Марта Зверева
Только для взрослых

МАРК-2

Анечка развернулась ко мне спиной, оперлась о столешницу и отклячила жопу, рисуя ею восьмерки в воздухе. Якобы ждет вскипающий чайник. И мой ответ. И заодно демонстрирует, что я потерял.

Я медленно встал и неслышным волчьим шагом приблизился к ней. Ее белые шортики чуть сползли, открывая ямочки на попе, ее половые губы набухли и еще больше выпирали, когда она стояла вот так, изогнувшись в пояснице. Я мог бы засадить ей прямо в такой позе.

Но я подкрадываюсь и останавливаюсь прямо за ее спиной. Она не чувствует меня, я умею делать так. Поэтому так прекрасен ее испуганный возглас, когда я говорю ей прямо на ухо, тихо, но отчетливо:

– Неправда.

Она хочет отпрыгнуть, но некуда. Я не касаюсь ее, но стою сразу позади, не отойти, если меня не отодвинуть.

Ставлю руки по обе стороны от нее, запирая как в клетке. И продолжаю:

– Ты знаешь сколько мне лет?

– Да… – в ее голосе все еще испуг, но дальше уже вызов: – Сорок или сорок пять. А что?

– А сколько тебе? – я не ведусь на детские провокации.

Ее запах кружит голову. Я не любитель малолеток, всегда предпочитал ровесниц, но сейчас понимаю даже Игната. Запах ее тела – что-то охуенное. Он естественный, не перебитый отдушками дезодорантов и духов, она чуть вспотела от возбуждения и течет. Этот запах тела молодой самки орет мне: «Трахни, трахни, трахни!!!»

Мне хочется вдыхать его, я только для этого и подошел. Слушаться своих звериных инстинктов я не собираюсь.

– Двадцать! – она гордо поднимает голову.

– Это в два раза меньше, чем мне… – я уже почти прижимаюсь к ее крепкой попке, но руки держу на столе.

– Да… – она тоже чувствует меня. Я ненавижу сильные запахи, поэтому не стал использовать никакого дорогого одеколона или духов. У меня нейтральный гель после бритья. И еще я не потею. Что-то сломалось в эндокринной системе, и это очень помогало мне сбрасывать с себя собак-ищеек в тяжелые времена. У меня почти нет естественного запаха.

Кроме тех случаев, когда я пиздецки возбужден.

– У тебя были мужчины старше тебя? – пиздец крипотные вопросы я задаю. Уже не тянет на невинный разговор коллеги отца с его дочерью. Впрочем, эта игра сломалась, когда она меня оседлала.

– Да… На шесть лет… старше, – она не поворачивается ко мне, так и стоит, когда я толкаюсь пахом вперед и прижимаюсь к ней сзади, чувствуя, как упругие ягодицы пружинят о мой распухший от крови член.

Руки. На столе. Держать.

– На шесть… – мне уже не хватает воздуха и мозгов, чтобы вести эту беседу. Но я стараюсь. – То есть, взрослых у тебя не было?

– Таких… нет, – она упирается в стол руками и чуть-чуть присаживается и возвращается обратно, организуя мне нехуевых размеров атомный взрыв в штанах.

– И ты сама не представляешь, на что сейчас напрашиваешься… – мои губы у ее уха, а мой язык проскальзывает по изгибам ее ушной раковины и ныряет в темную глубину слухового прохода. Чистенькое розовенькое ушко маленькой дурочки. Она начинает часто дышать и непроизвольно ахает, когда я проделываю этот фокус еще раз.

– Знаю, – вдруг отвечает она почти нормально. И нагло. – У всех мужиков одинаковые херы, но каждый уверен, что его точно уникальный.

Я и не знал, что моя ярость может вскипеть так быстро и застелить мне глаза алой пеленой. Каждый, значит, уверен! Сколько же херов она перепробовала, чтобы ронять это с такой циничной небрежностью?!

Вот тебе и маленькая доченька друга!

Ничего, мой точно запомнит!

