Марк Михайлович Вевиоровский
Концерт Патриции Каас. 9. В космосе и ниже
Для двух сердец
Уже святыня.
Когда бессмертьем теплоты
Согрето каждое мгновенье,
Когда отброшены сомненья,
Раздумья, страхи, опасенья
И нет на свете темноты …
Не надо слов.
Века суровы.
Насуплен их угасший взор.
Ведь только им
Дано оценивать:
Что это – правда или вздор.
Тишина в зале взорвалась аплодисментами.
– Аплодисменты – это Виктору. Хлопать устанете – я долго буду читать … Давайте договоримся – вы хлопать не будете, или совсем немного …
– Как у каждого поэта среди стихов много лирики, причем лирики иногда любовной, иногда философской. Вот это написано, как я знаю, во время лечения в санатории в средней части России …
Таких заштатных,
серых городов
В России много!
Врешь!
Чем меньше город,
Чем тише улицы и площади его –
Тем глубже
пласт истории.
Кто молод,
Тому под силу
раскопать его.
Здесь жили люди.
Жили, умирали.
Творили, строили, баюкали детей …
Отсюда
эти дети
уезжали,
А дети новые дороги продолжали –
Один из тысяч
жизненных путей.
За каждой улицей,
За каждым поворотом,
За каждым камнем
стареньких домов
Я вижу лица,
руки,
жизнь,
работу
И – тысячи
бесценнейших томов.
Короткие аплодисменты. Зал слушал очень внимательно.
Внимательно слушали Свиридова и в ложе.
Сегодня – только в завтра дверь, -
Как залп ракет перед атакой,
Как лента мата перед дракой,
Как первый шаг весны в апрель.
Скупцом не будь. Живи открыто,
Дари – и многое возьмешь,
Все, что скопил на этом свете –
На тот с собою не возьмешь.
Богатству душ сундук не нужен.
Иди, открой для счастья дверь.
За дверью пусто, только лужи?
Оно придет -
Ты жди и верь.
– Среди стихов встречаются и грустные, и не по возрасту пессимистичные. Послушайте.
Скоро, скоро
мятежные думы
Перестанут меня волновать,
Скоро, скоро –
я стану угрюмым,
Отступлю,
перестану писать.
И не слыша
весенней капели,
Словно крот
буду я
засыпать,
И весенние ноги девчонок
Уж не будут
меня
волновать.
И почти без перерыва Свиридов продолжил.
Брось искать
дорогу в прошлое –
Есть, что вспомнить,
Есть, что позабыть;
Не тревожь его –
Оно останется,
Ни прогнать его,
ни воротить.
Пусть оно
дороже
настоящего –
Жизнь есть жизнь,
Давай, дружок, шагай!
Так что брось
искать
Дорогу в прошлое,
В будущее –
действуй, создавай!
Короткую паузу заполнили еле слышные звуки рояля.
– Я говорил, что мы с Виктором частенько встречались в командировках – и он, и я много ездили. Вот небольшая зарисовка о такой поездке в командировку:
Кончается Москва.
Леса за стеклами.
Лишь изредка участки
Старых серых дач.
Вдали висящие
Над лесом и туманом
Рога опор электропередач.
Я еду вновь,
Как много раз бывало.
За много лет
Промчалось много грез …
А утром вновь
Нежнозеленые березы
Все в темных запятых
Грачиных гнезд.
– У нас был объект в Литве. Там и я, и Виктор бывали не раз, и этой стране Виктор посвятил несколько стихотворных зарисовок:
В петле у Немана, под соснами,
Как лучший друг встречает нас
Приют литовский
Очень скромный
Курорт и город Бирштонас.
Свиридов даже не делал перерывов, поддержанный деликатными звуками рояля.
Здесь жил Чурленис.
Здесь воспеты
Им жемайтийские кресты,
Он здесь писал
Картин сонеты,
Рисуя ноты и мечты.
Он вряд ли счастлив был.
И все же,
Через века и на века
Он души
Красотой тревожит
Неслышно и наверняка.
Голос Свиридова от мягкой задумчивой лирики сменялся жестким и беспощадным:
Пирчюпис.
Лидице.
Хотынь.
И Орадур сюр Глан.
Как-будто
злобе и зверью
Наказ от бога дан:
Уничтожайте мир людской,
Тогда придет покой!
Но даже слезы матерей
Не охладят кострищ,
Все так же колокол звонит
Над горем пепелищ,
И у дороги мать стоит,
В скорбях окаменев,
А люди, мимо проходя,
Уносят боль и гнев.
Пауза затянулась, Свиридов прошел по сцене, и задумчиво продолжил:
После узких каунасских улиц
Вильнюс молод, светел
и просторен.
