Мария Русина
Ведьма из Приречья
Глава 1
Трава на кочке у моих ног зашуршала, и из нее показалась лохматая голова. Под торчащими во все стороны лохмами удивленно мигали два больших глаза.
–Ты хто?
– Что? – я немного опешила. Мне не часто приходилось видеть полевиков, поэтому, встреча оказалась достаточно неожиданной. – Я Ведьма.
– Хлупая?
– Что? Нет. Умная, добрая и красивая!
– Хлупая. – Голова скрылась, и что-то зашуршало в траве, отдаляясь. – Иначе бы, не села на пчеловейник!
Я огляделась, и, с удивлением, обнаружила, что вокруг меня копошатся чем-то (интересно, чем же) недовольные пчеловеи. Вскочила, и поняла, что все это время сидела на домике этих бедных насекомых.
– Ай! – У пчеловей кончилось терпение, они перешли к активным действиям. Собравшись толпой решили покарать агрессора. – Ай, ай, айяяяяяяй!
Я, даже вещи не успев собрать, спешно покидала… Да что уж там, – убегала с воплями и позором как можно дальше. Н-да… теперь до ночи туда не сунешься… По собственной невнимательности, теперь, осталась без еды. Пчеловеи махом, по крошкам, перетащат ее в свое укрытие. Лишь бы спички и снадобья не тронули… Оставалось только надеяться на лучшее, что не доберутся эти прожоры до моих запасов.
Осмотревшись, решила спуститься к речушке, которая текла рядом с холмом. Пока шла по склону, набрала две пригоршни земляники. Ну, хоть что-то, чтобы немного перебить аппетит. Вода в реке была кристально чистая, сверкала и струилась на солнце. Весело плескалась рыба, подставляя серебристые бока под теплые солнечные лучи. Лишь бы не к дождю. Шатер тоже остался в сумке, в плену у пчеловей и в случае непогоды, я просто вымокну до нитки.
Стало немного грустно. Похоже, дедушка-полевик оказался прав. Я хлупа, как пробка. И не умею смотреть по сторонам.
Неожиданно, я услышала какой-то звук. То ли стон, то ли писк. Я тряхнула головой. Почудилось? Но звук повторился. Где-то в кустах. Я прислушалась. И решилась. Похоже, бедолага совсем лишился сил. Кусты оказались колючими, но Ведуньи трудностей не боятся. Минут пятнадцать, я боролась с ветками и колючками. Расцарапала руки и порвала свой любимый дорожный костюм. Но, упорно лезла дальше, даже не думая, как буду выбираться отсюда.
– Ух… Ухух… – прозвучало где-то совсем рядом. Я раздвинула последний ряд веток и, краем глаза, где-то слева, заметила какое-то шевеление… Вниз головой, висел подросший птенец филина. Протянула к нему руку и еле успела отдернуть. Клюв щёлкнул в миллиметре от моей ладони. Малыш был перепуган. Аккуратно, обхватив крылья со спины, чтобы трепыхания ему еще больше не повредили, подняла выше, чтобы понять, что же удерживает бедную птаху в плену. Почувствовав, что зла ему не желают, птенец затих и дал распутать с ноги охотничий силок.
– Хлупый. И я хлупая. Совершенно очевидно, что мы друг друга стоим. А?
Филин сидел у меня в ладонях, не спеша улетать. Действительно, он остался совсем без сил. Ну что же. Пересадила его на плечо. Отдохну немного и будем выбираться. Засунула руку в карман, в поисках каких-нибудь крошек, которые могли бы помочь птенцу восстановить силы, но не нашла. Зато, вытащила пузырек с перламутрово-зеленой жидкостью. Зелье преображения… Как я… Птенец подпрыгнул, испугавшись звона от моей пустой головы, когда я от избытка чувств хлопнула себя по лбу.
– Извини, – я скосила на него глаза. – Не хотела тебя напугать.
Птенец гукнул, то ли ругаясь, то ли в знак понимания.
Обратная дорога заняла меньше времени. Все терновые кусты на нашем пути, при помощи зелья, превращались в безобидные, сиреневые. Эх. Костюм всё же жалко. Ну что поделать. До ночи еще часов шесть. Всё какое-то занятие. Осталось раздобыть еды, накормить недоразумение, сидевшее на моем плече. Да и самой перекусить… Две горсти земляники для моего активного организма – это очень как-то… мало… очень мало. Что я – не ведьма что ли! Хоть и «хлупая».