Она оборачивается, прикусывая пухлую губу, выпячивает попку и задирает одной рукой маечку так, что она застревает над грудью, открывая мне вид на две остренькие вершинки, упруго налитые соком и с ярко-розовыми крупными сосками со скукожившимися вокруг ареолами. Мой рот наполняется слюной от желания перекатывать их, сосать и прикусывать как сочные кисло-сладкие вишни.

Я выдыхаю и накрываю ее грудь ладонями, тараня попку пахом и вжимая дерзкую девчонку в твердый край столешницы. Она ахает и довольно улыбается, словно я наконец сделал то, чего она так долго добивалась.

Мои руки скользят по ее гладкой кожи от груди, по талии, по бедрам с выступающими косточками, сжимают крепкую попку. Я забираюсь пальцами под край ее шортиков, чтобы поймать в ладони упругие полукружия. От ощущения ее младенчески-нежной кожи в ладонях во рту становится сухо и больше всего хочется содрать с нее все и любоваться ею голенькой.

Но я еще в состоянии удержаться хотя бы от этого. Хотя уже трусь о нее сзади, стараясь, чтобы плотно сжатый джинсами член попадал между половинок ее такой охуительно сладкой попки, уже стискиваю ладонями мягкую грудь, зажимая между пальцами твердые соски, уже вдыхаю ее запах, утыкаясь в шею. Молодой чистый запах юной девочки, от которого меня аж потряхивает.

Лучше бы ей сейчас разозлиться, влепить мне пощечину, заорать, что она все расскажет отцу и убежать. Потому что еще минута – и будет поздно. Еще минута – и я расстегну ремень и выпущу на волю своего зверя. И я сейчас не про член.

Член, конечно, аж звенит от напряжения, когда я трусь о нее вверх-вниз, вверх-вниз, но справиться даже с такой взрывной эрекцией – дело двух минут в туалете.

Но я не хочу просто кончить.

Я хочу ворваться в нее, засадить по самые яйца, выебать так, чтобы у нее все хлюпало и чавкало от моей спермы, накачанной внутрь, чтобы она ползала и рыдала, но продолжала раздвигать ноги, предлагая мне себя.

Давно меня так не накрывало. Пиздец, давно.

Какой рычаг она во мне сорвала своей наглостью? Или все сразу?

Я сжимаю ее грудь грубо и сильно, так что белоснежная плоть просачивается сквозь пальцы как тесто, прикусываю шею там, где она переходит в плечо, бью бедрами в ее зад, еще и еще. Хер стонет от того, что между ним и такой желанной дыркой плотная преграда. Край столешницы наверняка больно втыкается ей в живот.

Но Анечка, нежный папин цветочек с прозрачной, так легко краснеющей кожей, мамино сокровище с наивными глазками, маленькая сестренка с надутыми губками, чудесная подружка со звонким смехом, вместо того, чтобы вырываться и бежать, запереться в своей комнате и умолять папу вернуться пораньше, выгибается в пояснице под моими руками, сознательно елозит своей задницей по моему паху и своими пухлыми розовыми губками заявляет:

– Ну же, Марк! Когда ты меня трахнешь уже?

МАРК-3

Я резко дернул ее к себе, крутанул, поворачивая лицом.

Засунул руки в облегающие шортики, под которыми, конечно, не было белья, сжал пальцами ягодицы, прошелся между двух половинок. Нащупал влажную, сочащуюся смазкой щель. Она была такая горячая там, внизу, что мгновенно захотелось внутрь, натянуть ее на себя, ворваться, натащить.

Анечка тяжело дышала, привставая на цыпочки, чтобы мне было удобно лапать ее между ног, но и я с трудом усмирял пульс, грозивший сорваться в бешеный бег. Месил руками подставленную попку, раздвигая и сдвигая, терся о лобок пахом и прикусив шею, всасывал и теребил нежную кожу. Влажными от ее соков пальцами нащупал узкое анальное колечко, вдвинул туда мизинец. Она ахнула, мышцы быстро сжались вокруг него. Не готова. Ничего, сначала там, потом уже здесь.

Отстранил ее от себя, хриплым голосом потребовал:

– Подними маечку.

