Когда стоишь на пороге преисподней, для тебя нет нико го страшнее дьявола; а когда ты уже в преисподней, дьявол – это просто сосед: никто, ничто и звать никак.
Джоэн Гринберг «Я никогда не обещала тебе сад из роз»
– Ахах.
Я смеюсь из последних сил, жадно затягиваясь сигаретой.
– Слав, давай навсегда будем вместе. Ты, как мой личный талисман, я пропаду без тебя.
Он приподнимается на локте и смотрит мне прямо в глаза:
– Никогда, слышишь, никогда так не говори! Ты не пропадешь. Я с тобой, ДЕТКА.
По моей коже волной пробежали мурашки. Он в шутку назвал меня “деткой”, прозвище, которое мне дали в детском доме из-за моей хрупкой комплекции.
Мы лежим на крыше гаража – наше секретное место. В воздухе стоит запах августовского лета: терпкая пьяная полынь и сырая земля. Небо над нами затянуто черно-серыми тучами, готовыми вот-вот взорваться со всей яростью и болью.
Славка берет мою руку и кладет себе на грудь.
– Слышишь? Это сердце будет биться вечно только для тебя.
Резко полил дождь, крупные капли обожгли мои бедра, по коже пробежали мурашки.
– Я люблю тебя, Слав.
– Тшш. Не говори ничего, систер. Я с тобой…
Мы не были кровными братом и сестрой. Попав в детский дом в возрасте пяти лет, я долго не могла смириться с нахождением там. Первый год меня постоянно мучил один и тот же кошмар, плавно переходящий в реальность: какие-то люди входят во двор, одетые в оранжевые жилеты дорожных рабочих, некоторые из них ведут овчарок на коротких поводках. Я наблюдаю за ними в окно, мне безумно страшно, я знаю, что они пришли за мной. Пришли, чтобы забрать меня. Страх сжимает мое горло, я начинаю задыхаться, хочу выйти из комнаты, но она заперта. Я кричу: «Маааамааа!», захлебываясь слезами. И тогда сон становится реальностью. Меня начинает потряхивать, а кислорода в легких становится все меньше, будто я забываю дышать.
Славка был первым, кто заметил мои приступы. Наверное, если бы не он, я так и задохнулась бы во сне. Во время этих приступов я могла ходить во сне и порой просыпалась в коридоре детского дома. В одно из таких хождений Славка обнаружил меня в общей комнате, смотрящей в одну точку. Он позвал, но я не ответила, тогда Славка просто обнял меня и, повторяя свое «тшшш», отвел спать.
Между нами сразу возникла та незримая связь, когда двое понимают друг друга с полуслова. Славка старше меня на год, не такая уж и большая разница, но в нем всегда существовала огромная внутренняя сила, неподвластная никому, неподвластная мне. Это потом я узнала, что его младшая сестра задохнулась во время пожара вместе с родителями алкоголиками, и он, единственный выживший, обречен всегда помнить ее грустные серо-голубые глаза и держать мою руку, так, как держал бы ее.
Вина преследует его постоянно: «если бы», «если бы я…» – повторял он, глядя вдаль, вот так, без слез, просто сжимая кулаки, оставляя кровавые следы на ладонях.
Я слушала его, и слезы наворачивались на мои глаза.
– Тшш, тшш.
Небо громыхало, мы хохотали как сумасшедшие, вспоминая самые счастливые дни, если их можно было так назвать. Я вдруг решила повторить свое выступление на конкурсе талантов перед руководством дома и воспитанниками, поменяв танец и вместо назначенного бального исполнить цыганочку. Славка пустился в пляс вместе со мной, и мы танцевали под дождем какие-то смелые и дикие танцы, размахивая руками и ногами. Весь мир принадлежал только нам.
– Этот мир наш! Наш, слышишь? Наааш! – кричу я, задыхаясь от отчаяния. Заколка слетела с головы, и мои черные, длинные волосы волнами рассыпались по плечам.
Славка выпускался в этом году. Мне оставался целый год без него в глухих стенах детского дома.
– У тебя губы синие, пойдем!
– Нет, нет, я прошу тебя!
– Идем, уже поздно.
Он тянет меня за руку, я брыкаюсь. Он понимает мое отчаяние и, как прежде, обнимает, с силой прижимая к своей горячей груди. Слезы смешались с дождем, перед глазами стоит хрустально-прозрачный мир, готовый вот-вот рухнуть, легкое красное платье промокло насквозь.
