Мария Неверова
Леди, которых не было
Задержав дыхание, я начала обыскивать графа, но мне показалось, что я столкнулась с ним взглядом и увидела в его глазах полыхнувшее пламя ненависти. Я отпрянула от ящика, бросилась наверх и без каких-либо происшествий добралась до своей комнаты. Здесь меня и нагнал удушливый страх. Надеюсь, взгляд графа лишь привиделся мне.
29 июня.
Вот и настал последний день моей жизни.
Граф сообщил мне, что моё письмо отправлено и что завтра всё будет готово к моему отъезду.
– Моя коляска увезет вас той же дорогой, коей вы добирались сюда. Увы, завтра меня здесь не будет, а потому вынужден попрощаться с вами заранее.
Я не поверила обещанию графа, а потому спросила с умыслом:
– Почему я не могу уехать сегодня, как написала в письме?
– Мой кучер и лошади сейчас отправлены по делам.
– Тогда я могу пойти пешком, – со всей дерзостью ответила я.
Граф лишь раскатисто рассмеялся.
– Иногда я забываю, как наивны бывают городские жители. Подумать только, молодая леди, одна в Карпатских горах поздним вечером. Кем посчитают меня мои будущие английские знакомые, если узнают, что я отпустил вас? Но знаете, если вы настаиваете, идемте! Кто я такой, чтобы противиться воле леди!
Граф картинно и крайне изысканно взмахнул руками и, словно повинуясь режиссеру, надрывно завыли волки. Мы спустились к входной двери. Граф отодвинул болты, а я с удивлением заметила, что на двери нет даже следов замка. Пока дверь медленно открывалась, вой и рычание волков всё усиливался. Казалось, что двор кишмя кишит дикими зверями. Граф неумолимо продолжал открывать дверь, не обращая внимание на жуткие звуки, пока я не закричала, умоляя его остановиться. Одним мощным движением граф захлопнул дверь.
Уже готовясь ко сну, я услышала в коридоре громкий голос.
– Прочь, прочь! Еще не пришло ваше время! Завтра, завтра!
В ответ раздался знакомый мне холодный серебристый смех. Я сразу вспомнила о событиях той ночи. Завтра! Завтра я обещана на растерзание этим ведьмам!
Позже.
Легкий стук в дверь нарушил мой сон. Неужто уже пробило полночь и настало то обещанное ужасное «завтра»? Граф в своей ужасной силище колотил в дверь совершенно иначе, а значит, за дверью меня ждали мои мучительницы.
Стук повторился, и я спустилась с постели и отворила дверь. На пороге стояла одна из женщин, светловолосая. Она поприветствовала меня кивком головы, но не двинулась с места, даже не попытавшись зайти в мою комнату.
– Завтра тебе уготовлена смерть, – сообщил такую ужасную новость чарующий голос. Но благо я слышала их разговор, а потому угроза ее меня не испугала.
Я лишь кивнула.
– Я в долгу перед тобой. Не за спасение, но за сочувствие. Такие, как мы, такие, как граф, не ведают ни любви, ни счастья, ни сочувствия. Но чувство долга еще помнят наши холодные сердца. Мои сестры не хотят убивать тебя, но не больше. Я помогу тебе. Завтра. – Каждое слово будто бы с трудом давалось моей гостье, словно давно разучилась она говорить по-человечески, чаще довольствуясь редкими фразами да животными рыками. А может, так тяжелы были для сердца злодейки слова любви и искренности.
Она ушла, оставив меня в смятении и томительном предвкушении завтрашнего дня.
30 июня.
Я на день пережила страшную дату, но, думаю, это будет моя последняя запись. У меня нет доверия к обещанию, данному мне светловолосым монстром.
Граф меня не будил, и, воспользовавшись этим, я с самого утра бросилась к входной двери. К моему удивлению, она оказалась заперта, хотя еще вчера, казалось, и вовсе не имела замка. Меня охватило дикое желание найти ключ. Теперь-то я знала, где искать графа, а ключ от двери должен быть при нем. Я снова разделась и, не обращая внимания на холод, высунулась в окно.
