Мария Фомальгаут
Росток Имболка
Он смотрит на меня. Нет, не на меня, а куда-то сквозь меня, на какие-то…
(…хочется сказать – холмы, и это будет неправильно, нет здесь никаких холмов…)
…я еще не знаю, что он там видит, да и не узнаю никогда, ничего я в этом деле не понимаю. Но догадываюсь, по взгляду его – догадываюсь, не умеешь ты врать, парень, всё у тебя на лице написано…
Спускаю крючок.
Математик сгибается пополам, падает. Добиваю выстрелами, раз, другой, третий, не умею я убивать, не умею, у других как-то получается с одного выстрела уложить, а мне и одной обоймы мало будет…
Иду к городу, вижу темные силуэты солдат, бегущих навстречу.
– Мой император! Вы…
– Всё, всё в порядке… хорошо всё…
– Стреляли…
– …я стрелял… нормально, нормально всё…
…возвращаюсь домой, бросаю пойманную формулу в сейф.
Закрываю.
Смотрю на хитросплетения времен, нет ли какой опасности там, впереди – нет, ничего нет, путь свободен.
Ква-отряд
– Ну, давайте… рассказывайте…
Девица в кресле мнется, теребит длиннющие ногти, хлопает ресницами, нет, не взлетает, наконец, тянет неуверенно:
– Ну-у… я не зна-аю…
– Что не знаете, были вы там или нет?
– Ой… не знаю я…
– Не знаете, были или не были?
– Там, это где?
– Там, это там… На Инертной.
– М-м-м… это улица такая?
Следователь начинает терять терпение:
– Ну да, да!
– Ой, ну я это, утром встала, я еще в девять хотела, а там туда-сюда, до одиннадцати провалялась, потом это самое…
Следователь откашливается:
– Вы на Инертную приехали…
– А, ну да, я ногти накрасила, ещё такая накрасила, а тут холодно было, я еще такая хотела халат взять, и никак, ну вы понимаете, ногти накрашены… А тут мне Стелла звонит такая, а пошли в «Парадиз», ну это бутик такой на Инертной…
– Ну-ну, вы на Инертной оказались, и что?
– Ну, я еще из машины вышла, потом смотрю такая, сумочку оставила, это потому что я обычно с большой сумкой хожу, и ридикюльчик ещё беру, а тут с одной сумкой маленькой…
– Ну, хорошо, хорошо, и вы увидели…
– Ой, да вы не сбивайте меня, я так не могу… погодите-погодите, я вам всё по порядку расскажу… Ну и вот… а тут за этим гонятся…
– За кем, за этим?
– Ну, за человеком за этим, за кем! А он от них убегает…
– Как он выглядел?
– Ну как, обычно… как человек… у него ещё пальто такое было… или нет, вру, курточка на нем была… там еще заклёпочки такие, еще воротничок такой…
– А роста он какого?
– Рослый такой, высокий… но нескладный какой-то… Знаете, мне высокие обычно нравятся, а тут нескладный какой-то…
– Ну, хорошо, хорошо, так вы говорите, он по улице бежал?
– Ага… а за ним эти гнались… в форме такие…
– Полицейские?
– А, ну да… я еще такая завизжала, думала, меня щас убьют… Ой, так напугалась вообще… ой, можно я закурю, а то волнуюсь так… Я вообще уже месяц не курю, а тут как случилось такое…
– Курите, курите, кто вам не дает… так куда он побежал-то?
– Ой, не помню я… по улице куда-то…
– По какой улице?
– Ой, да не помню…
– Там живете и не помните?
– Ой, да не помню я… хотя постойте, постойте, он к бутику свернул, там еще туфли такие выставили, надо ж было так туфли испортить, там подошва розовая, а…
– …короче, куда он побежал-то?
– Он… а да, никуда он не побежал… он пропал.
– Как пропал?
– Ну, так… он там возле бутика остановился, там еще туфли такие, они мне так нравились, только…
– И?
– Ну вот, он остановился… и на стене рисовать начал чёрным чем-то…
– Предположительно, углем.
