Марк Веро
Когда тени вернутся
Глава 3. Первая угроза
Раздалось тревожное конское ржание. Аврора с большим трудом открыла глаза. Но тут же пожалела об этом. Все тело болело нестерпимо. Так бывает, когда спросонья сунул руку в огонь, но не понимаешь этого, – та болит нестерпимо, тысячами иголочек отдавая по всей коже, добираясь до мозга. И только лишь увидев, поняв причину боли, в какой-то невыразимо краткий миг понимаешь весь ужас ситуации и отдергиваешь руку! Но куда там? Поздно! Она обуглилась и со всей открытой ясностью бьет сотней кинжальных стрел!
Так и к римлянке осознание пришло мгновенно: картина мира завращалась, закружилась! В секунду мозг выстроил многоярусную цепь произошедшего: рука от конвульсии дернулась и смела костер, цепляясь за жгучие угли, – боль пронзила пальцы и кисть; волосы растрепались по влажной от ночной росы земле, оставляя полутораметровый след; голова шла кругом – перед глазами мелькала то густая трава, хлестая по щекам, то черное беспросветное небо, утыканное иглами звезд.
Аврора закричала. По крайней мере, ей так показалось: так кричат рыбы в немом ужасе, тараща глаза, когда неведомая сила подсекает их и, причиняя страшную боль, стремглав тянет из родной стихии. Так тянули и ее по береговой линии реки Мареккья: камыши от быстрого движения отпружинивали, подгибались, отзываясь гулкими ударами по телу, клочья влажной земли вырывались из-под пальцев, оставляя кровоподтеки. Где-то в мелькающей круговерти картин римлянка видела, как за ней мчалась очнувшаяся Лаура с круглыми глазами. Вот совсем рядом заплескались воды реки. На смену влажному грунту пришел илистый песок. Еще три-четыре таких рывка – и было бы поздно! Лаура подскочила в самый последний миг, страшным ударом тяжелой палки обрушившись на ее ноги. Только тут Аврора поняла, что не чувствует ног! Переход от сна к жуткой действительности был слишком быстр. Она взглянула и наконец увидела причину всех бед: огромное, склизкое трехметровое чудище рывками тянуло ее в воду, заглотнув широкой пастью обе ноги девушки. Удар, еще удар! Перед Авророй мелькала тупая щучья голова темно-красного цвета без видимых отверстий для глаз. Длинное угревидное туловище извивалось из стороны в сторону как змея, уворачиваясь от разящих ударов Лауры. Но напрасно! Жительница пещер знала свое дело и рубила наверняка. Был бы у нее меч в твердых руках – речное чудище давно отправилось бы к праотцам. А так – получив достаточное количество увесистых оплюшин, оно недовольно мотнуло головой, отчего спина Авроры лишний раз протерла песок, и выплюнуло обслюнявленные ноги страдалицы.
– Помоги, помоги! – вырвался наконец крик измученной римлянки, когда опасность миновала. Точно отпустило что-то, и комок отошел от горла.
– Пошла прочь, иди к себе домой! – горланила боевая подруга.
Амфибия, пятясь задом, крутя головой, на маленьких коротких лапках отступала к зыбкой кромке воды. Удивительно, как такую массивную голову и длинное тело с несколькими рядами жабр удерживали такие слабые, непригодные для этого ножки. Наконец, она булькнулась в реку, скрывшись в ее темных водах.
– Фух, – выдохнула Лаура. – Видно, она нечасто выбирается на сушу. Как ты, подруга?
Аврора тяжко постанывала, приходя в себя.
– Сможешь встать? Нельзя на этом месте долго оставаться.
Римлянка пошевелила одной ногой, потом другой, попробовала подвигать руками.
– Все тело ноет. А эти царапины! Какой кошмар, – затянула она, взглянув на ноги, – все в этой мерзкой слизи.
– Вроде все цело, – пощупала подругу Лаура, – а в травмах, поверь мне, я кое-что понимаю!
– А тут будут синяки! Почему я не взяла свои мази? Так спешила уехать из Рима! Была полна решимости найти брата во что бы то ни стало. А теперь вот… Трижды обязана тебе жизнью, Лаура, кто бы ты ни была! – Аврора вперила в нее взгляд, полный решимости.
