Мария Серрадо
Без ума от диско

Две тысячи восемьдесят четвертый год: новой музыки не было уже больше четырех лет, я случайно удалила свой плейлист, нажав не туда из-за полной дезориентации после персикового порошка, а сегодня меня чуть не стошнило на корпоративе – спасибо королю рок-н-ролла.

– Тогда выбор очевиден: Элвис, – предложил Ярон, странным способом прочитав мои мысли.

– Только не говори, что это ты заказывал.

– А что?

Я слегка пихнула его локтем.

– Все-таки у тебя очень стереотипное мышление и сильно упрощенное представление о роке. Ты тоже постоянно его слушаешь. И вообще он везде.

Мне снова вспомнились звонки Санни и наши вылазки в клубы, где играл дарквэйв, да так, что я сидела, закрыв уши, пока она на повышенных тонах разбиралась с какими-то типами в кожаных куртках. Потом она в бешенстве пробегала мимо и вылетала на улицу, будто вообще забыв о том, что брала меня с собой, а я продолжала сидеть, согнувшись и не зная, как пошевелиться, – словно эти звуковые волны каким-то странным образом воздействовали на мой организм, приводя его к коллапсу. Я пыталась просчитать, насколько велика вероятность, что мне снова станет плохо. Я пыталась вспомнить, когда это было и о чем мы говорили, что было до этого и после, но голову снова заполнила пустая чернота.

– Я бы предпочла тишину.

Просто один из многих отпечатанных образов без контекста, которые хранились в памяти, не рассортированные и с измененными именами.

– Прекраснее музыки только тишина. Так сказал один очень умный парень.

– Ты серьезно хочешь купить смерть? – спросила я.

Какое-то время мы оба молчали.

– Нет. Это так, баловство. Выяснилось, что я прослушал еще не всю историю рока, так что нет, я эту затею бросил. А ты?

Я представила себе, как погружаюсь в кромешную тьму. Исчезает воздух, но мне уже не нужно дышать. Пространство очищается, становится стерильным, а затем беззвучно коллапсирует. Пропадают воспоминания, одно за другим, до самого последнего, и я забываю даже то, как смотрела на солнечный диск в небе через тройные защитные очки за секунды то того, как его навсегда закрыл купол. Пропадают боль, одиночество и страх. Больше не нужно работать и причинять другим вред. И больше не нужно смотреть на стены, асфальт, экран с всплывающими заданиями, трубки вентиляции, серые лица прохожих, диван в форме губ, фонари и лампы, бесконечные лампы, медленно прожигающие мою испуганную душонку. И можно пофантазировать, как я навсегда покину свое тело и как свободная космическая единица улечу наблюдать за дальними уголками вселенной.

– Нет, – ответила я, – тоже не собираюсь. Думаешь, я оставлю вакантным место ведущего сценариста с моим окладом, чтобы на него взяли кого-то вроде тебя? Не смеши.

Я закрыла глаза и загадала желание. Когда я открыла их и огляделась, рядом уже никого не было.

– Эй? – осторожно позвала я.

В ответ тишина, только лампы еле слышно вибрировали, выбрасывая последний свет. Можно было хотя бы попрощаться.

Лампы погасли. Стало скучно, темно, странно. Теснота этой улицы прижимала меня к стенам и не давала уйти, так что мне пришлось сделать усилие, чтобы ослабить хватку и выбраться наружу.

4. Как исчезнуть со всех записей

Я легла на скамейку и подложила под голову свернутую ветровку, чтобы шея сразу не затекла. Стоило мне закрыть глаза, как я вскочила из-за резкого звука и вибрации, пробившей все тело насквозь, – это мой экран забил тревогу. И на сбой это было не похоже: я даже не успела открыть меню, как экран загорелся красным и на нем высветилось ровно пятьдесят пропущенных звонков от Симона. Меня охватила паника. Вокруг будто обвели идеальную окружность из раскалившейся стали.

