Мария Фомальгаут
Луна. Рассказанная вкратце
Воспоминание четвертое. Уже не случайное. Такое не забудешь
Как мы с пацанами бегали смотреть пропасть.
Это все Корефан, идиотище, выдумал. Сбежали, конечно, с уроков, драпанули на край земли, где пропасть, еще стращали друг друга, у-у-у, увидят тебя, сам в пропасть свалишься… Тебя генерал увидит, сам в бездну спихнет…
– Ап!
Помню, как смотрели туда. С замиранием сердца смотрели, как люди подходили к краю земли, к краю пропасти.
– Ап!
По команде генерала прыгали вниз. Кто-то прыгал сам, кого-то приходилось сталкивать, женщина какая-то завизжала, заотбивалась, не хочу, не хочу, не буду, не надо, помню, как ее схватили за руки, за ноги, швырнули вниз, помню ее крик…
– Ап!
Помню, как сидели, скованные страхом, шевельнуться боялись, там, за сараями, смотрели на падающих людей… и смотреть нельзя, и не смотреть нельзя, вот я вам что скажу…
– Ап!
Страшный окрик, которому невозможно не подчиниться, окрик, по которому мы сами чуть не бросились туда, в пропасть… Мужчины, женщины, дети, молодые, старые, в лохмотьях, и хорошо одетые, здоровые и в инвалидных креслах…
– Ап!
– А-а, в пропасть захотелось?
Кто-то хватает нас за плечи, толкает туда, к толпе над пропастью, дядька какой-то, идиотище. Мы визжим так, что слышно, наверное, на других плато, во весь дух бежим куда-то не разбирая дороги, а-а-а-а-ма-ма-а-а-а-а-а-апо-мо-ги-и-ии-ите-е-е-ее…. Спотыкаюсь, падаю, кричу, не сразу понимаю, что за мной никто не гонится…
Воспоминание очередное. Нарочное
Тем же вечером.
На потолке пляшут зайчики от ночника.
– Ма, а я в пропасть не упаду?
– Ну что ты глупости говоришь такие, нет, конечно.
Ма отмахивается. Она всегда отмахивается, когда говорю про какие-нибудь взрослые вещи, например, когда спросил, что они с дядей Петей делают, и почему я в это время в киношку должен уходить…
Воспоминание шестое
– А Минька где?
Работяги смотрят на меня, будто ляпнул что-то неприличное. Я и сам чувствую, не то ляпнул.
– В пропасть упал, где, где… – бормочет Харитоша.
Киваю. Мог бы я и не спрашивать, и так понятно. Приступаю к работе. Привыкли уже, что сначала про кого-нибудь скажут, кто в пропасть упал, а там и к работе приступим…
Сегодня работы много, сегодня вон сколько всего за ночь появилось. Земли гектар сто, не меньше, на ней лесочек сосновый, поле непаханое. Вещей навалом, одежды куча, девчонки визжат, а чего визжать, им все равно ничего не перепадет, они же на службе… все равно, пока все не перемеряют, не успокоятся, и дочка начальникова толстомордая пуще всех… Она, похоже, кой-чего с работы себе утаскивает… ладно, не мое дело…
Еды до фига и больше за ночь появилось, на любой вкус, ну тут уже никто не удержался, все попробовали, всем понравилось. Главное, пробовать, пока начальник не видит, и выбирать что поплоше. Ну там тортик помятый, или колбаса пополам переломилась, или еще что.
Мебели много появилось. Кресла, диваны, шкафы, какая сволочь их тяжелыми такими делает… да никто их не делает, сами появляются. Девки визжат, я себе диванчик такой хочу, мы материмся, нам что потяжелее перетаскивать выпало…
Ну и недвижимость. Дома. Коттеджи. Многоэтажки элитные. Отдельно машины стоят. На этот раз все сплошь дорогущие, даже нам с нашими зарплатами смотреть на них нечего. порш кайен и все такое. Дочка начальникова толстомордая нашла себе матиз розовый, забралась туда, хочу-хочу-хочу, мне-мне-мне…
– А ведь ее должны были в пропасть кинуть, – шепчет мне Ирка, – а кинули Миньку, во как.
– А ты откуда знаешь?