– Да, идем зализывать раны!
Лаура помогла ей подняться, придерживая за локоть.
– Отойдем подальше от реки. Я вижу вдалеке лавровую рощу. Там, в прохладе, ты сможешь восстановить силы и наконец заснуть крепким сном.
– Странно, я ничего не вижу в такой темноте.
– До утра еще далеко.
– Как теперь уснуть? – встав и собрав вещи, Аврора взяла коня за уздцы.
– Я постою на страже. Поверь, мне не привыкать к ночным караулам!
– Спасибо, – произнесла римлянка, когда они двинулись к роще. – Но что это за зверь? Почему он напал на нас, откуда он взялся? Никогда не слышала ни о чем подобном!
– Сидя в одном месте, многого не увидишь. Всю жизнь я провела в пещерах под землей…
– Так это был не сон?! – не удержалась от восклицания Аврора.
– Нет… И эти недели, которые я провела под небесами, живя подобно богам (о таком многие из нашего племени и не мечтают!), показали мне, что мир – огромен, что в нем есть столько всего, о чем мы там и не догадывались! Хотя знахари нашего рода многое из увиденного описывали в сказаниях, но одно дело слышать об этом на словах и совсем другое – увидеть воочию!
Аврора зевнула.
– Прости.
– Ничего. Это хорошо, – успокоила Лаура. – Видно, ты сбросила напряжение. Пошло обновление сил. Сейчас вот здесь расположимся, ты отдохнешь.
Они привязали коня к стволу лавра. Стаций не возражал, тихонько фыркнул, словно подтверждая, что рад отойти подальше от реки, где водятся такие обитатели.
– Видно, в тебе тоже разбужена какая-то сила, – задумчиво произнесла Лаура, укладывая хворост для кровати девушки. – Это чудище – не простая речная амфибия или рыба! И она не выползает из воды вопреки своей природе.
– О чем ты говоришь? – Аврора повела бровью.
– О том, что мы встретились не случайно.
– Мой брат Авл, тот еще философ, сказал бы, что все встречи не случайны.
– Не буду с ним спорить. Но наша встреча – тому подтверждение! Через тебя проявляется сила, которой ты не управляешь. И каждый раз, проявляя ее, ты естественно вызываешь к жизни ее обратную сторону.
– Как не бывает аверса без реверса?
– Это что?
– Стороны одной монеты, – римлянка потянулась в кошелек и достала серебряный сестерций с изображением императора на одной стороне и лавровым венком с буквами на другой. Лаура с интересом рассматривала его при тусклом свете звезд. – А у тебя что таких монет нет?
– Нет.
– А медные ассы?
– Тоже. А зачем нам монеты, если весь род наш живет в одной пещере, занимается одним трудом. Что наработали – то наше! То и едим, на том и спим. Все распределяем по справедливости: кто больше трудится – тот больше получает, кто по заслугам лет не способен – тому каждый отдает свою часть как дань уважения и потому что знает: придет и его черед! Кто мал – тому еще надлежит себя показать. Рождается у нас много. Но и смертей до поры юности много. Не каждый доживает, – Лаура замялась, – по разным причинам… Но доживают сильнейшие рода, не жалеющие ни себя для труда, ни врагов. А у нас их, поверь, там хватало! Так зачем нам эти медные кругляшки, скажи мне, жительница земли, когда мы, вгрызаясь в камень, находили целые пласты и этих розоватых руд, переливающихся на свету, и тех солнечных, от которых люди в ваших тавернах готовы зарезать один другого?!
– А на что ты пировала тогда в термополии? – удивилась римлянка.
– На угощения добрых людей. И за слова восхищения, и за слова восторга. Я не могу насмотреться на ваш мир! А вы не видите его красоты! Вот о ней как говорю, так меня зовут за стол. Я и сама люблю общаться. Меня все интересует. Как долго я провела в молчании камней! Как долго была оторвана ото всех, кроме матери! Но она общалась со мной с опаской быть схваченной, застигнутой точно на месте преступления! А кроме того, – Лаура чуть приподняла изношенные тряпки, показывая крепкие девичьи бедра, на которых перевязью с пояса крепилось по маленьким мешочкам, – я кое-что прихватила из дома, когда поняла, что это имеет у вас цену.