Как я и думала, он, как и в тот день, лежал в ящике с землей в глубине старой часовни. На этот раз рядом я увидела крышку и приготовленные гвозди. Ящик был готов к отправке.
Граф выглядел моложе, чем я его запомнила, седые волосы потемнели, а на щеках появился румянец. Отвращение одолело меня. Это чудовище напиталось жизнью и собиралось ехать в мою родную Англию!
Но у меня не было времени предаваться отчаянию, я обязана была найти заветный ключ. Я без стыда начала обшаривать холодное тело, но так ничего и не нашла. Я отстранилась от графа в желании найти какое-нибудь оружие, чтобы навсегда покончить с этим кошмаром. И тут граф снова посмотрел на меня со всей своей нечеловеческой ненавистью. Теперь я точно была уверена, что он меня видит. Граф с ужасающей ловкостью извернулся, приподнявшись в своем ящике, и схватил меня за руки. Я закричала.
– Нет, нет, нет! – нежно рассмеялась светловолосая ведьма, волшебным образом выступая из теней часовни, – ты обещал ее нам. Она наша. Отдай ее мне сейчас же.
Она прижалась ко мне, с явным наслаждением втянула воздух и с силой, странной для столь хрупкого тела, увлекла меня к окну. Граф послушался ее слов и отпустил мои руки. Не помню, как мы вернулись в мою комнату. Тепло и свет моего убежища словно очаровали меня, и когда я обернулась, желая поблагодарить свою спасительницу, той не было рядом.
Замок меж тем наполнился шумом сборов, кто-то прибивал крышки ящиков, кто-то носил тяжести, повсюду раздается топот и скрежет замков. Резко, пока я писала эти строки, всё стихло.
Не знаю, поможет ли ведьма мне еще раз. Не думаю, что это приятно ее натуре. Сдержит ли она обещание не причинять мне вред? Сможет ли сдержать? Не думаю, что стоит уповать на ее милосердие, когда она уже вернула терзающий ее долг. Мне нужно спасаться самой! Я уже не раз преодолевала эти старые стены, теперь мне лишь нужно спуститься еще ниже, захватив с собой обувь и платье. Если получится, я выберусь из этой ловушки. Если нет – прощайте мои дорогие! Прощай, Мина!
Часть вторая. Дневник Мины Мюррэй
Письмо мисс Мины Мюррэй к мисс Люси Вестенра
9 мая.
Дорогая Люси!
Прости, что так долго не писала тебе. Свои редкие свободные часы я провожу в волнениях о нашей дорогой Джейн. Уверена, ты тоже места себе не находишь, ведь наша бедняжка там совсем одна. Потому спешу сообщить тебе: Джейн прислала мне короткую записку из Трансильвании. И хоть я рада, что ей доведется увидеть чужие страны и что ее поездка проходит хорошо, но всё же волнуюсь.
Моё сердце успокаивает лишь одно – наше соглашение. Мы придумали шифр, которым в самом обычном письме Джейн сможет рассказать мне об опасности так, что никто другой, кто захочет злонамеренно прочитать его, не увидит ничего, кроме невинной болтовни двух подруг. Конечно, Джейн мастерски владеет стенографией, а я старательно обучаюсь этому ремеслу, но неизвестные знаки могут вызвать подозрение, и такое письмо может и вовсе не дойти ко мне.
Только прошу тебя, не думай, будто мы столь хитроумны, что сами придумали такой план. Я узнала об этом способе от одной юной леди, которой я как-то давала частные уроки и чья подруга отправилась обучаться в закрытый пансион.
К счастью, им не выдалось повода использовать шифр для просьбы о помощи, но он дарил моей знакомой юной леди уверенность, что ее подруга не пишет о кознях одноклассниц или грубостях учителей не из страха, что письма будут вскрыты, а потому, что ничего плохого в действительности не происходит.
Подобная уверенность успокаивает и меня.
Ох, мне уже нужно бежать. Я просто завалена работой, жизнь завуча детской школы ужасно утомительна. Я напишу тебе еще, как только выдастся минутка.
Всегда любящая тебя,
Мина.
