Андрей Мартьянов
След Фафнира
Часть первая
ЗОЛОТО СЕДОГО РЕЙНА
– …wen bist du denn?
– Ein Teil von jener Kraft, die stets das Böse will und stets das Gute schafft.
Гёте. Фауст. Часть первая
Атли, ты радости
так не увидишь,
как не увидишь
ты наших сокровищ!
Я лишь один,
если Хёгни убит,
знаю, где скрыто
сокровище Нифлунгов!
Эдда. Песнь об Атли. 26
Глава первая
МЫ ЕГО НАШЛИ!
Германская империя, побережье Рейна
Ночь и утро 27 марта 1912 года
Мсье Робер де Монброн сидел в луже.
Нет, вовсе не потому, что поскользнулся и упал, или был завален в размякшую от воды густую синеватую глину во время банальной уличной драки на окраине заштатного германского городка. Монброн, как это ни странно прозвучит, наслаждался, шлепая ладонями по коленям и подставляя лицо низвергавшемуся с мутно-серых небес холодному дождю. Его совсем не беспокоило то, что красивый и очень дорогой костюм из валлийской шерсти, купленный Роберу дражайшей матушкой, мадам Жюстин, за бешеные деньги в Париже на Рю де ля Пэ, придет после импровизированной грязевой ванны в полнейшую негодность. Он не боялся простудиться и подхватить ангину. И ему не казалось нелепым столь вызывающее для приличного молодого человека поведение. Монброн был готов купаться в жидкой грязи до самого заката.
– Наконец-то! – беспрестанно повторял он то на родном языке, то по-английски. – Мэтр Шлиман удавился бы от зависти! Mont Deux, наконец-то!.. Джерри, Тим, где вы копаетесь, бестолочи?! Сюда!
Монброн зачем-то набрал полные пригоршни мягкой холодной глины, отдаленно напоминавшей прокисшее бланманже, и вымазал себе лицо. Только глаза да зубы сверкали.
– Сюда-а!! – с новой силой воззвал Монброн. Конечно, можно было подняться и сбегать к палатке. Но очень не хотелось уходить. Робер боялся, что забудет место. Оставалось только орать, надрывая голосовые связки. – Джера-альд! Мистер Роу!
Звук радостного голоса молодого француза метался среди вершин столетних елей, ударял в изрытую пенистыми волнами и дождевыми пузырьками воду Рейна, и наконец достиг слуха людей, которым предназначался. Господа изыскатели соизволили высунуть носы из просторного брезентового шатра и поинтересоваться, кто же вопит неподалеку?
Однако покинуть теплое жилище и выйти под дождь решился только невысокий англичанин средних лет с квадратным меланхоличным лицом. Этот человек – Уолтер Роу – никак не напоминал ученого-археолога. Уж скорее мастеровой или конторщик, обремененный чахоточной супругой да громкоголосым выводком чумазых ребятишек. Подобное впечатление у каждого, завидевшего мистера Роу, весьма усугубляли его мозолистые ладони с короткими, заросшими темным волосом пальцами. Впрочем, настолько сильные руки могут равно принадлежать и гробовщику, и великому пианисту…
Мистер Роу, беззвучно сквернословя под нос, набросил капюшон черного прорезиненного плаща (такой обычно носят английские полисмены), закрывая от усиливающегося ливня голову с седеющими волосами и, грузно перепрыгивая через лужи, направился к деревянным доскам, протянутым через глинистое побережье реки. Мостки и вывели его к источнику неблагозвучия. По пути Роу споткнулся о сбитую ветром толстую ветку, едва не упал и уж было открыл рот, дабы высказать полоумному лягушатнику свои мысли о его глупой выходке. Но…
Уолтера Роу поразили не сюрреалистический облик вымазанного глиной до ушей мсье Монброна, ни его безвозвратно погибший сюртук и не то, что француз, повизгивая от восторга, плескался в липкой кисельной грязи. Минуту назад археолог собирался устроить Монброну примерную выволочку, а заодно искупать в Рейне – нельзя же пустить его в палатку в таком виде! – а сейчас спрыгнул с досок и опустился на колени в ту же самую глубокую лужу. Вода немедленно затекла в сапоги и насквозь вымочила коричневые суконные бриджи. Однако мистер Роу наплевал на столь незначащие мелочи.