Она машет рукой, мол, в России все секрет, и ничего не тайна.
Интересно, где это, – Россия.
Воспоминание восьмое
Двое на пороге.
– День добрый. Кондратенко вы будете?
– Что буду, я и сейчас Кондратенко есть…
– Шутите… эт хорошо, когда человек шутит… господин Кондратенко, вам выпадает великая честь…
Слушаю.
Рушится мир.
Это было потом, а до этого было воспоминание седьмое. Случайное. Просто нечаянно вылезло из памяти.
– Да говорю тебе, все сходится!
Ирка орет, да что с ней сегодня, как с цепи сорвалась… да мы все сегодня как с цепи сорвались, конец месяца…
– Какое сходится, ты сама-то посмотри, появилось земли – две тысячи гектар, а осыпалось – две двести! Плато осыпается! Ты прикинь, это хана всем!
– А сегодняшний день ты не считаешь, что ли? На хрен надо? – вопит Ирка, – день посчитай, вот и сойдется все! Двести пятьдесят гектар появилось! Растет платформа, нормуль!
Перевожу дух. Точно, слона-то я и не приметил… вот, блин, вот что значит, запарился…
Воспоминание семь с половиной
– …переходим к новостям науки. Дополнительно сообщаем, что сегодня в телескопы можно будет наблюдать соседнее плато, которое подойдет к нашему на расстояние…
Отмахиваюсь. У меня телескопа нет, мне смотреть не на что. Смотрю на бесконечную пустоту за краем нашего плато. Как маленький думаю, есть ли там другие плато и другие люди на других плато. Ма тогда сочиняла мне какие-то сказки про других людей там, там… Их тоже сбрасывали в бездну, но только тех, кто плохо себя вел. А я говорил, что пойду и их всех спасу.
Воспоминание восьмое. Продолжение
– Это… это какая-то ошибка, – говорю срывающимся голосом, почему мой голос меня не слушается.
– Нет, вас выбрали… – конвоир еще раз смотрит в документы, – Кондратенко Игорь Николаевич.
Выжимаю из себя:
– За что?
– Вы что, совсем уже? – второй конвоир крутит пальцем у виска, – вам великая честь выпадает, а вы…
– Счастья своего поколение нынешнее не понимает…
– Трусло…
– Вот мы в их годы…
Чувствую, что краснею. Вспоминаю плакаты, как конвоиры подходят к двери того, кто прячется, внизу подписано – Выходи, подлый трус…
И все равно…
Ошибка какая-то…
Воспоминание седьмое и три четверти
Когда мне маленькому говорили, как люди падают в бездну, я отвечал:
– А я… пойду и их всех спасу.
Потом было стыдно. Потом. Когда с Корефаном сидел за сараями, смотрел, как людей бросают в бездну, сидел, скованный страхом, не мог пошевелиться…
Какое там… пойду-спасу…
Воспоминание восьмое
Ошибка какая-то.
Я все еще думал – ошибка какая-то. Все еще думал, когда стоял со всеми на площади перед пропастью, и главный с трибуны восторженно говорил, что вам выпадает величайшая честь… все такое…
Еще была шальная мыслишка… улизнуть… сбежать… если бы конвоиры еще так не таращились…
Очередь неумолимо приближается ко мне. Какая-то женщина рвется из рук конвоиров, не хочу, не надо, пожалуйста, а-а-а…
Падает.
Главный пожимает руку еще кому-то, молодец, парень, далеко пойдешь… парень покорно прыгает с края плато.
Сдавленный крик.
И тут я понимаю, что нужно делать…
Успокаиваюсь. Делаю вид, что успокаиваюсь.
Главный пожимает руку хрупкой девушке, называет ее достойной дочерью отечества. Девушка в ужасе замирает над бездной, Главный сам сталкивает ее вниз.
Крик.
Я жду.
Еще какая-то девица закатывает истерику, катается по земле, молотит кулаками в асфальт. Узнаю дочку начальникову толстомордую, вот, блин, какое гаденькое злорадство в душе, аг-га, и тебе досталось…
Жду.
Серое небо нависло низко-низко, смотрит в душу.