И Лаура, развязав туго затянутый мешочек, показала блестящие кусочки золотых шариков. Аврора, привыкшая к виду золота, подняла брови, закатив глаза.
– Ты для меня – настоящая загадка! – заметила будущая матрона.
Лаура поправила ей постель из хвороста.
– Располагайся и отдыхай, залечивай раны, – дала напутствие жительница пещер, – нам предстоит трудный путь, если в самом начале подстерегают такие опасности!
Аврора пробормотала что-то неразборчивое и погрузилась в сладостный сон без сновидений.
Проснулась она на этот раз от легкого толчка в спину. Буйная зелень проступила из тьмы – лавровая веточка мелькала перед ее лицом.
– Просыпайся, – прошептала Лаура, держа веточку и улыбаясь своей затее, – ночь отступает, через час взойдет солнце. В вашем мире оно еще ни разу не заставало меня спящей. Как можно пропустить такой миг? Не могу насмотреться на это дивное зрелище!
– Вот бы и смотрела сама, – проворчала римлянка, поправляя спутанные локоны. – Чего я там не видела? У отца только слуги да рабы просыпаются в такую дикую рань!
– Разве у вас люди не свободны? – выдохнула чужестранка, указывая на бескрайние поля и далекий берег реки. – Когда вокруг столько свободы, разве кто-то хочет оставаться в одном месте и быть рабом?
Внезапно из недалеких пастбищ раздалось блеянье овец, и пара ласточек взвилась в воздух, оглашая всю округу своим криком. Пока Аврора протирала глаза, Лаура любовалась зрелищем полета птиц.
– Сколько себя помню, всегда хотела и мечтала о свободе! Я всюду совала свой нос, заглядывала во все углы подземелья, во все колодцы, во все проходы. Мать места себе не находила и часто наказывала меня в детстве, запирая в самом темном углу подземного колодца – среди трех слюдяных стен, сходившихся клином над головой так, что просвет оставался только со входа, который и запирался валуном.
– Какой ужас! – римлянка невольно сжала пальцы.
– Я не держу на нее зла. Таков был наш уклад. Жизнь под землей иная, чем жизнь на земле. В кромешной тьме у ребенка, предоставленного самому себе, было всего три пути: стать смирной, как все дети, оставив бесплодные надежды и мечтания на другую жизнь, погибнуть в протестах и бессильной злобе то ли в мрачных камнях, то ли в хищных лапах сородичей, и, наконец, – найти в себе скрытые силы, чтобы выжить в условиях жажды, голода и темноты, но не отречься от стремления к идеалу. Так я нашла…
Лаура не успела закончить. До слуха путешественниц долетело далекое ржание. Стаций в ответ ему затоптался на месте, подергивая головой.
– Тише, тише, – зашикала Аврора, встав рядом с конем и поглаживая того по могучей гриве.
– Не стоит нам тут задерживаться, – подвела черту Лаура.
Девушки спешно собрались, забросили пожитки через седло, Аврора помогла Лауре забраться на коня – в этот раз у ней получилось проворней, да и Стаций привык к новой наезднице. В утреннем тумане их силуэты едва-едва проступали.
– Что ж, – ответила Аврора, – чем раньше доберемся до Равенны, тем лучше: горячие термы заждались меня! Показываться в таком неубранном виде могут позволить себе только селянки и попрошайки.
Лаура посмотрела как-то искоса, точно думая о чем-то своем, но промолчала.
Стаций нервно вздрогнул массивным крупом. Слева от дорожки закончилась рощица лавровых деревьев и пошли более редкие представители лиственной растительности. Но и они остались позади. Только редкие-редкие деревца встречали их, как одинокие острова посреди моря зарослей и кустарников. Извилистая змейка реки потерялась в степи. Вскоре причина беспокойства прояснилась: впереди надвигалась темная масса, словно валуны ожили и зашагали по лужайке, переминаясь неуклюжими подошвами.
– Что это? – удивилась жительница подземного города, ранее никогда не видевшая подобного зрелища.
– Кажется, я догадываюсь, – прошептала римлянка.
– Свернем?
