детей. Мы делаем это постоянно, объясняя ребенку что-то, стремясь научить его чему-то.
И парадокс заключается в том, что когда мы говорим с ребенком об окружающем его мире – о котятах или бабочках, о листиках или тучках, наша интонация полна уважения и любви. Но когда мы начинаем говорить с ребенком о нем самом, о его поступках – что-то случается с нашей интонацией, что-то происходит с нашими лицами. И мы уже не так доброжелательно и открыто, не так мирно говорим ему:
– Ты зачем это сделал? Ты что, не понимаешь, что так не делают!
– Ну-ка сейчас же брось эту гадость! Я кому сказала!
К сожалению, очень часто происходит это превращение из только что мирной мамы, рассказывающей о комарике или стрекозе, в гневную, строгую мать, говорящую с ребенком о самом ребенке и его поступке. И тон ее становится жестким, солдафонским. И лицо становится строгим, осуждающим.
– Моя мама плохо себя ведет! – заявил однажды мой внук, придя на кухню, где я готовила ужин.
– Плохо себя ведет? И что же она делает? – поинтересовалась я.
– Она корчит рожи! – заявил ребенок, и я после его слов потеряла дар речи от изумления.
– Корчит рожи? Как это – корчит рожи? Где? Зачем? – спросила я, оправившись после такого неожиданного заявления.
– Пришла ко мне в комнату, – начал объяснять ребенок, – стала говорить мне, чтобы я все убрал, и начала корчить рожи! – сказал он возмущенно и сделал такое лицо, которое, по-видимому, и показывало, какие «рожи» корчит мама. Его физиономия приняла сердитое выражение, он насупил брови и пристально посмотрел на меня. Я едва сдержалась от хохота и отвернулась, чтобы он не увидел улыбку на моем лице.
– Маруся, ты поговори с мамой, скажи, чтобы она рожи не корчила! – Он сказал это строго, требовательно и вышел из кухни, а я тихо рассмеялась. И подумала – и правда, зачем родители «корчат рожи», когда говорят с детьми? Почему бы им не говорить с нормальными, спокойными, открытыми, доброжелательными лицами?
Позже, когда я рассказала дочери о нашем разговоре и попросила ее не «корчить рожи», мы вдоволь насмеялись. И дочь, изумленная этим рассказом, тем, как ее воспринял ребенок, говорила с удивлением:
– Нет, мам, ну ты представляешь, я к нему раз зашла, говорю: «Убирай игрушки». Второй раз захожу – он продолжает играть. Захожу еще раз и уже говорю ему строго: «Так, что это такое? Ты почему ничего не убираешь?» – И дочь сделала при этом такое лицо, какое недавно изобразил малыш. Я расхохоталась – она опять «корчила рожи», – и дочь, поняв, почему я смеюсь, тоже рассмеялась и сказала удивленно:
– Надо же, я даже не замечала, что я такое лицо делаю…
Но именно с «такими лицами» общается с детьми большинство родителей. Мы становимся строгими мамами и папами, которые уже не поучают, а скорее, отчитывают ребенка.
Мало того, как только мы подходим к оценке поступков ребенка, объяснению ему, что так делать нельзя, проявляется еще одна особенность нашего использования этого метода. Мы входим в роль «учителей», «лекторов», «педагогов». Тут, я думаю, и включаются наши неосознаваемые, но очень хорошо работающие убеждения, что ребенок – существо бестолковое, которое учить и учить надо, а родитель – тот мудрый и знающий, который его сейчас и научит. И мы с высоты нашего положения высокомерно и непринимающе говорим:
– Что это за новости! Это что такое, я тебя спрашиваю?!
И мы постоянно именно так и «поучаем» наших детей.
Но сам стиль нашего общения с детьми, наше высокомерное обращение – уничтожает весь педагогический эффект поучения. И мы поучаем, поучаем детей, а они почему-то продолжают совершать плохие поступки. Мы учим их хорошему, но они почему-то вырастают иногда «плохими» детьми.
Наше поучение не работает. Потому что ребенок при таком стиле общения с ним постоянно чувствует себя ущербным, неправильным. Иногда – просто униженным. И это не стимулирует большинство детей быть правильными. А иногда – вызывает прямой протест, приводит к обратному результату.
И я обращаю твое внимание на то, что мы, действительно, в поучении очень часто переходим на унижающую ребенка интонацию. И не просто унижаем его в процессе поучения, но еще и нагружаем нашими поучениями, перегружаем его ими. Мы читаем им целые лекции о том, какими надо быть, а какими – не быть. Мы читаем им нотации, в которых указываем на их ошибки. Мы их отчитываем. Мы произносим целые проповеди.