Очередь доходит до меня, Главный бормочет что-то, о-о, какой бравый парень, молодец, далеко пойдешь…
Пожимает мне руку.
Точным движением сталкиваю Главного в пропасть.
Сдавленный крик.
Не воспоминание
Вот сейчас спросите меня, как это у меня получилось, как я его столкнул. А я не отвечу, не знаю…
Вот так.
Просто.
Так по молодости было, когда в переулке какие-то отморозки навалились, четверо, сам не помню, как я их раскидал, как вырвался, и при том, что весу во мне в половину меньше, чем в каждом из них, и…
Вот здесь так же.
Черт пойми…
Воспоминание девятое
Хочу крикнуть Димке, чтобы не открывал, идиотище, да как же, он уже открыл, идиотище, уже впустил, кто там в дом ломился…
Прячусь.
Сейчас бы стать узким, плоским, вжаться бы в какую-нибудь щель, вот у тараканов это как-то получается, ма, почему ты родила меня не от таракана, сейчас бы запрятался я…
Стучат подошвы о пол.
Идут.
– А-а… да пропал он куда-то, Игореха, запил, поди… на работу неделю не выходит… алкашня чертова…
Молодец, Димка…
– Ему пропасть выпала.
Глухой басок конвоира.
– А так вообще чё его ищете, раз он в пропасть упал…
Молодец, Димка…
– Да не упал, в том-то и дело…
Стук шагов…
Не сюда, не сюда, не-сюда-не-сюда-несюданесюда…
Заходят двое, крепкие здоровяки, флаг платформы на рукаве, все при всем…
Немая сцена.
Опускаются на колени. Передо мной.
– Господин Главный… когда приступите к своим полномочиям?
Платформа качается под ногами.
Не воспоминание
Это я вам так просто зачитаю:
Согласно постановлению КРК СПРКРК от 34.13.3154 г. лицо, ликвидировавшее Главного автоматически назначается на должность Главного в случае достижения данным лицом двадцатилетнего возраста…
Воспоминание девятое
– Простите… что?
Они думают, что ослышались. Они еще думают, что я ошибся, сказал что-то не то, что я…
А вот фиг вам.
Повторяю приказ. Встали, вытаращились, ага, струхнули… первый раз их в таком состоянии вижу…
– Исполняйте. Немедленно.
– Господин Главный, мы правильно поняли… вы… требуете, чтобы вас столкнули…
– …в пропасть, – добавляю я.
Воспоминание десятое
На площади собрались люди. Много людей. Я и не знал раньше, что у нас в городе так много людей, да что я вообще знал про город…
Что я вообще раньше знал…
Это, знаете, игра такая есть. Или спорт. Или не знаю, как назвать. Человека привязывают резинками за ноги, бросают в реку, летишь, визжишь, здорово… Только это здорово, когда в реку. А когда в бездну, как-то не очень здорово.
Ну да ничего.
Самолично проверяю веревки. Вроде надежные. Да что надежные, мои дружки меня в два счета отвяжут и сбросят – насовсем, даром, что вместе работали, даром, что столько лет вместе вещи разбирали. Кто-то уже метит на мое место, кто-то уже подумывает, как бы устроиться… в Главные.
У Главного плюс, Главного не сбросят в пропасть.
– Кирюш… будь другом, давай, подержи веревки… вытаскивать меня будешь…
Кирюша кивает, интересно, что-то он задумал…
– Если нормально выберусь оттуда, я тебя Главным назначу…
Фыркает. Не верит.
Серое небо наклонилось низко-низко, разглядывает нас…
– Хочешь, сейчас приказ подпишу…
Вспоминаю, что не умею подписывать приказы. Вообще много чего не умею, вчера ужинал с министрами, была потеха, сунул какую-то дрянь в рот, чуть зубы не сломал… Господин Главный, это устрицы, их открывать надо…
Вот, блин…
Кирюха услужливо сталкивает меня в пропасть.
Воспоминание одиннадцатое
А?
Что?
Нет, конечно, было не как во сне. Конечно, по-другому. Пасть совсем не такая была, зубы вовсе не в три ряда, а в четыре. И языка не было. И ноздрей тоже. Просто пасть. И зубы. И темнота там, за зубами.