– Я хоть и аристократка, но от слуги отца, почтенного годами Фруги, кой-что знаю о жизни в полях. Возьмем чуть правее разве что.
Стаций нехотя свернул, но под властной рукой хозяйки, как он знал, не забалуешь. Пару раз только фыркнул, но больше для приличия. Как ни странно, масса впереди точно эхом донесла его фырчанье.
– Теперь ты гляди, – Аврора подмигнула подруге, – такое точно не каждую ночь увидишь!
Еще несколько томительных минут прошло, прежде чем обе девушки разом охнули и разглядели наконец разгадку: огромный табун лошадей топтался на просторной поляне, образуя своеобразный, почти непрерывный круг. Мордами они смотрели в центр круга, а заднюю часть выставили наружу. Хвосты их, точно верхушки деревьев, болтались из стороны в сторону, то и дело обрабатывая поясницу соседа.
– Фруги рассказывал, что такое увидеть редко случается: необъезженный табун норовистых лошадей, скачущих по своей воле, но, когда такое происходит, в дикой природе у них почти нет естественных врагов. Самые крепкие особи образуют внешний круг, а во внутренний сбиваются молодые лошадки и больные, те, кто сами себя или еще, или уже не в силах защитить. Стадо их бережет и не бросает. Да вон смотри сама!
Лаура посмотрела туда, куда указывала знатная спутница: двое серых бродяг, волков, то ли отбившихся от стаи, то ли напротив – из передового отряда, лихо подскакивали в воздух, рассекая зубами одни лишь холодные ночные песчинки, – большего им не позволяли. То и дело то один конь, то другой, как щитоносцы, подбрасывали задние ноги в сторону зверей, стараясь поразить их копытами. Те ловко уворачивались до поры до времени, но после одного меткого удара, полученного в бок, заскулили почти разом и бросились врассыпную. Табун еще минут десять переминался с места на место, поднимая клуб степной пыли, пока внешний круг успокоился. Лаура охала и сверкала глазами, прижимаясь к мощному крупу Стация. Аврора улыбнулась, достигнув желаемого.
– Я тебе еще и не такое покажу! – волосы римлянки взмыли вверх, подхваченные стремительным порывом ветра. – Дай только случай!
– Но прежде – к нашей цели – в Равенну, туда, где император! Как Моран ошибался!
– Твой шаман из сна? Что он вообще может знать, просидев, где бы это ни было, всю жизнь?
– О, не спеши так говорить… Ты многого не знаешь, – заговорщически понизила голос Лаура.
– Ну, ладно, – решила не спорить аристократка. – Но то, что император не в Риме, – он не знал.
– Рим – вечный город? – спросила путешественница то ли всерьез, то ли с издевкой.
Аврора, как истинная римлянка, почувствовала (или придумала) укол, точно иголкой попали в уязвимое место.
– Рим – величайший город Империи! Он был таковым, есть таким и будет таким! Пока стоит Рим – стоит мир и держится какой-никакой порядок на всех землях, от жарких аравийских пустынь до холодных британских ветров! И статуса столицы он лишился совсем недавно – в 395 году, когда сыновья Феодосия взяли и разделили нашу родину на две части – будто так можно сделать?! Мой отец, Валерий Татий Цетег, политик старой закалки, долго не мог прийти в себя, говорил, что – "попробуйте разорвать одного человека на две части, дайте каждому свое поле, и смотрите, кто из них сколько напашет!" А мой отец в политике соображает больше, чем в семейных узах! Тогда-то и пришел к власти наш нынешний властитель, Флавий Гонорий. Столица перешла в Медиолан. Ну, тогда ему было всего одиннадцать – поговаривали, что Стилихон, настоящий правитель, опекун, генерал, все решил самолично…
– Стилихон? – задумчиво повторила Лаура. – Правитель?
– Да, Флавий Стилихон, наш вандал-полководец, женившийся на племяннице Феодосия… Феодосий завещал ему заботиться о Гонории, получившем в наследство Рим! Прежде великий муж сражался с варварами, отдавал свои плоть и кровь за одно лишь право называться римским гражданином! Веками так было! Пока варварам не стали давать наше римское гражданство, не стали пускать в наши семьи, в нашу армию, наконец, в наш сенат, и, о боги, хранительницы Рима, в наши императоры!