Похожие на волосатые сардельки пальцы оксфордского ученого мужа сами собой потянулись к висевшей на шее Монброна темной, залепленной грязью вещице, напоминавшей ожерелье. Коснулись. Ноготь соскреб бурый налет и словно тоненький желтый лучик уселся на тяжелое кольцо.
– Золото, – прошептал Роу. – Боже мой… Ты… Маленький негодяй, где ты это нашел?
Англосакс сгреб правой рукой Монброна за воротник и прерывисто задышал ему в лицо. Тот неуклюже отстранился, сделал обиженный вид, но все-таки не выдержал и рассмеялся.
– Здесь! Я сижу на целой горе такого добра!
Монброн сунул ладонь в глину, покопался в отвратительно чавкающей холодной массе и наконец извлек какой-то тяжелый кругляш. Был обозван ослом. Находку пришлось немедленно отдать бледнеющему на глазах археологу.
– Клянусь крестом Господним! – взвыл англичанин после того, как, поплевав на вещицу, оттер ее о рукав плаща. – Солид Феодосия Второго! Эпоха Аттилы! Сдохнуть можно!
– Это необязательно, – зафыркал Монброн и поплескал ладонью по глине. – Прямо под моим седалищем лежит огромная груда таких монеток!
– Как ты это нашел? – стонал Роу, размазывая грязной ладонью по лицу дождевые капли. – Мы полный день копались возле самого склона холма! Это же в двухстах ярдах!
От волнения французский акцент молодого человека усилился, и он с трудом подыскивал нужные слова, торопясь рассказать:
– Мы полгода ходили прямо по нему! – выкрикивал Монброн. – Как сразу не догадались? Вы сами, мистер Роу, говорили – в этой части низины когда-то проходило русло Рейна! Потом с возвышенностей сошел оползень, закрыв дно возле левого берега! Помните? В «Песне» черным по белому написано: Хаген бросил клад в Рейн, а не спрятал у воды, в пещерах! Мы знали место, где бургунды переправились на восточный берег, приблизительно знали их путь, однако никто не подумал, что природа сама позаботится о кладе!
– Хватит, – оборвал восторженные вопли Роу. – Как нашел, спрашиваю?
– Возвращался в палатку. Дождь начался… – француз покосился в сторону прибрежного уступа, вздымавшегося почти отвесно на высоту тридцати футов. – Лопату нес не на плече, а волочил за собой…
– Убивать надо за такое обращение с инструментами! – проворчал археолог, продолжая, однако, внимательно слушать. – Ну и дальше?
– Лезвие царапнуло по металлу. То есть я потом уяснил, что это металл! – захлебываясь, повествовал Монброн. – Вначале решил – обычный камень. А вы рассказывали, будто в такой глине камней не встречается. Вернулся, пошуровал лопатой, вывернул эту шейную гривну, – он погладил кольцо, громоздившееся на груди. – Манжету запачкал, когда доставал…
Роу мелко затрясся от смеха. Денди, понимаете ли, манжету запачкал! И, надо полагать, счел, что теперь можно поваляться в грязи, уподобляясь нильскому зверю гиппопотаму! Впрочем, какая разница? Если это не просто случайные разрозненные изделия, оброненные столетия назад с проплывавшего по Рейну корабля, а… Да чего сейчас говорить! К утру дождь наверняка закончится, можно будет взять насос, откачать воду из углубления и покопаться более тщательно.
Роу стянул плащ, расстелил его на деревянных мостках, ведущих от лагеря к основному месту раскопок, и, призвав на помощь словно не замечавшего холода и дождя молодого галла, начал выбирать из лужи первые попавшиеся под руку предметы. Видимо, они были навалены бессистемной кучей и, таким образом, серьезный урон кладу нанести было невозможно, даже столь варварскими действиями. Мистера Роу снедало нетерпение и он мысленно простил себе вопиющее нарушение законов археологии.
