Марк Ефетов
Девочка из Сталинграда
© Ефетов М. С., наследники, 1958
© Ребров Ю. П., иллюстрации, 1960
© Оформление серии. АО «Издательство «Детская литература», 2023
От автора
Нет, должно быть, города на земном шаре, который так, как Сталинград, заставлял бы вспоминать проклятое слово «война». И в то же время с именем героического Сталинграда связываем мы счастливое слово «мир».
В Сталинграде я был в дни Великой Отечественной войны и в дни мира. Здесь я видел дом, от которого войну повернули обратно: от Волги – на Берлин. Четырнадцать шагов перед этим домом были последними шагами, которые враг не смог сделать по нашей земле. Здесь же, в нескольких шагах от врагов, провела два месяца маленькая девочка без фамилии, по имени Света.
О ней, о городе-герое Сталинграде, о доме, который носит имя сержанта Павлова, я рассказал в этой книжке.
1
Когда фашисты ворвались в Сталинград, каждый дом был превращен в крепость. Бывало, в первом этаже засядут враги, а со второго этажа их бьют наши. Ворвутся фашисты в прихожую, а наши стреляют в них из кухни.
Бились не только за каждую улицу и за каждый квартал, но за каждый дом, за каждую квартиру, за каждую комнату. Был приказ: «Не подпускать к Волге фашистов! Сталинград врагу не сдавать!» Над городом висела пыль, смешанная с дымом.
Рвались снаряды и бомбы, поднимая тучи земли, мусора, песка, штукатурки. Домá рушились, тряслись мостовые и тротуары, будто во время землетрясения. Днем было темно от гари, дыма и пыли, а ночью то и дело вспыхивали огни, и становилось светло от прожекторов, ракет и разрывов.
В один из таких тяжелых дней сержанта Павлова вы звал командир полка. Командир сидел, склонившись над планом города. На плане были помечены одним цветом дома, занятые фашистами, и другим цветом – дома, которые оборонялись нашими. А между этими цветными крестиками на карте стоял дом, ничем не помеченный. На него-то и показал острием карандаша командир полка.
– Разведайте, что происходит в этом четырехэтажном доме на Пензенской улице! – сказал он сержанту Павлову.
Приказ был коротким, ясным и точным. Как всякий приказ. Но, прежде чем отдать этот приказ, командир многое обдумал и взвесил.
Нет большей опасности, чем идти в разведку, не зная, враг ли, друг ли ждет тебя. А в четырехэтажном доме, расположенном напротив командного пункта, была полная неизвестность: наши ли там или фашисты? Стрелять нельзя было, но в то же время каждая дверь могла таить за собой смерть, каждая половица могла взорваться, любая стена – обрушиться.
Кто, не боясь смерти, сумеет проверить этот дом, а по том, если удастся, взять на себя оборону этого дома и удержать его во что бы то ни стало?
Перед полковником стоял человек чуть ниже среднего роста, с виду не сильный, самый что ни на есть обычный. Полковник знал: получив приказание, сержант Павлов не будет задавать вопросов, а тут же повторит приказ и скажет: «Есть!»
Так оно и было.
– Есть разведать, что происходит в четырехэтажном доме! – ответил Павлов, взяв под козырек.
Полковник поднялся, подошел с сержантом к ступенькам, ведущим из командного пункта наверх; прощаясь с Павловым, крепко сжал его руки своими большими ладонями:
– Желаю удачи, Яков. Понятно?
– Понятно, товарищ полковник.
Лишних слов сержант Павлов говорить не любил.
Через минуту Павлов полз по разбитому и вывороченному асфальту, точно медленно плыл в густой, темной воде. Было сумрачно и как бы туманно.
В пяти шагах от Павлова ползли трое солдат, которые вместе с ним отправились в разведку. Но они не видели своего командира – так плотно вечерние сумерки и дымный туман прикрывали разведчиков. Их маскировочные халаты сливались с развороченной мостовой, закопченными тротуарами и дымно-серым воздухом.
Так, скрытые темнотой, приползли разведчики к четырехэтажному дому. Прислушались. Где-то за несколько кварталов отсюда хлопали выстрелы, а здесь была тишина.
Солдаты подползли к Павлову, и все вчетвером бесшумно спустились в подвал первого подъезда. Пролети здесь муха – можно было бы услышать шум ее крыльев. Разведчики и двигались и дышали совершенно беззвучно.
Но – чу! – в доме кто-то есть. За дверью подвальной квартиры Павлов услышал звук. Что это? Не то ветер в оконной раме свистит, не то стонет или сопит во сне человек…
Сержант поднял руку, и солдаты застыли, будто превратились в статуи. Слегка пригнувшись, Павлов приложил ухо к двери. И тут он ясно услышал, что это не ветер, а человек, который чуть слышно мурлыкал себе под нос:
Баю-бай,
Баю-бай!
Испеку я каравай.
Баю-бай,
Баю-бай,
Баю-бай!..
Где-то невдалеке ухнуло, зашуршала осыпающаяся штукатурка, и снова стало слышно, как напевает женщина, укачивая ребенка.
Колыбельная песенка? Здесь, в этом доме? Не почудилось ли?
Сержант взглянул в щелочку и увидел женщину. Раскачиваясь из стороны в сторону, она напевала:
«Баю-бай…» «Похоже, что наша», – подумал Павлов.
Когда разведчики вошли в комнату, женщина вскрикнула, нагнулась над ребенком, прикрыв его собой, но тут же подняла голову. На глазах у нее были слезы:
– Наши! Родные мои!
– Тсс… – Павлов приложил палец к губам. – Где они?