PS. Я обязательно обучу нашему шифру и тебя, дорогая Люси. Не переживай, я ни в коем случае не забываю о тебе из-за своих волнений. И кстати, что за слухи о каком-то красивом молодом человеке?
Письмо Люси Вестенра к Мине Мюррэй
17 Четам-стрит.
Среда.
Дорогая Мина, конечно, я понимаю твои страхи и разделяю их. Я только рада, что у вас с Джейн есть такой способ подстраховать друг друга, и с удовольствием выучу ваш тайный язык на случай, если однажды вам может понадобиться моя помощь.
На что только ни готовы девушки, чтобы увериться, что их подруга живет счастливо и безопасно! Мы регулярно переписываемся – да, как и мы с тобой! Мы выдумываем хитроумные позывные. Мы беремся за руки, чтобы пройти мимо темного проулка. Мы храним секреты друг друга. Мы вместе ходим на встречи, которые назначают нашим подругам молодые люди, в чьих помыслах мы сомневаемся. Мы бесстрашно отвлекаем пьяниц, хватающих наших подруг за руки, жестоких воспитательниц, готовых отхлестать ученицу линейкой за малейшую оплошность, сладострастных стариков, бесчестных патронов, сомневающихся женихов.
А сейчас позволь мне немного развеять твою тоску. Молодой господин, о котором ты спрашивала, – это мистер Холмвуд. Он часто бывает у нас, и мама любит беседовать с ним, да и я нахожу, что у нас много общего. Это интересный человек… Нет, я не могу скрывать этого от тебя! Не после того, как воздала такую оду девичьей дружбе! Послушай, Мина! Я люблю его! Я люблю мистера Холмвуда! Я люблю Артура! Я краснею, когда пишу это! Но я хочу разделить с тобой свой восторг.
Я немного успокоилась и даже немного походила по комнате. Я боюсь перечитывать свою письмо, а потому просто продолжу. Также я недавно встретила одного молодого человека, который мог бы стать тебе отличной парой. Это друг мистера Холмвуда. Он на редкость умен, ему всего 29 лет, а он уже управляет целой больницей для душевнобольных.
Пожалуйста, подумай об этом, моя милая Мина! Я так переживаю за тебя! И так боюсь, что кто-то по новому обычаю обзовет тебя «синим чулком». Какое ужасное прозвище! Как, должно быть, ужасен тот, кто придумал стыдить женщин за стремление к знаниям.
Я буду ждать твоего ответа, Мина. Пиши мне сразу же и говори всё, что думаешь по этому поводу.
Люси.
Письмо Люси Вестенра к Мине Мюррэй
24 мая.
Дорогая моя Мина!
Бесконечно благодарю тебя за твоё письмо! Я понимаю, как тебе сейчас сложно и тревожно, и от того твои сердечные слова для меня еще более ценны!
Я не хочу томить тебя, а потому постараюсь быть краткой. Сегодня у меня был престранный день. Мне сделали сразу три предложения! Конечно, в предложениях как таковых нет ничего странного, но три за один день… Особенно учитывая то, что раньше мне никто не делал предложений.
Это так ужасно! Мне так жаль двух бедолаг, что пришли ко мне за этим. Но при этом я так счастлива! Ведь был и третий!
Первым с самого утра пришел доктор Сьюард – врач, о котором я тебе рассказывала. Несмотря на его хладнокровие, было видно, как он нервничал. Он говорил, как я сделалась ему дорога пусть даже за столь короткий срок. Он сделал мне предложение, но, увидев мои слезы, тут же прервался, обругал себя, назвав себя животным. Он с надеждой спросил, смогу ли я однажды полюбить его, и мне пришлось снова отказать ему. Он спросил, не влюблена ли я в кого-то иного, и я решила, что он должен знать правду. И только представь его благородство! Услышав мой ответ, он пожелал мне счастья и пообещал, что всегда будет мне верным другом. О, как ужасно видеть несчастье столь честного человека!