Когда на плаще воздвиглась неопрятная, истекающая мутной жижей кучка различных предметов, от монет и фибул до невзрачных камешков и отлично сохранившегося воинского шлема, отдаленно напоминавшего римские образцы, мостки заскрипели под тяжелыми сапогами.
– Что вы здесь творите? – голос низковатый, звучный и заинтересованный. Ага, явился бессменный хозяин предприятия – молодой лорд Вулси. – Робер, Уолтер, вы к ужину желаете порадовать нас пирожками из грязи? Не думал, что рейнская глина столь же целебна, как мариенбадская…
– Джерри, – пискнул Монброн, раскашливаясь. – Мы его нашли! Вернее, я его нашел!
Высокий, темноволосый с рыжинкой, англичанин запнулся и, склонившись над простертым у ног изгаженным одеянием мистера Роу, присвистнул.
– Черт возьми, а?.. – выдохнул он, озирая невзрачные богатства. – Невозможно… Это все, что вы обнаружили?
– Какое там! – подал голос археолог, едва не по пояс погружаясь в грязь и шаря руками в самой гуще. – Работы будет на несколько дней! Джерри, прикажи завтра отослать рабочих. Лишние глаза совершенно ни к чему… Все, пока хватит, – Роу перебросил на плащ еще десяток монет, и, сжимая зубы от холода, вылез на мостки. – Идемте к берегу реки, промоем. Джералд, позови остальных! Робер, берись за край плаща! Осторожнее, тупица! Уронишь хотя бы одну вещицу – надаю по шее!
…Крупные дождевые капли стегали по тугому брезенту шатра, складной походный столик окружали все обнаружившиеся в лагере керосиновые лампы и пятеро вымокших до нитки людей безмолвно созерцали перед ними предметы. Золото, несколько серебряных украшений, не ограненные цветные камни и выложенный золотыми пластинками помятый шлем с наушниками и фигурной стрелкой поносья. Только мистер Роу, нарушая благоговейную тишину, бормотал под нос, притрагиваясь то к монеткам, то к вычурным застежкам для плащей:
– Конечно, солиды… Юстиниан… А это – типичный вендельский стиль… Господа, кто знает, вдруг этот шлем некогда принадлежал самому Зигфриду?
– Мы его нашли, – неожиданно громко, ни к кому не обращаясь, сказал лорд Вулси и зачем-то полез в карман жилета за часами. Вынул, подержал в руке, не открывая крышку циферблата, и сразу отправил хронометр обратно на место. – Джентльмены, это невероятно, но мы действительно нашли клад Нибелунгов… По сравнению с нами Шлиман с его Троей или Габриель Густавссон с кораблем из Осеберга – жалкие профаны! Тимоти, посмотри, где запрятано бренди. Предлагаю сегодня напиться! Робер, поедешь утром в деревню, отправишь телеграмму в аббатство…
Звякнула свалившаяся со стола монетка. Джералд, резко нагнувшись, подобрал тускло-желтый кругляшок и уставился на него так, будто впервые в жизни видел подобный раритет. Лупоглазое изображение кесаря Юстиниана окружали греческие полустертые буквицы, а сам император смотрел на представший его очам незнакомый мир не то с растерянностью, не то с восхищением.
Лорд Вулси, отобрав бутылку бренди у рыжего компаньона, обладавшего типично ирландской внешностью и располагающей белозубой улыбкой, небрежно швырнул монету в зеленую жестяную кружку и наполнил ее до краев. Зеленое горлышко бутыли чуточку постукивало по крупповскому металлу.
– Круговую? – Джералд обвел всех собравшихся многозначительным и торжествующим взглядом. – Что ж, я пью за всех нас, господа!
