Мария Дубинина
Дзюсан. Академия-фантом
День прошел в бесполезной суете. Генри казалось, что никому нет до него дела, кроме вездесущей Асикаги, не участвовавшей в общественной работе. Наконец настал праздничный вечер, о котором Генри уже был так наслышан.
На вступительную речь замдиректора Акихико Дайске Макалистер опоздал, но его появления в актовом зале все равно никто не заметил.
– Я чрезвычайно рад видеть вас всех здесь, в стенах академии «Дзюсан», – мягко и вместе с тем прочувствованно вещал со сцены Акихико, озаренный таинственным светом приглушенных рамп. Ряды удобных, обитых велюром кресел были заполнены учениками, преподавателями и остальным персоналом, в честь праздника освобожденными от своих обязанностей. Приятный голос заместителя директора разносился по залу, усиленный не только микрофоном, но и отличной акустикой самого помещения. Генри поймал себя на мысли, что слушает с большим удовольствием, и скривился, будто съел целый лимон. – Многим из вас известна древняя легенда острова Синтар, которая повествует о фуна-юрэй, призраках утонувших в море людей. Так вот, эта легенда гласит, что в далекие времена, когда остров носил свое истинное название – Онисэн – и его жители поклонялись позабытым богам, одной весенней ночью, такой темной, что даже лепестков цветущей сакуры было не увидеть во мгле, море у берегов озарилось прекрасным голубым сиянием. Удивленные люди решили, что морские боги явили им свою милость и послали несметные богатства из подводных сокровищниц. Все, от мала до велика, отправились на побережье в надежде отыскать те сокровища, однако их жадность была жестоко наказана, и не все в ту ночь вернулись к своим женам и матерям. А наутро на берегу нашли деревянные обломки с неизвестными рисунками. Великая скорбь охватила остров, но стоило наступить новой весне, как море вновь заиграло голубыми огнями. И вновь пошли рыбаки на верную гибель. Жители посчитали, что это души погибших мореплавателей, странствующих по мировому океану, не могли выбраться на сушу, и потому прибивались к берегам и притягивали живых людей блеском несуществующего золота. Тогда жители острова решили задобрить духов, и раз в год, в середине апреля, на берегу устраивали гулянья, пели песни и бросали в воду цветы и пищу.
Голос Акихико постепенно затих, но эхо его завораживающей истории еще звенело в воздухе. Зам поднял на притихших слушателей затуманенный, будто унесшийся сквозь время взгляд:
– Это очень старая легенда, передающаяся из поколения в поколение жителями острова Синтар. Сколько в ней вымысла, а сколько правды, кто теперь знает? Но традиция проводить каждую весну праздник Дня Странствующих Душ осталась. Мы не станем приносить даров, но пусть сегодня всю ночь звучит музыка. Да будет так.
После короткой концертной части Генри, сидящий в последнем ряду, первым покинул актовый зал.
Празднование плавно перетекло в холл второго этажа, и разномастно одетая в свои национальные костюмы толпа приступила к наиболее приятной части мероприятия – танцам. Генри притаился у дальней колонны, встав так, чтобы видеть всех и самому быть как можно менее заметным. Просторный холл наполнился светом, отражающимся в зеркальных стенах. Музыка перекрывала веселые голоса, смех и цоканье каблучков по паркету. Наблюдать за танцующими было невероятно увлекательно – ученики и преподаватели стремились перещеголять друг друга в яркости и самобытности нарядов. Взгляд выхватывал из толпы то русскую красавицу в красном сарафане и вышитом кокошнике, то южанку, разодетую как настоящая Кармен. Были и разудалые юноши-викинги, и сдержанные китайцы в струящихся шелках. Генри половину жизни провел в строгой школе-пансионате для мальчиков и такой размах торжества видел, возможно, впервые.
Наблюдая за игрой света в зеркалах, он не сразу заметил девочку, притаившуюся за колонной совсем рядом с тем местом, где стоял он сам. На ней не было маскарадного костюма, только простая юбка и вязаный свитер с пандами. Девочка не сводила взгляда с танцующих пар с легкой, как Макалистеру виделось, завистью.