И это еще одна особенность того, как родители используют этот метод.
Мы «пережимаем» наше воздействие. Мы как бы «добиваем» ребенка нашими поучениями. Этим грешат многие родители.
– Ты зачем испачкал одежду?.. – спрашивает ребенка мама. – Нет, ты мне ответь, ты почему испачкал?.. (Сама постановка вопроса уже неправильная – ребенок испачкал одежду не «зачем», не «почему» – он ее просто испачкал. Уже испачкал – и разбираться в этой ситуации можно только с тем, как так получилось, чтобы в следующий раз он был аккуратнее!)
– Нет, ты на меня смотри, когда я с тобой разговариваю! – продолжает мама. – Ты мне объясни, почему ты такой грязный пришел!..
Ребенок молчит, потому что действительно не может ответить на все эти «почему».
– Я не слышу твоих ответов! – непримиримо произносит мама.
Ей все еще мало. Она хочет, чтобы ребенка «проняло». Но его давно уже «проняло». «Проняло» еще в ту минуту, когда он увидел, что испачкался. Когда услышал первую грозную фразу. Но маме все еще мало «педагогического» эффекта.
– Ты что, думаешь, ты будешь пачкать, а я буду стирать? Как ты хорошо устроился! У тебя совесть есть?..
На ее интонацию, даже ненависть в голосе – уже опущена голова, ребенок уже почти не дышит, он уже давно все понял, он уже сто раз внутри раскаялся, он уже готов, что называется, под землю провалиться от стыда. Но мама не унимается.
– И сколько это будет продолжаться? Ты собираешься и дальше ходить грязным? Ты так и будешь пачкать одежду? Не слышу ответа! – опять грозно говорит мама. Говорит все это, как врагу, забывая, что перед ней – ее ребенок, который всего-навсего в игре на улице испачкал одежду.
Мы унижаем детей, это нужно признать, и не просто унижаем, иногда – просто «размазываем» за какие-то их провинности, которые, как правило, не стоят такого бурного и «тщательного» реагирования. И именно поэтому поучение так часто дает обратный эффект. Мы учим, учим ребенка, воспитываем его, воспитываем, а он – не улучшается, а даже ухудшается.
Этот метод – наше взаимодействие с ребенком, наша поддержка его в познании окружающего мира, самого себя, своих поступков – мог бы быть прекрасным методом воспитания, если бы нас не «заносило» в значимость, если бы мы видели перед собой равного себе, хорошего и уважаемого нами человека. Тогда нам не нужно было бы менять интонацию разговора о луже, которая появилась потому, что прошел дождик, на недовольную и гневную в разговоре с ребенком, который ступил в эту лужу. Тогда бы мы могли ровно и спокойно объяснить ребенку, что ходить по лужам можно только в сапожках, что вода в луже грязная, поэтому она пачкает ботиночки. А не переходить на крик: «Куда тебя понесло! Да что это за ребенок такой!» И действительно, чего орать, когда он уже стоит в луже?!
Когда мы рассказываем и объясняем что-то ребенку, в котором видим уважаемую нами личность, наша интонация всегда ровная, мирная, дружелюбная. Действительно, чего нам «рожи корчить», чего нам высокомерно отчитывать, когда мы говорим на равных с хорошим человеком?
Но если мы видим в ребенке мелкого хулигана, непослушного, вредного ребенка – вот тогда наша интонация и наши лица во всей красе и передают наше истинное отношение к нему.
Есть еще одна особенность того, как мы зачастую используем этот метод.
Мы говорим детям, что нельзя брать чужое, что нехорошо драться, что надо мыть руки перед едой, надо застилать постель… Мы говорим, говорим, но это не работает.
Почему? Да потому, что мы сами не соответствуем этому. Мы учим тому, что сами не выполняем.
Родители меньше всего прощают своим детям те пороки, которые они сами им привили.
Фридрих Шиллер
«Нехорошо брать чужое», – говорю я ребенку и запрещаю брать мои вещи. Но сама я хожу в рубашке мужа или надеваю мамин халат – и отчитываю дочь, которая надела мои туфли или намазала губы моей помадой.
Мы читаем детям лекции о необходимости соблюдать чистоту, убирать игрушки, наводить порядок в комнате. А что творится в наших комнатах? На наших письменных или кухонных столах? В наших шкафах? Всегда ли мы сами соответствуем тому, чему поучаем?