* * *
Разумеется, это была авантюра. Причем авантюра, если так можно выразиться, высшей пробы. Никто и никогда не решился бы на подобное предприятие лишь потому, что оно априори было абсурдным. Но с другой стороны…
Археология до начала ХХ века не являлась точной наукой со своими правилами, законами и незыблемыми установлениями. Копали многие, копали почти везде – от Стоунхенджа в Англии до развалин Читсен-Итца в Мексике, от Дании до Египта и Персидского шахства. Иногда что-то находили. Без сомнения, большинство «диких» археологов были примитивными искателями богатства. Стоит вспомнить одного лишь Генри Раулинсона, сотрудника британской разведки «Интеллиженс-Сервис», прикрывавшего свою шпионскую деятельность в азиатских странах видимостью научных изысканий и археологических поисков.
Обычный агент политического сыска, мистер Раулинсон, стал первым археологом-любителем, прославившимся на весь мир. Он нашел Ниневию, расшифровал ассиро-вавилонскую клинопись, сохранил для Азиатского Королевского Общества Британии множество глиняных табличек… А попутно, выполняя обязанности военного инструктора на жалованьи правительства Персии, организовал против него же заговор, и втихомолку перессорил персов с афганцами. Последствием чего стала многолетняя война… Незаурядная карьера. Шпион-археолог. Интересно, какое занятие ему нравилось больше?
Нет смысла упоминать столь известных людей, как неаполитанца Пьетро делла Валле, открывшего развалины Персеполя; Уильяма Петри, положившего начало исследованиям египетских пирамид, его последователя Шампольона и, наконец, всемирную знаменитость – мэтра Генриха Шлимана.
Теперь, в 1912 году, когда археология превратилась в одну из самых достойных и признанных ветвей исторической науки, Шлимана можно было бы упрекнуть во многом. Скептики говорят: «Этот сын пастора из Мекленбурга, конечно, нашел какое-то маленькое греческое поселение, погибшее от пожара, но разве можно со всей уверенностью утверждать, будто это именно Троя?» Археологи обвиняют: «Бездарь Шлиман искал только золото! Он не обратил внимания и просто выбросил на помойку ценнейшие предметы прикладного искусства, осколки керамики, посуды, обломки орудий труда! Это был бизнесмен и шарлатан, а не ученый!»
Правы все – и прокуроры, и адвокаты. Стоит упомянуть, что мэтр поступил не слишком честно, фактически украв сокровища Трои – он получил разрешение от турецких властей на проведение раскопок в Гиссарлыке лишь в обмен на обязательство отдать правительству Турции все найденное.
14 июня 1873 года юношеская мечта любителя Гомера и удачливого торговца красками Генриха Шлимана осуществилась. Старик Генрих нашел Трою. Вернее, клад троянского царя Приама – несколько килограммов золота, воплощенных в украшениях, ожерельях, кольцах, драгоценной посуде…
Мэтр позже клялся, что его явно противозаконная акция – Шлиман ночью, тайком, вывез все сокровища в Грецию на лодке – была обусловлена опасением, что султан Турции наплюет на историческую ценность найденных предметов и прикажет их переплавить. Вполне естественно, что Шлиман был объявлен в Турции преступником и контрабандистом, возвращение в Гиссарлык теперь было невозможно, но…
Он нашел новое применение своей неуемной энергии. В Греции Шлиман обнаружил могилу царя Агамемнона, буквально набитую сокровищами, а в Тиринфе – дворец Одиссея. А умер он от менингита в Неаполе. Лишь потому, что всегда одевался бедно, и потерявшего сознание на улице человека не опознали и не отвезли вовремя в больницу. Только в госпитале для бедных выяснилось, что в бумажнике старика, изрядно смахивавшего на неаполитанского нищего, находилось целое состояние, на которое можно было бы нанять лучших докторов.
Великая судьба, великие открытия и такая нелепая смерть.
Впрочем, Шлиман прославил себя не только раскопками в Трое и фотографией любимой жены в золотом уборе царицы Елены. Он впервые в истории археологии основал свои изыскания не на исторических сведениях, а лишь на литературных. Он увязал события Гомеровской «Илиады» с реальной местностью, преданиями и легендами населения Гиссарлыка и географическими данными.
«У Гомера сказано, – рассуждал Шлиман, – что поблизости от города Приама находились два источника воды – один теплый, другой холодный. Будем их искать. Кроме того, турецкое название „Гиссарлык“ в переводе означает „дворец“. Откуда может появиться дворец в эдакой дыре? Рядом нет ни одного крупного города!»