И оно не приближалось ко мне. Не дергалось. Не тянулось. Оно терпеливо ждало, пока я упаду.
Еле вспомнил про подарок. Я же подарок для него приготовил, я же не просто так упал. Еле успел вытащить этот подарок, зажег бикфордов шнур, бросил в распахнутую пасть…
Падаю…
Неужели веревка слишком длинная…
Неужели…
Черт…
Нет, дергают, тащат вверх.
Понимаю, что кричу. Громко, во весь голос. Краем глаза вижу, что это медленно тянется за мной, поднимается за своей добычей, не хочет упускать…
Падаю на асфальт, все еще захлебываюсь собственным криком. Равнодушно смотрю, как нечто огромное поднимается над плато, скалит зубы, таращит на меня незрячие бельма, почему-то их не два, а три…
Толпа отхлынула от края плато, растеклась по переулкам…
Почему я не бегу, почему я даже не пытаюсь отвязать веревки, почему сижу на асфальте, смотрю на нечто огромное, почему не могу пошевелиться, чего я жду…
Оскаленная пасть тянется ко мне.
Чего я жду…
Глухой взрыв где-то там, кажется – на дне бездны.
Пасть разлетается на кусочки, взрывается кровавыми клочьями, кровь почему-то не красная, а черно-зеленоватая, липкая, шлепками падает на стены, на асфальт…
Где люди, где что, вот черт… я чего-то другого ждал, оваций каких-то, славься, славься, великий, и все такое… мертвая тишина, как будто город вымер.
Воспоминание двенадцатое
А?
Чего?
Да нет, не вымер город, нормально все было. Что помню… ничего толком не помню… Помню, дворникам бешеные деньги платить пришлось, чтобы там, на площади кровь оттерли. Биолухи наши постарались, посмотрели кровищу эту под микроскопами, разобрали, что ничего страшного, а все равно… боялись люди. Я уже сам пример показал, на субботник с тряпками-ведрами вышел…
А?
Да было все, было, конечно… и овации, и все при всем. Мне премию мира дали. А? да сам не понимаю, почему мира. Ну… надо же было какую-то дать…
А?
Да нет, не остался я в главных. Не мое это… это мы в детстве все мечтаем, во-от, вырасту, во-от, стану Главным, во-от, буду конфет есть сколько захочу, вот так приду в магазин, и все шоколадки там мои будут… и Корефана, идиотищу, прикажу на главной площади казнить, а чего он портфелем меня по башке… и ма прикажу, чтобы на работу не ходила, со мной сидела… и вообще…
Так это по молодости…
А когда тебе двадцать с хвостиком, уже как-то не до того.
А? чего?
Нет, почему, выбрали Главного… толкового мужика выбрали, всем народом выбирали… он раньше директор чего-то там был, а теперь Главный…
Это все были воспоминания.
Перебираю их от нечего делать. Все равно больше ничего не осталось. Воспоминания.
Сегодня по радио передали, плато осыпалось еще на двести гектар. У меня уже даже сердце не дрогнуло. У меня его как будто не осталось, сердца.
Иногда приходим на пустошь, ждем, может, появится еще что-то. как в старые добрые времена, когда приходили на рассвете, разбирали – одежду, еду, девки тортики хватали, мы диваны таскали, матерились, смотрели новостройки…
Уже знаем, что ничего не появится.
Потому что.
И не спрашивайте – почему. Все смотрят на меня так, будто я что-то знаю. А я не больше вашего знаю. Почему перестало появляться все и вся. Почему осыпается платформа. Почему мы считаем дни до того момента, когда обвалится все.
Только иногда по ночам просыпаюсь, подброшенный каким-то нехорошим чувством, спрашиваю самого себя – кого я убил?
Кровь поднимается в воздух
Статус: Жизнь – это прелюдия к смерти.
Обновлен: 27.06.2070
– Не получилось, – заявляет Заморский.
Смотрю на Заморского с ненавистью, я те дам не получилось, вот не получится, вот ты виноват будешь.
Двадцать часов четыре минуты от начала. Ничего не происходит.
– Провалилась теория ваша, – добавляет Заморский.
Заморский, это не происхождение. Это фамилия такая. Хочется прихлопнуть его чем-нибудь, да потяжелее.