После завтрака я получила второе предложение. Это был американец из Техаса, очень славный парень по имени Квинси П. Моррис. Этот замечательный молодой человек не раз бывал у нас дома, развлекая нас с матерью рассказами о своих многочисленных приключениях, а, когда мы сделались хорошими знакомыми, стал веселить меня еще и забавными фразочками, которые, вполне может быть, относятся к американскому жаргону, а, может быть, и вовсе выдуманы им на месте. В своей обычной манере он взял меня за руку и весело спросил, не хочу ли я поковылять с ним рядом и вместе потянуть житейскую лямку.
Из-за его веселости отказать ему было гораздо проще, чем отчаянному в своей серьезности доктору Сьюарду. Он сказал, что ему всё ясно, а потом с жаром заверил меня, что если моё сердце не свободно, то он никогда больше не спросит о подобном и с радостью станет мне самым искренним другом. Он был так серьезен и печален, каким я еще никогда его не видела. Ему я также сказала, что влюблена, но пока не получала предложения от того человека.
Кто был третьим, думаю, ты догадываешься. Я так взволнована, что не могу заставить себя всё подробно написать. Я так счастлива!
Вечно любящая тебя,
Люси.
Дневник д-ра Сьюарда (записано фонографически)
25 апреля.
Аппетит полностью отсутствует. После вчерашнего отказа не могу ни есть, ни спать и нахожу единственное облегчение в работе. Особенно долго я провозился с одним пациентом; меня сильно заинтересовали его странные идеи.
Это Р. М. Рэнфилд, 59-ти лет.
Большая физическая сила, припадки болезненного возбуждения либо черной меланхолии. Вполне вероятно, что крайне опасен, хотя и действует всегда бескорыстно.
Он совершенно не похож на обычного пациента, а потому я стараюсь изучить его поподробнее. Сегодня я расспросил его о причинах его галлюцинаций, хотя это и было жестоко. Обычно я стараюсь избегать подобного.
Телеграмма от Артура Холмвуда Квинси П. Моррису
26 мая
Буду только рад выпить с тобой и Джоном. Спасибо за приглашение. У меня есть новость, которая заставит вас развесить уши.
Арчи
Дневник Мины Мюррэй
17 июля.
Сомнения и страх охватывают меня. Я получила письмо от Джейн. Это чрезвычайно трогательное послание, где она пишет, что соскучилась по родной земле и по своей дорогой подруге, но всё же вынуждена задержаться по просьбе графа. Я была так счастлива, что у моей дорогой Джейн всё хорошо. Я так радовалась.
Но всё же, как мы и договаривались, я выписала первые буквы всех слов на отдельный листок – это наш с Джейн шифр. Буквы сложились в слова, но слова эти оказались столь странны и бессвязны, что я перепроверила письмо несколько раз. Но как бы я ни старалась убедить себя в обратном, просто невозможно, чтобы это оказалось случайным совпадением.
Я запишу получившееся послание в дневник, чтобы ни в коем случае не потерять. Вот оно:
Графколдунимонстрведмыпиюткровикусаютшеюявловушке
граф колдун и монстр ведмы пиют крови кусают шею я в ловушке
Полагаю, «пиют» означает «пьют», а «ведмы» – естественно «ведьмы».
Но что всё это значит? Может ли быть, что от груза ответственности и постоянных опасений за свою жизнь, у бедной Джейн случился нервный срыв? Я не могу поверить в эти суеверные строки. Но что, если я должна? Разве не этому меня обязывает наша дружба? Я не знаю, не знаю.
Я должна и, конечно, хочу всегда поддерживать свою дорогую подругу. Но только как?
Позже.
Возможно, лучшей помощью будет поиск врача, а вовсе не поддержка столь странных и опасных фантазий.
24 июля.
Уайтби.
Люси встретила меня на вокзале. Оттуда мы сразу же поехали к ней домой, в Кресшенд. Здесь удивительно живописно, и я с удовольствием бы рассматривала местные пейзажи, если бы всю неделю меня не изводила тревога. Ни зеленая долина, ни раскинувшаяся перед нами гавань с двумя маяками не смогли меня успокоить.