– Я думала, граффити какое нарисует… а он простенько так, крестик нарисовал, и кольцо такое…
– Умножил на нуль.
– Это чего такое, это картина так называется?
– Ну да…
– А это в тренде сейчас?
– Не… не в тренде…
– А, ну то-то я смотрю, парень не в тренде… А он так нарисовал, и тут раз, эти полицейские исчезли… вот так, были-были, и раз – и нету, и ветер такой, и холод… а я такое в кино видела, там парень один на врагов закля… закляние наложил…
– Так-так, понятно.
– А это… а это тоже закляние было?
– Ну… считайте, что да.
– А потом он к другой стенке повернулся, и там крестик нарисовал, а над ним такие две палочки… или нет, три…
– Четыре.
– Да не, точно вам говорю, три палочки было!
– Цифра четыре.
– Цифра? А-а-а, это лимонная такая, её ещё в панкейк добавляют?
– Ну… да. Так нарисовал он, и что?
– И таять начал… ой, я такое в кино видела, еще смотрю такая, думаю, а чего это с ним… сначала он такой тусклый стал, прозрачный, а потом исчез…
– Что же, понятно всё… спасибо большое за помощь следствию. Если ещё что-то увидите…
– Ой, если я ещё его увижу, я вообще на месте умру… Ой, а можно я ещё закурю, я так-то месяц не курила… а тут всё случилось, я напугалась так…
– Ну, давайте… рассказывайте…
– Чавось?
Рассказывайте, что видели.
– Ой, милой… не помню я…
– Да как не помните, были вы там?
– Енто хде?
– Да вот же… в хранилище…
– А-а-а, в хренилище… да воть, вчерась пошла в хренилище, а там ентот…
– Как он выглядел?
– Да вот, махонький такой, щцупленький… в хренилищу входит, и давай в бумагах-то рыться… ну мы его шугануть хотели, ишь чего выдумал, наше енто место… Потом рукой махнули, да и черт с ним, нехай бумагой запасёшься, холодно же, зима-то эвон какая стоит… Ну и вот, он в бумагах роется, да так роется, будто ищет чивой-то… мы ему говорим, да чиво роесься, хорошая бумага, сухая, гореть только так будет… а он такой говорит – а нет, мне особая бумага нужна… и ищет эту, бумагу-то свою особую… полдня искал, рылся… А потом вытащил и к выходу идет, нашел, видать… и взял-то одну бумажечку, мы его ужо на смех подняли, ишь, какой, одной бумажечкой как печку-то топить буш… А он кивает, лыбится, ну видно, блаженный, чивой с него взять-то… Вот, к двери подходит, а тут полицейские валом налетели, аки вологодские чайки, давай орать, вы арестованы. Ну уж туту мы на что народ смирный, и то всполошились, чивой на человека-то напали, али он украл чивой? Всего-то листочек взял, а ору-то, будто казну обокрал, али еще чивой… А они нам всем – всем покинуть помещение, вон пошли отсюда, не ваше дело. Ну, думаю, вот и набрали бумаги-то, вот и истопили-то печку, таперича из-за убогого этого ваааще все замерзнем на хрен… зима-то нонеча какая… И ентого, значица, окружают, руки вверх, все такое. А ентот листочек-то на полу расстелил, и стоит над ним, руками машет, будто нырнуть тудыть хочет, ну дурной он дурной и есть, чивой с него взять-то… А енти орут, значит – хватай его, вяжи его! А он хоп! – и в газету-то прыгнул. И плюх, как в воду вошел, аж брызги полетели. И енти, полицейские-то, орут, жги его, жги, и к нам, значитца, бегут – а ну, давайте, у кого спички-то есть… Я им спички-то несу, вот, возьмите, сердешные, а они чирк – и бумажку-то енту поджигать хотят. А я им – да чавож делаете-то, изверги, человека ж живого губите! А они мне – а ентон человек опасный, значица, террорист енто. Ну тут меня прям холодом прошибло, прям вся жисть перед глазами – енто ж он мог и нас тут всех взорвать к ядреной фене… Ну вот, значица, тут поджигать бумагу-то хотят, а бумага-то хоп! – и исчезла. Вот так, была и нету… И енти, значица, орут – а-а-а-а, упустили, да какого ж хрена, да у вас руки из жопы, или откуда… И тут бац! – и нету хренилища, ничего нету, в чистом поле стоим. И тута машина, значица, подъезжает, и ентот, главный из полицейских-то приходит, и давай орать, а-а-а-а, упусти-и-и-иили, я ком-му сказал, за ним туда прыгать надо, а вы чего, струхнули, да, в штаны наложили, о-о-ой, блин, храбрецы-воины удалые… А мне потом люди умные сказали, енто он в прошлое прыгал, чтобы историю слышь, поменять, и чтобы усё по инакому было…
– Кто это вам сказал такое?