И настырный немец начал искать. И нашел. И прославился.
По его стопам пытались идти многие. Но, к сожалению, последователям не хватало шлимановской настойчивости, его ума, убежденности в своей правоте и правоте литературного первоисточника. Кроме того, прошлое оставило не столь уж и много литературных памятников, в которых с точностью описывается местонахождение какого-либо клада или древнего прославленного города. Археологи, любители и профессионалы, конечно же, могли изучить «Беовульфа» и приняться разыскивать «Золотой дворец» – Хеорот; основываясь на «Песне о Роланде», поискать в районе перевала Ронсеваль бесследно сгинувшие сокровища Кордовского халифата, захваченные армией императора Карла Великого, подумать о том, куда мог исчезнуть из осажденного Монсегюра Святой Грааль в 1244 году… Да мало ли на свете знаменитых кладов – начиная от легендарных богатств Камелота и заканчивая драгоценностями инков и ацтеков!..
Джералд Слоу, двенадцатый лорд Вулси, оксфордский выпускник и изысканный британский денди, никогда не предполагал, что станет кладоискателем. Его ждали карьера в Форейн-офисе, огромное наследство и скорый брак с младшей дочерью герцога Йоркского. Провидение, однако, сыграло с лордом Вулси нехорошую шутку.
С чего же все началось?..
* * *
Вообще-то начало сей истории было положено третьего сентября 1890 года, когда на втором этаже дома 12 по Парк-Лейн в Лондоне леди Марджори Вулси произвела на свет крупного, ясноглазого и истошно пищащего младенца. Ребенок был окрещен в Вестминстерском аббатстве спустя неделю и получил имя Джералд в честь одного из знаменитых предков – кажется, прапрадеда по отцовской линии, командовавшего одним из британских кораблей в битве с «Непобедимой Армадой» короля Испании Филиппа. Этот факт, правда, не способствовал поддержанию честного имени семьи, так как всем известно, кто командовал английским флотом и каковы были пристрастия большинства британских мореходов того времени.
Нет, безусловно, сэр Френсис Дрейк – удачливый придворный, любовник самой изумительной британской королевы Елизаветы I Великой и еще более счастливый пират – был джентльменом и отличным военным. Как и его соратники. Впоследствии взрослеющий Джерри поглядывал на портрет прапрадедушки кисти Хиллиарда, висящий в комнате отца, с некоторой боязнью. Далекий предок (если только его переодеть из придворного костюма в кожаные штаны и жилет, на голову повязать красный платок и дать в руку абордажный палаш) смотрелся вылитым корсаром с огненно-наглым взглядом, квадратной англосаксонской челюстью и руками мясника.
Следует заметить, что предка юного Джералда убили на дуэли. Семейная легенда гласила: предок пал от руки самого Френсиса Дрейка, отстаивавшего у лорда Вулси свое право на любезность британской монархини…
Какие были люди, а?!
Наследник славных традиций семьи и единственный сын сэра Артура Слоу, одиннадцатого лорда Вулси, был беспокойным ребенком. Его не смогли исправить ни французский гувернер, ни компаньонки матушки Марджори – изредка игравшие роль воспитательниц старые клуши, от которых воняло дорогой пудрой, благовониями и пoтом в равных пропорциях, ни даже закрытая школа для мальчиков в Винчестере с исключительно строгим уставом и преподавателями-пуританами. Каштанововолосый юный негодяй бил стекла, учась играть в регби, запускал пойманных в подвале школы крыс в комнату преподавателя химии (объясняя затем сей эксцесс разгневанному директору учебного заведения любовью к естествознанию), а однажды, уподобившись герою новомодного американского романа мистера Марка Твена, подсыпал пороху в трубку отца Вильгельма, обучавшего детишек из благородных семей Закону Божьему.
Впрочем, святой отец был сам виноват. Курение никотианы (или, попросту, табачной травы), что ни говори – грех.