Как я могла их не услышать? Полностью выключить экран невозможно, а для сообщений по работе его нельзя даже заглушить, ни один подобный звонок не может быть отложен или сброшен. Если только всю мою систему целиком не хакнули. Хотелось открыть сообщения и найти заметку о том, что все уже улажено, что произошла ошибка, и вообще ему от меня ничего не нужно, но я сразу увидела, что ящик полон писем со словами «срочно перезвони».

После нескольких секунд напряженного собирания воли в кулак я решила сама позвонить Симону. Звонок сбросился сразу же из-за отсутствия достаточных средств на счету. Это бессмыслица, потому что моих средств хватит на миллионы звонков.

Тут же поступил входящий вызов. У меня было тридцать секунд, чтобы самостоятельно на него ответить, но я просто сидела и ждала, пока нас соединит автоматика.

– Где ты была? – почти выкрикнул Симон.

– Я гуляла. А в чем проблема?

На том конце виртуального провода напряженное молчание. Далеко в коттеджном пригороде Симону Тору нечего было сказать.

– Так что случилось? – прямо спросила я.

– За тобой едет машина. Я не могу все это объяснить по телефону.

– Скажи сейчас.

– Не могу. – Он бросил трубку.

Я попыталась перезвонить, но экран уже был дезактивирован.

Такси класса люкс подъехало через две минуты, и мне было жутковато забираться в черную машину с красным светом в окнах, которая будто вылезла из романа Стивена Кинга (хотя я знала, что это просто индикаторы зарядки отсвечивают). Мысль о том, что меня везут на экзекуцию, прочно застряла в голове и парадоксально успокаивала, потому что так мне не придется беспокоиться о будущем.

Поездка длилась минут двенадцать. Раздражало то, что я не знала точного времени и была вынуждена судить по ощущениям и округлять. Экран заблокировали даже в плане базового функционала, и я сидела в салоне как неандерталец, предоставленная своим размышлениям. И у меня не было никакой возможности узнать, что за глюк случился с моим счетом. Вероятно, Симон все заморозил из-за угрозы безопасности (иногда он становится реальным параноиком). Я вспомнила про оставшиеся в карманах штанов таблетки и начала высыпать на ладонь одну за другой. Теперь у меня была полная рука пилюль, которые я не знала, куда деть, так что просто ссыпала обратно. Засунув руку поглубже, я нащупала бумажку: это оказался маленький сложенный вдвое листок семь на семь сантиметров, и на одной из сторон было три слова. По всему телу прошла волна холодного пота, и в желудке будто зашевелился призрак отравления. Я скомкала листок и снова запихнула в карман. Голова заболела так, будто по ней били молотком.

– Черт, черт, черт! – Я изо всех сил ударила обеими руками приборную панель, датчики на которой никак на это не отреагировали, после чего я начала бить по ним с особым усердием.

У входа в коттедж меня никто не встретил, и я лениво поплелась на второй этаж, в комнату с граммофоном, потому что Симон точно был там. Открыв дверь, я увидела его сидящим в кресле, которое я не так давно хвалила, признав комфортным. На спинке висел его скучный черный пиджак. С граммофоном возилась Элайза: аккуратно запаковывала каждую брошенную рядом пластинку и клала обратно на полку.

– Здравствуй, дорогая! – поприветствовала меня она.

Ее голубое платье в крупный желтый горошек было похоже на детский рисунок солнечного неба, обернутый вокруг тела. Я кивком поприветствовала ее.

– Садись, – предложил Симон. – Знаю, ты любишь это кресло.

Он читал мои мысли? Я села, а он подошел к коктейльному автомату и, стоя спиной ко мне, начал набирать программу. Я не пыталась что-то ему доказывать или объяснять, потому что еще в машине поняла, что бесполезно.

– В 2:03… – автомат завибрировал, смешивая ингредиенты, – в 2:03 мне поступило сообщение о попытке взлома твоего банковского счета. И это было неудачное время, честно говоря.

– Можешь не продолжать.