Словно прочитав мои мысли, птенец расправил крылья и утвердительно гукнул.
Глава 2
– Дедушка-Полевичок, выгляни-покажись! Дедушка-Полевичок, помоги! Дедушка-Полевичок, поклон бью! – минут пятнадцать я так разорялась на всё прибрежье. То ли не слышал, старый хрыч, то ли притворялся.
– Ну Хлупая! Как есть. Хлу-па-я! Что ты орешь, как последний день живёшь! Угомонись! Что надо! Или Покон забыла?! Хлеба каравай положи, поклон отвесь, да жди в сторонке, когда снизойду!
Ага… Снизойдет он…
– Так нет каравая-то… Каравай в сумке… Сумка у пчеловей…
– Ну ты молодеееец, хоть и девица! На, вот, держи свою сумку. И сначала давай! И чтоб как положено мне! Не халтурь!
В меня полетела сумка. Моя! Родненькая! Еда! Шатёр! Полжизни там! Еле успела ее поймать. Птенец замолотил крыльями и больно вцепился мне в плечо. Еле сдержалась, чтобы не завопить! Да что ж за день-то такой!
Первым делом, достала каравай и красно-белый плат в клеточку. Плат расстелила, хлеб на него положила:
– Отведай дедушка, не побрезгуй. – Поклон отвесила на все четыре стороны. Сама примостилась неподалеку – начала проводить ревизию. В обрывок пергамента был завернут кусок солонины. Покосилась на филина – интересно, можно ли ему соленое. Тот заметно оживился, стал показывать всем своим видом, что вполне себе можно. Ну нет. Спасти тебя от силков, чтобы убить едой? Это в мои планы никак не входило. Оставим пока. От греха и искушения, убрала подальше. Вот! Сыр! Ничем не хуже! Сыроварня в деревне, в которой я была седьмицу назад – был совсем неплох. Как и обещал – сыр его не портился. Возникали, конечно, вопросы, почему. То ли магичил хозяин, то ли сыпал чего. Но на голодный желудок – не тот вопрос, который задавать стоит. Еда. Главное – еда.
Филин наотрез отказался покидать насиженное место. Так и ели. Кусок ему, кусок мне.
– Голубчик, ты хоть понимаешь, что когда-нибудь я лягу спать? – Филя ничего не ответил, таращил на меня свои блюдца и завороженно следил за куском сыра. Весь вид его говорил, что хоть и не мясо, но желудок забить – и это гоже.
Дед-Полевик тоже от нас не отставал. Хрустел караваем так, что аж за ушами трещало.
– Дедушка, давай меняться. Я тебе сыра немного, а ты мне хлеба. Не могу сыр просто так есть!
– Ииииииишь ты! Меняться. Не по Покону! Али все забыла! Голова твоя дурная! А сыр-то вкусный?
– Вкуууууусныыыый, дедушка! Ой какой вкуууусныыыый!
– Не свящёный поди!
– Свящёный, дедушка! Матери Земле свящёный!
– Ну, коли так – давай. Вреда не будет.
Совершив обмен в лучших традициях и предосторожностях разбойничьих банд, внимательно оглядев обмениваемое, мы разошлись по своим местам.
Но минут через пять я услышала натужное пыхтение и увидела, как Полевичок тащит плат со всем содержимым к нашему расположению. Снизошел, таки. Улыбка, расплывшаяся против воли, во всё лицо, выдала мое самодовольство. Полевичок обиженно засопел:
– Чего скалишься. Все по чину. Встала б, да помогла б. Уууууууууу! Бестолочь!
– Прости дедушка, не сообразила. А улыбаюсь – рада потому что, что ты нас присутствием своим почтить хочешь.
– Не сообразила она! Старшим уважение, молодым почёт! Ладно уж! И так вижу, что не сильно ты… сообразительная…
Всем видом выражая свою обиженную независимость, дед шмыгнул в траву и через пару секунд появился, неся две горячие чашки травяного чая. Когда только успел самовар раскочегарить. И дыма не видать из норы.
– Держи. Ты ко мне с добром, и я злым не буду.