Смотрю на экран, на холл «Ариэля», ну же, ну же, ну, быть не может, чтобы ничего.
– А может… в других отсеках?
– А может быть, ворона? – смеется Заморский.
– Чего?
– А может быть, собака? А может быть, корова? И там уже позавтракать, а может, пообедать, а может, и поужинать спокойно собралась.
Заморский смеется, девки Заморского хохочут, много девок у Заморского. Потому и не любит меня Заморский, думает, я сплю и вижу, как его гарем себе присобачить…
Да не дай бог.
– Ну ладно… сидите тут, если хочется, а мы пойдем…
Даже не отвечаю. Смотрю на экран, завораживаю взглядом, ну пожаа-а-алуйста, ну хоть что-нибудь…
– Кровь!
– Чего?
– Вон… смотрите… на полу….
Смотрим на чуть проступившее пятно, изогнутое подковой.
– Вот черт… ну-ка, девоньки, скорость поднимите…
– А как?
– Да вот же, на кнопочку…
Кусаю губы, если бы я спросил, – а как, наслушался бы про себя всякого. Заморский повышает скорость, пятно темнеет, разгорается, уже никаких сомнений – кровь…
– Ну что, – Заморский смотрит на меня, как на врага народа, – Ариэль сегодня вернулся.
– Очень рад за него.
– А кто такой, хоть знаете?
– Греческий бог какой-то… или постойте…
– Или ансамбль, – в тон мне добавляет Заморский.
Девки ржут.
– Ну ты смотри, уже хохочут над тобой!
Хочется грохнуть его чем-нибудь по башке и уйти. Не грохаю. Не ухожу.
– Э-эх, это ж челнок наш космический, чудо ты наше! Знаток ты наш! Вернулся… откуда там… в-о-от, сам не знаю, откуда.
– Но вернулся, – добавляю я.
– Вот-вот… а потому дельце есть…
– Сперли, что ли, челнок?
– Сплюнь, я те сперну! Сопру, то бишь. Не-е, тут другое… челночок-то приземлился, а на борту ни души…
Хочу спросить, где душить. Не спрашиваю.
– Ни одного человека, понимаешь?
– А были?
– Были, были, трое, не сомневайся даже. А тут нате вам, челнок пустой.
Холодеет спина. Конечно, всякое доводилось расследовать, отчим надругался над падчерицей, сын зарезал родителей за то, что не давали ему играть в варкрафт, убитый грабитель вернулся через десять лет и отомстил своему подельнику…
Но такого еще не бывало… Это новенькое что-то… слишком новенькое…
Досье
Иваничко Игорь Павлович
Г.р. 2005
Образование – неоконченное начальное
Предыдущие места работы – разнорабочий, грузчик, расклейщик, промоутер, сортировщик мусора.
Особые пометки – в 2025 г осужден за кражу на три года, в 2030 году осужден за повторную кражу на десять лет.
Характер: вспыльчивый, неустойчивый, легко впадает в ярость, в бешенстве не знает границ. В молодости был судим за драку, но отпущен в связи с не достижением совершеннолетия.
Состояние здоровья – удовлетворительное.
Конышев Антон Викторович
Г.р. 1997
Образование – высшее, специальность – (инженер-технолог)
Предыдущие места работы – наладчик КИПиА, ведущий инженер ООО РМЗ
Особые пометки: нет
Характер жесткий, требовательный, очень ответственный, хороший семьянин, очень любит сына.
Состояние здоровья – удовлетворительное (травма коленного сустава, удален желчный пузырь)
Конышев Алексей Антонович
Г.р. 2037
Образование – высшее, первое образование – инженер-технолог, второе образование – астрофизик. Дополнительно: курсы навигации, курсы СТО.
Предыдущие места работы: нет
Особые пометки: окончил школу с золотой медалью, два красных диплома.
Характер – ровный, спокойный, замкнутый, на контакт идет неохотно
Состояние здоровья – отличное.
Перечитываю досье, нда-а, характер спокойный, нордический, в порочащих его связях замечен не был…
– А дальше?
– Что дальше? – спрашивает Заморский.
– Досье…
– Три человека в корабле были, какое вам еще досье надо?