– Но тебе никаких оповещений об этом, само собой, не приходило. А когда я попытался с тобой связаться, ты была вне доступа. Вне доступа, как бы сказать, полностью: для мобильной сети, навигации, даже ни одна уличная камера тебя не засекла. Тебя фактически не было на карте. Последний раз тебя заметили возле аптеки, потом ты исчезла со всех записей. Изволь рассказать, возле какой такой реактивной глушилки ты гуляла?

В горле образовался жгучий комок. Казалось, что меня вот-вот стошнит таблетками.

– Не знаю, как это могло произойти.

А я все прекрасно знала.

– Наши специалисты, а они лучшие в своем деле, ищут решение, но ничего не обещают, – продолжил Симон. – Твой экран был заблокирован извне, с помощью специальной техники, и ты этого не заметила? – Симон повернулся ко мне, и я увидела раздражение на его лице. – Ты была в полной блокировке больше двух часов и не заметила этого?

– Я… Я не знаю, все было нормально, все работало. – На самом деле я вообще не могла вспомнить, когда пользовалась экраном.

– И не показалось подозрительным, что за все это время не было ни одного звонка, ни одного сообщения?

– Мне и так не приходит никаких сообщений, кроме твоих заданий, так что нет, не показалось.

Он снова отвернулся делать свой коктейль. Его плечи странно подергивались. Видимо, он правда не особо сообразил, что на самом деле происходит: думает на наших вечных врагов хакеров-мошенников-террористов, верит, что я в прострации и ничего не понимаю. Ну, разыгрывать из себя дуру у меня всегда хорошо получалось.

– Но хоть какие-то деньги у меня остались? Счет должен был заблокироваться автоматически при попытке взлома. Ты сам мне так говорил. Ну и где?

Снова ему было нечего сказать.

– Можешь на время оставить нас? – попросил он Элайзу.

– Конечно.

Она опустила голову, ее глаза погасли, и веки плавно закрылись. Послышался характерный щелчок: так эти модели переходят в спящий режим.

Я старалась сохранять столько хладнокровия, сколько было возможно, но комок в горле разрастался и готов был разорвать глотку, а потом меня снова отпускало, и мне становилось все равно.

– Ты случайно не видела Ярона после одиннадцати часов?

– Нет. А с чего бы мне его видеть? За девять лет мы не пересеклись на улице ни разу и вряд ли еще столкнемся где-то кроме твоих посиделок.

– Не столкнетесь. Ярон купил себе смерть у незаконных распространителей час назад. Вот уже… – он взглянул на часы на стене, – пятьдесят восемь минут как все его копии стерты, а тело валяется где-то, даже не хочу знать, где. Надеюсь, ты не расстроена.

Я откинулась в кресле и уставилась на синий потолок. Желание удариться головой о стол тянуло ко мне огромные клешни. Раньше мне не приходило в голову, что купить исчезновение за чужие деньги – это так удобно. Начала складываться полноценная картина. Схема обмана стара как мир и основана на отвлечении внимания. Судя по обширной инсайдерской информации Симона, возвращать мне никто ничего не собирался, и теперь мне действительно место в дыре, где я обитаю, – по крайней мере до следующей зарплаты, которую мне могут и не выплатить в свете всех событий. А у коллеги благодаря моим накоплениям отпали все проблемы. Вот только…

– Это правда, что рекламщики приходили, чтобы предложить мне сняться для постера? – спросила я.

– Какие еще рекламщики? – Симон вытащил из автомата бело-синюю жидкость и выпил половину залпом.

– Неважно.

Вот только есть один нюанс: почему я все помню? Неужели нельзя было просто подчистить мне память той штуковиной? И я бы в недоумении грызла ногти, страдая по пропавшим денежкам. Пытался, но не сработало? Изначально не работало, это была всего лишь игрушка, а я поверила в небылицу? И, учитывая все это, по какой-то непонятной причине мне совершенно не хотелось его сдавать.

– Это еще не все, – вновь заговорил Симон. – Веришь в совпадения?

– Не особо.

– Ты, наверное, в курсе, что с Санни сегодня произошел инцидент.