Усаживаясь на свое место, старичок не оставил меня в покое. По Покону теперь полагалось чинно и неспешно вести житейскую беседу о погоде, урожае, новостях дальнеземельных. Но и тут все пошло не так…
– Путь куда держишь, несообразительная ты наша?
– В Стольный, дедушка.
– В Сто-о-ольный. Да что же ты забыла-то там? По всему видать, сельская ты. Удел твой раны зельями мазать, да трясею заговаривать.
– Почему это!? – не сильно почтительно, зато выразительно возмутилась я.
– Да потому что и без тебя там такого добра хватает. Иные и сообразительнее тебя и мастеровитее. А ты-то что там забыла?
– Что надо, то и забыла… – буркнула было я в чашку, но Филя клюнул меня в ухо, напоминая, что дед не тот, с кем ругаться стоит. Спрашивает – отвечай. Мудрость у него… понимаешь ли…
Дед выжидающе смотрел на меня, видимо, смирившись с тем, что собеседница еще юна и импульсивна по-детски. А, собственно, в чем он был неправ-то? Да, сельская. Да, дар поздно открылся и обучалась она всего три года у ведьмы-лекарши-травницы из соседней деревни. Когда другие с малолетства у бабок своих знания и мудрость перенимают. Да, померла ведьма, оставив нехитрый набор склянок и книгу по лекарству, унеся с собой глубинные знания о стихиях и настоящем ведовстве. Не успела передать. И силу с собой забрала. На пятый год обучения тянула. И не дотянула…
– Учителя иду искать, дедушка. Не хочу быть недо…
– Учителя… Что же. Дело хорошее. А согласится ли кто?
И как он узнал о моем самом большом сомнении… Хотя. Мудрость же…
Я сделала очередной глоток чая, беря паузу, не зная, что ответить. Блаженно зажмурила глаза, успокаивая свое волнение. Но ответа и не потребовалось.
– Согласится, девонька. Не сомневайся. – глаза деда заблестели глубиной. – маг один возьмет тебя в ученицы. Только ноги потоптать придется, да и не в Стольном он тебя ждет.
– Ждет?..
– Говорю, ждет, значит – Ждёт! Али не веришь деду! Звать его Всеведа. Но это кличка такая. Народом прозвище данное. А имя свое настоящее, может и скажет тебе, а может и не скажет. Как пойдет. По лесам ищи. К северу от Стольного. Месяцев через шесть сыщешь. Если его терпение раньше не кончится.
Я задумалась. Шесть месяцев. Целая вечность. Думала, к осени уже остепениться. Жить в обучении, в тепле, да в уюте, набираясь знаний и практикуясь потихоньку. И рассчитывала, что наставницей всё же ведьма будет… А тут – маг…
– А другие маги? Может ведьма какая на выселках?..
– Вот же девка дурная. Сказал жа! Все-ве-да! Ой, да ну тебя. Делай как знаешь, да только потом не пеняй!
– Поняла, поняла – дедушка. Всеведа, так Всеведа. Не хуже Гали-Мать-и…
Дед расхохотался и махнул рукой. Мы допили волшебный чай, дед по-хозяйски собрал чашки и шмыгнул в траву.
– Тебе в путь пора. Только к полночи до ближайшей деревни доберешься. Смотри, в избы не стучи. Не откроют, а то, и чтотпохуже. Одолела их нечисть. Найди сеновал на отшибе – там заночуй, а утром и в деревню зайдёшь. Найди вдовицу с детьми, у нее на постой встань дня на три.
Голос стих. Я отвесила поклон, уже совершенно искренний. – Спасибо, Дедушка-Полевик, за науку. Собрала остатки сыра, свернула плат и двинулась в путь.
Глава 3
Как Дед и напророчил, деревню я нашла уже ближе к полуночи. И то, чуть было стороной не обошла, если бы Филя не дернул. Мол, не туда идёшь. Деревня стояла, будто вымершая, даже ночные костры не горели. Не было лая собак. Просто глухая тишина. Веяло страхом и безысходностью. Но, делать нечего. Идти дальше сил не было. Да и советы Старших игнорировать – себе дороже. Сказано – на три дня. Значит, будь добра. Ни больше, ни меньше. Нашла сеновал. Расположилась и устроилась, почти по-домашнему. Филю с плеча еле сняла, пересадив на перекладину с долгими уговорами дать мне поспать, ибо, сидя спать я не умею.