– Привет, – решил он поздороваться. Она показалась ему очень грустной и одинокой. – Почему ты одна?
Девочка вздрогнула и большими темными глазами уставилась на него. Генри ободряюще улыбнулся.
– Меня зовут Генри Макалистер, я новый комендант мужского общежития, – он протянул руку и, не дождавшись ничего, опустил. – А как ты? То есть, кто ты?
– Ода Николь.
Сочетание имени и фамилии показалось Генри странным, но он пока слишком мало пробыл в академии, чтобы составить мнение о принятой здесь нормальности.
– Почему ты не танцуешь, Николь?
Девочка, а ей едва ли исполнилось больше пятнадцати, упрямо поджала тонкие губы:
– Не хочу. Мне это не интересно.
Макалистер не был подростковым психологом, но догадался, что ее просто никто не приглашал.
– Хочешь потанцевать со мной? – он галантно протянул ей руку. – Я не слишком хорош в этом, но буду стараться.
Николь ответила не сразу.
– Вы странный, – наконец, произнесла она. – Но мне это правда, совсем не интересно.
И, круто развернувшись, сбежала по лестнице.
– Эй, смотри-ка, это же наш Генри-кун!
Асикага Руми обнаружилась в противоположном конце холла, но ее звучный голос с легкостью прорвался сквозь мешанину разнообразных шумов. Она живо замахала обеими руками и, подцепив за локоть своего спутника, потащила сквозь толпу.
Они представляли собой весьма колоритную пару. Руми удивительно шло красное шелковое кимоно, подобранное широким поясом, а в ее спутнике Генри не без удивления признал Кимуру Сорату, этим вечером преобразившегося в настоящего самурая. С завязанными в высокий хвост волосами он уже не выглядел тощим мальчишкой и производил совсем иное впечатление. Одна его ладонь покоилась на рукояти деревянного меча.
– Добрый вечер. – Генри не сумел сдержать восхищения: – Асикага-сан, вы великолепны!
– Вот! Вот! – она едва не выронила веер, так резко взмахнула руками. – Настоящий джентльмен. А ты все оби, оби…
Руми вдруг замолкла и в немом изумлении оглядела наряд самого Макалистера, скользнула по белой льняной рубахе, накинутому поверх пледу и юбке-килту в красно-зеленую клетку и остановила взгляд на традиционной сумке-спорране, отделанной мехом.
– Что? – занервничал он и покосился на Сорату в поисках намека. Кимура со скорбным видом молчал. Асикага прижала ладони ко рту и прыснула со смеху:
– Ты тануки косплеишь?
– Что я делаю? – Генри растерялся. – Что такое тануки?
Кимура внезапно перебил:
– Потом объясню! Идемте, Асикага-сан, я немедленно вас переодену.
Руми возмущенно шлепнула его сложенным веером по плечу.
– Это еще зачем, извращенец ты волосатый?!
Сората с трудом сдержался, чтобы не схватиться за голову – Генри видел, как он борется с собой.
– Ваш оби завязан спереди.
– И что?
– Так носят замужние женщины.
– И что?
Сората вздохнул, как перед прыжком в воду:
– И женщины легкого поведения.
– И что? Я не поняла, тебе что за дело, какое у меня поведение?
Генри начал потихоньку понимать суть разговора и что оби, о котором шла речь, всего лишь пояс на ее платье. Для него лично местоположение банта никакой роли не играло, тем более он вообще с трудом представлял, как можно самой себе завязать такой сложный узел сзади.
На их препирательства уже начали оборачиваться.
– Асикага-сан, – осторожно заговорил Генри, но Руми его перебила:
– Замечательные коленки, – без тени смущения заявила она, и Генри впервые показалось, что доставшийся от отца килт – он всегда возил его с собой как память – коротковат. – Обожаю красивые мужские коленки. Так бы и…
– Асикага-сан! – одновременно взвыли они с Соратой, и Руми кокетливо стрельнула глазками.
