Марк Казарновский
Игры с адреналином

Барышня, которая всё это произносила, раскипятилась. Кровать под ней прямо ходуном заходила. Пёс проснулся и с надеждой подошёл к дивану. Вдруг его место освободится. Но место было занято прочно.

– А ты не подумала, стёбная твоя башка, во что всё это может вылиться. Как мы своим мужьям в глаза посмотрим. А ещё что с хозяином произойдёт? Шняга какая-нибудь. Всё-таки не студент уже. Представь, инфаркт, например, или инсульт. И что мы делаем! Я уже не говорю о морали! Нет и нет, и в голове не держи этих дурацких мыслей.

– Ну, во-первых, не кипятись уж так. Знаешь, ещё Жириновский говорил: «Эх, один раз – не пидарас!» И смотри на это проще. Вроде даже и не измена и не секс, а просто благодарность. Этак вроде даже мимоходом, вроде бы московский вам, мол, сувенир, любезный вы наш хозяин. И всё! И забыли! А мужья! Ну, что мужья. Мы при встрече им смотреть будем не в глаза вовсе, а в совершено другое место. Ты-то понимаешь! И всё. И ничего такого.

– Ну и ладно. Раз ничего такого, то ты, пожалуйста, и действуй. А я полежу. Послушаю, как вы там «московскими сувенирами» обмениваетесь. Уж меня, попрошу, в эту авантюру не втягивай. Мне ещё детей растить. А может, и рожать еще. Как Бог управит.

– Ах, вот в том-то и дело, подруга, что я-то как раз и не могу. Да если бы я могла, разве стала с тобой тары-бары разводить. Раз, да и всё. И забыли. Спали бы давно крепким девичьим сном, без этих дурацких торгов. Ан вот и нет. Не могу. И объясняю, почему да отчего. Да ты и сама поймёшь, не маленькая, поди. Во-первых, я страстная. Это ты прекрасно знаешь. И просто я боюсь. Ну, приду к нашему деду. Да вдруг я заведусь. Ведь это точно стопроцентный для него инфаркт или инсульт. Вот и поди расхлёбывай. Полиция-милиция, то да сё. Оно нам нужно? А во-вторых, уж я открою тебе мой интимный секрет. Но только никому, я тебя умоляю! В институте просто проходу мне не будет. Ну, слушай. В седьмом классе мы, дуры, пошли и сделали себе тату. Я, уж точно не от большого ума, сделала тату на причинном месте. Царский орёл сделала двуглавый и подпись по самому интимному: «За веру, царя и Отечество». До сих пор ругаю себя, а что сделаешь. Когда рожала, так весь персонал роддома прибежал. И до сих пор у гинекологов, когда я прихожу, лёгкое смущение нравов и мыслей. А уж от мужа натерпелась!

Он разглядел всё в медовый период и привязался: «Кто делал?» Вплоть до развода. Мне пришлось подругу уговаривать. Она ему и рассказала, что это всё, во-первых, она делала. А во-вторых, это очень полезно для сексуальной жизни женщины.

Мол, там точки разные, и вот от этого я и есть такая страстная. Ничего. Успокоился.

Теперь понимаешь, вдруг дед наш у меня всё это разглядит. Или хлопнется, или в институт звонить начнёт. Директору, не приведи господь, расскажет. Вот я и не могу. Ты уж пострадай, голубушка. Да и что на самом деле? Ерунда, да только. А уж тогда точно мы и поездку достойно закончим, и приехать сможем, когда захотим. Ещё и мужей с детьми возьмём. Смекаешь?

Разговоры и шепотки ещё долго продолжались. Были раздумья. Пока наконец не раздалось шлёпанье босых ножек, и вот одна из наяд отправилась на заклание. Всё затихло. И тишина продолжалась долго. Уж под утро кровать одной из Барышень заскрипела. Это она тихонько вернулась с жертвоприношения.

Ни её подруга-искусительница, ни собака не проснулись. Что говорить. Под утро сон бывает крепкий. Особенно у молодых барышень, людей очень преклонного возраста и старых собак.