Людка ржет, как лошадь. Хочется застрелить её на месте.
– Ну что, начитались? Пойдемте уже, на месте посмотрим…
На месте… почему-то не хочется заходить на это самое место. Совсем. Приближаешься к стальной громадине, думаешь, какое расстояние пересек челнок, и становится страшно.
– А с радиацией тут как? – осторожно спрашиваю.
– Зашкаливает, вы даже не переживайте, – Заморский смеется. Первый раз вижу Заморского без девок, даже без Людки, это плохо, что без девок, значит, и правда тут небезопасно…
– Ничего не трогали? – спрашивает Заморский притихших мужичков.
– Да нет, вроде…
– Вроде или нет?
– Нет.
Говорят так, что уже понимаю – сами не помнят, тут тронули, там сдвинули, сям толкнули.
– Ну-ну…
Оглядываю широкий холл, стол посередине, начинаю понимать, что тут и правда невозможно что-то сдвинуть, столы, стулья, стеллажи привинчены к полу. А вот это не привинчено, маленький кольт в углу…
– Ваш? – спрашиваю у мужчичков.
– Чего?
– Ваш кольт?
– Не-е, мил человек, нам начальство не даст… а у меня дробовичок дома…
Холодеет спина, значит, кольт лежал здесь до того, как «Ариэль» опустился на землю. Или не здесь, или на столе, или еще где, почему-то представляю себе, когда «Ариэль» опускался, здесь все ходило ходуном…
Ищу следы, какие там следы, все покрыто пылью, откуда она вообще в челноке. Припоминаю досье, годы рождения, какая-то нехорошая догадка…
– А сколько челнок летел?
– Туда-обратно лет двадцать.
Чуть не хлопаю себя по лбу. Если здесь что и было, то исчезло давным-давно.
Черт…
– А я-то что могу сделать?
– То есть, семь лет криминалистику учили, и ничего сделать не можете? – вопрошает Заморский.
Девки хохочут, Людка заливается смехом. Чувствую себя беспомощным, в универе все как-то просто было, отпечатки пальцев, допрос свидетелей, алиби, мотивы преступления… а тут нате вам…
Хочется встать и уйти. Встаю и ухожу, пошли они все к черту. Вспоминаю что-то про срок давности, что было десять лет назад, на то вообще смотреть нечего…
У выхода спохватываюсь:
– А… эс-тэ-о, что такое?
– Кто из нас криминалист, вы или я? – взрывается Заморский.
– Да это вроде специальная теория эта… относительности, – бормочет Людка. Оторопело смотрю на неё, странно так, будто обезьяна заговорила или комнатная болонка. Специальная теория… что-то вертится в голове, какая-то мысль, никак не могу за неё ухватиться…
– А если это…
– Чего?
– А если…
– Ну, вот видите… если «Ариэль» пустить со сверхсветовой скоростью…
– Законом запрещено, – отзывается штурман, худой, бескровный, безликий, кажется, он даже не представился, когда мы вошли, а может, у него и имени нет.
– Я говорю, если пустить Ариэль со сверхсветовой скоростью… время пойдет назад, увидим, что там было…
– Людей-то всё равно не воскресить, – не соглашается штурман. Видно, что не хочется пускать ему Ариэль на всех парах, ой, не хочется.
– Хоть узнаем, кто кого убил.
Или не узнаем, мысленно добавляю про себя.
Пятно крови темнеет, растет, чуть поодаль появляется еще одно пятно, так и хочется подойти к нему, проверить, точно ли кровь, только не подойдешь сквозь экран, сквозь километры…
Кольт в углу вздрагивает, взлетает в воздух. Жду, что он упадет – не падает, парит в пустоте…
Вот черт…
Людка визжит, убегает вон из комнаты. Перевожу дух, меньше народу, больше кислороду…
Первое пятно крови стремительно сжимается, вытягивается в тонкую трубочку, поднимается в воздух. Мой желудок подкатывается к горлу, только бы не стошниться здесь…
– Смотри… вишь? – Заморский показывает на дрогнувший кольт.
– Чего?
– Это в него пуля влетела.
– Не вижу пули.