И гордится,
Что, как каждый город,
Он никем не может быть
повторен.
Одно стихотворение от другого отделяла короткая вставка рояля.
«Трис мяргялес» -
Здесь три красавицы
Вам подадут литовские блюда.
Сюда, в зеркальный дом
К обрыву Нярис
Я не вернусь,
наверно,
Никогда.
К роялю пристроилась скрипка – музыка стихала, «пряталась» когда Свиридов читал, а потом снова заполняла паузу.
Целебный коктейль –
Раскаленные сосны
И свежий морской ветерок.
От пункта до пункта
По тихим дорожкам
Толстяк растрясает жирок.
На пирсе к закату
Парад туалетов
И сплетен слепых шелуха.
А утром – по дюнам
Разложат скелеты,
Развесят окорока.
Маршрутом лавинным
По все магазинам
Несутся: янтарь – трикотаж …
А я – непонятен,
И стих мой невнятен,
В пустыне застывший мираж.
– Это Паланга, город курортный …
Русь – замерзает,
Литва – замерзает.
Ведь по литовски
Ты тоже «Ziema».
Свиридов стал отделять одну миниатюру от другой жестом.
Земля литовская богата.
И я влюбился в этот край.
Здесь я проездом был когда-то.
Зима.
Февраль.
Друскининкай.
Снова короткий жест, снова короткая музыкальная вставка …
Промчались дни –
все отпуска кончаются,
Свободной жизни ты махнешь:
Прощай!
И будни
непрерывным заботами
Затмят собою
«Bad Druskininkai».
– Как у всякого поэта у Виктора Скворцова много лирических стихотворений – адресных и безадресных, посвященных конкретным … людям, и без такого посвящения. Послушайте:
Думай – дни росой омыты
В шелесте травы,
Сосны золотом облиты,
Мощные дубы,
Зелень листьев в синем небе,
Золото полей,
И еще – шагает рядом …
Ну, а если кто-то рядом
Жизнь еще полней …
Зал откликнулся не сразу, но откликнулся …
Уже концертами кошачьими
Туманный воздух оглушен,
Грачи – строги, как пара фрачная,
Спешат к полям со всех сторон.
Уже весною растревожены
Вода, трава и деревца,
Уже, любовью перемноженные,
Не спят влюбленные сердца.
Тихо-тихо, еле слышно опять откликнулись рояль и скрипка.
Весна идет,
Полна любви и радости,
Старательно сметает
Зимнее следы.
И небо,
Розовое
От неутоленной зависти,
Светилось,
Брошенное
В зеркало воды.
– Как у всякого уважающего себя поэта … Спокойно, Витя! – это уже за кулисы.
– Как у всякого уважающего себя поэта у Виктора много стихов … я не знаю, как это правильно называется … Я называю их злыми … Ага, вон мне подсказывают, это называется – гражданская лирика.
Да, это в жизни так –
Кто-то из двух – враг,
Кто-то из двух – друг,
Только и друг – не вдруг.
Друг – это дни долгих зим,
Друг – это ты вместе с ним,
Друг – это голос в ночи,
Друг – хоть кричи, хоть молчи.
Дружба – суровый урок,
В ней не жалость, а честь.
Выше дружбы – любовь,
Коль она вправду есть …
Да, это в жизни так,
Кто-то из двух – не враг,
Кто-то из двух – не друг,
Кто-то из двух – просто так.
Голос громкий, почти крик – ничего похожего на лирику …
Гляжу кругом – полиэфир,
Перлон и полипропилен,
Достав таблетки,
Полиглот
глотает
поливитамин.
Поливинил, полихлорид
И вечный полиэтилен,
Из этих «поли» шьют и пьют,
Их вечный мир не тронет тлен.
Шагает поличеловек
В полиплаще с полиженой,
И только я гляжу им вслед,
Непонятый полисемьей.
Там – полибрак,
А хочешь – так –
Полидевчоночек не счесть,
И полипоцелованные есть,
Полиблондинки тоже есть.
Зачем же мы, спеша творить,
Вещам отдали поливек.
Себе оставив поличувств
Непрочность …
Поличеловек …
– Вот уж что не было – то не было! Виктор всегда был настоящий друг и настоящий мужик … Вот послушайте, это он прочел мне прямо с черновика …
Уходим в мир –
Он нов и он без нас,
Уходим,
подающие надежды.
Уходим весело,
И с каждым, про запас,
Иллюзий
белоснежные
одежды.
Уходим в мир –
Он весел и суров,
Он так кристально
Ярок и прекрасен,
Уходим в мир,
Он понял нас без слов,
И путь наш ясен,
ясен…
Ясен!.
Уходим в мир –
Но разве это мир?
О чем кричат
Испуганные птицы?