Невозможно описать, с каким трудом бедолаги-преподаватели терпели выходки отпрыска одной из благороднейших семей Британии. Стоит упомянуть, что Джерри безобразничал отнюдь не в одиночестве, а сколотил целую банду (так называл его компанию господин директор). В банду входили: разумеется, сам лорд Вулси-младший, Тимоти О’Донован – рыжеволосый сынок американского нефтяного магната из Техаса, отправленный в Англию, «получить приличное образование», и тихий с виду, чуть полноватый наследник банкирского дома «Монброн Ле Пари» Робер Монброн, каковой по желанию своей любезной матушки также должен был закончить столь престижную (и столь дорогую!) школу.
Нет смысла описывать здесь пять лет затяжной войны между интернациональной англо-американо-французской бандой и почтеннейшими учителями колледжа. Можно лишь сказать, что в один прекрасный день все три молодых человека, уже несколько остепенившихся (шестнадцать лет – это не шутка! серьезный возраст…), покинули стены школы, учинив на прощание скандальную шутку – во время благодарственной мессы в церкви на священника (того самого многострадального отца Вильгельма) свалилась привязанная под потолком кукла черта, набитая соломой, вымазанная сажей и с рогами, сделанными из двух морковок.
К счастью, хулиганов уже было невозможно исключить, выгнав с позором из стен старинного и прославленного учебного заведения. Молодые джентльмены с сознанием выполненного долга отправились по домам.
Тимоти уезжал в Америку к родителям и ненаглядному Техасу 7 сентября 1907 года. Естественно, что Монброн и Джералд Слоу провожали его в Ливерпульском порту. Отец Тима был до неприличия богат, поэтому бывший ученик самого знаменитого университета Британской империи возвращался домой на лучшем корабле – «Лузитании», отправлявшемся в свое первое плавание через океан.
Трое юнцов, желая отметить столь серьезное событие, решили поискать экзотики и отправились в обычнейший дешевый припортовый паб. Что там произошло – никому из посторонних в точности известно не было. Можно лишь предполагать, что молодые люди употребили чересчур много дурного пива, подрались с матросами-ирландцами, а господин Монброн потерял чековую книжку и бумажник. Хотя, вероятнее всего, таковые были незаметно изъяты из роберовского кармана ловким воришкой.
Так или иначе, Тимоти О’Донован взошел по трапу шикарнейшей «Лузитании» на верхнюю палубу первого класса с изрядным синяком на скуле, заплывшим левым глазом и разорванным сюртуком. И тогда же, изрядно пьяный, но неплохо соображающий лорд Вулси-младший выкрикнул историческую фразу, которую все трое запомнили навсегда:
– Тим! Эй, Тимми! – последний уже стоял, опершись на перила, ограждавшие палубу парохода. Все оттенки цветов, которыми пылала его поврежденная глазница, могла передать только кисть Рембрандта. – Не бойся, ты уезжаешь не навсегда! У нас еще будет возможность сделать то, что мы хотим сделать! Мы это сделаем!
Маленькая тайна их товарищества, скрываемая даже от ближайших приятелей по колледжу, заключалась в идее фикс, родившейся в воспаленных развитым воображением молодых умах после нескольких уроков литературы, посвященных древнегерманским поэмам. Ни Тим, ни Робер, ни сам Джералд не помнили, кто первым произнес волшебную фразу: «Ребята, а куда все-таки подевался клад Нибелунгов? Вот было бы здорово его найти!»
* * *
– Рабочих сегодня же рассчитать, – командовал лорд Вулси, когда торжественная часть импровизированного банкета над древним золотом завершилась. – Монброн, с мастерами поговоришь ты. Ничего никому не рассказывать – слухи распространятся мгновенно. Придумай какую-нибудь незамысловатую ложь: например, господа сворачивают работы из-за полнейшей бессмысленности. Словом, не мне тебя учить. Сокровищ много, гораздо больше, чем мы предполагали, поэтому мистера О’Донована я отсылаю в деревню. Наймешь два крытых фургона, для вещей и добычи. Понятно?