– Да Никитишна сказала…
– И где живет ваша Нитикишна?
– Да хата у ней с краю стоит…
– С какого краю?
– Да возле леса…
– Понятно… спасибо…
– Ты чего делаешь, я тебе как сказал свидетелей убирать? Когда иголкой пользоваться научишься? Или мы так до конца жизни и будем направо и налево стрелять?
– Да я только…
– Да ты только… уволю, вот будет тебе только…
– Да чё вы, да я ничё!
– Щас в камеру сядешь, вот будет тебе чё…
– Да я ничё, это Серый всё!
– И Серый с тобой щас сядет… И родителей твоих в полицию… Ну давай, рассказывай…
– Да не я это стекло разбил!
– Да мы не про стекло… давай… рассказывай, что на Варненской видел.
– Девка там была…
– Одноклассница твоя?
– Да не… ну, не девка, ну, тетка…
– Ну, не тетка, ну, дядька… давай, орел, рассказывай… чего эта тетка делала?
– Ну… дядьки за ней гнались…
– Чего хотели?
– Да я почем знаю, чего хотели… Мы с Серым еще спрятались, ну мамка говорила, если там разборки какие, залазь куда и не отсвечивай. Ну вот… там трое за теткой этой бегут, и стреляют, ну чисто как в игрухе этой, где по людям стрелять надо…
– А она?
– А она в стену врезалась, ну они её в тупик загнали, девку эту… И давай на стене рисовать… Ну, не из баллончика, а чего-то другое у неё было… карандаш… или помада… не…
– Так карандаш или помада?
– Ой, не знаю… чё-то такое достала, и давай на стене рисовать… она там нарисовала чего-то… закорючку такую, черточку…
– Ну-ка, ну-ка, поточнее, какую закорючку с черточкой?
– Да вот…
– Ага… эм-це-квадрат…
– Квадрат, а это про лягушек, да? А я сериал такой видел… Ква-Отряд называется…
– Ну а дальше-то что было?
– Да там лягушки команду спасателей организовали…
– Па-а-арень, мы тебя про женщину спрашиваем, которая убегала…
– А-а, она там нарисовала чего-то, а тут эти трое раз – и исчезли. Только искорка вот такая была, и все.
– Это она их что, со сверхскоростью света отфутболила?
– Похоже на то.
– А её Света зовут? Не, вроде мужики её окликали как-то, Лера, что ли…
– Ты помолчи, пацан, без тебя тошно… Хотя нет, стой, ты мне скажи, а сама-то она… куда делась?
– А, не, стойте, я наврал всё, это она себе эти закорючки про Ква-Отряд нарисовала и в искорку превратилась… А с мужиками она по-другому разделалась… Она это, вот так нарисовала…
– М-м-м… похоже на коллапс в черной дыре…
– …а парни эти вот так в точку сложились, и всё…
– Ну-ну… та ещё девка… ладно, пацан, молодец… иди домой, смотри свой Ква-Отряд…
– Что-то быстро ты его отпустил…
– Да черт с ним.
– Да-а-а, ловко ты в этих знаках разбираешься… Не боишься, что и тебя тоже прихлопнут?
– Меня прихлопнут, кто им расшифровывать всё будет? Сами, что ли? Да они дважды два посчитать не могут.