Уходим в мир
И в мире ищем мир,
И по пути
теряем
небылицы.
Уходим в мир
И ждем – кто нас предаст?
Еще не знаем,
Но уже готовы.
Уходим в мир
Уже который раз,
А мир все новый…
Новый.
Новый!
Уходим в мир –
А миру не до нас,
Мы – взрослые
Невежи и невежды,
И матери
так трепетно
глядят,
Глядят нам вслед
С тревогой и надеждой …
Пауза была необычно длинной, и музыка страдала вместе со слушателями.
– Надо вам сказать, что Виктор рано остался без матери, и у него есть целый цикл стихов, посвященных ей … Но у меня нет права читать их …
– А вот ленинградские зарисовки:
Привычно кони дыбятся
Аничковым мостом,
Стоит привычно
В свите Катерина.
Я Эрмитаж
Оставлю на потом -
Пройдусь
По закоулкам равелина.
Здесь Петр гулял
Чугунными шагами,
История –
Брусчатка мостовой,
И те же чайки
С Невскими ветрами,
И тот же шпиль
Торчит над головой.
Стена домов
Привыкнув, распадется,
Знакомых лиц
Проступит чередой,
И память
Болью в сердце отзовется …
И ты со мной
Шагаешь над Невой …
Свиридов замолк, отвернулся, затем вновь повернулся к залу
Косят сено в Петергофе,
Косят сено в Царском селе,
Запах сена в воздухе просек –
Ходишь, как пьяный, навеселе.
Этот запах, как русский квас,
Так целителен был для нас …
– Эти стихи были посвящены Лене Скворцовой, тогда еще даже не Скворцовой, и мне позволили их прочитать публично … Это действительно редкий случай, когда мне позволено прочесть и назвать имя … Хотя нет, вот еще одно посвящение, на этот раз мне самому, и написано это во время нашей встречи в командировке, в Узбекистане:
Ребята, что вам спеть?
Ну, что вам спеть?
Неужто столько
Незабытых песен.
На дне стаканов
Теплится вино,
А необъятный мир
Как дружба тесен.
Вы помните –
Когда-то я не пел,
И голос мой
Звучал лишь на бумаге.
С тех пор и я
Немного постарел,
И на лицо легли
Морщин овраги …
Смешно!
И я смеюсь!
Так чей черед?
Кто грусть свою
Отдаст сейчас поэту?
А я из сердца
Вытяну струну -
И песней
полетит
Она по свету.
– К большому сожалению Виктор не пишет песенных стихов … А с каким бы удовольствием я спел бы для вас, но …
Небольшой перерыв и снова
Все в первый раз –
Что может быть ценней,
Все ново,
необычно,
вдохновенно.
Но первый раз
бывает только раз,
Потом же все привычно,
Но нетленно …
Седая мудрость
тишиной
осенней
Грустит о невозвратности потерь…
Пускай невеста
Пахнет, как ребенок –
А мы для счастья
Всем
Откроем дверь!
Снова крохотный перерыв и снова
До последнего дня –
Пусть
стучится ко мне
Ангел смерти – старуха с клюкой:
Я хотел бы
быть первым,
Познавшим тебя
И распознанным
только тобой.
Перерыв был длинным, музыка негромко и задумчиво озвучивала только что прозвучавшие слова.
А в ложе обнимались Лена и Виолетта.
В моем окне
Неласковое небо,
Закатным сумраком
Окутаны дома.
Я все спешу,
И где б я только не был –
Спешу и жду:
Ну, где же ты
сама?
Когда придешь
Не в грезах бесконечных,
Не в бесполезных
Памяти видениях,
Придешь весомо,
зримо,
больно,
Рассеяв
навсегда
Мои сомненья?
– И снова «злые» слова, стихи, не посвященные кому-либо из знакомых
Не обманывай.
Не обманывай.
Не обманывай.
Ни людей,
ни детей,
ни зверей.
Не обманывай.
Не обманывай.
Не обманывай.
Лучше молча
постой
у дверей.
Помолчи и подумай –
Стоит ли
Эту пакость и эту боль
Превращать
в привычное
снадобье
И играть неприглядную роль?
Красоту и любовь –
как песню
Пронеси,
сбереги
и умножь.
Не жалей.
Верь, я выдержу,
Если
Эта правда
как острый
нож.
Пусть соскучились
эти
губы
И рука
без тебя
холодна.
Но ты нужен мне.
Весь.
И в будни,
А не только
когда я
одна.
Не обманывай,
не обманывай,
не обманывай.
Я прощу тебе все,
кроме лжи.
Не обманывай,
не обманывай,
не обманывай,
И любовью,
и мной
дорожи.
