Мария Старец
Мама возвращается всегда
– Его зовут Шмыг, – объявляет мама, садясь рядом с Машей на большую тахту.
– Нет, – говорит Маша.
– А как же?
– Пока не знаю, – отвечает Маша, не выпуская из рук мышонка.
– Ну, придумаешь потом, а пока пусть побудет Шмыгом, – говорит мама.
– Нет!
Шмыг – это совсем никуда не годится. Совсем! Маша не может объяснить, почему, но ведь мама и сама должна понимать такие вещи.
– Что же он без имени у нас будет? А собачку как назовем?
– Никак.
– Ну вот, теперь у нас две безымянных игрушки, как в мультфильме, помнишь, – тут мама начинает петь таким забавным мультяшным голоском, – Я был когда-то странной игрушкой безымянной…
Маша молчит, прижав к себе мышонка.
– А давай они у нас отправятся в плаванье, чтобы добыть себе имена, – предлагает мама. – Мышонок ведь моряк! А собачка – это собака-водолаз, она тоже отлично плавает.
– Ньюфаундленд, – поправляет Маша.
– Что?
– Правильно говорить не собака-водолаз, а ньюфаундленд. Так порода называется. И они черные должны быть и пушистые.
– Ну, а эта просто покрасилась, – тут же находится с ответом мама. – Сходила в салон красоты, покрасилась и постриглась. На чем же они у нас поплывут?
– Вот на этом, – Маша сует маме плоскую подушку, которую бабуля подкладывает себе под голову, когда смотрит телевизор.
– Точно!
Мама сажает малинового водолаза и мышонка-моряка на подушку, и они начинают свое полное опасностей приключение. Маша притаскивает из другой комнаты еще несколько игрушек. Теперь игра идет по-настоящему, и на какое-то время Маша уходит в нее с головой. Но тут с веранды доносится бабулин голос:
– До автобуса полчаса! Смотри не опоздай!
– Не опоздаю, у меня уже все собрано. Идти 15 минут, – отзывается мама.
Лицо Маши разом мрачнеет, но мама как будто этого не замечает и продолжает играть как ни в чем не бывало.
Мышонок и собачка давно сошли на берег, поссорились, помирились, нашли новых друзей, но только вот имена себе так и не выбрали.
– Элиза у нас самая большая выдумщица, – говорит маминым голосом тигр Терри. – Пусть она придумает вам имена.
– Отлично! – отзывается львица Элиза. – У меня как раз есть идея. Пусть мышонка зовут Юнг. Юнги – это такие помощники на корабле.
– Нет, – резко перебивает ее Маша.
– Почему нет? – спрашивает львица Элиза, заглядывая Маше в глаза.
– Потому что дурацкое имя.
Маша не смотрит ни на Элизу, ни на маму. Она вообще ни на кого не смотрит.
– Ну, придумай тогда сама подходящее имя, – говорит тигр Терри, прыгая к Маше на колени.
– Не хочу, – Маша спихивает тигра, а вместе с ним и мамину руку.
– Ну как же я буду без имени? Все меня засмеют, – жалобно пищит мышонок-моряк.
– Мне все равно, – бурчит Маша. – Я вообще не буду в него играть. Можешь обратно его увезти.
– Ну вот, – расстраивается мышонок. – Столько я пережил, так далеко заплыл, а теперь все напрасно. Никому я не нравлюсь, придется мне уезжать восвояси.
Подыгрывать маме Маша не хочет. Она вообще уже ничего не хочет.
– Ну и пусть уезжает, раз ему так хочется, – говорит она резко. – И ты сама уезжай!
На этот раз мышонок не отвечает.
С веранды опять доносится бабулин голос.
– Все, иду, – откликается мама и поднимается с кровати, забирая с собой мышонка.
Маша не двигается с места.
Мама выходит из комнаты. Слышно, как открывается и закрывается за ней дверь, ведущая на веранду. Маша сидит, скрестив руки на груди.
– Маша, – зовет ее бабуля. – А ты что, не пойдешь маму проводить?
– Оставь ее в покое, – слышен голос мамы. – Она не в духе.
Бабуля что-то отвечает, но Маша не может разобрать слов. Мама спускается по лестнице, и бабуля идет за ней следом. Вскоре голоса их смолкают, и в комнате становится совсем тихо.
Едва мама вышла из комнаты, Маша почувствовала, как к горлу подступает твердый комок. Она держалась до последнего, но теперь, когда ни мама, ни бабуля ее точно не услышат, она дает себе волю и начинает плакать, сначала чуть-чуть, а потом уже изо всех сил. Слезы стекают по щекам, затекают в рот, но ей все равно. Маша дрожит, раскачивается взад-вперед и долго не может успокоиться.
Пока Маша плачет, она ни о чем не думает. Но когда слезы заканчиваются и остаются только всхлипы и шмыганье носом, на Машу вдруг обрушивается огромная и страшная мысль – мама уехала!
Мама уехала и не вернется до следующих выходных, а может быть, и еще дольше. Ведь Маша сама ее прогнала.
Маша смотрит на разбросанные по кровати игрушки, на малиновую собачку, так и оставшуюся без имени. Слез больше нет, нет и комка в горле, но вместо него появляется какое-то ужасное чувство, которое все разрастается, жжет и давит изнутри. И это чувство будет жить в ней, пока мама не вернется. Оно будет расти, пока не разорвет Машу на части.
А что если мама не вернется вовсе? Ни через неделю, ни через две, никогда? Что если в автобус, в котором она поедет, врежется огромный грузовик? Такое ведь постоянно случается. Маша слышала об этом по радио. От этих мыслей Маше становится страшно, но ни о чем другом думать она не может.
Может быть, маму еще получится догнать, остановить? Маша вскакивает с постели, выбегает из комнаты, распахивает дверь на веранду и спускается по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. В саду – никого. Ну конечно, автобус давно уже уехал. Глупо было надеяться, что мама еще тут.
Растерянная Маша стоит на крыльце и вдруг слышит голоса за воротами. Бабулин, а потом еще один. Маша стоит как вкопанная, не решаясь пошевелиться. Скрипит калитка и из гаража выходит мама.
– Ты не уехала, – едва слышно произносит Маша.
– Нет, – улыбается мама. – Оказалось, что сын Тамары Петровны едет в город через час и может довезти меня прямо до дома – ему по пути. И я решила с ним поехать. Вот ходили договориться. А бабуля пошла к тете Гале, набрать для меня сливы.