– Да, давно спросить хотел, что такое два, я знаю, а ждыдва?
– Да забей…
– Ну что, нашли кого-нибудь?
– В двенадцатом квартале литератор живет…
– …а на хрена он нам?
– Ну… он литературных героев оживляет…
Денис недоверчиво косится на Леру:
– Ты видела?
– Ага… Он при мне Шерлока Холмса оживил… смотрю, темная тень такая в углу комнаты… и трубку от свечи прикуривает…
– И ты поверила?
– Ну…
– Да, Лера, вроде умный ты человек, а в сказки веришь… тебе парень сказал, а ты и уши развесила…
– Какой парень, ему сто лет в обед.
– Ну, тем более… а вы, Нат Натыч, что подыскали?
– Девушку одну видел…
– Нат Натыч, вы не про девушку давайте, а по делу.
– Так я и говорю по делу, она биолог…
– Мёртвых воскрешает, что ли?
– Ну, мёртвых не воскрешает, но людей исцелить может… её потому и не сдали до сих пор полиции, что люди к ней лечиться ходят… Она на человека смотрит, органы его видит, и молекулы видит, цепочки ДНК… рак вылечить может… мне её знакомый один посоветовал, у меня же спина… Я к ней прихожу, она сидит, ревмя ревет, я спрашиваю, что такое – она говорит, вот, человек с четвертой стадией пришел, я его не выходила…
– Э-э-э… здрассьте.
– Тебе чего, пацанёнок? Ты дверью не ошибся? Иди, гуляй давай…
– Да Дениска, дадим уж ему чего-нибудь…
– Чего – чего-нибудь, знаем мы чертенят этих… папа-мама на трех работах вкалывают, деточку обеспечивают, а деточка попрошайничает…
– Да не, дяденьки, я это… а вы чудеса всякие умеете…
– Ага, щас тебя в лягушку превратим.
– Да ну, дяденьки, я серьезно… Вы же сами ноете, что учеников у вас нет…
– Кто те сказал, что мы ноем?
– Да знаю я…
– Сарафанное радио донесло?
– Да погодите вы, он и не знает, что за радио такое…
– Ну вот, пацан… вот если два, а рядом еще два, это чего будет?
– Дважды два.
– А если подумать?
– Не… не помню.
– О-о-ох, парень, горюшко ты моё… двадцать два будет. Чем отличается, помнишь?
– Двадцать… это два десять, да?
– Ну, молодец, хоть что-то вспомнил… а вот смотри, вот двойка большая, а рядом чуть над неё двойка поменьше. Это знаешь, чего?
– Это двойка неправильная.
– Не-е, парень, двойка эта самая что ни на есть правильная. Это индекс.
– Ин… индекс… он из Индии, да?
– Не, парень, не из Индии он… это значит…
– …вы арестованы.
Лера в отчаянии пинает стены камеры, вздрагивает от боли:
– Ччерр-р-рт… выдал пацан… с-сука…
Нат Натыч мотает головой:
– Пацан тут не при чем.
– Чего?
– Не при чем тут пацан… Это Денисик наш постарался.
Лера вздрагивает:
– Ты чего? Как Денисик?
– Так Денисик… математик наш…
– Не, быть не может, чтобы он нас сдал.
– Может, может… думаешь, чего он тебе цветы дарил… глазки строил…
– И что?
– Что, что, а что мы с тобой на Новый Год делали? А тебе про отель Парадиз напомнить?
– И чего? Мы живые люди, я живая, ты живой…
– Так Денис-то тоже живой, ты как хотела… он же тоже не идиот, он же всё понял, что мы там…
– Вот сволочь…
– А вы, значит, следователь будете? – Лера недоверчиво смотрит на человека в форме.
– Значит, он.
– А Денис ваш…
Человек в форме качает головой:
– А нет уже вашего Дениса.
Лера не понимает, как нету Дениса, неужели уже…
– А я думала, вы его оставите…
Человек в форме усмехается:
– Чтобы он весь мир разнес?