– Понятно, – кивнул вечно деловитый Тимоти. – Вывозим только дорогие инструменты. Палатки и все такое. Кирки с лопатами похороним в Рейне, а в ящики…
– Мсье, – жалобно подал голос Монброн из своего уголка. – Мы поступаем бесчестно. Изыскания производились на территории Германской империи, мы обязаны заявить властям. Это… Это же уголовное преступление!
Молодой американец посмотрел на концессионера сострадальчески.
– Робер, милый, клад нашли МЫ. Ну хорошо, ты приходишь в полицию, вываливаешь на стол пригоршню древнего золота, а потом? Во всех газетах аршинные заголовки: «Великое сокровище Германии найдено! Клад тевтонских предков обретен!». Про нас забудут через день, а затем втихомолку вышвырнут из страны. Нашли – спасибо, но сокровище извольте оставить Второму Великогерманскому рейху и кайзеру Вильгельму Гогенцоллерну, как подтверждение славного тевтонского прошлого и столь же великого настоящего, возрожденного канцлером Бисмарком…
* * *
(Поскольку до введения наистрожайших законов рейха Третьего вкупе с такими немыслимыми для начала ХХ века ужасами, как SS и гестапо, оставалось еще двадцать с лишним лет, а никому неизвестный герр Адольф Гитлер, провинциальный романтик и мрачный фантазер, ныне являлся всего лишь нищим венским художником, в Германии можно было даже слегка пошалить – это вам не насквозь коррумпированная демократическая страна, наподобие Франции и САСШ, и не строгая монархия, как Российская империя, Япония или Австро-Венгрия, где за темные делишки тебя мигом прищучат и отправят куда следует… Да, пошалить можно. Но только с осторожностями.)
* * *
– Будем действовать по старому плану. И никаких возражений! – непреклонно заявил Тимоти.
Он картинно поиграл швейцарским ножичком, бросив блик от начищенной стали на глаза поморщившегося Монброна. Француз лишь тяжело вздохнул.
– Действовать по плану… – проворчал мистер Роу, повторяясь, – перед нами три границы. Ехать через Голландию или Бельгию опасно – северные страны прямо-таки наводнены тайной полицией кайзера, ведутся военные приготовления. Так что копаем еще две-три ночи, выудим все, что сможем, и собираемся как можно быстрее. Когда мы будем плыть посреди Атлантики, нам уже никто не прижмет хвост. С американцами же… О черт! В чем дело?! Тим, Робер, быстро наружу!
Вопль, крик, стенание и хрипы существа будто бы терзуемого в самом глубоком круге Дантова ада самыми злобными демонами, прорвались через тугой брезент шатра. Того, кто кричал, неизвестные злодеи, как минимум, резали на кусочки тупыми и зазубренными ножами, причем делали это медленно, с расстановочкой и смакованием, в лучших традициях маркиза де Сада.
Заслышав столь чудовищные звуки, любой нормальный человек прежде всего схватится за пистолет или нож, поплотнее встанет плечом к плечу с другом, а уж только потом отправится выяснять, что все-таки происходит в дождливой глубине рейнской ночи.
– Робер, быстро фонарь! – привычный к ситуациям неординарным, мистер Роу мигом принял на себя командование. – Да не проливай керосин, кретин, спалишь нас к чертовой матери! Тим, хватай винчестер! Джерри, у тебя револьвер? Отлично! Вперед! Ох, не было печали…
Орали все сильнее и надрывнее, с привизгом. Будто человека пожирали заживо. И где-то совсем рядом.
Темно. Дождь хлещет, словно многохвостой плеткой по лицу. В тусклом свете двух ламп – карбидной и керосиновой – высвечиваются мостки, ведущие к берегу, к заветной яме.
Тим (американец, что с него возьмешь!) рванул первым, потом остальные. В стоящих неподалеку палатках рабочих начали мелькать огоньки. Тоже услышали. Скверно. Сейчас надо вести себя чем тише, тем лучше. Ноблесс оближ, как выражается мсье Робер. А ноблесс у компании изыскателей с этого вечера стал юридически неустойчив. Незачем нам непредвиденные трудности. И не надо говорить всякие пошлости наподобие, что к звездам пробираются через тернии.