А было ли что-нибудь? Уж этого никто никогда не узнает. Мужчина молчит по причине полного изумления. Он не может осознать, что ночью с ним приключилось. И приключилось ли вообще что-либо. И ежели да, то которая из Барышень?

Барышни молчат по причине полного равнодушия и небрежности к произошедшему. Которое происходило ли.

«А был ли мальчик?»

Пёс же молчит по причине полнейшего наслаждения. Он наконец лежит на своём диване и нашествия Барышень не ожидает. Надеется, что нового заезда не состоится.

Вот все и счастливы. Как для этого нужно мало, а?

P. S. Правда, Мужчина время от времени мается. Есть у него вопросы, которые его тревожат. Всё хочется ему узнать, точно ли в тот вечер к нему Барышня приходила. И если приходила, то долго ли оставалась? И главное – зачем она приходила?

Ау, ответьте! Нет ответа.

18/IV 2006 Антони

Всем должно быть весело и хорошо

– Рабинович! Куда вы так спешите?

– В бордель.

– В шесть утра?

– Ой, хочу поскорее отделаться.

Все герои этого рассказа вымышлены. Никто не может претендовать на сходство с действующими лицами.

1. Введение

Я всегда люблю сюда приезжать. В это милое Абрамцево. Так и кажется, что вон там, с мольбертом – Репин, а у хотьковского монастыря – Нестеров. По липовой аллее спокойно так, вальяжно идёт с Врубелем хозяин вновь купленного у Аксакова имения Савва Морозов. А из гончарной мастерской бегут довольные чумазые ребятишки бар да местные, сёл окрестных. Только что они обожгли свою немудрёную лепку. И счастливы.

Увы! Нет этого ничего. Что не удалось растащить и разгромить в 1917–1918 годах, прикончили в 1990-х. Только называется это теперь не «экспроприация», а «капитальный ремонт».

Однако – всё равно. Здесь, как я уже писал в других своих рассказах, аура великолепная, природа тиха и очень располагает. Да и с друзьями хочется повидаться. После моего отъезда в Париж я вот уже лет шесть или более не видал своих дачных и банных сотрапезников. А видать и сказать им разные добрые слова надобно: ведь они послужили прототипами героев моих рассказов. И герои эти, да и сами рассказы, что лукавить, пользуются приятным для автора вниманием. «Что и требовалось доказать», – как говорила наша школьная алгебраичка, ставя нам очередную двойку.

Друзья мои, как и я, уже давно на пенсии, но живут активной, как раньше говаривали, общественной жизнью. То есть в том смысле, что «ничто человеческое им не чуждо».

План мой был прост. Рядом с абрамцевским музеем в моё отсутствие появилось два здания, добротных. Оба – напротив друг друга. Названия были одинаковы – «Галерея». Одно – ресторан с претензией. Другое – гостиница.

Но в этот мой приезд в этой самой гостинице вывески я уже никакой не увидел, а блестели на зимнем солнце прекрасно начищенные медные таблички. Я, безусловно, внимания на всё это не обратил. Мне гостиница была ни к чему. Хоть я и без звонка, вроде даже инкогнито, но знал, что приют у друзей найду.

Поэтому я решил начать свой «трудовой день» с завтрака в «Галерее», а к обеду уже подъехать или к Вольдемару Нейштадту, или к Арсену Розентулеру. Кого-нибудь, думал я, застану. Они – домоседы, да зимой не очень-то и побегаешь.

Сел я к столику у окошка, видом на другую «Галерею», ту, что без вывески, заказал для лёгкости кофию да булочку, огляделся по залу и – огорчился. Весь ресторан был сделан под «абрамцевские» мотивы. Но, как это почти всегда бывает, халтурно. Картины на стенах просто расстраивали. «Демон» Врубеля выглядел как замерзший купальщик, вышедший из холодных вод Вори. А одежду-то украли. Отрок Варфоломей у Нестерова просто больной лёгочным, очевидно, заболеванием мальчик. А «Девочка с персиками» Серова чем-то до того расстроена, что уж никак не о персике здесь речь. Может, персик испорчен или что другое. Печально. Да что делать? Видно, копировщик хорошо поладил с владельцем ресторана.