Лера вспыхивает:
– Да ничего бы он не сделал, ничего, как вы не понимаете! Сами нас убить хотите, потом удивляемся, что сдачи даём!
– Ладно… поговорили, и хватит… – человек в форме кивает солдатам, – пли!
Лера не понимает, как пли, почему пли, а суд, а следствие, а…
А всё.
Пли.
Нат Натыч еще пытается подхватить неприметный клочок газеты с пола, Лера еще царапает ногтем на стене камеры квантовые формулы, а поздно, а всё уже, а пли…
– А тебя теперь тоже казнят?
– Меня-то за что?
– Ну… знаешь много… эти свои… ждыдва…
– Не бойся, память стерли. Ну, всё…. Покончено с ними…
– Жёстко как-то с ними… смертную казнь-то еще когда отменили, а тут вон как…
– А как не жестко, они же весь мир разнесут. Видел как, два знака нарисует на стене, и начинается черт знает что…
– Ну… они же оба сколько лет на свете жили, и ничего…
– Чего ничего, сегодня ничего, а завтра очень даже чего…
Ярик оглядывается.
Так-то его Ярославом зовут.
А родители Яриком называют.
А если что, стекло Серый разбил, а не Ярик, Ярик тут не при чем.
Ярик оглядывается – никто не видит. Достает баллончик с краской, рисует на стене. Воровато оглядывается, а тот налетят сейчас злые тетки-дядьки, а-а-а-а, это ш-ш-што такое, а-а-а-а, щ-щ-щ-щ-ас-с-с-с мили-и-ицию…
Ярик рисует. Как учили. Хэ, то есть, Икс, это неизвестное что-то. Это весь наш мир можно как неизвестное обозначить, а чего мы про него знаем-то.
А теперь Ярик рисует индекс, он индекс не потому, что из Индии, а потому, что индекс.
Три.
Это три измерения, значит.
А если поставить – плюс один, будет четыре.
Ярик рисует плюс один.
Здоровенная тётеща вываливается из арки:
– Эт-та ш-ш-ш-што т-т-акое, я щ-щ-ас мили-и-и-и-цию!
Электроны в атомах срывает с орбит.
Землю разрывает на куски.
Ярик смеется, вон, как получилось круто. Хватает уцелевший смартфон, смартфон хочет на куски развалиться, Ярик ему развалиться не дает, сделал так, чтобы тот не разваливался. Включает мультики, там новая серия вышла, Ква-отряд, там лягушки спасательную команду организовали…
Октопус
А мы на Октопусе живем.
Это курорт такой на острове.
А у нас тут хорошо.
Кто мы?
Да много кто мы.
Вот Анжела, у неё с Маркусом роман.
А это вот Этти, она по утрам из отеля выходит, заказывает чай с лимоном.
А это Аннпална, как она здесь оказалась… да как все. В Москве квартиру сдает, а здесь живет.
А это Шу Шин, или Чу Чин или еще как, её спросили, как её зовут, так и не разобрали, что она там ответила.
А это… ладно, сами со всеми перезнакомитесь, вон их сколько ходит…
Маркус смотрит винную карту, читает – Брют Резерв, Брют Престиж Розе, Шамбертен Гран Крю…
Вскидывает голову:
– А принесите мне весь список.
Официант не понимает. Или делает вид, что не понимает:
– Простите?
– Принесите. Весь. Список.
– Но…
– …я сказал, принесите.
Официант сгибается пополам, спешит на кухню.
Люди смотрят на Маркуса с почтением, ишь, какой, сказал – принесите, ему и несут.
Море волнуется – раз.
Да нет.
Море не волнуется.
Чего ему волноваться-то, морю.
Это люди пусть волнуются.
Хотя тоже нет, людям-то чего волноваться.
У нас тут домики над морем, и пирсы, и пляжи есть, и с аквалангом нырять можно, и много еще чего.
– А где Шу Шин?
Это Аннпална спрашивает, она с Шу Шин подружилась, та ей массаж делала.
И все оглядываются – а, правда, а где?
И кто-то говорит:
– А её забрали.