Она задрала ее и взяла в зубы край подола, открывая мне вид на стоячие сочные грудки, чтобы та больше не падала. Я окинул безумным взглядом всю эту красоту: крупные вишневые соски, прозрачную алебастровую кожу с венками под ней, подрагивающую плоть, которая так и просила моего языка. Совсем недолго грудь у девочек бывает такой молоденькой, остренькой, нежной, не захватанной. Скоро она набухнет, растянется, обвиснет, истерзанная мужчинами. После родов и вовсе превратится в развратные сиськи, в которых тоже есть своя прелесть, но таких много.

Со стоном обхватил губами твердый сладкий сосок, сдавил как ягоду, почти ожидая, что сейчас брызнет кислый сок. Анечка застонала сквозь сжатые зубы, запустила руки мне в волосы, прогнулась. Перекатывая между зубами сморщенную горошину, я приспустил ее шортики и накрыл ладонью гладкий лобок.

Современные девочки уничтожают там все под ноль, превращаясь совсем в малолеток, годных только для педофилов, я раньше предпочитал видеть, что женщина половозрелая. Но Анечке идет эта кукольная безупречность, шелковая гладкость под моими пальцами. Я раздвигаю ее половые губы пальцами и нащупываю набухший бутон ее клитора. По смазке пальцы скользят идеально, я обвожу его по кругу, все еще не в силах оторваться от посасывания то одной ее груди, то другой.

Мой язык тоже в восторге от нежной как шелк кожи, я втягиваю в рот вершинки ее груди, сходя с ума от невозможности облизать ее целиком.

Вот теперь. Теперь, когда она течет мне на пальцы, как сучка, елозит по ним, пытаясь насадиться, похныкивает, когда я убираю их в последний момент и выгибается, почти ломаясь, теперь приходит время.

Я с сожалением отрываюсь от ее груди, опуская маечку на место, обнимаю ладонью за затылок, накрываю ее рот, вталкивая внутрь язык и принимаясь сразу грубо таранить, засовывая по самые гланды. В это время расстегиваю свой пояс и рву молнию ширинки вниз. Облегчение от выпущенного на волю разбухшего члена само по себе чуть ли не сильнее оргазма.

Ловлю ее руки, потому что она их тянет совсем не туда, куда надо. Не надо меня обнимать, у меня под пиджаком кобура, и ей это знание лишнее. А вот пристроить нежные пальчики к делу было бы полезно, поэтому обхватываю ее ладонью ствол и… Пиздец! Рычу сквозь зубы, потому что такого охуенного ощущения я не ловил уже давно.

Зато Анечка почему-то цепенеет. Дергается, пытаясь прервать поцелуй.

Ощупывает меня, ведя от головки вниз.

И начинает меня отталкивать.

Выпускаю и удивленно на нее смотрю.

– Нет! – почти истерически взвизгивает она. – Нет!

– Что не так? – поднимаю брови. – Ты же видела сотни херов, как говоришь. У меня как у всех.

Она пытается отступить, но я хватаю ее, заламываю руки за спину и стискиваю запястья одной ладонью. Провожу пальцами по щеке. Глазищи у нее сейчас огромные, как будто увидала Годзиллу у меня в штанах, а не обычный, просто крупнее среднего, член.

Я ж не Вадим. Вот ему реально природа подгадила. Все мужики мечтают о хуе-монстре, как у негров в порнухе, но не подозревают, что за все надо платить. Бедняге не дают даже шлюхи, у которых между ног разъебанные черные дыры. Когда-то он снимался в первом русском порно, но с тех пор индустрия ушла вперед. Просто гигантского баклажана между ног недостаточно. Надо уметь кончать по команде, разыгрывать из себя папочку или сантехника, да и видов секса стало больше. А в рот и жопу его елду еще ни одна не рискнула.

Ему бы за рубеж, в большие студии, где снимают порно для извращенцев, но он не хочет уезжать из России. Так и живет годами без секса. Пару раз ребята делали ему подарочек: находили смелую деваху, растягивали ее сами и потом уже сажали на его кол. Но на второй раз никто не соглашался.