Жизнь есть жизнь.

Я равнодушно поглядывал на роскошные авто, толпящиеся у здания напротив, на воробьёв, занятых своим пропитанием, на собак, вышедших в зимнее утро унюхать что-нибудь у ресторана.

И не заметил, как за мой столик присел посетитель. «Вот не хватало. Что за напасть, зал просто пустой», – мелькало в моей голове до тех пор, пока я не взглянул на посетителя.

Хотя и прошло уже лет шесть-семь, узнал я его сразу. Правда, виделись мы редко, в основном у Нейштадта Володьки, но фигурой он был колоритной, русским народным фольклором владел великолепно, да и жизненный путь был интересен. Ещё бы – более двадцати лет занимал должность посла СССР во Франции.

Вот Семён Силыч Швец и сидел напротив меня, что называется, собственной персоной.

Сидел, с прищуром улыбался и спрашивает так тихонько:

– Что, не признаёшь своих, варяжский гость?

– Даже очень признаю, Силыч.

Я расхохотался, вспомнив наши шутки в банный день у Вольдемара. Но описывать всё не буду.

Семён Силыч сделал какое-то неуловимое движение, и двое – мэтр и официант – как из-под земли.

– Мне – как обычно и моему гостю (то есть мне) то же самое. Для начала.

Появилась парная осетрина в судке, в вазоне – икра зернистая (уж точно солёной водой не разведённая) и графин запотевший.

– Семён Силыч, побойся Бога. Время – 11 часов. Да мне же ещё ребят проведать. А ты меня, можно сказать, сразу из формы выбиваешь, – взмолился я.

Но Силыч внимания никакого не обращал. Просто посмотрел удивлённо и произнёс своё традиционное, что я забыл уже: «Быть добру!»

Правда, зря я гневил Господа. Чёрная икра с горячими гренками очень способствовала потреблению маленьких рюмочек «Смирновской». А разварная осетрина была ну… что-то!!!

Однако давайте-ка я вам опишу моего героя. Вернее, моего соседа по столу. Всё внешнее строение Силыча подчёркивало его крестьянское происхождение. А весьма солидный живот и чуть лысеющая хорошей лепки голова говорили, что мой знакомец, во-первых, не чужд земным наслаждениям, а во-вторых, вовсе не так прост, как хочет себя показать.

Одет он был совсем небрежно и как-то странно. Синий свитер на голое тело, туфли от Черутти, но без носков. Я был в полном недоумении. Особенно когда увидел, что с лицом Семёна происходило что-то неладное. То вдруг оно темнело, застывало в какой-то непонятной злобе. То чувственные губы опускались в горестные складки, и Силыч в эти моменты выглядел грустным, уставшим и много пережившим пенсионером.

Метаморфозы с лицом происходили всё время, и я начал было думать, что виною всему – «Смирновская», которую мы, кстати, потребляли весьма активно. Но нет, не спиртное было причиной таких превращений. Семён Силыч нет-нет да поглядывал в окошко на здание напротив. В эти-то вот минуты и пробегали судороги по лицу Силыча. «Совсем как у Петра Великого. Не хватает, чтобы он головой дёргал», – думал я. А Семён Силыч как читал мои мысли.

– Что, думаешь, я – псих? Нет, я просто смотрю на этих гадов. Ладно, ладно, народ всё равно всё вспомнит. И всё припомнит. И уж точно не простит, – Силыч посмотрел на меня и, совершенно не соответствуя этой своей грозной тираде, вдруг жалобно улыбнулся. Жалобно. Даже печально. Он начал наливать очередную порцию «Смирновской». И проделывал операцию спокойно, со знанием дела. Руки не дрожали. Но глаза я отвёл: Силыч был спокоен, только слёзы терялись в плохо пробритых щеках.

Я ничего не понимал. Однако что-то нужно было говорить. И я решил не крутить и финтить.

– Что с тобой, Семён Силыч. Что вообще происходит? Куда ты всё время смотришь?