Я долгое время сомневалась, стоит ли делиться моими переживаниями с Люси, и в итоге решила быть с ней полностью откровенной. Я знаю, что Джейн и Люси не особо близки, но они обе мои дорогие подруги, а потому я не хочу таиться ни от одной, ни от другой. Наша дружба с Люси прошла через многие годы; когда-то мы заплетали друг другу волосы вечером после детских игр, а теперь пишем друг другу о планах на семью и карьеру. И я решилась: ведь кто, если не Люси может поддержать меня и дать мне совет в этой непростой ситуации?
И я оказалась права. Я так рада, так рада, что обо всём рассказала Люси! Выслушав мою историю, моя внимательная Люси напомнила мне, что один из ее неудавшихся женихов очень кстати врач-психиатр. Мы сошлись на том, что при первой же возможности расспросим его о причинах подобных фантазий, аккуратно утаив, о ком именно идет речь.
Но вот что не дает мне покоя. Вдруг, каким-то немыслимым образом, всё это правда? Вдруг Джейн столкнулась с опасностью, которую мы не можем понять?
Еще нет и шести часов; я пишу свой дневник в парке на мысе Кетлнес, в живописнейшем месте всего города, как мне кажется. Меня окружает масса народу, что наслаждается здесь прекрасным морским воздухом. И все равно я чувствую сковывающий могильный холод, представляя, что может угрожать моей дорогой подруге.
Пожалуй, мне стоит направиться домой. Люси с матерью пошли наносить деловые визиты, но теперь, я думаю, они уже вернулись.
Дневник доктора Сьюарда
5 июня.
Меня всё больше интересует расстройство Рэнфилда. У него довольно сильно развиты такие черты характера, как эгоизм, скрытность и упрямство.
В его безумии будто бы есть определенный план. Меня подкупает его пусть и странная, но искренняя любовь к животным, хотя иногда мне кажется, что он до ненормального жесток в своей любви. Сейчас, например, его конек – ловля мух.
В его комнате сейчас столько мух, что я даже сделал ему выговор. Зная его упрямство, я ожидал его гнева, но Рэнфилд удивил меня, просто спросив три дня на то, чтобы всё убрать. Я согласился.
20 июля.
Прогресс в действиях Рэнфилда неоспорим. Как и болезненная, пугающая система.
Все эти дни я скрупулёзно отмечал изменения в помешательстве моего пациента, поэтому не вижу смысла подробно описывать их снова, но хочу привести краткое перечисление, чтобы еще раз аккуратно проследить тенденцию.
Сначала были мухи. После моего выговора Рэнфилд избавился от мух, но начал приручать пауков и ловить мух исключительно для их прокорма. Позже он сумел приручить воробья. Тем не менее, однажды я увидел, как Рэнфилд съел паука, и я подозреваю, что так же он избавился и от многочисленных мух. Затем Рэнфилд окружил себя воробьями и начал кормить их пауками. Удивительно и то, как быстро и легко он справляется с приручением столь разных животных, и то, с какой хладнокровной жестокостью он уничтожает неугодные виды.
Вчера Рэнфилд попросил меня принести ему котенка. «Маленького, хорошенького, живого, которого можно кормить и кормить», – как он выразился. Когда я уточнил, подойдет ли ему взрослая кошка, он сказал, что кошка подойдет даже больше, но он боялся моего отказа. Я лишь сказал, что мне понадобится время, но его лицо исказилось пугающей жестокостью, однозначно показавшей мне, что передо мной маньяк, ненавидящий саму жизнь. Полагаю, он попросил кошку, чтобы та съела птиц. Что же дальше придумает его больной разум?
Сегодня я зашел к нему рано утром и не обнаружил птиц. Рэнфилд спокойно сказал, что те улетели, но я обнаружил в комнате птичьи перья со следами крови. Уходя, я попросил служителя внимательнее приглядывать за этим пациентом.
11 часов дня
Только что зашел священник и сказал, что Рэнфилда рвало кровью и перьями, будто бы он съел своих птиц живьем.
11 часов вечера
Я дал Рэнфилду сильную дозу наркотика, чтобы добраться до его тетради, в которой он постоянно ведет свои записи. Тетрадь оказалась заполнена множеством формул, по большей части из простых чисел, которые Рэнфилд раз за разом складывал между собой. Это окончательно убедило в системности его поступков. Он истребляет жизнь в восходящем порядке. Какова его цель? Каков следующий этап? И во сколько в его системе оценивается человеческая жизнь?