– И что? Я виновата в том, что не прониклась к ней сочувствием? Не я глотала чистящее средство, или что там попалось ей под руку. Пусть платит штраф, все справедливо.

– При выгрузке выяснилось, что ее копий нет.

– Как это нет? – Я приподнялась и в недоумении уставилась на Симона.

– Стерты без возможности восстановления. Тебе не кажется странной такая «командная работа» по самоустранению?

Они стерты. Тысячи минут разговоров где-то на удаленном сервере были зашифрованы в архивах, ожидая, что их тоже сотрут. Я видела ее смерть, и это не последствия использования алгоритма, который описывали те, кто его продает, не безболезненная ликвидация носителя. Что-то не сходится.

– Ты же говорил, что сегодня мы должны объединиться, быть командой. Доволен?

– В отчете написано, что это отравление «поддельным синтетическим продуктом», – процитировал он. – Проще говоря, это паленый XX4. И я без понятия, где она его достала. Надеюсь, ты держишься подальше от этого.

Морщина у меня на лбу разгладилась, и я снова откинулась на спинку кресла. Делают ли те девять миллилитров меня частью мирового заговора? Мне вспомнились смертельные яды, которые в микродозах служат лекарством. Стало казаться, что у меня скоро лопнет сосуд. Сердцебиение было такое, будто я бегу марафон.

– Меня тошнит.

Я резко встала и вышла из комнаты. Закрыв за собой дверь ванной, я прислонилась к холодной стене, облицованной плиткой с русалками, и сделала несколько очень глубоких вдохов – так, что между ребрами защемило. Потом я вытащила из кармана записку Ярона и разорвала ее на несколько мелких кусочков, которые затем отправились в мусорорасщепитель. Прибор съел бумажку со словами это не я и не подавился.

Над раковиной висела дряхлая полка для умывальных принадлежностей с электронным замком, так что я не могла посмотреть, какие таблетки он там хранит. Зеркало на дверце показывало мне женщину с дергающимся веком и кругами под глазами, уже приобретающими неприятный сероватый оттенок, и мне стало еще противнее от того, что эта женщина – я.

Я попробовала подергать дверцу – вдруг откроется без кода, но она только нервно дребезжала в хлипких петлях. Образовался небольшой зазор, и я стала тянуть ее на себя, не обращая внимания на царапины на пальцах. Дергать, тянуть и бить, дергать, тянуть и бить. Я приложила все силы, и казалось, что вся полка вот-вот разлетится на щепки. Послышался скрип, деревянные петли слетели, и дверца оторвалась так резко, что меня с ней в руках отбросило к противоположной стене. Полка с треском упала в фарфоровую раковину, оставив на ней несколько тонких трещин.

Зеркало разбилось, и мелкий осколок торчал из моей ладони, делая ее похожей на пирожное, испеченное на Хэллоуин. Я быстро вытащила стекло и бросила на пол; крови было немного, и на боль мне было плевать. Сжав руку в кулак, я разогнулась и подошла к раковине, чтобы наконец узнать о содержимом полки. Мне оставался до нее всего один шаг, когда в комнате выключился свет. Сначала я подумала, что что-то не так с моими глазами – настолько черным было все вокруг, но реальной причины для потери зрения не было, никаких штрафов мне еще назначить не успели. Я нащупала дверь и вышла в такой же черный коридор. Все это напомнило мне печальный эпизод того самого дня.

– Симон? – позвала я. – Ты где?

На ощупь пройдя в комнату с граммофоном, я не увидела ничего, кроме слаборазличимых очертаний мебели, хотя не была до конца уверена, что действительно вижу их, а не воспроизвожу по памяти. Я подошла к окну и посмотрела на улицу, такую же черную. Дом был расположен на холме, и отсюда обычно открывался вид на весь Город, но сейчас темнота поглотила все. Если бы это был режим энергосбережения, то загорелись бы индикаторы резерва. Но вокруг не было совершенно никакого источника света.