Я смотрю ему в глаза и касаюсь губами его губ. Он на секунду поддается соблазну и раскрывает рот.
– Юля, нет, Юля, я не могу. Я люблю тебя, но … не так.
Мои руки опускаются, мне хочется убежать. Оттолкнув его, падаю и приземляюсь на груду бревен, стоящих у гаража, бегу, не разбирая дороги.
В ту ночь я так и не вернулась в детский дом, решив, что больше не хочу оставаться там.
Год я скиталась по ночлежкам для бездомных, работала промоутером за пару сотен рублей, не думая о будущем. Я больше не та детка с черными, как смоль, вьющимися волосами. За это время я стала другой: холодной и смелой.
Этот тяжелый год научил меня выживать и не плакать. Помню, я так и сказала себе: “Ты теперь одна, борись!” Жизнь в детском доме закалила меня. Нам было по тринадцать – четырнадцать, каждые выходные на площадь недалеко от дома приезжал базар. Торговцы раскладывали товар, выстраивая палатки в длинные ряды. Нашим любимым увлечением было воровать мелкие предметы, вроде колец и китайских часов. Славка и я всегда справлялись с этим лучше всех. Нас ни разу не поймали, нам просто везло. Возвращаясь, мы распределяли добычу и продавали её нашим одноклассникам. С вырученных денег в соседней пекарне покупали хлеб и свежие булки с изюмом. Это был праздник для всех. Пока хлеб был еще теплым, мы делили его между собой. Нам казалось, что таким образом мы уравновешиваем несправедливость, восполняя все то, что нам недодали. Мы были беспомощными и слепыми, совершенно незнающими, как правильно жить.
Я так и не встретила Славку, хотя была уверена, что он искал меня. Время от времени я всматривалась в толпу, выглядывая знакомые черты, но тщетно…
В восемнадцать я с горем пополам восстановила документы и получила законную мне питерскую комнату в общаге, но надолго там не задержалась.
Я буду любить эту свободу всегда, оставляя все, что хоть на минуту связывает меня и заставляет остепениться. Внутри меня живет вечный странник, бегущий от себя и других. Остаться на одном месте, обжиться – созвучно смерти. В один из моих побегов от самой себя я познакомилась с компанией байкеров. Они, как единый организм, не знающий страха и спешащий навстречу ветру, завладели моими чувствами. Широко раскинув руки и впуская теплый поток воздуха в волосы, словно птица прилетевшая на юг, я визжала от восторга, хоть и на пассажирском месте. Я прожила в их тусовке почти два месяца, коллекционируя открытки городов, которые мы посетили.
Потом, опять одна, я скиталась от Москвы до Красноярска, так нигде и не осев. Учеба всегда давалась легко и вдохновляла меня. Я окончила психологический факультет, успев дважды сменить университет. Надеялась, что это хоть как-то поможет мне понять себя. Мне было страшно стать изгоем общества, как моя мать.
Я выросла, научилась красиво одеваться, перестав быть пацанкой. Особенно мне нравилось смотреть образы в глянцевых журналах и подглядывать за модными брендами. Прежней осталась лишь пустота, постоянно разрывающая меня на части, заставляющая вновь и вновь пускаться в неизвестность и начинать с чистого листа. У меня почти не было близких друзей, больше знакомые, с которыми можно держать безопасную дистанцию и оставаться закрытой.
Возвращаясь в Питер, в поезде я встретила рыжеволосую девочку-подростка, которую папа вез домой к маме. Родители были в разводе и ребенок гостил у отца. Было видно, как сильно мужчина любит дочь. Я долго наблюдала за ними и поняла: мне смертельно важно найти свои корни. Я приняла решение начать поиски своего отца.
Почему не мать? Ее не нужно было искать, она была в сумасшедшем доме, в том же Питере. Посетив ее пару раз я поняла, что все плохо и ждать просветления сознания бесполезно. Я злилась и ненавидела ее за шизофрению, зная, что ничего уже не изменить.
Единственное, за что можно было зацепиться в ее бредовых речах – это название итальянского города, где раньше жил мой отец. Варезе, маленький городок в предгорьях Швейцарских Альп.
Было бы рискованно отправится в другую страну без каких-либо данных. Я проводила психологические консультации и это позволило мне оплатить работу детектива. И о, чудо, у меня в кармане имя и старый адрес отца итальянца. Даже не имея малейшего представления, знает ли он о моем существовании, я отправилась в Италию.