Два или три человека вздрагивают, остальные наклоняются над тарелками.
(на завтрак сегодня омаров подали)
Ван Саныч поднимает бокал:
– Ну… помянем.
Поминают. Царствие небесное, и всё такое.
А у нас еще кровати на воде есть.
Кровать такая круглая, а над ней купол, и всё это по воде плавает. Лежишь себе и на звезды смотришь.
И горка ещё водяная есть, мальчишки на ней катаются, брызги во все стороны летят, уии-и-и-и-и-и!
И дамы в бриллиантах на мальчишек шикают, а ну, угомонились быстро, людям мешаете. И люди в шезлонгах лежат, отмахиваются, да ладно, пусть, пусть играют, жалко, что ли…
Вечер наступил.
Угомонились мальчишки, с кухни картошки наворовали, на берегу костер развели, сидят, картошку жарят. Андрейка у них за вожака, он себе повязку повязал, как у пирата, а мама ему шляпу пиратскую купила.
– А вот мы крушение потерпели, а мы теперь на необитаемом острове. А тута капитан пиратский клад зарыл, а мы искать будем. А на кладе заклятие, а мы откопаем, а оттуда скелет ка-а-ак вылезет!
Мальчишки визжат, ишь ты, целый скелет вылезет.
– А тута мы еще на берегу сидим, а тута из воды восьминог вылезает, во-о-от такенный, а он нас ка-а-а-к схватит!
– Да ну, врёшь, не бывает таких!
– Да говорю те, бывает, сам видел! Во-о-т такенный, с дом, и ка-ак за ногу схватит, и ка-а-ак бошку откусит на хрен!
И дама в бриллиантах ка-ак подскочит с лежака своего, ка-ак к Андрейке кинется, это мама Андрейкина, ка-ак за ухо схватит:
– Ты чего? Ты чего, а?
– А… а чего?
– Ты… ты где его видел? Где?
– А… а кого?
– Его, кого… – мама хочет сказать – осьминога, не может сказать, – где видел?
– А… а нигде не видел, а я придумал…
– И чтобы я не слышала даже больше таких придумок, ясно да? Или мигом домой отправишься!
Андрейка всхлипывает. Вот так, пришла мама, всё испортила. Ух, Андрейка этой маме… отомстит. – А вот, придумал, он и правда на корабле уплывет и пиратом станет…
– …пожалуйста, – официант кладет перед Маркусом прейскурант, – вам, как вип-клиенту…
Маркус смотрит каталог, погружение с аквалангом, батискаф, водные горки…
Оборачивается.
– Я хочу видеть весь список.
Простите?
– Я. Хочу. Видеть. Весь. Список.
Официант сгибается пополам, спешит в подсобки, несет весь список.
Люди на Маркуса с уважением смотрят, вип-клиент всё-таки, вот так сказал – принесите, – ему и несут.
Маркус читает.
– Полет на дельтаплане…
Анжела вздрагивает:
– Ой, а я боюсь.
– …на воздушном шаре.
– А давай.
И они пошли на воздушном шаре кататься. А Андрейка канючит, ну ма-а-а, ну я с ни-ими, ну пожа-а-а…
Нет.
Это не Андрейка, это другой кто-то.
– А Андрейка где?
И кто-то спрашивает:
– А Андрейка где?
И кому-то отвечают:
– А его забрали.
И мама Андрейкина вздрагивает, как громом пораженная.
И сидит с каменным лицом.
Ван Саныч хочет сказать – помянем, смотрит на маму Андрейкину, не говорит.
«Как очаровать мужчину на первом свидании».
Это Этти читает.
Готовится.
Ей Франсуа понравился, она его очаровать хочет.
Только ничего у неё не получится, где Франсуа, и где она.
Этти выходит на ужин, теребит нитку жемчуга, нитка рвется, жемчужины – так-так-так – покатились по полу.
Люди оборачиваются.
– А… а где Франсуа?
Это Этти спрашивает.
И официант кланяется, отвечает:
– А он улетел.
– К-куда улетел?