Симон не откликался. Я прислонилась к стене и попыталась дышать спокойно. Из коридора послышались шаги. Шпильки с металлической набойкой стучали о паркет, по шагу каждые две с половиной секунды, слишком знакомо, чтобы перепутать. Я задержала дыхание и закрыла рот рукой. Шаги прекратились недалеко от меня.

– Что выбираешь: боль или унижение? – произнесла она детским голоском, от которого пробирала дрожь.

Часть II

5. Глубоко под кожей

Какие же они тупые свиньи. Думают, что сидят в своих кабинетах и им ничего не угрожает, просто как у бога за пазухой. Я взяла нестираемый неоновый маркер и написала на зеркале огромными красными буквами ТУПЫЕ СВИНЬИ. Теперь мое лицо, отраженное в нем, выглядело еще страшнее: с яркими полосами и буквами, как в дьявольском шифре. Гамма неплохо сочеталась с краснотой глаз, и я натянула улыбку во все двадцать восемь зубов в надежде, что она пошлет в мозг импульсы радости и добавит мне храбрости, потому что, если честно признаться, руки у меня тряслись еще с пяти часов. Надо сильнее их ненавидеть, тогда будет проще.

– Сан? – позвала я, и мои слова растворились в воздухе, не отлетев эхом ни от одной стены, – все благодаря отличной системе звукоизоляции. – Ты там не утонула?

Бело-розовый дизайн женского туалета в главном здании Коррекции немного притуплял страх, хотя после такой дозы XX3 я вообще не должна была его ощущать. Странно все-таки на меня действовала эта штука. Закрывая глаза, я пыталась перенестись на мягкий диван, на котором можно заснуть, завернувшись в одеяло. Часы под потолком чередовали дату и время – 20.10.2075, 10:00. Я смотрела на электронный дисплей, не моргая, пока глаза не заболели и блестки на веках не начали неприятно щекотать кожу.

Санни вышла из кабинки, взяла с пола одну из двух черных сумок и поставила ее на панель с дозаторами мыла, на месте которой еще не так давно были обычные раковины в ряд.

– Помой руки, – сказала я ей.

– Помою после всего.

Ее глаза давно перестали меня пугать, но сейчас я почувствовала облегчение от того, что она не стала долго и пристально на меня смотреть. Радужки у нее были кошачьи, рыжие с узкими вертикальными зрачками, которые то расширялись, то сужались, пока не оставалась только тонкая черная полоска. Операцию сделали год назад, но мне казалось, что они у нее были такими всю жизнь: ее старый цвет глаз моментально стерся из памяти. В свете сиреневых ламп она была похожа на инопланетное существо. Ну, а я… я была похожа на пришельца при любом освещении.

Под глазами у нее были толстые плотные полосы из золотистых теней для век с блестками, доходили они до середины щек. Она настояла на том, чтобы нанести «боевой раскрас», и я тоже накрасила щеки, но розовыми тенями с блестками «единорог». Понятия не имею, кому пришло в голову называть так смесь розового, голубого и фиолетового, но этот кто-то чертов гений.

Санни расчесала свои короткие волосы цвета сахарной ваты, плюнула на ладонь и начала размазывать блестки по лицу. Я наблюдала за ней, опираясь о стену и рисуя носком черного ботинка круги на полу.

Дверь была заперта, наши черные комбинезоны лежали в сумках вместе с двумя автоматическими винтовками и пачками с дополнительными патронами. Я вытащила свой комбинезон и начала натягивать на похудевшее после трех сеансов стимуляции никотиновых рецепторов тело. Сидел он свободно, так что было сложно определить контуры под ним.

– Похоже на мешок для трупа, – подумала я, застегивая молнию.

Осталось только достать балаклаву с классической прорезью для глаз, и образ грабителя-психопата завершен. Но мы не грабители. Психопаты – возможно, самую малость; не больше, чем вы.

Санни надела комбинезон, запихнула туфли в сумку и сменила их на такие же, как у меня, черные ботинки на высокой платформе. Из внутреннего кармана она достала маленький прибор, чем-то похожий на вытянутую игральную кость, повертела его в руке и засунула обратно. Безобидная на вид вещица.