Дневник Мины Мюррэй
26 июля.
Сегодня я снова получила весточку от Джейн. Это всего пара строк, где сообщается, что Джейн только что выехала домой, и которые были совершенно непримечательными до тех пор, пока я не выписала первые буквы.
Этолож – очевидно, «Это ложь».
Краткость и тон записки, тайное послание в ней, – всё это заставляет меня волноваться всё сильнее и сильнее. Возможно, я тоже начинаю страдать помутнение рассудка. Когда же я смогу встретиться с тем врачом, что так рекомендовала Люси? Нужно поговорить об этом с Люси, возможно, она сможет приблизить день нашей встречи.
Мое беспокойство усиливает и то, что Люси вновь вернулась к своей старой привычке ходить во сне – как сообщила ее мать, доставшейся бедняжке в наследство от отца. Вместе с ее матерью мы решили, что наилучшим решением будет, если я стану на ночь запирать дверь нашей с Люси комнаты.
Люси также волнуется. Но полагаю, что главная причина ее волнений – это скорая свадьба, запланированная на осень. Ее жених, сэр Артур Холмвуд, приедет сюда, как только сможет. Сейчас его задерживает лишь болезнь отца, и милая Люси, наверное, скучает по любимому и считает дни до его приезда. Уверена, она уже планирует, как покажет ему свой живописный город.
3 августа.
Последнюю неделю Люси почти не ходит во сне. Если раньше ее брожения будили меня почти каждую ночь, то сейчас она будто следит за мной, а также пробует двери и когда понимает, что двери заперты, начинает искать ключи.
6 августа.
Никаких известий. Люси кажется более здоровой.
Сегодня пасмурно, рыбаки говорят, что ожидается буря. Море окутал туман, и оно с ревом набегает на отмели и прибрежные камни. Такая погода удивительно точно отражает происходящее у меня на душе. Наверное, сегодняшний день на всех имеет такое странное влияние. Я разговорилась с одним знакомым стариком, но наша беседа не отличалась весельем; мы рассуждали о ценности жизни и перешли к неотвратности смерти. Когда же старик, бросив взгляд на море, внезапно вскричал, что то пахнет гибелью, я восприняла это так спокойно, что удивилась сама себе.
Позже я встретила берегового сторожа. Он, как и всегда, остановился поговорить со мной и указал мне на странный корабль.
– Не могу разобрать, но, кажется, это русский корабль. Как страшно его бросает из стороны в сторону! Он не знает, держаться ли ему открытого моря или же войти в гавань! Он совершенно неуправляем. Но, надеемся, завтра мы уже сможем узнать о нем что-нибудь.
8 августа.
Ужасный шторм всю ночь не давал мне уснуть. Люси тоже вела себя беспокойно, она несколько раз вставала и одевалась. Но, что довольно странно, она не просыпалась, даже столько ужасный шум не смог ее потревожить.
Несмотря на беспокойную ночь, мы обе проснулись рано и отправились в гавань. Там я услышала ужасные новости. Оказывается, вечером в гавань зашла иностранная шхуна с распущенными парусами. Внезапно разразившаяся буря обрушилась на корабль, из-за чего шхуну сначала кидало по всей гавани, а затем выбросило на берег. Само по себе это событие ужасно, но позже из газеты я узнала и вовсе леденящие душу подробности. Я прикрепила фрагмент сегодняшней газеты в дневник в надежде однажды понять случившееся.
Вырезка из «The Dailygraph» от 8 августа.
(Приложенная к дневнику Мины Мюррэй)
От собственного корреспондента.
Уайтби.
Конечно, когда корабль выбросило на песчаную кучу, это вызвало большое сотрясение. Все брусья, веревки и снасти были уничтожены, и некоторые из верхних с треском полетели вниз. Но страннее всего было то, что как только шхуна коснулась берега, на палубу выскочила громадная собака и, пробежав по палубе, соскочила на берег. Направившись прямо к крутому утесу, на котором подвышается кладбище, собака исчезла в густом мраке.