В общем, по сравнению с ним я просто щеночек с пипеткой. Стоит так нервничать?

– Что, у твоих мальчиков были поменьше? – ехидно-ласково интересуюсь я. – Ты, значит, только пиписьки детсадовцев видела в большом количестве?

Она прикусывает губу и молча вырывается, от чего ее грудь под маечкой так соблазнительно трясется, что я не выдерживаю и прикусываю торчащий сосок через ткань. Влажно облизываю его, а потом дую на мокрую майку. Анечка ахает.

– Ты слишком большой, я не могу… – хнычет она, стараясь не смотреть вниз, где мой дорвавшийся до свободы член чувствует ее сладенькое местечко буквально в сантиметрах от себя и рыскает из стороны в сторону как пес-ищейка, надеясь наконец попасть в тесную глубину.

– Так и ты уже большая девочка… – улыбаюсь я и ухватив ее за подбородок, впиваюсь в губы смачным поцелуем. – Такая дерзкая, с таким острым языком. Неужели испугалась?

Я вновь прижимаю ее к столу и тыкаюсь головкой прямо ей между ног, поверх шортиков, как будто и правда собираюсь выебать ее, не обращая внимания на преграду. Гладкая ткань приятно скользит по головке, но хочется обнимающего тепла и тесноты. Зажимаю стоящий член между нашими телами и смотрю в лицо Анечки, на котором паника.

– Пожалуйста, нет, – выдыхает она. – Марк, пожалуйста. Дядя Марк…

О, как мы заговорили. Скоро еще вспомнит, что я ее младенчиком видел.

– Как нет? – издеваюсь я. – Ты мне себя предлагала весь вечер, я наконец согласился. И считаю, что ДА!

То, что она там хнычет, мне уже неинтересно. Меня не вставляют их заплаканные мордочки и крики боли, я не Игнат. Но сопротивление все-таки заводит. И наказание за дерзость в виде вытраханных мозгов малолетки тоже отличная штука. Видит бог, я держался!

Разворачиваю ее спиной и толкаю к столу. Анечка спотыкается и падает на него животом как раз в идеальной позе и на идеальной высоте, мне лишь остается припечатать ее бедрами, вдавливая твердый край в низ живота, прижать ладонью ее голову к поверхности, чтобы не пыталась вывернуться и стянуть блядские шортики с белоснежной задницы.

Сглатываю, охватывая взглядом подрагивающие безупречной формы полушария и не удержавшись кусаю ее за левую ягодицу. Розовый отпечаток моих зубов придает ей особенную красоту.

Больше не могу сдержаться и вдвигаю свой член в ее узкую текущую щель.

МАРК-4

Член входит в нее как по маслу, а я чуть не ору от того, как Анечка обнимает меня внутри всем своим шелком. Такая мокрая и податливая! И стоило орать. Все нормально приняла, до конца, до шлепка яиц по гладенькой заднице. Только напряглась всем телом, дернулась от меня и едва слышно пискнула, но я вдавил ее голову в стол и засунул пальцы в ее полуоткрытые губы. Она послушно и правильно тут же начала их сосать.

Все-таки есть у сучки опыт.

Стиснул пальцами ее бедро и погнал. Она и правда была тесненькая, не разъебанная, и это было приятно, вот так с трудом протискиваться, постепенно наращивая скорость, почти выходя и вновь вонзаясь до упора, утыкаясь в шейку матки. Она вскрикивала каждый раз, когда я толкался в нее, влагалище пульсировало вокруг моего члена, стискивая горячими стеночками.

Она что-то говорила и шептала, когда я убирал пальцы из ее рта, но в ушах стоял только гул собственной крови, я не слушал. Я разгонялся все сильнее и сильнее, чувствуя, как тяжелеет внизу живота и накопленный голод требует еще жестче, еще сильнее трахнуть эту малолетнюю блядь, показать ей, как ебут настоящие мужики, чтобы больше никогда в жизни не забывала, что их нельзя дразнить.

От моих пальцев на белом заду оставались наливающиеся кровью вмятины, но я не мог остановиться, трахал и трахал ее, повизгивающую. Убрал вторую руку, чтобы вцепиться обеими в бедра и нанизывать ее еще жестче, но она начала опираться на них и пытаться подняться со стола.