Щеки Авроры порозовели и не скажешь, что дело в светлеющей заре нового дня.
– А шесть лет назад, весной 402 года, вечный противник нашего великого варварского полководца, король готов Аларих, осадил Медиолан. Гонорий, как говорят, был в ужасе от пережитого, и перенес столицу в неприступную Равенну.
– Куда мы и направляемся, – подтвердила Лаура. – Там император?
– Верно, – кивнула римлянка. – Но дух Империи – в Риме! Отбери у нас Рим – и никакая Равенна не выстоит против кризиса государства – так мой отец говорит!
Лаура смотрела на легкие облачка, которые южный ветер гнал на север, в сторону города, где, быть может, ждала золотая булла. Она еще хотела спросить про Квинтилия Вара, но Аврора, отпустив поводья, легко ударила по бокам коня, и тот перешел на полевую рысь, оставляя далеко позади табун диких, необъезженных животных. Которые не знали счастья подчинения. Таким выдалось утро нового дня: все трое – Аврора, Лаура, и даже конь Стаций, – думали о своем.
Глава 4. Под мышкой гадость, а сверху сладость
Местность менялась удивительно быстро. Солнце на далеком горизонте всходило, прорезая низкое зеленое марево, от которого заклубились клочки липкого тумана. Насколько хватало глаз, представала одна и та картина: колышущаяся густая трава бурого цвета, пожухлая от жаркого летнего солнца, да степь кругом. Взор ни за что не цеплялся, и от этого становилось дурно, кружилась голова и плыли мутные круги перед глазами.
– В какую дыру мы забрели, Стаций? – Аврора отказывалась верить глазам, которые привыкли к мраморной белизне терм и дворцов.
Подступало чувство безысходности. Так бывает и в пустыне, когда один бесконечный цвет, один бесконечный пейзаж тянется вне времени и пространства. Так было и тут. Только вместо ослепительно-раскаленных песков в глаза била смесь рыже-зеленого цвета с серо-безнадежным.
– Какие огромные края! – тихо прошептала Лаура. – И ни души!
– Все потому, – вздохнула Аврора, – что за ночь мы сбились с единственной дороги, которая от Ариминиума ведет к Равенне. И, если мы не найдем ее вскоре, то нас ожидает печальная участь!
– Почему? – удивилась спутница. – Не вижу ничего опасного в этой степи!
– Это пока что, – вымолвила аристократка. – Не зря наш великий император, который уже в два года стал консулом Империи при отце…
– В два? – переспросила Лаура.
– А почему ты удивляешься? – искоса повела бровью Аврора. – У нас на земле развитие идет не то, что у вас, под землей!
– Это я как раз заметила, – как ни в чем не бывало ответила девушка, словно не заметив остроты.
Пока дамы пререкались, погода переменилась: вдалеке, чуть правее их движения, показалась гряда возвышенностей, над которой клубился густой туман, а через пару минут на путешественниц налетел резкий пронизывающий бора – северный ветер, который после преграды на своем пути обрушился на долину со страшной скоростью.
– Какая холодина! – завопила Аврора, прижимаясь к гриве коня.
Лаура едва-едва шевелила головой, всматриваясь в лицо потоку.
– Это ты не ныряла в подземные ледяные колодцы, – сказала она, но римлянка ничего не расслышала из-за громкого свиста стихии.
– Свернем подальше от Адриатического моря! – кричала аристократка, немилосердно дергая лошадь за удило слева. – Дорогу через долину мы не нашли!
Стаций ржал, также выражая свое негодование, но послушно устремился в новом направлении. Не прошло и десяти минут, как они въехали на небольшое плато, где ветер стих и заметно потеплело.
– Слава богам! – выдохнула Аврора. – Ты голодна, подруга? Путь еще не близкий, а подкрепиться не помешает.
– У меня только несколько сухих лепешек в котомке, – Лаура похлопала по карманам, как бы проверяя: а вдруг за ночь изменилось их содержимое?
– Ничего! Я запаслась, угощайся!