Мы читаем целые лекции нашим детям о микробах, об инфекциях, о мухах, которые их переносят, о необходимости мыть руки перед едой. Но сами мы – моем их? Всегда?
Если бы мы сами всегда мыли руки перед едой, то нам не приходилось бы говорить об этом. Если мы каждый раз перед едой вместе с ребенком моем руки – это для него становится нормой, правилом жизни. Он даже не задумывается, нужно ли это делать, – он просто это делает. Ежедневно, по крайней мере три раза в день. Но вот если мы сами не моем руки систематически и так же систематически не следим за тем, чтобы он их мыл, – этот навык у ребенка не формируется. Но у нас появляется повод для поучения:
– Тебе сколько раз сказали – надо мыть руки!
– Опять руки не помыл? Ты когда научишься руки мыть?
Детям нужны не поучения, а примеры.
Жозеф Жубер
И мы снова вынуждены читать проповеди:
– Ты что, не понимаешь…
Есть еще одна специфика именно этого метода воспитания. Мы считаем, что нам нужно говорить детям важные и правильные вещи. И именно в этом – в постоянном говорении, постоянном поучении многие родители и видят свой родительский долг.
И мы говорим. Говорим долго, проникновенно, возмущенно, недовольно. И то, как мы говорим с нашими детьми, иногда похоже на радиопередачу.
Ребенок что-то натворил – ты начинаешь вести радиопередачу на тему: «Как нужно было себя вести». И, проведя радиопередачу, с чувством глубокого удовлетворения от самого себя, с чувством полностью выполненного родительского долга – покидаешь ребенка. До следующей радиопередачи под названием «Надо соблюдать порядок» или «Надо ответственно относиться к учебе». Радиопередачи эти ребенок уже много раз слушал. И он на самом деле давно уже перестал их слушать, потому что знает все, что он в них услышит.
Радиопередачи эти, по большому счету, не имеют никакого смысла. Но я же должна говорить… Я же должна ребенку сказать…
Самое забавное, что наши «радиопередачи» на тему воспитания дети, действительно, в большинстве случаев вообще не слышат. Хотя делают вид, что слушают. Сами возрастные особенности детей способствуют этому. Устойчивость их внимания очень мала, они не могут быть долго сосредоточенными на одной деятельности, особенно если она так знакома и неинтересна. И их внимание переключается на что-то другое, на то, что их больше занимает в эту минуту.
Я помню себя такой мамой: моя дочь стояла в углу, а я ходила по комнате и возмущенно говорила: «Ты что, не понимаешь?! Постой и подумай… Пока не поймешь – будешь стоять в углу!» Я читала ей целые проповеди, пока она стояла в углу. Всегда, когда я вспоминаю об этом, я чувствую себя настоящей идиоткой. Ребенок там, в углу, небось, уже давно рассматривал, какие цветочки нарисованы на обоях, или думал о чем-то своем, важном, детском. А я все ходила по комнате, упиваясь звуками собственного голоса, с абсолютной уверенностью, что я сейчас воспитываю ребенка. Я чувствовала себя в такие минуты настоящей мамой, выполняющей свой родительский долг. И поражалась – какой непонимающий ребенок мне достался!
Именно так чаще всего и ведут себя родители. Продолжают свою проповедь с чувством своей абсолютной правоты. И, заметив отсутствие внимания у ребенка, говорят возмущенно:
– Ты меня слушаешь? Повтори, что я сказала!..
Мы возмущаемся, когда понимаем, что ребенок нас толком-то и не слушал. Ведь мы так старались его воспитать! Но сама наша поучительная интонация, наша «заезженность», когда мы, как пластинки, проигрываем одно и то же – отвращают детей он наших поучительных речей. И итог такого «взаимодействия» с ребенком один: родители в очередной раз почувствуют, какой бестолковый, «невоспитываемый» у них ребенок, а ребенок в очередной раз почувствует, какие зануды у него мама или папа. И каждый останется при своем.
Если бы только родители могли себе представить, как они надоели своим детям.
Джордж Бернард Шоу
Но мы продолжаем говорить, потому что, действительно, иногда совершенно искренне считаем, что наша родительская задача – это сказать ребенку.