– Тут. Рядом. Во втором подъезде…
Ребенок во сне застонал, и мать пригнулась к нему, укачивая и снова напевая:
– Баю-бай! Баю-бай… Спи, доченька. Спи, Светочка… – Потом женщина посмотрела на Павлова и на солдат и сказала шепотом, протянув руку к стенке: – Фашисты там, в такой же вот нижней квартире. Боюсь выйти… Убьют…
– Сидите пока здесь! – сказал Павлов женщине. Он поднял руку с автоматом и обернулся к своим товарищам: – За мной!
В это время девочка проснулась и огляделась с испугом. Павлов увидел большие светлые глаза. Уже на лестнице он услышал, как она плакала.
Женщине с ребенком сержант в тот момент ничего не сказал, но, может быть, подумал, что раз она боится, то никуда из этого подвала не уйдет. «Вот разделаемся с фашистами, вернемся в подвал и поможем женщине».
2
Павлов и его товарищи выползли из первого подъезда. Вокруг было тихо и темно. Но где-то совсем близко притаился враг.
Павлов не знал, сколько фашистов встретит его во втором подъезде. Но приказ командира он уже выполнил – выяснил, что один из подвалов этого дома занят врагом. Казалось, что теперь можно было бы отправиться назад и доложить полковнику о выполнении задания. И командир, склонившись над картой, поставил бы цветной крестик на квадрате, который изображал четырехэтажный дом: «Дом занят врагом».
«Занят? Это мы еще посмотрим!» Павлов со своими товарищами переполз из первого подъезда во второй, вышиб дверь, за которой слышны были голоса гитлеровцев, и прямо с порога забросал комнату ручными гранатами. Блеснул ярко-белый свет.
Казалось, что рушатся стены, воздух как бы уплотнился штукатуркой, щебнем, дымом и приторным запахом взрывчатки.
В комнатах загрохотало, загремело, зазвенело…
Прикрывая глаза от пыли, щурясь и чихая, сержант и его товарищи ворвались в квартиру, держа автоматы перед собой. Три гитлеровца были убиты наповал, а остальные – сколько их было – выскочили в окна, не приняв боя.
Теперь надо было прочесать весь дом – осторожным шагом, на цыпочках, с автоматом наготове, с указательным пальцем на курке, со щупом впереди.
Этим щупом проверяют, не ждет ли тебя, притаившись, мина, оставленная врагом.
Шаг за шагом, квартира за квартирой, этаж за этажом прочесывали Павлов и его товарищи дом до самой крыши. Гитлеровцев больше нигде не оказалось. Можно было возвращаться в подвал первого подъезда, где осталась женщина с девочкой. Павлов так и сделал.
Ни маленькой Светланы, ни ее мамы там не было.
«Зря ушла, – подумал Павлов. – Убьют ведь. И ребенок погибнет. Как помочь им теперь?»
Не знал Павлов, как ждала его возвращения сюда, в подвал, эта женщина, которая пыталась спасти своего ребенка, унести его из горящего города. Она слышала взрывы гранат, которыми Павлов забросал квартиру в соседнем подъезде. А потом стало тихо – совсем тихо. Сержант и его солдаты не возвращались в подвал. Они в это время прочесывали большой четырехэтажный дом, однако делали они это совсем бесшумно. И кто знает, могла ведь подумать женщина: придут ли они? Что произошло во втором подъезде? Удалось ли нашим расправиться с фашистами? Вот отворится дверь – и войдут. А кто войдет? Кто победил в поединке в соседнем подъезде?
Такие мысли, должно быть, заставили женщину вы ползти из подвала, не дождавшись возвращения Павлова. Она ползла к Волге. Острые углы вывороченных асфальтовых плит царапали и будто хватали за ноги. А в это время фашисты уже били по дому на Пензенской из минометов.
В подвале, где засел наш сержант с солдатами, слышно было, как рушатся потолки и стены верхних этажей в тех квартирах, где только что осторожно шагали Павлов и его товарищи.
Комнаты и балконы, лестницы и подъезды превращались в груду дымящихся кирпичей.
Артиллерийский огонь по дому усиливался с каждой минутой. Дом, из которого его вышибли, враг хотел забрать обратно или начисто стереть с лица земли.
В ту ночь началась оборона этого четырехэтажного дома на Пензенской улице.
Сержант не вернулся на командный пункт. Одного из солдат он отправил к своему командиру – сообщить, что фашистов в доме нет, что он, Павлов, принял на себя обо рону и просит прислать ему подкрепление.
Солдаты, присланные в подкрепление Павлову, притащили миномет, пулеметы, патроны, гранаты, продукты и полевую радиостанцию.
В узкие щели, оставленные в окнах, сквозь которые Павлов следил за местностью, видно было, как ползут к дому гитлеровцы, подтягивают за собой пулеметы и минометы.
Сотни раз атаковали фашисты дом, который во всех донесениях, в сводках и в корреспонденциях теперь так и назывался: «Дом Павлова». В сплошном дыму, в пыли и в огне дом этот не был виден, но из подвального этажа все время шли позывные:
«Я – „Маяк“! Я – „Маяк“! Я – „Маяк“!» «Маяк» – это было условное название рации дома, который оборонял Павлов. Сержант сообщал по радио нашему командованию, что он крепко держит оборону и фашистов близко не подпускает.
Однако фашисты были совсем рядом. И все же ближе двадцати шагов Павлов гитлеровцев не подпускал. Фашисты уже били по дому не из орудий, даже минометы им были ни к чему – они забрасывали дом ручными гранатами и кричали в голос, без рупора:
– Рус, сдавайся!
Многие солдаты были ранены, но дом не сдавали. Ранен был и сам сержант Павлов. Однако фашистам от этого легче не стало. Дорого обходился им каждый шаг по нашей земле! Они прошли миллионы шагов. А вот теперь и десять шагов сделать не смогли. Выдохлись.