Но стоило мне улечься, как под боком у меня примостилось что-то большое, пушистое. Наверное, кот деревенский пришел на свое привычное сторожевое место. А так как зла во мне не учуял, то и решил, что вдвоем теплее будет. И я провалилась в сон.
За мной гнался зверь. В броне из металла. Длинные когти его полосовали воздух за моей спиной. Еще немного, и в расход пойдет не только спина, а сожрет он меня! Что уж тут скромничать! Я выбивалась из сил, воздуха стало не хватать. Запнулась, и в полете… Открыла глаза. Меня ослепил луч солнца, пробивавшийся сквозь дырку в доске сеновала. Я отвернула голову и встретилась взглядом…
Мамочка!!!! Рысь!!! Огромная рыжая нахальная Рысь!!!! А-а-а-а-а-а-а-а!!!! – я орала как не в себя, спиной прижавшись к стене сарая. Бежать было некуда. И помолиться не успею! Прощай мир, прощай матушка!
Пока я предавалась прощаниям и стенаниям, рысь подпрыгнула, развернулась, перевернулась, выгнулась дугой… Ну все. Кранты мне. Сейчас бросится. Но произошло нечто, совсем другое… Рысь сделала два прыжка в мою сторону, подпрыгнула третий раз и… уселась на моем плече филином Филей!
– Что-о-о-о-о-о!?!?!!!
Мы долго смотрели друг на друга. Потом я на ватных ногах сползла по стеночке на пол. И попыталась заново научиться дышать. Метаморф… Вот так вот… Моему шоку и изумлению не было предела. Я считала, как и все люди в нашем мире, что метаморфов не осталось. Ни людей, ни животных. В прошлые века, во времена войн, их истребляли нещадно наши враги, и день, когда был убит последний метаморф, объявлен мировым днем траура. А тут на тебе… Живехонек… Может и не последний. Может удалось выжить.
Я махнула рукой. Потом. Потом разберемся! Главное, решить сейчас, что делать. А еще, чтобы на людях Филя не вздумал превращаться. Об этом я ему и рассказала. Как и о правилах поведения. В приличном обществе. Филя клюнул меня в ухо, давая понять, что разговорами сыт не будешь, и намекая, что ему побоку все мои глубинные рассуждения о правилах приличия, как минимум – до завтрака. Вздохнула, натянула свои, уже поношенные порядком, ботинки, я вознамерилась выйти в суровую неизвестность.
Деревня была живая. Утренняя суета шла своим чередом. Деревенских сплетниц у колодца, я приметила еще издали. Что же. К ним и направимся. Надо же еще и вдовицу найти. Причин не доверять советам Полевика у меня не было.
– Здравствуйте, люди добрые, процветания, урожая богатого, да жизни долгой, – отвесила я поклон. – А как деревня ваша зовется?
– И тебе здравия, путница. А деревня наша – Поскрёбышки. Далеко ли путь держишь? Али ищешь кого?
– На постой бы мне остановиться. Задержаться надобно. Впереди переход долгий, отдохнуть, да подготовиться.
– Какой постой, девица! Самим-то есть нечего! – злобно сверкнула на меня глазами женщина лет сорока – сорока пяти.
Тише ты, Федотовна, угомонись. Вот что за характер-то! Откуда ж ей знать! Дак едой у нас и не разживешься, милая. – Оттеснив от меня чуть не поперхнувшуюся товарку, вперед выдвинулась женщина в годах. – Только отдыху и можем предложить. Впроголодь живем. Обозы торговые нас стороной обходят. Да и ты, хорошо, что днем пришла. Ночью прибить могли ненароком.
– А случилось-то чего. Вижу – люди здесь, не лодыри живут, сеять да копать приученные.
– Да вот, уже третий год, не можем мы ни копать, ни сеять, ни скотину завести. Редко ночь, когда спокойная выдается. Одолела нас нечисть. Третьего дня Васьконого сына в топи уволокла, в лесу за деревней, покаместь тихо. Из дома-то никто не выходит ночами, а тут шалость на него напала. Решил, видать, с нечистью силою помериться. Годков двадцать было, кровь горяча. На подвиги потянуло. Вот и сгинул…
– Беда, родненькие! Ну ничего, я, может полезной буду вам. Раны залечить, болезни зашептать. Авось пригожусь.