И сколько раз я слышала это на консультациях или в кабинете директора школы, где работала психологом:
– Я ему говорила… Сколько раз я ему говорила… И папа ему говорил… Мы все ему говорили…
Но ведь наша цель – не произнести, а сделать так, чтобы дети нас услышали. И если ребенок тебя не услышал, значит, ты не так говорил или не то говорил. Может быть, ты говорил очень правильные вещи, но если твой ребенок тебя не услышал – это ты не сумел найти слова, которые были нужны, или правильную интонацию.
Наши дети не слышат нас не потому, что они глухие, или тупые, или плохие.
Просто мы так говорим.
Но если бы наша интонация была другой! Если бы мы говорили с ребенком не на языке поучений, а на языке принятия, заинтересованности им, желания его понять – как слушали и как слышали бы нас наши дети! И как мало бы нам самим нужно было говорить!
Дети всего внимательнее слушают тогда, когда говорят не с ними.
Элеонора Рузвельт
– Мой маленький сын однажды выругался матом, – рассказывала одна молодая мама. – Просто произнес эти слова, когда мы шли по улице.
Я остановилась и спросила:
– Детка, ты знаешь, кто говорит такие плохие слова?
– Пьяные дядьки у помойки – ответил он мне.
Я даже не ожидала такого ответа. Но его ответ показал, что он сам понимал, что эти слова плохие и говорят их плохие люди. И я просто сказала:
– Молодец, сын. Ты все правильно понял!
И я не стала читать ему нотации и что-то еще говорить на эту тему. Потому что о чем тут еще можно говорить, если он сам все понимает!
Другая мама рассказывала о том, как ее маленький сын захотел помочь ей – но, доставая из холодильника контейнер со льдом, уронил его, и все кубики льда рассыпались по полу.
– Кубики льда рассыпались, и он тут же вскинул голову и взгляд его – виноватый и одновременно ожидающий – меня поразил. Он действительно ждал, что я сейчас что-то скажу, отчитаю. И я поняла – он ведь сам понимает, что натворил. И он ведь точно – не хотел этого делать. И что тут можно ему говорить, когда он все сам понимает? И я просто сказала: «Давай ты соберешь все, что уронил, а я налью воду в контейнер. Договорились?» И он только кивнул головой и начал собирать лед…
Но чаще всего мы вот так, кратко, не можем говорить с ребенком. И мы говорим много, долго. Говорим терпеливо, снова и снова одно и то же, чтобы ребенок уже понял то, что должен понять.
Мы считаем, что одна из целей нашего родительского воспитания – это научить ребенка понимать, что он сделал плохо. И это тоже наша родительская ошибка, очередная иллюзия.
Потому что ребенок и так все понимает. Но его понимание и его поступки – это разные вещи.
Он может все понимать, но делать по-другому, плохо. Потому что понимание чего-либо не мешает людям совершать плохие поступки. Мы можем понимать, что курить вредно, но продолжаем курить. Можем понимать, что нужно ограничить себя в питании, но опять переедаем, нанося вред своему здоровью. Мы, как родители, можем понимать, что нельзя унижать ребенка, что не надо говорить с ним на языке ругани, но это не мешает нам снова и снова унижать ребенка, кричать на него. Хотя мы понимаем, что это нехорошо.
Но сами мы долго и нудно объясняем детям, что они должны понять, как плохо они поступили, и запрещаем им так впредь поступать. И в этом многие родители и видят смысл поучения.
Там нет желания понять – почему он это сделал, как получилось, что ребенок сделал. Главное – чтобы он больше так не делал!
Но если мы вместе с ребенком тихо и мирно, по-доброму не проанализируем (я обращаю на это внимание – именно тихо, мирно и по-доброму, – потому что иначе ничего не получится!) – почему он это сделал, как у него это получилось, – он это обязательно сделает еще раз. Еще раз подерется, если ему нужно будет за себя стоять. Еще раз прогуляет уроки, если ему некомфортно в школе или школьных отношениях. Еще раз пойдет гулять с плохими ребятами, если он там получает самоутверждение и принятие, которого ему не дают дома.
И смысл поучения – не осудить, не запретить, а объяснить ребенку его поступок, чтобы он смог его больше не делать. А для этого, опять же сначала родителю нужно понять этот поступок, понять своего ребенка. А не говорить ему: «Ты что, не понимаешь!..» Но мы говорим ребенку: «Ты что, не понимаешь!», хотя сами иногда ничего не понимаем в ребенке!
Чтобы подвести итог тому, как работает этот метод воспитания и что он по-настоящему делает, давай подумаем: что получает в этой ситуации «педагогического» воздействия каждый участвующий в ней?