– Да на них я смотрю. На своих друзей заклятых. Нет, не позволяет мне природа моя, да мама с папенькой меня уж так воспитали. А то бы я их заказал в две секунды. И охрана не спасла бы их, уж точно. А может, к лучшему, что не могу. Её, голубушку, не травмирую.

Он вдруг сжал в руке фужер. Фужер треснул, показались на ладони капли крови. Однако ресторанная команда, видно, дело знала хорошо. Просто даже отлично. Рука была вымыта, перевязана бинтом, на столе произошла смена декораций. В том смысле, что принесли жареных гребешков в сметане, поменяли водочку с икрой и добавили свежий огурец.

– Семён, ты извини, я ничего не понимаю. Кто «они»? Кого «заказать»? Что это за «голубушка»? Что вообще у тебя здесь происходит? И чего ты, кстати, так шикуешь? С икрой, гребешками? В чём дело?

– Да не волнуйся ты, не в Парижах, чай, – сказал Семён как-то устало. – Меня здесь кормят бесплатно. Как, впрочем, и моих гостей. А столик этот я обычно выбираю, чтобы видеть вон этих, – и он длинно и очень витиевато выругался.

– Так можешь объяснишь, что всё это значит.

– Объясню, но это не так коротко может получиться. Может, и до друзей не успеешь дойти, стемнеет. А может, и идти не захочется.

Я подумал, что ещё один графинчик «Смирновской», и я уж точно никуда вообще идти не смогу.

– Ладно, – вздохнул Семён. – Слушай, только давай договоримся – не перебивать.

Он сделал ещё какое-то движение, совершенно неуловимое, и на столе появилась турка с кофием. Запах был великолепен. Настоящая арабика.

«Чёрт-те что творится», – мелькало в чуть отяжелевшем моём мозгу.

– Когда я ушёл, вернее – меня ушли на пенсию, – начал Семён, – естественно, сразу встал или возник, как уж тебе больше нравится, вопрос – что делать? Это как всегда на Руси: «Что делать?» и «Кто виноват?». Ну, кто виноват – знамо дело – дерьмократы. А вот «Что делать?». Ведь на мидовский пенсион, хоть и персонального значения, но надежд немного. Хлеб, да чай, да картоха. В общем, стал я думать. Изучать этот наш дикий грёбаный капитализм. И понял – лучше всего – сфера обслуживания. Затраты небольшие, а отдача может быть. Но… опоздал я к раздаче, как говорят:

 
Уже всё схвачено,
За всё заплачено.
И в душной комнатке
Совсем темно.
А ты растеряна,
Постель расстелена,
И говоришь так шёпотом:
«Мне – всё равно», —
 

неожиданно пропел Семён Силыч. Снова посмотрел в окно, и опять судороги и гримасы, отображающие все гаммы человеческого страдания, промелькнули на его лице.

Хочу заметить, что в дальнейшем Семён Силыч неоднократно свой рассказ будет прерывать то стишком, то песенкой, то прибаутками. Но из песен слов не выкинешь.

– Торговля у меня сразу отпала. Вокруг – один Азербайджан вместе с другими «братскими» республиками Кавказа.

Решил взять ремонт автомашин. «Жигули» наши сделаны как раз под этот бизнес – их нужно всё время ремонтировать. Пошёл по точкам, то есть по ремонтным гаражам да прочим злачным, вернее, очень грязным местам. Все в один голос: «Семён, мы с радостью, открывай свой сервис, только согласуй с Нейштадтом. Здесь весь сервис он держит». Я, конечно, к Володьке. Всё-таки учились вместе и аж в Италию летали: он – механик, я – боец. Да про меня написано об этом. Литературу-то современную читать надо, – наставительно произнёс Швец.