– Вот он! – вскричал Монброн и, расталкивая компаньонов прыгнул к скользкому краю ямы. – Веревку! Тим, дубина, веревку! Или плащ! Да помогите же ему!
Человек, по самый подбородок погрузившийся в жидкую грязь, уже не кричал, а стонал. Из-за налипшей на лицо глины и почти кромешной темноты опознать его было невозможно. Незнакомец явно наполовину захлебнулся, тело сотрясалось в постоянной судороге, и если бы помощь не подошла вовремя, он бы наверняка утонул.
Совместными усилиями переругивающихся и откровенно злящихся на весь подлунный (а, точнее, подоблачный) мир сотоварищей, тело было извлечено на деревянные доски, ныне ставшие похожими на глинистый каток.
– К Рейну, – скомандовал лорд Вулси, – хотя бы отмоем. Не тащить же к нам в палатку эдакого расплывшегося Голема?
Точно, внешне спасенный сейчас напоминал шоколадного солдатика, поставленного возле доменной печи.
Тим, как техасец, а значит, человек к жизненным трудностям вполне приспособленный (и деятельный до невероятия), первым подтащил бессознательного субъекта к набегавшим на галечник холодным рейнским волнам, приказал Монброну стащить с того ботинки, срезал швейцарским охотничьим кинжалом одежду, яростно матерясь на диалекте южных штатов обмыл разорванной рубахой, а затем попросту взвалил на плечо и поволок наверх, к шатру.
Мистеру Роу тотчас выпало объясняться с прибежавшим на шум мастером, руководившим рабочими. Ничего, мол, страшного, майн герр, парень напился, едва не утонул, с кем не бывает. Отдыхайте. Вот вам серебряная марка за беспокойство.
– А я его знаю, – немедля открыл рот Робер, едва пострадавшего разместили на складной койке, какие используют офицеры в колониальных войсках. Зажгли все имеющиеся в наличии фонари. Монброн, приподняв брови, разглядывал крепкого, жилистого парня лет восемнадцати. Такое сложение встречается у выходцев из не самых богатых крестьянских семей, где тяжелой физической работы много, а вот с кормежкой частенько бывает туго. Волосы германски-светлые, скулы острые, широкий подбородок, черты правильные. В общем, приодеть да отмыть – будет первый парень на деревне, гроза доверчивых простушек и сеновалов. – Его фамилия Реннер. Я сам нанимал его в Вормсе подсобным рабочим. Тихий, исполнительный, чуть туповатый, как и положено деревенщине, приехавшей в город на заработки. Имя такое смешное… Австрийское.
– Ты бы меньше языком трепал, – огрызнулся мистер Роу, – а воды подогрел. Похоже наш удалец надулся шнапсом или пивом, как последняя баварская свинья, и свалился в промоину. Грязи нахлебался, вдобавок холодина на улице, как зимой в Грампианских горах…
– Кажется, он не пил, – вставил свое слово лорд Вулси, нагнувшись над Реннером. – Нет запаха спиртного.
– Может, эпилептик? – предположил Тимоти, огорченно рассматривая заляпанный грязью винчестер. – У нас на ранчо был такой. Чуть что – колотится, пена у рта.
Наконец Монброн и Роу соорудили некую чудовищную помесь из бренди, кофе и растворенного тростникового сахара, слегка растормошили укрытого хозяйскими пледами Реннера и заставили выпить не менее четверти пинты. Тот ничего не ответил, но посмотрел благодарно. Сине-голубые глаза были затуманены.
– Пускай спит, – бросил Джералд, попутно прикрывая промасленной холстиной груду сокровищ на столе. – Разместимся кому как удобно, не привыкать. А утром – гнать всех в шею! Эх, хорошо бы сейчас выпить. Робер, у тебя не осталось маменькиного ликерчика? Так замечательно согревает!
Монброн скуксился, поворчал, но все-таки полез под лежанку за сундучком, во чреве которого хранилось самое дорогое – кипы французских ассигнаций, пухлая чековая книжка семейного банкирского дома, письма от матушки и бутылочка привезенного из далекой Французской Гвианы бананово-орехового сладкого ликера.