– Болезни, говоришь? А может и будешь, У Натальи, вдовица которая, сын уже вторую седьмицу от огницы сгорает. Сможешь помочь?
– А где искать-то ее?
– А, во-о-он – седьмой дом от пруда видишь? С крышей худой? Муж ее тоже бороться выходил, так всемером и полегли. Он, да шестеро пришлых. Так крышу и не успел наладить. Помоги уж ты ей. Семеро по лавкам, да любит всех. Горя не переживет, коли потеряет кого.
– Спасибо, люди добрые. Попробуем мальца спасти.
Глава 4
Женщина завела меня в комнату, где действительно, семеро по лавкам… Горница была большая и светлая, видимо, муж старался, дом ладил в расчёте на большую семью. Места всем хватало. Передала ребенка с рук на руки старшей девочке, попросила приглядеть. А мы с ней прошли дальше. За печкой обнаружился закуток, без окон. Свет проходил только из горницы, и тот еле-еле.
– Принесите свечу, хозяюшка.
– Не могу. Он как свет увидит – биться начинает. Поэтому, здесь и положила. Да знобит его, постоянно. Тепло нужно. И горячий при этом. Калит, как уголь из печки. Руку обжигает.
– Не огница это. А в лес не ходил случаем, один?
– Ходил. Дак, три года назад, когда все жили, ещё горя не знали. Сейчас только самоубивец какой, за село-то выйдет.
– Разговаривает? Может говорить?
– Последние три дня хрипит только… Да звуки страшные по ночам издает. Я уже похоронное приготовила… Надежды нет никакой.
– И себе приготовь матушка. И детям своим и селу всему. Еще три дня и не будет сына у тебя… А только кровожадный упырь. Что ж ты детей своих не научила с незнакомыми не разговаривать, прежде имени не узнав? И меня как зовут, не спросила.
– А мне сейчас, что жизнь, что смерть… Всё едино… Мужа схоронила. Ежели детей переживу, так и жить не за чем.
– Ладно. Три дня есть у нас. Попробуем беду остановить. Неси соломы побольше. Воды колодезной и плат красный. Да свечу принеси. Привязала сына-то?
– Привязала, путница…
– Да сама с детьми к соседям уйди. Что бы в доме не происходило – не суйся. Иначе беда будет. Кроме того, что он упырем обращается, так еще кровь родную учует – сил прибавится, не справлюсь тогда.
– Убивать будешь?! – лицо женщины перекосилось от ужаса.
– Нет. Кровь чистить буду. Беду изгонять. Не переживай. Бороться буду до последнего. А там, как воля будет.
– Чья?
– Так ясно чья. Его, моя, богов. Ему сейчас всё равно. Иди.
Женщина принесла всё, мной требуемое. Только свечу оставила незажжённой. Ну, не страшно. Главное, что плат сама ткала, и воду сама принесла. Заставила ее нашептать на ведро трижды молитву ко всем богам. Материнское слово самое верное. Затем, я дождалась, пока она с детьми соберется к приютившим ее соседям, на другом конце села. И решила, пока ночь не настала, поговорить с мальчиком. В полумраке плохо различала его черты, но все же видела, какой он худенький, изможденный болезнью. Сил, бороться за себя почти не осталось.
Я провела руками над его телом от головы до ног. Если везде чувствовался жар, то в районе сердца холод был. Могильный.
– Что же ты милый сделал-то. Чью могилу раскопал. Что искал, да зачем. Зло древнее потревожил, запертое. И на батьку своего беду накликал.
Мальчик забился в конвульсиях. Начал страшно выворачиваться и завыл.
– У-у-у-у-у-у-уйди-и-и-и-и-и, Ведьма. Мой он, не видишь, что ли? Еще немного осталось и в деревню смогу зайти. Все мои-и-и-и-и-и-и-и-и бу-у-у-уду-у-у-у-у-у-у-ут!
– То есть, по-хорошему, не получится? Так?
Мальчик застыл, повернул ко мне голову и глаза его засветились синим.
– По-хорошему? Уйди, если по-хорошему хочешь. Иначе и тебе смерть! Я в силу войти должен! Мне кровь живая нужна!
– Что же. Поняла я тебя. А пока, отдыхай. – Я провела руками с ног до головы… Показалось, что дыра в районе сердца стала еще больше. Ребёнок устало прикрыл глаза и тяжело задышал.