В ложе обнявшись навзрыд плакали Лена и Виолетта.
– А вот это зарисовка на народную тему – вы только послушайте!
Очень, девочки,
Не нравится мне это,
Наша доля – невеселое житье,
Ведь, бывало,
Провожают до рассвета,
А потом никто
Не вспомнит про нее.
А девчонке
Это разве не обидно –
Были ночью
Поцелуи горячи,
Были клятвы,
Да и все, наверно, было,
А теперь, пойди попробуй
Отыщи.
Ей бы теплым пиджаком
Укутать душу,
Пусть не новый
И бензином он пропах,
Только кто-то –
Коля, Петя иль Витюша,
И в каких
Скитается краях.
Глаз не вспомнишь –
Только ночью звезды,
Запах сена
К ранним петухам,
И роса
Дешевенькими пальцами
За туманом
Бродит по лугам.
Каждой ночью снится ей,
Что он вернется,
Пропылит
До самого крыльца,
Наконец
Ей счастье улыбнется …
Жаль, во сне
Не разглядеть лица …
– Или вот такие «размышлизмы», которых у Виктора много
Мы платим.
Или это ново?
Давно уже
Из века в век
За все, что нужно или ново
Покорно платит человек.
Мы платим
всюду
и везде –
На рынке,
в бане,
на охоте,
В кино,
в столовой,
На работе …
И нам заплатят …
Иногда.
Мы платим всюду и за все –
За радость
Видеть человека,
За счастье быть
Посланцем века,
За наше
тесное
жилье.
Мы платим
всюду
и везде –
В постели
и на карнавале,
В лесу
и в просмотровом зале,
И на невидимой
звезде.
Мы платим вечно
и сполна
За всех,
Кого в пути встречаем,
Хотя порой
не замечаем,
Что наша плата
Не нужна.
Мы платим кровью –
Не слезой.
И не торгуясь, как менялы.
Мы за любовь
Весь мир большой
Отдать готовы
всей душой.
И отдаем…
Хотя порой
Судьба морочит нас игрой.
Мы платим,
платим,
платим,
платим ….
Но каждый раз,
Когда конец
Всем нашим тратам наступает
Вдруг – новый путь
и новый след,
Путь новых ран
и новых бед,
И долг наш миру
Неоплатен …
– Среди тех стихотворений, что я вам сегодня прочитал, есть вещи, посвященные конкретным людям, в том числе и женщинам. Я не называл их имена, поскольку права на это не имею. А вот это посвящено его любимой женщине Лене:
Прими мое прикосновенье
Естественно, как дар небес,
Как дань последнего горенья –
Огонь потух, очаг исчез.
Прими мое прикосновенье
Как дань волшебной красоте,
Она – как вечное мгновенье,
Хоть мы давно уже не те.
Прими мое прикосновенье
Не памятью прошедших дней -
Любовь жива, а память вечна
И нечего жалеть о ней.
Прими мое прикосновенье,
Мой искренний и нежный дар,
Всегда приносящий волненье
Как незатушенный пожар.
Лена в ложе плакала, и ее утешала Виолетта, а зрители аплодировали.
А Свиридов продолжал:
Проходят дни.
Так жизнь проходит?!
Не оставляя ничего,
В чем каждый для себя находит
Свой мир, любовь и божество?!
Проходят дни.
Мы – не проходим.
Идем.
И с нами наши дни.
И каждый день –
Он как мелодия,
Сквозь шум и суету возни.
Проходят дни.
Но не проходит
Тот первый
поцелуй
весны,
Где каждый
Сам себя находит,
Поверив
В голубые сны.
Проходят дни.
Но не проходит
Тепло
трепещущей
руки.
Кто ищет,
Тот ее находит,
Как жаль,
что встречи коротки …
Проходят дни.
Но не проходит
Песок и блики на воде,
И запах соли,
нежность ветра …
Забыто?
Никогда.
Нигде.
Проходят дни.
Мы стали старше.
Еще ценнее
запах губ.
Еще больнее,
что когда-то
И с кем-то
был
Напрасно груб …
Проходят дни.
Дороже нежность.
Ценнее ласка.
Нужен друг.
И это счастье –
Отыскать его
Среди мелькающих вокруг.
Проходят дни.
Ты – не проходишь.
Ты – как наследственный недуг
Везде,
всегда со мною бродишь,
Мой добрый драгоценный друг.
– А это кусочек из стихотворения, которое целиком я не имею права прочесть вам, как и назвать имя той, кому это посвящено:
… Но я не верю словам людей,
Я верю тебе и себе.
И если ты скажешь:
– Люби и грей! –
Я буду любить и греть.
Теперь слезы текли у Виолетты, а ее обнимала и утешала Лена Скворцова.