Девушки расположились на завтрак, устроившись возле одинокого оливкового дерева. Аврора достала из сумки грецкие орехи, финики, обжаренные в меду, десяток сваренных яиц, каперсы, сыр, салаты, огурцы и запеченную корюшку.
– Ну вот, – удовлетворенно отметила она, – теперь твой хлеб пригодится, потому как мой ушел весь Стацию. Но он был как раз не свежий, да, Стаций?
Конь довольно фыркнул.
– А вот тебе остатки вчерашнего пиршества, – и девушка выложила из сумки морковь, капусту и десяток небольших яблок. – Подкрепляйся хорошенько, до ближайшей таверны, боюсь, доберемся не так быстро, как хотелось.
– А где мы? – уминая яйца, спросила Лаура.
– Мы в гостях в долине реки По, в Паданской низменности. Песок и гальку мы оставили правее, ближе к морю, а теперь, кажется, погрузимся в глину ниже уровня моря!
– Но не ниже уровня пещерного пола! – огурец в руках юной особы радостно треснул.
– Мне бы твой оптимизм! Откуда ты его только берешь? Без книг и бесед с молодыми людьми, без терм и масел, без духов и мягкой постели – чему тут можно радоваться? Квинт, – тут по лицу Авроры пробежала восторженность и обида в одночасье: она улыбнулась и прикусила верхнюю губу до крови, – вынудил меня, в конце концов, к этому путешествию! Не знаю: благодарить его или проклинать?
– Квинт?
– Мой возлюбленный. Бывший, добавлю теперь. Один из когорты многих. Но тот, кто смог взять штурмом крепость моего сердца. После него я потеряла покой и обрела чувства, которые прежде не испытывала. Это была и боль, и радость! И все вместе! Ты любила кого-нибудь? – римлянка вперилась в девушку.
– Любила? – повторила задумчиво Лаура. – Конечно. Маму свою. Благодаря ей одной я выжила. Благодаря ей я выбралась наружу!
– Это не то. Любовь к матери у нас в крови. Но в этих чувствах приятная нега и крепость, мягкость и нежность. В них нет томления, нет муки, нет пронзительности открытия, полета. Как тебе объяснить? Читала одну такую загадку когда-то. Может, если разгадаешь ее – поймешь, что за чувство такое!
– О, давай! Первую загадку задал мне шаман! Теперь будет вторая. Но чем больше – тем лучше! Это точно гром, который придает мне силы.
– Как дивно ты говоришь. Но слушай! Что это такое за блюдо, которым некогда угощали гурманы на одном знаменитом застолье: "под мышкой гадость, а сверху сладость"?
Лаура рассмеялась сперва отрывисто, а потом залилась самым настоящим, необузданным смехом, хватаясь за бока, размахивая руками по сторонам, ища точку опоры. Аврора заразилась открытым и ненаигранным девичьим смехом, почувствовав в груди давнюю, почти забытую песню детской искристой радости.
– Правда? – через смех спрашивала Лаура, и новая подруга, забыв о своей знатности, обнимала ее и кричала: "Правда!"
Они собрали оставшиеся пожитки в одну сумку, забросили на спину довольному Стацию, который успел и травку пощипать к тому же, и отправились в дальнейший путь, спускаясь со склона.
– Грязная муха, утонувшая в меде? – через минуту спуска выкрикнула Лаура.
Аврора рассмеялась, маша головой.
– Еще подумай. Хотя твой вариант мне тоже нравится!
– Дохлая букашка, растоптанная белой куропаткой?
– Нет, пока нет.
– Змея, пронзенная стрелой из тростника? – выпалила Лаура.
Конь ускорил шаг – так Аврора замотала головой, трясясь от смеха.
– Все равно доберусь до разгадки! Я настойчивая, поверь! А что сделал этот твой Квинт? – сменила Лаура тему.