– Твой на месте? – спросила она.

– Конечно.

– Выглядишь не очень. Голова не болит?

– Никогда в жизни не болела. Странно, что ты спрашиваешь.

Она надела черную шапку, которая полностью закрывала голову, но при этом изнутри было все прекрасно видно. Передо мной теперь стоял абсолютно черный человек, обезличенный, пуленепробиваемый, без жалости. Нет смысла умолять его о помощи, никакие слезы не помогут. Фигура, вышедшая из ночного кошмара.

– Страшно? – спросила Санни скрипучим детским голосом, самым пугающим из всех, которые она умела имитировать. Это одна из причин, почему рядом с ней иногда так страшно. После того, как еще в начале нашей работы мы за две недели посмотрели ровно сто фильмов ужасов, пытаясь найти в них вдохновение для сюжетов, она могла цитировать любую нечисть ее же голосом. Ей хорошо давались даже мужские. Еще у нее отлично получалось, взяв нож и вымазав лицо кровью из собственных порезанных запястий, полосовать голограмму в своей гостиной, и та была запрограммирована орать так, что у меня закладывало уши. А потом этот нож летел в меня и случайно, всегда случайно задевал лицо, шею, плечи. И все это под песни ее любимых The Killers.

Вчера под «Neon Tiger» я будто в замедленной съемке видела, как к моему лицу подлетает коробка с патронами, а я вытягиваю вперед руки, чтобы закрыться. Я потрогала два шрама на шее – у меня не было денег их убрать из-за того, что мы так долго копим на эту программу, которая по сути является котом в мешке.

Санни стояла неподвижно, слегка наклонившись в мою сторону. Я представила себя подростком с ростом сто пятьдесят пять и попыталась понять, что бы я чувствовала, если бы это нависало надо мной. Она была, конечно, не с меня ростом, но платформа дала ей дополнительные сантиметров десять, и разница уже не так ощущалась.

– Зачем мы это надеваем, если камеры все равно нас не засекут? – спросила я, разворачивая свою маску.

– Каждый механизм может дать сбой, так что мы перестрахуемся. Слушай, мы все повторили тысячу раз, разве нет? – Она взяла меня за плечи и посмотрела в глаза, но я отвела взгляд. – Относись к этому проще. Давай покончим с этим сегодня, чтобы потом навсегда обо всем забыть.

– Да я не спорю. – Я все-таки посмотрела в ее вертикальные зрачки. – Просто… Ты уверена, что все пойдет по плану?

– Все будет окей. Заходим, палим в них из всех орудий, пробираемся в инженерную, заводим код, дальше он все сам сделает. А они – они вернутся как ни в чем не бывало, еще и компенсацию получат. Это как в стрелялке. – Санни взяла винтовку и направила ее на надпись ТУПЫЕ СВИНЬИ на зеркале. – А они не заслужили никаких денег. Честно, я бы на месте начальства вообще не стала их возвращать. Подумаешь, дюжина пресмыкающихся с низкими коэффициентами, да кому они нужны? – Она медленно передвигала винтовку, концентрируясь на невидимых целях. – Пиф-паф, пиф-паф, пиф-паф.

Это как в стрелялке. Я три месяца упражнялась в Call of Duty, чтобы развить какое-то подобие меткости, хотя Санни уверяла, что вовсе не нужно быть метким, когда стреляешь очередями, – в тесном пространстве все равно попадешь.

– А вот нас так просто не снимут с крючка, – продолжила она, – поэтому мы и должны действовать. – Санни положила винтовку. – Выгляжу как мой злобный двойник из зеркала. Ладно, сколько там осталось?

– Пять минут.

– Чудно.

Между нами и инженерной было всего лишь двенадцать сотрудников отдела внутреннего контроля, первая смена, самая ненапряжная. Да, план действий был безупречно отрепетирован. Дверь в отдел находилась в пяти метрах от нас, мы должны были:

1. Быстро зайти.

2. Устранить всех, кто был на рабочем месте.