– Володька встретил, как родного. Конечно, выпили. Чаю! Он другого теперь не пьёт. Говорит, играет в теннис и дал слово тренеру. А то, говорит, у меня эйс плохо идёт. Что такое «эйс», я не знаю, но тихонько, деликатно спросил: «Может, дело в даме, а не в эйсе». Володька только рукой на меня махнул. А вот на просьбу мою отреагировал быстро и жёстко. «Я, – говорит, – этот сервис в нашем районе окучивал два года. И создавать сам себе конкуренцию не собираюсь». – «А что ты сделаешь, ежели я, твой старинный приятель, всё же открою точку ремонта?» – «Сожгу – на первый раз. На второй – убью». – «Как?» Я даже опешил. «Да не знаю, – говорит Володька. – Может, из ружья. Может – удавят. Это мои слесаря делают, я не вмешиваюсь». И предлагает ещё чаю.

Я, конечно, выпил, поблагодарил, попрощался вежливо. Сказал, чтобы он за своим эйсом следил. И ушёл. Под фанфары. Вот так вот. Вот как оно, когда звериный оскал капитала из всех щелей.

Ладно – в штанах прохладно. Значит, палатки – Кавказ, автосервис – Нейштадт. Решил я попробовать рынок. Наш простой, старый и грязный хотьковский рынок. Директриса Светка училась позднее, меня помнит. Тут же харчо мне принесла. Сели. За жизнь, за дружбу. «В общем, – говорит, – я тебе место дам улётное. И павильончик – восторг. Только ты согласуй с моим хозяином. Рынок наш купил уже давно Арсен Розентулер. Тебе его телефон дать?» – «Не надо, – говорю. – Я его и без телефончика найду. Он – сосед Володьки Нейштадта».

Прихожу к Арсену. На дачу долго не пускали. Какой-то мужик говорит: «Арсен Александрович сейчас куру ест. Как поест – выйдет, тогда пущу». На самом деле – пустили. Арсен стал важный. Правда, старой привычки – везде ссать – не оставил. Вот и сейчас помочился под ёлкой. Спрашивает важно так: «Что надо? Завезли свежий балык». Я отвечаю: «Арсен, ничего не надо. Ни вырезки, ни балыка, ни авокадо с мангой. Нужно место, начать мне вживаться в вашу капиталистическую стаю». Арсен так спокойно говорит: «У меня очередь на палатки расписана на десять лет вперёд. Первоочередники – три генерала МВД, один подполковник ФСБ, и тебе, послу пряного посола, – добавил он усмехаясь, – делать здесь совершенно нечего. Вот свежую вырезку дать могу». – «Ну а всё-таки, ежели я встану сам, поставлю палатку рядом с рынком?» – «Пожалуйста, – говорит. – Только тебя закопают в этот же вечер, уж ты не обижайся. Каждый теперь – только за себя. Времена вашего комсомола прошли, тю-тю». И, совершенно не обращая на меня внимания, закричал кому-то: «Моня, под клубнику говна-то не жалей. Смотри у меня».

Так и побрёл я, как говорят, несолоно хлебавши. Но ощущение такое было, будто в дерьме весь извалялся. Вот так-то, брат, когда темп потеряешь, потом и с ладьёй ничего не сделаешь.

Мы выпили кофию. Рассказ становился тем мне интересен, что всех этих ребят я-то знал. К ним и ехал на встречу. Ну и дела!

2. Начало

– Вот так я и мыкался до ноября. Однажды решил поехать в Москву к своей давнишней подруге, к Светочке.

Выезжаю из Хотькова, вижу – у шоссе стоят пять девушек. А холодно. Снег. Дождь. Грязь. Фонари тусклы. Я тормознул, и как меня какое провидение под бок тянуло: «Девочки, – говорю, – пойдёмте, попьём чайку. У меня идея возникла». А они, охальницы, отвечают: «Вы бы, дедушка, нам закурить дали. С вашей идеей не согреешься». И хихикают, молодые, конечно. Дуры ещё. В общем, затащил я их в кафе. «Переезд» называется. А девочки хорошенькие. Замёрзли. Голодные. Я всем яишню с салом заказал да вина красненького, и слово за слово, конечно, пошёл разговор за жизнь. Мол, работы нет. Родители пьют. Ребята гадкие. Хотьковский монастырь не берёт. «Вот и делать-то нечего, приходится мёрзнуть на шоссе. Скоро рынок закроется, нас, может, Ашот с Рубиком снимут», – мечтательно так одна, вся в веснушках, говорит.