Свиридов прошелся по сцене под звуки рояля и скрипки.
– А вот это стихотворение имеет очень интересную предысторию, без которой все становится непонятным. Дело в том, что Витя сочинил … Точнее, не сочинил, а соорудил нечто малопонятное в стиле устного рассказа. Там и проза, и стихи, и подражание голосам действующих лиц … Очень жаль, что мы тогда не догадались записать это на магнитофон.
– Поэтому я попробую пересказать вам прозаическую часть этого произведения … Лирический герой – не нужно отождествлять его с автором! – после отпуска, проведенного где-то на юге, встречает на вокзале свою близкую знакомую по летнему отдыху. Она очень рада, она тронута его вниманием, она на пару дней и ночей задерживается у него дома, а потом он на каком-то вернисаже встречает француженку, экскурсовода и не может пройти мимо. Им хватает пары слов, чтобы понимать друг друга. Там описаны встречи и с той знакомой, из Сибири, и с этой француженкой. А потом вдруг идут стихи – послушайте:
Ночью выходя из кабака,
Кутаясь в накидки
Мех фальшивый.
Ты, возможно,
Вспомнишь обо мне,
И о том,
Что называл красивой.
Губы ждали губ,
А руки – рук,
Все до мелочей,
До боли зримо –
Гул турбин,
Последнее прости …
Все – опять,
И все – неповторимо.
Древний крестик
Между двух огней –
Нету целомудренней одежды,
Только крестик,
Кудри
И глаза –
Их запомню, словно луч надежды.
Горяча,
Как будто век ждала,
И нежна,
Как говорок веронца,
Верю,
Что искала ты любви,
Как слепой
И сумасшедший солнца.
В поисках любви
Сошли с ума?
Неужели нет ее у бога?
Неужели
В наш безбожный век
Просочилось
И ее немного?..
Годы к ласкам
Приучили тело,
Грациозна,
Как альпийская коза …
Тело может лгать,
Но никогда
Не научишь воровать
Глаза.
Их язык
Дошел издалека
Как рука,
Как многое другое …
Пусть
Ты неприступна и строга –
Я тебя
Запомню
Не такою.
Строго шествуя
Средь идолов немых
Ты глядишь на всех издалека.
Это я забыл.
Но кожей помню -
Ты была покорна и мягка.
И не тушь ресниц –
А песню губ,
Бисеринки пота над губой
И стыдливый крестик
На груди -
Я тебя запомню
Вот такой.
Это длилось вечность.
Или миг?
Кажется,
Прошел над миром день.
Ты запомни руки,
Не меня …
Познакомил нас
Старик Роден …
День.
Стоим мы.
Человек и человек.
И тебя я
Больше не увижу …
… За любовью
В наш проклятый век
Стоит ехать
Даже из Парижа …
Слушатели очнулись и захлопали, зашумели, и Свиридов повторил:
За любовью
В наш проклятый век
Стоит ехать
Даже из Парижа …
А переждав шум в зале, Свиридов поднял руку:
– Но Витино произведение этим не заканчивалось, там еще были прозаические строки. Проводив свою возлюбленную с аэродрома наш расстроенный герой пошел…
Свиридов сделал паузу.
– «Я пошел к ней, к моей маме Марине. И промолчал весь вечер».
Зал понял не сразу, но потом зашевелился, загудел.
– Я же сказал, что не нужно отождествлять лирического героя с автором!
И этой репликой Свиридов вызвал веселый смех в зале.
– А стихи мне понравились – может быть потому, что я сам стихов писать не умею. И еще одно посвящение, не называю имени …
Родное небо над головой.
Короткие ночи
У нас с тобой.
Сегодня дома –
А завтра – бой.
Пускай неслышный,
Пуская немой.
Быстрее пули,
Острей ножа,
Кто потрусливей –
Пускай дрожат.
Чужое имя,
Ведь ты – никто,
И лишь дыханье
Родных портов,
И лишь дрожанье
Любимых век,
Осталось званье:
Я – человек.
Родное имя,
Твои глаза.
Тепло, дыханье –
Забыть нельзя.
Но строгих правил
Тверда печать:
До новой встречи –
Не вспоминать.
А помнить можно
Огни в ночи,
Слова прощанья –
Но ты молчи:
«Я тот,
Которого нету на свете,
Я тот,
Которого выдумал ветер,
Я тот, которого бури носили
И ливни
Надежно
В землю вдолбили» …
И снова годы.
И снова миг …
Твои морщинки –
Страницы книг …
А уходя среди ночи
Во тьму
Я, как и прежде,
Все то же скажу:
«Я тот,
Которого нету на свете,
Я тот,
Которого выдумал ветер,
Я тот, которого бури носили
И пули надежно
В землю вдолбили.