3. Использовать пропуск одного из них для прохода в инженерную.

4. Войти и включить главный аппарат.

5. Запустить код.

6. Отключить себя от Облака.

7. Бежать.

Если все выгорит, то мы полностью сотрем свои данные из системы, что сделает невозможным любые внешние манипуляции с нашим разумом. Обнулятся наши бессрочные контракты. Мы с Санни вынашивали этот план четыре года из шести, что здесь работаем. Больше двух тысяч потерянных дней под колпаком у высшего начальства, которое только и делает, что затягивает поводок все туже. Ни дня больше. Мы исчезнем. Бежать из Города некуда, так что мы перенесемся в защищенный конструкт, где наши зашифрованные коды никто не найдет. Больше никакой работы, будем делать, что захотим. Оставшиеся до столкновения двадцать семь лет растянем на целую жизнь в виртуале. У нас уже все готово. Главное, чтобы все шло по плану.

Вот только Симон говорил мне не делать глупостей, предупреждал очень внятно. А то, что мы делаем, точнее, как мы это делаем, становилось все больше похоже на огромную глупость. Было сложно все провернуть, чтобы он ничего не заподозрил, но у меня получилось; для этого пришлось научиться жить двойной жизнью. Я вспомнила дом Симона, стеклянные бутылки и пластинки. Ты же не будешь делать глупостей? – так он говорил, открывая дверцу бара. Его фигура была похожа на блеклую тень, будто его заслоняло солнце. Где-то там он потом будет злиться на меня, но никто и понятия не будет иметь.

Хватит. Нужно сосредоточиться на плане. Место, где мы находимся, – штаб-квартира централизованной службы слежки за всем Городом, но по закону профессиональных парадоксов в самом здании камеры работают на устаревшем ПО и выключаются, когда хотят. Прошлый директор охраны записывал все снятое ими на кассеты VHS и складировал в огромных помещениях для архивов на минусовых этажах, и вот тогда ничего подделать, вырезать или удаленно переписать было практически невозможно, потому что кассету с магнитной лентой не хакнешь, как и бумажную книгу. Этот анахронизм продолжал существовать вплоть до того, как из-за неисправной проводки выгорели два архива со всеми распечатанными сюжетами и рассортированными в алфавитном порядке пленками с записями камер. Новый шеф заменил все на цифру (кроме сюжетов, за них он не отвечал), и теперь все стало гораздо проще.

В нашем распоряжении было незаменимое устройство – «кубик Рубика», как я его называла. Тот самый черный куб, стирающий все данные. Помехи, которое он создает, делают тебя информационно невидимым, так что никакие приборы не смогут записать твои передвижения, даже система локальной радионавигации тебя не увидит. Даже бот не напишет тебе, чтобы пригласить поучаствовать в очередной лотерее. Хотя о каких сообщениях может идти речь, если даже сам экран будет работать только на совсем базовом функционале. Зажимаешь кнопку на этом чуде техники, и тебя будто нет вовсе. Проблема этой штуки в том, что она способна тебя заглушить только на какое-то время, так как не может находиться во включенном состоянии долго, поэтому как глобальное решение ее использовать нельзя. Вся надежда на программу, которую мы незаконно купили, сложив все наши накопления за годы работы. Но проверить мы ее не могли, и то, что нас с ней кинули, представлялось вполне возможным.

Мы прошли по этажу несколько сотен раз, запоминая расположение и вид камер, планировку смежных помещений, количество людей в смене, часы их прихода и ухода с работы (а в помещении всегда присутствовала смена) и вообще все, что могло нам пригодиться. И теперь мы, вооруженные нашими знаниями и проверенным временем огнестрельным оружием без чипов, стояли возле двери в дамскую комнату, которая находилась ровно напротив входа в нужный нам отдел, и Санни держала пропуск в пяти сантиметрах от электронного замка, готовая прислонить его и открыть дверь. План был идеален. Не считая того, что он был абсолютно, всепоглощающе безумен.