– То, что обычно делают неверные любовники…
Но, видя, что Лаура не реагирует, решила пояснить, не вдаваясь в подробности:
– Как бы тебе так сказать? Он добивался меня стихами, пылкими и страстными письмами, торжественными уверениями в вечной любви. Добивался долго. И я хотела и ждала этого долго, словно растягивая удовольствие в струнку ожидания. Многие мои поклонники были, так сказать, простыми молодыми людьми. Простыми в том смысле, что такие же знатные и богатые. Но что тут удивительного для дочери виднейшего и влиятельнейшего сенатора? В них не было ничего, что могло бы меня задеть изнутри. Я их использовала по очереди. И когда очередной поклонник мне надоедал, то бросала его без всякого сожаления и без всякой памяти о нем. Жизнь к девятнадцати годам мне так пресытилась, что от роскоши и нарядов, от громких речей и себе знающих цену людей я устала, как устает капризная девочка от игрушек. Я слонялась по Риму. Пока не встретила его у какого-то храма. Он сказал, что это судьба. И его тихий, но уверенный тон покорил меня. Он не хотел моего богатства, моего влияния на дальнейшую карьерную лестницу, будь то должность офицера в римской армии или помощник знатного юриста. Казалось, он весь был не от мира сего. И вот, в один злосчастный вечер он пришел ко мне и сказал, что вынужден оставить меня, потому что любит, но что вера так велит ему, что из-за моей любви он погибнет, а оставив меня, спасет и себя, и меня. И добавил только, что нужно уезжать из Рима. Но мы были вместе той самой восхитительной ночью. Я восхищалась и телом его, и душой. А на утро он оставил меня в пучине страданий.
– Это, должно быть, больно, – предположила Лаура.
– Еще как, еще как, – ответила римлянка, погрузившись в воспоминания.
Вдруг Стаций оступился, и девушки едва не слетели разом.
– Что такое? – слетел с губ вопрос хозяйки.
Конь повернул к ней голову, шевеля ушами и фырча. Аврора осторожно слезла и тут же угодила в трясину. Липкая жижа оказалась мелкой – едва дошла до голеностопа, но от этого не было легче: падая, девушка инстинктивно сгруппировалась, опершись на руки.
– Что за мерзость, проклятье! Этого нам не хватало! – выругалась римлянка.
Лаура более аккуратно соскочила на другую сторону коня, обошла спереди (Аврора предупредила, что Стаций, как и любая лошадь, не любит, когда позади нее ходят).
– Это то, о чем ты предупреждала? Хотя, чего я спрашиваю? И так видно!
– Верно, подруга! – встав, аристократка чистила руки о шерстяную попону коня. – Перед нами – равеннские малярийные болота, беспощадные и смертельные! И если мы не найдем выход на дорогу с нашими мильными римскими столбами, то можем и не добраться до нашей цели! Пусть император и малых лет был, но соображения хватило, что варварам Алариха не так-то просто будет добраться в самую неприступную крепость на всем побережьи Адриатического моря!
– Послушай, я так многого не знаю о происходящем! Если я хочу спасти свой народ и найти артефакты, о которых говорил шаман племени, то ты должна будешь мне все рассказать!
– Не раньше, чем выберемся отсюда, – римлянка взяла коня за узду и повела туда, где, казалось, болото дышало меньшим количеством жижи.
– Само собой. Хотя, еда у нас есть, вода есть. Чего так нервничать?
– Я не могу быть спокойной, если рядом нет горячих терм. Этого объяснения, Лаура, тебе хватит?
– Пожалуй, – согласилась девушка, чтобы не злить еще больше знатную даму.
Дальше они шли молча, временами гулко выдыхая, точно выражая общую мысль: "Ну и духота здесь". А на болоте и в самом деле было трудно дышать: испарения шли без перерыва от насыщенной влагой топкой земли, и чем солнце дальше тянулось к зениту, тем сложней становилось. Насекомые вились повсюду. Хвост Стация работал без передышки, недовольное ржание раздавалось через каждые пять минут. На что хозяйка, вздыхая и прикрывая лицо от злющих комаров, тихо бормотала: "Ну, а что я могу поделать, мой друг? Забрели, так забрели! Выберемся! Обязательно выберемся!". Впрочем, уверенность таяла не то что с каждым часом, а с каждой минутой: топкие лопающиеся пузыри хватали за щиколотки, обрызгивали противной, скользкой жижицей, облизывали, точно пробуя на вкус, прикидывая, стоит ли эта жертва их усилий?