Первым к месту крушения подоспел береговой сторож, и окрестности огласил его крик. Нет ничего удивительного в том, что сторож был поражен или даже испуган, так как редко приходится видеть такие сцены. Человек был привязан за руки к спице колеса, причем руки его были связаны одна над другой. Между рукой и деревом находился крест, а четки, к которым этот крест был приделан, обмотаны вокруг кистей рук и колеса, и все вместе было связано веревкой.
9 августа.
Происходящее кажется мне слишком таинственным и странным, и более того, из-за всего происходящего я снова прокручиваю в голове непонятные слова Джейн. Сегодня в местной газете продолжили писать о несчастном корабле. Это оказалась русская шхуна из Варны под названием «Дмитрий». Она везла груз серебристого песка и несколько десятков больших деревянных ящиков, наполненных черноземом.
Не знаю, кому может понадобиться везти чернозем так далеко. Я переписала из газеты имя получателя, чтобы иметь потом возможность поинтересоваться подробностями у Джейн или мистера Холмвуда, которые кажутся мне более сведущими в подобных делах.
Ящики предназначались стряпчему м-ру С. Ф. Биллингтон-Крессин в Уайтби, который с утра прибыл в порт и официально принял их. Выдержки из дневника капитана шхуны, перепечатанные местной газетой, я аккуратно вырезала и вклеила в дневник.
Кстати говоря, черную собаку, выскочившую с корабля, так и не нашли. Как и многие местные жители, я переживаю за невинное животное, которому пришлось оказаться на этом жутком корабле. Во время поисков сбежавшей собаки большого пса торговца углем нашли мертвым, с разорванным горлом. Это также не может не расстраивать.
Вырезка из «The Dailygraph» от 9 августа.
(Приложенная к дневнику Мины Мюррэй)
Корабельный журнал «Дмитрия» Варна – Уайтби
6 июля.
Мы кончили принимать груз – серебряный песок и ящики с землей. В полдень подняли паруса. Восточный ветер прохладен, экипаж – пять матросов, два помощника, повар и я.
14 июля.
Случилось что-то неладное с экипажем. Помощник никак не мог добиться, что случилось; ему сказали только, что что-то произошло, и перекрестились.
16 июля.
Матрос донес, что утром пропал матрос из экипажа – Петровский. На это никак не рассчитывал. Восемь вахт сменилось вчера с левой стороны корабля: был сменен Абрамовым, но не пошел в кочегарку. Люди подавлены более, чем когда-либо. Помощник обращается с ними неприветливо, ожидаю неприятностей.
17 июля.
Вчера один матрос, Олгарен, вошел ко мне в каюту и с испуганным лицом сказал, что, по его мнению, на корабле находится какой-то посторонний человек. Он увидел, как высокий тонкий человек, совершенно непохожий на кого бы то ни было из членов экипажа, вышел на палубу, прошел по ней и затем куда-то исчез.
Немного позже, днем, я собрал весь экипаж и сказал им, что так как они думают, будто на шхуне находится посторонний человек, то мы сделаем обыск от носа до кормы. Все шли рядом, с фонарями в руках; мы не пропустили ни одного уголка. Первый помощник злился, что я потворствую суевериям, что может деморализовать экипаж.
Люди после обыска сразу успокоились и снова мирно принялись за работу. Первый помощник хмурился, но ничего не говорил.
24 июля.
Какой-то злой рок как будто преследует шхуну, и так уже стало одним человеком меньше, нужно войти в Бискайский залив, предвидится ужасная погода, а тут вчера еще один человек исчез. Как и первый – пропал по время вахты, и больше его не видели. Люди снова в паническом страхе.
28 июля.
Четыре дня в аду: кружимся все время в каком-то водовороте; а буря не стихает. Ни у кого нет времени поспать. Люди выбились из сил.
29 июля.
Новая трагедия. Ночью на вахте был всего один матрос, так как экипаж был слишком утомлен, чтобы ее удваивать. Когда утренняя вахта пришла на смену, то никого не нашла.
30 июля.