Снова заломил запястья ей за спину, вывернул суставы так, что любое лишнее движение причиняло ей боль и продолжил.

Скользящий внутри ее тела член просто пел. Наливался силой, наливался наслаждением от идеальной дырки, для которой как будто бы и был создан.

Я поглаживал ее по попке, играл с испуганно сжимающимся колечком. Каждый раз, как я вставлял внутрь мизинец даже на одну фалангу, Анечка вся сжималась, и стискивала мой член почти до боли.

Когда мышцы уже стали подрагивать, и в паху свело от удовольствия, я с сожалением вытащил из нее член, блестящий от смазки, дернул за руки на себя, развернул и нажал на плечи.

Она мгновенно поняла, что я от нее хочу, покорно упала на колени на теплый пол кухни, открыла рот и высунула язык. Я скользнул распухшей головкой по нему прямо в ее ротик, заполнив его целиком. Ей приходилось раскрывать губы максимально широко, чтобы обнимать мой ствол, но пару раз она все-таки царапнула зубами кожицу.

Ее огромные умоляющие глаза над торчащим во рту членом – это было что-то!

Даже в таких условиях сосала она отменно. Я прямо охуел, когда меня заволокло влажным теплом, острый язычок наконец пригодился тем, что оббежал по кругу головку, а потом Анечка с чмоканьем заглотила член еще глубже, а рукой сжала и оттянула вниз яйца.

Я застонал и едва успел выдернуться из сладкого плена прежде чем начал спускать ей на лицо, покрывая пухлые розовые губы, скулы с горящими пятнами румянца, прикрытые наглые глазища и маленький милый носик потоками жемчужно сияющей спермы. Немного попадает на даже на волосы.

Она не забывает сжимать мои яйца, как будто пытается выдоить из них еще немного, хотя видит бог, я и так постарался, залив почти все лицо семенем! Ей остается только собирать его пальцами и облизывать их, глядя в мои безумные глаза.

– Размажь по груди, – сипло прошу я. Да что там, я готов умолять!

Но она с готовностью ведет пальцами по шее, оставляя влажные следы и размазывает сперму по торчащим соскам.

Анечке настолько идет быть обкончанной блядью, что мне кажется, едва обмякнув, мой член твердеет обратно.

АНЕЧКА-2

Средний размер члена взрослого мужчины – 15 сантиметров. Средний размер члена русского мужчины – 13 сантиметров.

Тринадцать, Марк!

Какого черта!

Какого черта у меня под рукой вот эта хрень?! Я не знаю, сколько она была в длину, но явно больше! Это он вот эти трахает своих взрослых теток? Неудивительно, что потом в них бейсбольные биты со свистом пролетают, как в порнухе! Я не хочу, чтобы он меня так же растянул! В меня это никогда не влезет, никогда!

Все мое возбуждение разом куда-то делось. Мне даже показалось, что между ног у меня все спешно затянулось, чтобы не пустить туда его огромный член.

Все, хватит!

Но когда я начала сопротивляться, в Марка будто бес вселился! Тот самый, который в ребро вместе с сединой, что ли? Потому что он меня не отпускал. Только что он не давался мне вообще, я полчаса по нему елозила, у него даже не встал.

Я бы заметила, если бы эта хреновина поднялась! Все бы заметили – он огромный, реально, такое в штанину не упрячешь! Так вот не было! Не стоял, не интересовала я его!

Лучше бы и дальше не интересовала, господи! Зачем я в это ввязалась?

Он не остановился! Ни когда я начала просить, ни когда говорить нет, ни когда плакать! Он расстегнул штаны и достал его, и вся моя жизнь пронеслась у меня перед глазами как перед смертью. Он точно меня порвет!

И точно так же, как несгибаемо он не поддавался на мои провокации, точно так же он не слушал моих возражений.

Марк просто развернул, нагнул меня и приставил свой слишком огромный член мне между ног. В тот момент я ненавидела его сильнее всех! Я думала, когда вернется папа, он его убьет! Я скажу, и он его убьет!