– Домой. В Марсель.
И все вздрагивают.
Кто-то даже бокал роняет.
– К-как… улетел?
– Домой. Улетел.
Люди молчат. Что тут скажешь. Кто-то охает, вздыхает, да это же как, это снова работать надо, это же… и кто-то подхватывает, да, надо бы, я вот два года уже собираюсь… а вы кем работали… да не помню уже, кем…
А мы на Октопусе живем.
Это остров такой.
У нас тут хорошо.
Приезжайте.
А? Да бесплатно всё, мы вам и билеты бесплатно выпишем, только уж извините, билеты не в бизнес-классе, а эконом, по скромному…
Маркус просыпается.
Оглядывается.
– Анжела?
Анжелы нет, пустая постель.
Маркус идет в темноту ночи искать Анжелу. Зачем Анжела, далась ему эта Анжела, таких Анжел на острове вагон и маленькая тележка, нет же, далась, ходит, ищет Анжелу…
– Анжела?
Анжела идет к морю, нехорошо как-то идет, люди так по своей воле не ходят, тут другое что-то…
– Анжела!
Анжела прыгает в волны, извилистые щупы обвиваются вокруг её тела…
Анжела!!!
…смыкаются волны.
Маркус идет в темноту прибоя, ныряет, ищет то, чего уже нет…
…выныривает.
Отфыркивается.
– Куда спешишь, сердешный, не пришло твое время…
Это Ван Палыч.
Маркус вспыхивает:
– А вы… а вы, значит, смотрите… а сами-то…
– А чего сами, валить отсюда надо…
– Так валили бы!
– Да… на-днях…
– А мне для подводной охоты, пожалуйста…
– Сию минуту.
Продавец несет Маркусу снаряжение, как Маркус просил.
– А помощнее нет?
– Вот, посмотрите список, «Рипус», «Акула»…
Маркус недовольно хмурится:
– А дайте весь список.
– Но…
– Дайте. Весь. Список.
И все с уважением на Маркуса смотрят, вот так, сказал – дайте весь список, ему дали.
Маркус тычет пальцем:
– Вот.
– Но…
– Дайте. Мне. Это.
– А где Анжела?
Это Аннпална спрашивает.
– А забрали её.
Море волнуется, раз.
Вот теперь море волнуется.
Маркус берет оружие, смотрит в темноту волн.
– Постойте… постойте!
Слуга бежит по берегу. Несет что-то.
– Вам, как вип-клиенту, полагается…
– Да не надо мне ни… а-а-а, постойте-постойте…
Маркус перебирает тяжелые шары, похожие на ёлочные.
Берёт один. Наугад.
Прикладывает к голове, тут же отскакивает:
– А-а-а-а черр-р-р-т….
– Вы осторожнее, осторожнее, так и до инсульта недалеко.
Маркус прикладывает осторожнее.
Маркус ныряет в шумящие волны.
Тишина.
Море волнуется раз.
Бьются о берег кровавые волны.
Море выбрасывает ботинок, из ботинка сочится кровь, чистильщик на пляже подбирает ботинок, вздрагивает, кричит. Вроде не первый день работает, ко всему привык, а такого не ожидал…
…Маркус убирает шар.
Не, не то…
Пробует другой.
– Уважаемые пассажиры, просьба пристегнуть ремни.
Маркус пристегивает. Он тут один уважаемый пассажир.
Закладывает уши.
Стюардессы спрашивают, чего изволит Маркус, Маркус изволит кофе выпить покрепче. Кивает стюардессам, да садитесь, посидим все вместе, угощаю, те смущаются, не положено нам…
Октопус остается позади.
Это остров такой.
Там курорт.
…Маркус убирает шар.
Не то.
Пробует следующий…
Маркус командует сам себе:
Цельсь…
…пли!
Гарпун вонзается в самую гущу огромного клубка щупалец.
Вода становится темно-лиловой, непрозрачной от крови, Маркус быстро – рывками, рывками – всплывает на поверхность.
Ружье потерял.
Ладно, заплатит.