– Раз, два…

Тишина, вот что больше всего меня поразило. Будто все звуки разом исчезли. Думала, они будут кричать от страха. Вряд ли раньше на них направляли винтовку. Двенадцать пар остекленевших глаз смотрели на меня, и мое сердце выскакивало из груди; казалось, что я вот-вот упаду.

– Никому не двигаться, – произнесла Санни тем самым детским голоском.

Винтовка давила в плечо, руки устали ее держать и дрожали все сильнее. Тишина меня дезориентировала, и я начала по памяти воспроизводить хиты Элвиса Пресли. Первым вспомнился «Hound Dog». Глаза все еще смотрели на меня, никто не двигался, только пыль медленно летала по воздуху. Ладони вспотели, и в месте, где я пальцем прижимала спусковой крючок, образовался слой влаги. Мужчина в темно-синем костюме с серебристыми часами на запястье дернул рукой, и я направила оружие на него. Я хотела себе такие часы, но не могла позволить из-за жесткой экономии ради этой программы. Где-то под ребрами разгоралась злость, еще немного и я начну их ненавидеть, их всех.

Почему-то я не могла отвести от него взгляд. Наверное, мне проще было сосредоточиться на чем-то конкретном. Я запомнила все его черты: овал лица, форму скул, цвет кожи и волос. Он смотрел мне прямо в глаза, хотя не мог их видеть. Загар делал его слегка похожим на южанина, каштановые волосы мило завивались, падая с плеч. Если извлечь его из этой ситуации, вырезать, как картонку ножницами, казалось, что он вот-вот запоет: так хорошо он вписывался во вселенную видеоклипов столетней давности. Он напомнил мне солиста группы Modern Talking. На электронном бэйдже стояли инициалы Ю.Л. Если бы он сейчас бросился на меня и ударил, я бы ничего не смогла сделать из-за дикого ступора. Но я уверена, что он никого никогда не бил.

– Позабавимся? – спросила безмолвную аудиторию Санни.

Голос Элвиса в голове на время затих. Никто не издавал ни звука.

Закрыв на секунду глаза, я еще сильнее ощутила, как сердце билось в груди, в животе, в ногах, в пальцах. Дыхание было таким частым, что я устала делать вдохи и выдохи. Казалось, что стены надвигаются на меня, готовые раздавить. Казалось, еще секунда, и рассудок покинет меня раз и навсегда. Я широко распахнула глаза и снова встретилась с испуганным лицом Ю.Л.

Он моргнул.

Я нажала на курок.

Просто так, без команды. Чтобы прекратить это ожидание, уничтожить эту вязкую пустоту в наполненном людьми кабинете. И чтобы его лица больше не существовало. Ю.Л. немного отлетел назад, как испорченный манекен, который бросили на свалку. Три почти одновременных выстрела выбили из него весь страх. Санни в кого-то выстрелила, но я даже не смотрела в ее сторону. Открылись рты. Они все завизжали, но Пресли пел так громко, что я не слышала их криков. Я просто нажимала на курок снова и снова, как в игре. Это спокойно можно было делать и с закрытыми глазами. Звук стрельбы старательно продирался сквозь рок-н-ролл, но в других помещениях ничего слышно не было, все благодаря прекрасной звукоизоляции.

Патроны кончились, и я уже готова была достать новые, когда увидела, что они не понадобятся.

Большинство лежало на полу, но кто-то так и остался в кресле – теперь либо с запрокинутой головой, либо с упавшей вниз. Красные брызги на мониторах и столах вызвали у меня неконтролируемую тошноту, и я согнулась над полом, который тоже становился глубоко-красным.

Санни прислонила чей-то пропуск к датчику, и массивная дверь инженерной открылась. Длинное темное помещение с рядами блоков суперкомпьютера было пустым и холодным. По полу туда медленно начала протекать кровь.

Я сняла маску и выключила виртуальный плеер, но мелодия все еще доносилась из него исковерканными обрывками. Блестки на лице смешались с по́том и раздражали кожу. Состав, который мы в них добавили на случай, если и комбинезоны нас подведут, смазывал лицо на камерах.