Я тот,
Которого скрыли потемки,
Я тот,
Которого вспомнят потомки,
И то не сейчас, а лет через двести,
И то
Если все у них
Будет на месте».
Слезинки текли из глаз Тони, а Гриша и Уля гладили ее руки – они знали, кому посвящено это стихотворение, и почему в нем местоимение «та» заменено на местоимение «тот» …
– Толя, я разрешаю тебе прочесть так, как было написано … – это высунулся из-за занавеса Скворцов.
«Я та,
Которой нету на свете,
Я та,
Которую выдумал ветер,
Я та, которую бури носили
И пули надежно
В землю вдолбили.
Я та,
Которую скрыли потемки,
Я та,
Которую вспомнят потомки,
И то не сейчас, а лет через двести,
И то
Если все у них
Будет на месте».
В ложе навзрыд плакала Тоня Свиридова, к ней из коридора быстро прошла Маргарита Антипова и обняла Тоню, а в зале хлопали …
Свиридов переждал, дождался тишины.
– Размышлизмов у Виктора много … Вот еще …
Когда ты видишь –
в спину –
Косы
И ног точеных
Шаг
мерцающий,
Когда вокруг
вдобавок
Осень
И шелест листьев
Опадающих –
Тогда
За годами и днями
Весна
Покажется мечтой,
А жизнь –
Зимой
С седыми
ветрами,
И каждый день
Совсем пустой …
Как многое,
Порой,
зависит
От взгляда,
губ,
Движенья рук …
И вспоминаешь,
Что когда-то
и с кем-то
Был напрасно груб.
И чью-то руку
не заметил,
На чей-то
взгляд –
Остался нем,
И пожалел
тепла
при встрече
Друзьям …
И – почему?
Зачем?
– Вы знаете, я помню много Витиных стихов … Бывает, что он их уже забыл, а я их помню … Но как ни странно, у него нет ни частушек, ни просто веселых стихов … А вот это опять из среднеазиатских командировок:
Камни и солнце.
Песок и шашлык.
Где-то кричит ишак.
Горы вдали.
Горы вблизи.
Тихо дремлет кишлак.
Сколько веков
Стены хранят
Скупой неизменный быт?
Я к ним пришел –
Я уйду назад,
И завтра буду забыт.
Даже пыль
Не задержит след
Неровных моих шагов…
Где взять силы
Так забывать
Кровных своих врагов?
– Я роюсь в своей памяти, и стараюсь откопать там что-нибудь интересное для вас, но там, в памяти, так много всего … Вот это очень старое стихотворение можно назвать плачем командировочного:
Кто много ездил,
Тот, конечно, знает
Как трудно путнику
Без хлеба и жилья.
И как приятно,
Коль тебя встречают –
Знакомые,
друзья
или семья.
По бесконечной дороге
Где-то под небом идут
Самые бедные люди,
Люди, которых не ждут.
Ты знаешь сам,
Ты ездил и немало,
Ты видел мир
И много пережил,
И средь нервозной
Суеты вокзала
Ты чувствуешь себя
Как старожил.
Снова по той же дороге
Рельсы кого-то ведут.
Самые бедные люди –
Люди, которых не ждут.
Когда ты вновь
Берешь из-под кровати
Видавший виды
Старый чемодан –
Она не плачет,
Нет, она не плачет.
Она все знает.
Все, что знаешь сам.
Снова, как древние боги,
Неутомимо бредут
Самые бедные люди,
Люди, которых не ждут.
Ты из любой,
Из самой дальней дали,
Скучая, мучаясь
Всегда спешишь к себе.
Меня же на вокзалах
Не встречали,
И возвращаясь,
Я завидую тебе.
По бесконечной планете
Без остановки идут
Самые
бедные
люди,
Люди,
которых
не ждут.
– Очень горькое стихотворение, не правда ли? Но оно написано не от имени автора, а от имени одинокого командировочного … И тут же – уже авторское видение реальности:
Нас любовь разлукой не манила,
Обещая горькое житье.
Но когда разлука наступила -
Мы спокойно встретили ее.
Мне невкусен, горек и не нужен
Без тебя душистый ананас,
Без тебя и праздник хуже будней …
Вновь разлука разделяет нас.
Знаешь что?
Давай на всякий случай
Навсегда,
Отсюда и вперед
Мы условимся
И твердо помнить будем,
Что когда-то
Все наоборот.
Пусть нам праздник
Не рассвет салюта,
Красное число календаря,
А простая встреча на вокзале,
Где глаза глаза благодарят,
И немой их разговор понятен:
«Не забыла?»
«Как же ты посмел…»
«Я скучал»
«И я скучала тоже».