Что-то подсказывает ему, что тот, в глубине океана уже мертв.
Берег покачивается.
Раз, другой, третий.
Остров беспомощно кувыркается, опрокидывается, Маркус видит себя в окружении барахтающихся тел, кто-то орет Маркусу в лицо:
– Ты что сделал-то, идиотина дубовая, это же… это же…
Кувыркается остров, то вверх, то вниз, то одной, то другой стороной, то пальмы и отели над водой, то щупальца…
…Маркус роняет шар.
С трудом приходит в себя.
Пробует еще один шар.
…кто-то швыряет Маркуса на песок, наступает Маркусу на руку:
– И-и-и, думать даже не смей!
Маркус еще пытается возразить:
– Да вы же понимаете, он же… на дне…
– Да отберите у него уже ружье!
– Да дайте ему уже кто-нибудь в морду!
Кто-нибудь отбирают у Маркуса ружье и дают в морду, Маркус понимает, что проиграл…
…отбрасывает шар, хочет швырнуть посильнее, спохватывается – нечего шары бить.
– Ещё есть?
– Да, пожалуйста.
Маркус пробует ещё один шар.
– Так…. Руки за спину… все пошли… быстро!
Люди выходят на взлетную полосу, оглядываются:
– А… а автобус не подадут?
Маркус вспыхивает:
– Ещё вам чего, может, на руках вас отнести?
Маркус оборачивается, видит говорившего про автобусы, смотрит на причудливые костыли. Тут же командует, эй вы, двое, кто покрепче, давайте, тащите его, да посторожнее…
Маркус последний в самолет заходит, еще оборачивается, еще смотрит, никто не остался, нет…
Остров молчит.
Поднимаются самолеты, раз, два, три.
– …уважаемые туристы, приглашаем вас посетить уникальный островной комплекс Октопус, где вас ждет кристально чистое море, белоснежный песок, удивительная тропическая природа, масса развлечений…
Маркус останавливается, что есть силы бьет по экрану.
Люди в форме скручивают руки за спиной.
Маркус идет впереди людей в форме, слышит краем уха:
– …эта-то на Охтопус свой подалась… их там уже чуть не забрали, хорошо, человек нашелся, их всех чуть ли не под дулом пистолета выгнал… так они опять все туда…
Маркус отшвыривает шар, шар разбивается. Маркус говорит оторопевшему слуге:
– Я заплачу… Ещё есть?
– Вот… последний.
– Давайте.
Люди смотрят на Маркуса.
Люди.
Отдыхающие.
А тут хорошо отдыхать, вон кресла круглые поставили на пляже, камни круглые, свечи с ароматом пачули, цветы… желающим могут массаж сделать, в глину обернуть…
А сейчас отдыхающие смотрят на Маркуса. Как Маркус берет шар…
…гарпун вонзается в хитросплетение щупалец, ломается пополам.
Гибкие щупы оплетают Маркуса, отнимают ружье.
– Молодец, молодец… пойдемте.
Гибкие щупы увлекают Маркуса на дно, снимают акваланг, Маркус спрашивает себя, почему он еще жив, еще не захлебнулся водой…
Здесь круглый стол из мрамора.
А за столом шестеро. Нет, семеро, включая того, кто привел Маркуса.
Нет, восемь. С Маркусом.
Маркус оторопело смотрит на свои щупы. Остальные уже делят добычу, а сегодня не густо что-то, да как это, не густо, да вы посмотрите на этих женщин, как на подбор. Вокруг да около крутится официант, наконец, кто-то вспоминает и про него тоже, бросает официанту тело только что задушенной девушки, тот наклоняется, жадно пьет кровь…
Маркус отбрасывает шар.
– Ещё.
– Больше нет.
– Я хочу видеть весь список.
– Но…
– Я. хочу. Видеть. Весь. Список.
Все смотрят на Маркуса.
Все.
Отдыхающие.
Здесь люди отдыхают, здесь песчаный пляж, и океан, и кресла на берегу поставили, и среди камней свечи горят с ароматом пачули, а на ужин сегодня креветки будут…