– А её здесь и нет. Это тогда, когда они там друг друга поубивали, вот, видать кто-то из кольта пулю выпустил… застрелил кого-то…
Второе пятно тоже вытягивается в трубочку, кровь вспоминает своё прошлое, как она текла по сосудам, поднимается в воздух, растекается по несуществующим венам, по капиллярам…
Желудок вываливается в рот, поспешно сглатываю жёлчь. Заморский протягивает мне стакан чая, глотни, полегчает…
Глотаю. Привкус во рту уходит, легче не становится. Кольт вздрагивает ещё один раз, еще один выстрел. И тут же опускается вниз, замирает в воздухе.
– В карман положил, – шепчет Заморский.
– К-кто?
– А то сам не догадываешься? Ну, кто двоих-то застрелил?
Прикидываю:
– Этот… мусорщик… без образования…
– Ну конечно, Иваничко их грохнул…
– А… т-тела?
– Оставил где-нибудь… на пыльных тропинках далеких планет… и сам туда же.
Киваю. Смотрю на кольт, как он покачивается в пустоте, расхаживает по комнате, чувствую, как что-то не сходится все больше и больше…
– А в дверь стучать тебя не научили? Ну так я научу. Не видишь, занят…
Вижу я, как ты занят… Людка сидит рядышком, хихикает, ну конечно, обсуждаем рабочие вопросы…
Ладно, некогда. Говорю сразу же.
– Это не Иваничко.
– Что?
– Это не Иваничко.
– Какая еще Иваничко?
– Не какая, а какой… этот… мусорщик… разнорабочий…
– И чего?
– Это не он убил.
– А кто?
– Вы по видео посмотрите, на каком уровне человек кольт держит? Высоко. А рост у Иваничко какой?
– Метр с кепкой.
– Ну. Старший Конышев тоже не бог весть какой высоченный, что остается?
– Думаешь… младшенький?
– Ну. Алексей… убил.
– Стой, что получается-то… видно, Иваничко ему там угрожал чем, или я не знаю, что… восстание. Бунт на корабле. Алексей его и пристрелил… Стой, не сходится, а отца он тогда за что?
Молчу. И сам понимаю, не сходится, так не сходится, что дальше некуда. И все-таки не Иваничко это, не Иваничко, вот провалиться мне на этом самом месте…
Снова звонят. Нет меня, нет меня, нетменя, как это говорят, чем сильнее звонят в дверь, тем больше меня нет дома…
И все-таки иду, открываю, вот вы мне скажите, зачем иду-открываю, кого я жду, нотариуса, который даст мне наследство от не известного мне дядюшки, или людей с микрофонами, поздравляем, вы стотысячный посетитель общественного туалета, вы выиграли миллион долларов… или нет, лучше в евро…
– Привет.
С ума я сошел, что ли… померещилось. Нет, не померещилось, Людка стоит, переминается с ноги на ногу.
– Ч-чего?
– Привет, говорю.
Не понимаю. Хочется вытолкать её за дверь, ненавижу её, ненавижу этот женский смех, как они хохочут, ах-ха-ха…
– Войти-то можно?
Спохватываюсь:
– Чего надо-то?
– Ты смотри, чего я нашла… Вконтакте…
Хочется провалиться сквозь землю, сдурела девка, сейчас будет мне свои луки показывать, или как это называется, ой, миленький, ты смотри, какой котеночек, ми-ми-ми, няшечка, ну поста-а-а-вь лайк…
– Вот, смотри…
Вот, смотрю. Из вежливости. Проклятая вежливость, сколько раз ты мне мешала…
Статус: жизнь – это прелюдия к смерти.
Когда-нибудь я убью отца, он мне за все ответит, за все, за все, за учебу проклятую, за это его бесконечное ты должен, ты-должен-тыдолжен, все дети, как дети, а ты идиотище, семью позоришь…
– Понимаешь? – Людка подмигивает мне.
– Это он их… обоих. Сначала отца, а потом на выстрелы Иваничко прибежал…
– Думаешь, докажем?
– Ой, ты осторожнее… Заморский знаешь, зверь какой, ему слова поперек не скажи, вообще бесится…
– Пусть бесится… – смотрю на экран, все еще не верю себе до конца, – докажем…