Если б каждый
Так любить умел.
Так любить, как …
Нет, сравненья грубы
И слова потерты, холодны.
Я богат безмерно.
Верю – любишь,
Просто – любишь так,
Как любишь ты.
Вскрикнули рояль и скрипка, аплодисменты в зале.
– Вы еще не устали? Я попробую закруглиться … А вот за это стихотворение я легко могу схлопотать по шее, хотя вы поймете, откуда эти строки, посвященные двум любимым женщинам Виктора:
Мы так стары –
Сегодня пятьдесят.
Нет, не конец! –
Хотя уже к закату.
И не затем
Весь этот разговор,
Чтоб нас с тобою
Вспомнили когда-то.
Ты вслушайся:
О чем кругом кричат,
И с завываньем,
Как шаманы, скачут?
Они ловки,
Их молодость нова,
Но, жаль, слова их
Ничего не значат.
Они не знают,
Как сверкает снег,
Когда глаза
Уже не видят света,
И как могуч
Распятый человек,
Собою заслоняющий планету.
Но неужели
Мы с тобою были
Такими молодыми,
Как они,
И так же
Прелесть утра
Не ценили
И чистоту земли не берегли?
И отдавали,
Не прося взамен,
И не торгуясь то,
Чего не купишь,
И уходили
Из родимых стен,
Чтобы понять,
Насколько ты их любишь?
Пусть мы стары,
Сегодня пятьдесят.
Нет, не конец,
Хотя уже к закату.
И не затем
Весь этот разговор,
Чтоб нас с тобою
Вспомнили когда-то.
Шквал аплодисментов.
– Витя, это тебе, – в кулису обернулся Свиридов. – И вот еще – это всем влюбленным
Любимым говорите о любви.
Найдите незатасканное слово,
И пусть оно совсем не будет ново –
Любимым говорите о любви.
Любимым говорите о любви.
Пусть не бывает счастья безмятежным,
Как слово, человек и время – прежним,
Любимым говорите о любви.
Любимым говорите о любви,
И не жалейте ни тепла, ни ласки.
Пусть будет все, как витязи из сказки –
Любимым говорите о любви.
Любимым говорите о любви.
Перед дорогой и по возвращеньи.
И за отсутствие прося прощенье –
Любимым говорите о любви.
Раз от разу музыкальное сопровождение в паузах становилось все отчетливее и выразительнее …
– А вот это посвящено другу, уехавшему из страны на историческую родину:
Он велик
Этот маленький, робкий,
И, казалось,
Совсем не боец,
Много лет под угрозой погрома,
И несущий привычный венец.
И веками страдая и веря
Он старательно нес и хранил
Чистоту первых дней пионера
С вечной мудростью древних светил …
Уезжают не самые умные,
Уезжают не самые сильные –
Уезжают себя не простившие
И через себя преступившее.
Кому-то и что-то доказывая,
И вновь на себя нам показывая,
Оставив под мертвыми окнами
Лишь рваный ботинок растоптанный.
И нет столь привычного в трубке
Вечернего голоса близкого…
Лишь боль под лопаткою роется,
Как в папке
С расстрельными списками.
Уезжают не самые глупые,
Уезжают не самые слабые,
Уезжают не богом забытые,
И становятся некою платою.
Оплатив прегрешенье истории,
Оплатив заблужденье богов,
Оставаясь разменной монетою
На базаре друзей и врагов.
Возможно, это был Шопен – по крайней мере что-то созвучное мировой скорби слышалось в этой музыке …
– Я, кажется, снова что-то нарушаю – пусть Бог меня простит:
Как нам с тобой не молодеть,
Когда вокруг весенний вечер,
Когда волненьем новой встречи
И жаром
Всех прошедших встреч
Летит нам прошлое навстречу,
И шелестит коварный ветер –
Как нам с тобой не молодеть.
Как нам с тобой не вспоминать –
Вернее, это не забыто,
Хотя старательно укрыто
И днями долгими прикрыто,
И все тропинки перерыты –
Как нам с тобой не вспоминать …
Закат, прибой и теплый ветер
На узком пляже городском,
И что-то мчащее навстречу,
Необъяснимое, как вечность,
Неумолимое, как вечность,
Неуловимое, как вечность
И очень важное при том.
Как нам с тобой не забывать,
Что годы, словно дни –
Уходят,
Что весны снова хороводят
И кровь,
Как хмель медвяный,
Бродит,
Но только седина приходит
На смену золотым кудрям …
Как нам с тобой не забывать,
Как нам с тобой не сожалеть,
Что нота звонкая пропета,
Что столь хорошим было лето,
Что мы не думаем об этом,
И были счастливы при этом
Как нам с тобой не сожалеть …
Шквал аплодисментов, плач скрипки …
– И при этом это не конкретное посвящение, а некоторые размышления автора на тему о любви и молодости … А под конец короткие строки, которые Витя посвятил мне, и которые мне очень нравятся:
Если все стежки знать наперед –
Не было б в жизни стольких забот.