Но для меня уже будет поздно, потому что я чувствовала огромную головку, которая раздвигала меня, стараясь втиснуться туда, куда он чисто физически не мог войти.

Даже у Дэна, член которого с трудом помещался мне в рот, и который иногда делал мне больно, когда входил целиком, был намного меньше. Как вообще такие штуки в кого-то помещаются?

Пусть засовывают в жирных, у них места много!

Я дрожала и чувствовала, как больно давит край стола на низ живота, и как этот ублюдок крепко держит мою голову, не давая дернуться.

А потом он вошел.

Я не заорала только потому, что задохнулась. Никогда не думала, что все анекдоты про задетое сердце могут казаться правдой, когда такой огромный член натягивает тебя на себя как волк хомячка. Он растягивал меня во всех направлениях. Он занимал, кажется, все мое тело. Даже не войдя до конца, он уперся во что-то внутри, рождая странное, чуть неприятное глубокое чувство, словно он трогает меня за что-то, чего никто никогда не касался. Это матка? Он уперся в матку?

И толкнулся еще глубже входя до конца. Я захрипела, пытаясь отползти по столу вперед от его безжалостного члена, но острый край мешал. К нему меня и пригвоздил энергичный толчок бедер. А потом они пошли сплошной чередой.

Марк обманывал меня, притворялся. Он вовсе не был равнодушным и холодным, как мне казалось. Он был очень, очень горячим, безумно яростным, неумолимым, безжалостным. Горячий, обжигающий огромный член врывался в меня на полную длину, входил, заполняя целиком, как казалось, все мое тело. Меня больше не существовало. Я была лишь оболочкой для своей вагины, с хлюпаньем обнимающей мужское достоинство Марка.

Огромное.

Он не зря так подробно расспрашивал меня о моем опыте, поняла я сейчас. Он пытался узнать, понимаю ли я, на что напрашиваюсь. Не на вялое елозенье между ног от робких ровесников, а вот на этот жесткий трах, на натянутость на напряженную горячую плоть.

АНЕЧКА-3

Мне не больно. Мне так странно, что мне не больно. Только чуть непривычно от того, как распирает внутри, заполняет по крышечку, будоражит разом все чувствительные точки, но не дает на них сосредоточиться. Это почти неприятно, но на грани. Я вся теку еще сильнее. Я чувствую запах Марка, и мое тело выделяет смазку в ответ на него. Оно так старается, вырабатывая эту чертову смазку, что я чувствую, как она течет по ногам щекотными ручейками, ощущаю, как вбивающийся внутрь член хлюпает входя и выходя. Все мое тело сотрясается от толчков крепких мужских бедер в мои бедра. Моя голова повернута набок, волосы закрывают обзор и перед моими глазами только смешная солонка в виде привидения. И где-то далеко за ней балконная дверь и небо. Но они бесконечно далеко.

Рядом только солонка как символ всего, что я считала безопасным. Разве в моем собственном доме друг моего отца может вот так наброситься на меня, вогнать член и трахать, не слушая возражений? Кто бы посмел?!

Какой из противных липких боровов с пузиками посмел бы сделать со мной такое?!

Только Марк с блядскими глазами, крепкими руками и своим бесконечно длинным членом, что снует внутри меня как заведенный. Я слышу резкое дыхание, чувствую его руки на своих бедрах.

Каждое движение в моем теле растягивает меня еще немного под его размер. Превращает меня в растянутую шалаву, у которой все будет болтаться как карандаш в стакане, если только там не размер типа Марка.

Но это будет потом. А пока я чувствую, что то, как плотно он закупоривает меня, как распирает стеночки внутри, начинает дарить мне странную сладковатую боль.

Нет, не боль. Просто очень сильное…

Удовольствие?!

Ох, зря я назвала его импотентом. Зря говорила что-то про пальцы.

Я не наивная девочка и нетронутая ромашка, тут братец мой прав. Перестала вести подсчеты я на двадцатом любовнике. Какой смысл в этих цифрах, уже и так понятно было, что все одинаковые.