Стало мне тошно, но идея начала оформляться. Правда, пока спонтанно так, в виде некоего туманного действа. Без плана, без расчёта.

Вот что я девицам, сам от себя не ожидал, предлагаю. «Сейчас идите по домам, сидите два месяца. Ровно через два месяца жду вас в это же время здесь, у “Переезда”». И дал им денег. Не много, так, по сотне баксов на брата. Но своих. Моя щедрость меня поразила.

Пришёл домой. Думал, считал, смотрел литературу. И через три дня родилось письмо президенту нашей многострадальной России Ёлкину.

Швец достал из нагрудного кармана пиджака потёртый конверт, вытащил оттуда ветхий документ и протянул его мне. Документ был настолько неожиданен, что я привожу его целиком, без купюр. Вместе с резолюциями.

Президенту Российской

Федеративной Республики

г-ну Ёлкину В. В.

от посла России

(на пенсии с правом

ношения мундира)

Швеца С. С.

Уважаемый господин Президент!

Демографическая судьба России и моральные устои нового общества, в становлении которого Вы принимаете столь деятельное участие, заставляют меня обратиться к Вам с предложением решения вопросов воспитания нового человека России.

Речь идёт о направлении жизнедеятельности общества, которому до сего времени не уделялось практически никакого внимания. Речь идёт о проституции.

Нельзя отрицать очевидные факты. Во-первых, проституция была всегда. Достаточно вспомнить Лаису – кокотку греков, Нинон де Ланкло – XVII век – Франция и т. д. Во-вторых, проститутки в определённых случаях играли значительную роль в политике тех или иных стран. Например, графиня Лихтенау – фаворитка Фридриха Вильгельма II, маркиза де Монтеспан, возлюбленная Людовика XIV, равно как и графиня Дюбарри и многие другие.

Следует также отметить, что дома терпимости во многих странах (Германия, Польша, Англия и ряд других) явились источниками городских доходов.

С другой стороны, попытки борьбы с этим злом не приводили к сколь-нибудь заметным результатам. Например, в 1736 году Указом Сената России предписывалось непотребных девок и женок в шинках и других заведениях сечь кошками и выбить вон. Император Павел I в 1800 году сослал в Иркутск всех (якобы) проституток. Однако в 1896 году в России было зарегистрировано 34 000 проституток. На самом деле их было раза в два больше.

Всё перечисленное, а примеры можно было бы приумножить современным состоянием этого дела, говорит только об одном – этот вопрос нельзя пускать на самотёк. Только государственное регулирование даст возможность контроля, ликвидации криминогенной обстановки вокруг проституции, медицинского контроля и, наконец, притока в казну определённых средств.

В связи с изложенным прошу рассмотреть вопрос разрешения мне в порядке эксперимента открыть в районе г. Хотькова дом терпимости под контролем государства.

Расчёт экономической эффективности данного предприятия приведён в приложении № 1.

Подпись

С. С. Швец,

персональный

пенсионер

российского значения

На документе имеется резолюция президента:

«Полагаю, в свете развития демократии, разрешить эксперимент в отдельно взятом районе.

Контроль возложить персонально на П. Керженцева.

Швеца знаю лично. Крепкий мужик. Можно доверять».

Подпись неразборчива.

Печать администрации президента

– Вот такой документик я получил. Вернее, получил я решение администрации Сергиево-Посадского района, Митинского сельсовета, села Абрамцево.

И сразу возникло несколько первостепенных вопросов. Первое – крыша. Второе – место. Третье – бухгалтер. Четвёртое – секретарь. Вот эти задачи нужно было решать в первую очередь.

«Крыша – главнейшее в нашем государстве дело. Есть хорошая крыша – твоё дело развивается. Нет крыши – нет дела» – вот так вот я думал. Это тебе не Европа.

Местных ментов я отмёл сразу. Они бандитов боятся пуще огня. Все друг друга знают.

Бандитов я тоже в расчёт не брал. Их жадность развиваться мне не даст. У них только общак на уме да как девку бесплатно оприходовать. В общем, дело могут загубить на корню.