Все нам известно.
Все суждено.
Было бы скучно.
Пусто.
Темно.
– И я кончаю – я совсем вас замучил …
Из зала понеслось «Нет, продолжайте! Мы не устали!»
Пусть будет так,
Как я скажу:
Пусть
ярко
Солнце светит,
Пусть
юно
Яблони цветут,
Пускай
Смеются дети.
Пусть небо
льется синевой,
Ласкает ветерок,
Пусть
сердце
Компасом ведет
Сквозь
серпантин
дорог.
Пуская листва
Поет любовь
Над каждою тропой,
Пусть чайка
будет
запятой
Над синею волной.
Пусть слово будет
Мысли след.
А ночь –
Преддверьем дня.
Пускай цветы
цветут
везде,
Как будто нету
На земле
Ни грязи, ни огня.
Пусть осень
жадною рукой
Захолодит леса,
Пускай
ложится под косой
Трава, когда роса.
Пусть вьюга
спорит,
Как всегда,
С румяною весной –
Была бы ты
Сейчас.
Везде.
И навсегда
со мной.
И под аплодисменты зала Свиридов подошел к краю не полностью открытого занавеса и потянул его, открывая …
Виктор Скворцов сидел на низеньком табурете, рядом с ним с обеих сторон на корточках сидели Лена и Виолетта, обнимая его и прижимаясь к нему лицами, на коленях Виктора сидели две маленькие девочки – Анечка и Риточка, и матери их придерживали свободными руками …
Виктор склонялся к обеим женщинам и целовал их, а за спиной Виктора, положив руки ему на плечи, стояла Тоня Свиридова, и склоняясь, целовала его в голову …
Направляясь к этой группе, аплодируя, и как бы про себя Свиридов сказал:
– И за что Витьку так бабы любят … – что вызвало новый шквал аплодисментов.
Отзывы Жени об этом поэтическом вечере были восторженны, и она, испросив разрешение Скворцова, впоследствии привела несколько его стихотворений на страницах газеты.
Среди заявок, подаваемых в ящичек в холле Дворца культуры, появились записка с просьбой к Свиридову почитать еще что-нибудь.
И Свиридов, прислушавшись к советам друзей, откликнулся на эти запросы, и на щите Дома культуры появилась афиша с абрисом профиля Свиридова (производства Гриши) и надписью «Константин Симонов», «скоро» …
ЗА ОБУВЬЮ
Свиридову позвонила Любовь Валерьевна и многословно извиняясь попросила помочь с приобретением обуви для ребятишек.
– Любовь Валерьевна, а мы с Улей как раз собирались ехать за обувью!
– Анатолий Иванович, можно поехать с вами Гене … то есть Геннадию Владимировичу? Он очень хочет заняться этим …
– Сегодня у нас вторник, если я не ошибаюсь … Давайте в четверг, прямо с утра. Пусть приезжает и поедем.
Решив не затруднять Улю мужчины решили ехать одни, но сперва они летели на вертолете, а уже потом поехали в магазин на фургоне.
В магазине Свиридова хорошо знали, и за Свиридовым и Костиным сразу стали везти большую тележку с коробками.
У Костина был список, но Свиридов пользовался только своей памятью – и она его не подводила.
Часть магазина отгородили от общего зала, и тележки одна за другой заполнялись коробками и их перегружали в фургон, стоящий во дворе.
А Свиридов расплачивался своей кредитной карточкой, а Костин записывал в свою тетрадку оплаченную сумму.
Покупки заняли несколько часов, затем Свиридов настоял на приобретении всяких сопутствующих предметов, вроде запасных шнурков, щеточек, тюбиков, коробочек с сапожной ваксой и прочими мелочами.
И в лесную школу они приехали уже под вечер, но откладывать раздачу подарков не стали.
В спортивном зале вывалили большущую кучу коробок с обувью, и стали раздавать ребятишкам. Коробки были именные, с надписями, и Костин вылавливал коробку, передавал Свиридову, и тот громко называл – кому.
Младшим ребятам сразу помогали старшие, но не было ни одного, получившего обновку, и не поблагодарившего за нее.
Екатерина Викентьевна в кресле сидела рядом и радовалась вместе с ребятишками, получавшими сразу несколько коробок – со спортивной обувью, с домашней обувью, с уличной обувью на лето и на зиму. Ребята с трудом утаскивая коробки в сторону, примеряли обновки, относили и размещали их в своих шкафчиках.