Небо затянуло дремотными облаками. Солнце, которое, по-хорошему, должно было светить ярко, освещая путь, указывая, где найти спасительную тропку, словно нарочно бросило какой-то грязный бледный саван на всю долину, так что весь горизонт тонул в мрачной серости.
После очередного падения римлянка выругалась.
– На моем платье не осталось чистого места! Нежный синий цвет превратился в какой-то зловеще-пунцовый! А эта плиссированная оборка с золотыми блестками? Что с ней сталось, какой ужас! Точно золото вновь ушло в пещеры! Тебе-то, наверно, так привычней? А на твоей захудалой одежке нет пятен! Как тебе удается?
Лаура молча улыбнулась.
– Нет, скажи мне! – не унималась подруга.
– Эти болота дышат. Слышишь? – Лаура чуть присела, согнув колени, а ладонь направила на поросли красного лишайника. – Здесь все живое! Особенно то, что в тени!
Аврора удивленно и недоверчиво смотрела на нее.
– Вечером мы бы вернее выбрались! – высказала предположение Лаура.
– Ты предлагаешь до вечера остаться в этом гниющем рассаднике болезней и комаров?
– Конечно нет! Мне самой мало приятно здесь находиться. Это не моя стихия. И, – тут она посмотрела на аристократку, – однозначно, не твоя! Мы потеряем здесь больше сил, чем приобретем!
– Ладно, если только сил… Мне бы твою уверенность, – вслед Лауре, которая пошла теперь вперед, пробормотала девушка.
Так они шли еще час. Несмотря на то, что вела Лаура, пара глубоких ложбин по дороге, а точнее, по бездорожью, им встретились. Аврора вляпывалась во все, не пропуская ни одной, чертыхаясь и плача одновременно, а Лаура в одну попала левой ногой так основательно, что подвернула ее и в дальнейшем прихрамывала.
Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы вдалеке девушки одновременно не разглядели участок земли, на сотни метров отличавшийся красками от окружающей серости, в которой даже красный лишайник и разноцветный мох смотрелись как бледные поганки.
Подойдя ближе, они не обманулись в своих ожиданиях: на чистой глади озера, тянувшейся через кустарники и низкорослые деревья в манящую даль, танцевали могучие стебли желтых лилий. Чаши их свежей зеленью притянули всех троих – и девушек, и коня, – к тому, чтобы умыться, освежиться, смыть пот и кровоподтеки от укусов насекомых и падений.
– Какая красота! – пела Аврора. – Дивное озеро с лилиями среди мерзости и гнойников земных! Мы спасены!
– Мы спасены! – вторила ей Лаура, не попадая в такт.
И правда: минут через пятнадцать наши путешественницы вышли к широкой, мощеной римской дороге, прямой, по-солдатски правильной линией стремившейся к цели – новой столице Империи, городу Равенна, древнему поселению, которое было всего только колонией фессалийцев, а стало острием Западного мира.
– "Виа Фламиния", Великая Северная дорога! – обрадовалась римлянка.
– Мы сумели!
– А знаешь, что по ней можно перебраться через Альпы и по берегу Адриатического моря дойти до самой Византии?
– Мне не нужна Византия, – упрямо выдавила Лаура, – мне нужен кинжал, которым убил себя Квинтилий Вар и булла, которая была у Арминия!
– Ого! Я и забыла, признаться! Не переживай, мы окажемся в самом центре политической власти! А мой отец – видный сенатор Рима! Не может быть, чтобы я тут не встретила кого-то из его знакомых, кто помнит и меня! А меня, поверь, единожды увидев, не просто забыть.
– Это я заметила. Но заметила ли ты? – она не успела договорить, как конь перешел на бодрую рысь.
Стаций понес всадниц, точно понимая: впереди их ждет долгожданный отдых, надежное убежище и столп спокойствия, роскоши, власти. Да, конечно, не Рим с его знаменитыми холмами, дворцами, Колизеем, термами, с мощной оборонительной Аврелиановой стеной, которая простиралась вокруг города на 20 километров, неся почти 400 башен, готовых к обороне, и 14 городских ворот, от которых, как от центра паутины, расходились нити по всей Империи. Не Рим с его огромным количеством служащих, но и столь же огромным числом обездоленных. Но город, в котором собралась верхушка власти во главе с императором.