ФСБ будет только наблюдать да досье вести. Толку от них не будет. А вот от ОМОНа толк может быть, уж точно. Я нашёл знакомого полковника. Показал бумаги. Показал расчёты. Они, конечно, важнее бумаг. В общем, пришли к соглашению о взаимных действиях. А они наступили, к моему сожалению, гораздо скорее, чем хотелось бы. Забегая вперёд, расскажу, как моя крыша оказалась крепче. В общем, через неделю после открытия заведения приходят трое. Один – сморчок в очках, но в руках – компутер. И два – по виду чечена. Потом уже выяснилось, оказались арабскими студентами нашего мединститута. Но это потом. А сначала я просто вспотел. Этот, лысая гнида, говорит так вежливо: «Мы, господин директор, всё посчитали. Вам придётся нам ежемесячно уплачивать 11 тысяч долларов, и девочки ваши, конечно, за счёт заведения. Мы же гарантируем вам и вашему бизнесу полную безопасность и хорошее развитие».

Меня трясёт, но отвечаю достойно, мол, кто вы такие и я только и ждал, чтобы 11 тысяч долларов выбрасывать на ветер.

«Да не на вэтэр, а нам, понымаишь!» – орёт вдруг один чечен. А другой говорит: «Да что с ним, фраером, время терять. Мочкани его, и пойдём, время пятничной молитвы подошло».

Ну, мне совсем стало грустно. Но пока держусь и отвечаю, мол, орать не нужно, я – исполнительный директор, вот телефон президента фирмы, звоните ему, как он скажет, так и будет. И даю телефон полковника.

Лысый тут же ему звонит и вежливо предлагает приехать на переговоры. И предупреждает: без оружия, без базара и шума, а то, так вежливо говорит, всем вам может быть очень больно, начиная с директора исполнительного. И хихикает. И на меня поглядывает. Мой полковник, слышу, отвечает: «Всё будет тип-топ». Не первый, мол, раз девка замужем.

Я расстроился страшно. Рубаха от пота вся мокрая. Пульс, чувствую, зашкаливает. В голове же мелькает: «Ну, какого чёрта ты полез в это дерьмо? Сейчас бы сидел, кроссворд окучивал. Или пиво с Розентулером потягивал».

Но мой полковник приехал быстро и, конечно, со всей командой. Сразу положили всех в грязь лицом. Обыскали. Нашли два пистолета газовых. Очки у лысого раздавили лихо.

После этого полковник произнёс речь. Суть её проста, как правда. Ежели кто ещё раз сунется или каким-либо образом вмешается в деятельность вверенной ему фирмы, то все будут закопаны здесь же, в Абрамцеве, в лесу, недалеко от дачи, где на первых порах мы и обретались. И в дополнение вдруг перечислил фамилии, адреса в Каире и Александрии родных и близких всех участников наезда.

После, вот уже сколько лет, я никого не видал. Местные же меня уважают. Я зла не делаю. Добро – делаю. Чтобы было хорошо. Вот так вот.

Ну-с, с крышей я решил.

Теперь – место. Я подумал, что делать нужно сразу и в полном объёме, как говорил нам секретарь парткома. Вышел на владельца гостиницы «Галерея», подключил полковника, и процесс пошёл. Сдал нам в аренду гостиницу эту. А это – всё, залог полного успеха.

* * *

– Но настоящий залог полного успеха – две ключевые фигуры любого бизнеса: секретарь и бухгалтер.

Тут Семён помрачнел, повздыхал и в окошко поглядывает с тоской во взоре. Просто, скажу я вам, переживания Вертера, не менее.

– Так вот, – продолжал Силыч, – я подхожу к самому главному. Из-за чего, можно сказать, и жизнь моя теперь видишь какая загубленная.

– Да уж куда там, – говорю. – Просто совсем загубленная с осетриной да чёрной икоркой. Ну просто очень у тебя, Семён Силыч, жизнь трудная.

– Да что ты понимаешь в жизни-то, салага. Ты вот слушай, что произошло у меня Тебе первому рассказываю всё как на духу. Как батюшке.