– Мама… – еле слышно, сквозь стон, прошептал мальчик. И я поняла, что надежда еще есть. Лишь бы сил хватило.
Глава 5
Дело близится к полуночи. Деревня как будто вымерла с последними лучами солнца. Ночь, тишина и мнимый покой окутали округу. Но сейчас впереди нас ждала битва. Сражение за чистую (а чистую ли) душу. Как бы то ни было. Вписался – значит круг.
Я зажгла свечу, обошла по периметру весь дом, на каждой стене, окне и двери рисуя защитные знаки, которые не позволят изгнанному злу покинуть эту обитель. Если ничего не получится, не хватит сил, да мало ли что! Но в любом случае, останется еще выход – сжечь дом. Если моих сил не хватит, я тоже буду обречена. Что ж. Так тому и быть… Сейчас надо думать о защите. Я не стала надевать защитные амулеты. Сейчас мальчик слаб, в нем еще живет его душа. А вот, если он уступит раньше, чем я проведу ритуал… То и они не помогут.
Со свечой я направилась в закуток за печкой. В изголовье кровати повесила красный платок. Внутренне собралась и стала тихо напевать. Пламя свечи замерло, будто прислушиваясь, а затем робко, нерешительно потянулось к мальчику. Я усиливала голос, пламя свечи стало сильнее, потянулось к сердцу мальчика. В то место, где зияла холодная дыра и еле чувствовался пульсация еще живой души.
– Помоги мне… – я тихо прошептала в паузу между завитками мелодии. Голубая искра души вспыхнула в ответ и, кажется, израсходовала на это все свои оставшиеся силы. Мало! Долго! Я усилила голос. От пламени потянулась тонкая нить и коснулась искры, искра редко-редко начала пульсировать. Мало! Еще добавила силы. Нить стала заметно толще, напитывая душу силой. И тут, тело мальчика забилось в конвульсиях. Мой голос снова стал громче. Надо зарастить дыру. Как же он сопротивляется! Я уже почти на пределе. Если сейчас не удержать нить – все кончено… Это осознание, как будто придало мне сил. Борись! Держись! Только вместе мы справимся. На миг показалось, что нить прервалась, но я не позволила себе поддаться панике. Продолжала так же ровно. Тем временем, вокруг меня стало что-то происходить. Черный туман заклубился по комнате и только маленький пятачок – я со свечой и нить энергии света и тепла – оставались видимыми этой тьме.
Не отвлекаться! Начал действовать, значит боится. Ему приходится тратить силы на борьбу, а мне этого только и надо. Неожиданно, силы мои утроились, и я смогла подключить в наш тандем еще один элемент – любовь матери. Платок стал магнитом, он начал вытягивать черные крупинки чужеродной силы из тела мальчика.
Зло не может причинить вред непосредственно душе. Оно будет разрушать тело, создавать непреодолимые жизненные препятствия, затягивая на человеке узел неудач, но не коснется чистой души. Она сама зачахнет, когда перестанет хотеть жить. И чем дальше, тем сильнее платок работал. Мне достаточно было только дать импульс. Остальное делала любовь матери и ее желание спасти дитя. Платок из красного становился сначала грязно-алым, затем серым. Мало! Нужно забрать все! До последней крупинки. Между тем, искра души, напитываясь чистым пламенем, пульсировала все чаще. Все продолжительнее. Мало! Она должна гореть ровным светом, лишь в минуты печали становясь чуть тусклее.
Тьма усилила напор, но я чувствовала, что дыра начала постепенно затягиваться. Понемногу, но зло сдавало позиции. Тьма вокруг меня безумствовала, ко мне тянулись из нее руки мертвяков, стремясь разорвать на части. Мальчик кричал нечеловечески от страшной, жуткой, адской боли. Потерпи родной, скоро все закончится. И тут все стихло. Я не дала себе расслабиться, так как моя цель еще не достигнута. Я немного усилила напор… и поняла, что дыра стала расширяться. Душа почти была отрезана от того единственного источника, который давал ей силы. И я вышла на предел своих возможностей, почти теряя сознание, отдавая силу всю, которая во мне была. Потоком. Я не знала даже, как много зла уже вышло.
Нельзя отвлекаться! Не знаю, сколько это продолжалось, но я вложила остатки сил в последний виток мелодии и потеряла сознание. Тьма поглотила мое сознание…