Каждому я говорила, что он второй. Пусть считают меня кем угодно, пусть сравнивают, что я им врала, пусть кидают фотки в соцсети. Мне плевать. Будут выеживаться – папочка им устроит веселые деньки.

Может, я и шлюха.

Была…

Потому что мне сейчас кажется, что Марк – мой первый. Все, что во мне были раньше – тампоны, а не члены. Все, что было с другими – детские чмоки в щечку, а не секс.

Все другие – детсадовцы. Марк прав.

Он не трогает меня, не ласкает, не лижет, не делает ни-че-го, чтобы мне тоже понравилось. Я здорово разозлила его! Он берет меня только ради своего удовольствия, вбиваясь на полную длину, вонзаясь и толкаясь бедрами так, что мне больно от края стола. Это охренительно сочно! Он как будто каждым движением стирает из меня следы всех других членов. Его толстый и длинный ствол заполняет меня целиком, проходится плотной поверхностью по каждому миллиметру моих внутренностей, притираясь больно и жестко, но после него не остается ни одной клетки тела, что помнила бы, как в меня проникал кто-то еще.

Грудь елозит по гладкости кухонного стола, прохладной поверхности полированного камня, соски сжимаются от холода и твердости под ними. Жесткая рука в моих волосах – такое унижение. Такие четкие и точные движения, бедра бьют по моим бедрам.

Я начинаю понимать. Господи, я начинаю понимать, почему мелким сучкам вроде меня ни в коем случае нельзя трахаться со взрослыми мужиками типа Марка.

Хочу быть ЕГО сучкой!

Я искала удовольствие от секса, меняя парней одного за другим, раздвигала ноги перед тремя подряд за ночь, ползала по полу в БДСМ-клубах, обдирала запястья, трахаясь в наручниках, висела на веревках над пропастью двенадцатиэтажного дома, пока в меня совали пальцы и члены. Пробовала групповушку, но это было еще тоскливей обычного секса.

Но никогда и нигде мне не было так страшно, так унизительно, так больно и сильно, так охуенно как сейчас!

Когда его пальцы проникают в мою жопу, куда я не пускала никого под какой бы наркотой ни была, меня накрывает захватывающим дух ужасом. Я едва терплю его в своей вагине, стоя на цыпочках, пока он долбится раздутой головкой в шейку матки и вскрикивая, когда он делает это с размаху, с оттяжкой, по самые яйца врываясь в мое тело, так что кажется, что он проткнет сейчас насквозь.

Он никогда не втиснется в мой зад! Он просто не поместится! Я не смогу растянуться для него настолько! Даже его беззастенчивые пальцы, на которые он нанизывает меня, причиняя боль в растянутых мышцах, и то с трудом протискиваются внутрь. Там все слишком нежно и тонко, он порвет меня!

Но чем дольше я об этом думаю, тем сильнее я хочу, чтобы он трахнул меня этими своими пальцами глубже и сильнее! Заполнил меня и там. Не членом, нет. Я правда не смогу, правда! Но я хочу его пальцы в себе, в этом запретном местечке, куда нельзя трахать даже таких сучек как я. Ему можно все!

Марку можно делать со мной все!

Даже выдергивать из меня свой толстый охренительно длинный член в тот момент, когда я думаю, что еще пара движений и у меня получится кончить от него, хотя мне по-прежнему больно – даже еще больнее, потому что он возбудился и раздулся. Даже выходит он с громким чпоком и болью.

И ставить на колени, глядя сверху вниз презрительно и зло своими зелеными глазами. Щуриться как на шлюху, которых он наверняка перетрахал за свою жизнь больше, чем я могла бы придумать. Щуриться как на очередную шлюху.

И толкать свой член мне в рот, чтобы спустить туда, а не между ног.

Вот он – мой волшебный момент. В чем я хороша – это в отсосе. Я теперь не отпущу Марка ни за что! Пусть я для него просто дырка, напросившаяся быть оттраханной малолетняя наивная дура, но я сделаю так, что он захочет вернуться ко мне!

Я теперь его не отпущу, ни за что не отпущу!