Рады, что приближаемся к Англии. Погода чудесная, паруса все распущены. От усталости обессилен. Крепко спал, был разбужен помощником, сообщившим мне, что оба матроса на вахте и рулевой исчезли. На шхуне остались два матроса, помощник и я.
1 августа.
Два дня тумана – и ни одного паруса в виду. Надеялся, что в английском канале смогу подать сигнал о помощи или же зайти куда-нибудь.
2 августа.
Проснулся после пятиминутного сна от крика, раздавшегося точно у моих дверей. Бросился на палубу и подбежал к помощнику. Говорит, что также слышал крик и побежал на помощь, но никого не оказалось на вахте. Еще один пропал. Господи, помоги нам!
3 августа.
В полночь я пошел к рулевому колесу, заметив там человека, но, подойдя к колесу, никого там не нашел. Ветер был сильный, и так как мы шли по ветру, то звать было бесполезно. Я не посмел оставить руль и потому лишь окликнул помощника.
Он подошел ко мне и глухо шепнул в самое ухо, как будто боясь, чтобы ветер его не услышал: «Оно здесь; я теперь знаю. Я видел его в образе тонкого бледного человека. Оно, может быть, в одном из этих ящиков. Я открою их поочередно, один за другим и посмотрю. А вы управляйте шхуной». И с угрожающим видом он направился вниз.
Прошло немало времени. Я стал было надеяться, что помощник вернется в более спокойном состоянии, ибо слышал, как он что-то колотит в трюме, а работа ему полезна, – как вдруг раздался страшный крик. Будто обезумевший, на палубу вылетел помощник, но затем его ужас перешел в отчаяние, и он сказал решительным тоном: «Лучше, и вы бы пришли, капитан, пока не поздно. Он там! Теперь я знаю, в чем секрет. Море спасет меня! Да поможет мне Бог!» И раньше, чем я успел сказать ему хоть слово или двинуться, чтобы его схватить, он бросился в море. Мне кажется, что теперь и я знаю, в чем секрет: это он, этот сумасшедший, уничтожал людей одного за другим, а теперь сам последовал за ними. Да поможет мне Бог! Как я отвечу за весь этот ужас, когда приду в порт? Когда приду в порт?.. Будет ли это когда-нибудь?..
4 августа.
Все в тумане, сквозь который восходящее солнце не может проникнуть. Я узнаю восход только инстинктом, как всякий моряк. Я не осмелился сойти вниз – не рискнул оставить руль; так и оставался здесь всю ночь – и во мраке ночи увидал Его!.. Да простит мне Бог! Помощник был прав, бросившись за борт. Лучше умереть, как подобает мужчине, бросившись в синее море. Но я – капитан, и не имею права покинуть свой корабль. Но я поражу этого врага или чудовище, так как привяжу свои руки к рулевому колесу.
10 августа.
Сегодня утром мистер Свэлз – тот самый старичок, с которым у нас иногда случались философские беседы – был найден со свернутой шеей прямо на скамейке в парке, где мы с Люси часто гуляли. Доктор сказал, что бедный старик мог просто неудачно упасть со скамьи, но люди говорили, что на лице у мертвого замерло выражение такого ужаса, что страх охватывал любого взглянувшего.
Мы с Люси, как и многие жители города, сегодня отправились на кладбище. Хотя суд пока не может ничего сказать точно, бедного капитана местные жители считают героем, а потому ему было решено организовать подобающие похороны. Это было очень трогательное мероприятие.
Но боюсь, не будь со мной моей чувствительной Люси, я бы не обратила на одну странность, сопровождавшую эти похороны. Вместе с нами на похоронах оказался один знакомый нам человек с собакой. Мы знали его как спокойного и доброго человека, а его собаку как тихое и послушное существо. Но на этот раз собака громко выла и не реагировала на команды и уговоры, пока мужчина не разозлился, схватил собаку и швырнул на ближайшую надгробную плиту. Коснувшись камня, собака тут же жалобно заскулила и никак не могла успокоиться.
Люси так взволновали все эти происшествия, что она настояла на долгой вечерней прогулке, в надежде, что это обеспечит нам сегодня спокойный сон.
Тот же день.