– Ну а что не так? Я девушка незамужняя, шотландцев люблю. Наверное, – она задумалась. – Не знаю, не пробовала.
Ее замутненный, видимо, разыгравшимся воображением взгляд вернулся к Кимуре.
– Собирался меня переодеть? Я согласна, можешь делать со мной, что хочешь! – она хихикнула и, подмигнув Генри, потащила Сорату прочь. Только длинный хвост его черных волос взметнулся в воздух.
Почувствовав непреодолимое желание освежиться, Макалистер поспешил скрыться на балконе, пока искусительница в кимоно не вернулась, чтобы забрать его с собой третьим. По пути он едва не столкнулся с Акихико. Замдиректора был в своей обычной одежде, лишь из петлицы торчала свежая багряная роза. Он чуть заметно улыбнулся и прошел мимо, оставляя за собой шлейф терпко-пряного одеколона.
Ночной воздух приятно охладил кожу, разгоряченную духотой наполненного людьми зала. Ветерок ласковыми пальчиками пробежался по волосам. Балкон был пуст, под ним расстилался темный английский парк, а дальше по обе стороны от подъездной дорожки мрачнел густой лес, подступающий почти к самой границе моря, светлым пятном выделившегося на фоне сумрачного, затянутого грозовыми тучами горизонта. Подернутая дымкой болезненно-желтая луна тревожно выглядывала, точно испуганная приближающейся бурей. Генри запрокинул голову, наслаждаясь прохладой и тишиной. Ему показалось вдруг, что он слышит еле различимый плеск волн о песчаный берег. Вглядевшись вдаль, он увидел вереницу голубых искорок, тянущихся к суше, будто огни Святого Эльма на мачтах призрачного корабля, который никогда не найдет свою гавань. Генри припал к перилам, стремясь разглядеть необыкновенное явление, но огни растаяли под гнетом надвигающейся тьмы. Сверкнула молния, перечеркивая небо пополам. Раздался отдаленный раскат грома.
Гроза была совсем близко.
– Мне страшно, – услышал Генри рядом. Схватившись за перила бледными тонкими пальцами, Юми озабоченно вглядывалась вдаль. Повернувшись к Генри, она тихо повторила: – Страшно. Вдруг они однажды все-таки придут?
Зябко поежившись, девочка медленно растворилась в воздухе, не оставив после себя ничего, кроме эха странных, пугающих слов.
Макалистер постоял немного, обдумывая их, но все же решил вернуться в холл, пока не пошел дождь.
Все было, как и прежде. Пары танцевали, играла музыка, сверкали ослепительно-ярким электрическим светом начищенные до блеска зеркала. Из бокового коридора вышли Асикага и Кимура. Руми устало обмахивалась веером.
– Вот не ожидала! – она поправила пояс, на сей раз завязанный там, где надо. – Заводишься вполоборота, как неопытный мальчишка!
Сората негромко ей ответил, но слов было не разобрать. Откровенность Асикаги шокировала, но Генри чувствовал, что сможет к этому привыкнуть. И вдруг за спиной полыхнула зарница, кто-то из девушек громко взвизгнул, и весь свет одновременно погас.
В наступившей тьме вновь проявился проклятый дар Генри, и он отчетливо увидел, как закружились по залу призрачные силуэты давно мертвых танцоров. По телу пробежал холодок. Когда глаза привыкли к темноте, фантомы исчезли, Макалистер встретился взглядом с напряженным Кимурой, сделал к нему шаг, и в этот момент пронзительно закричала ученица.
– Прочь, прочь! – Юлия Шульц, кружась на месте и размахивая руками, будто защищалась от кого-то. – Не прикасайся ко мне! Прочь!
Генри бросился к девушке. В создавшейся суматохе сделать это было не так просто, все толкались, наступали на ноги, кричали. Кто-то уже навис над несчастной, и Генри почему-то показалось это неправильным. Склонившегося человека он не знал, хотя успел познакомиться с большей частью обитателей академии, если не лично, то хотя бы со стороны.
– Эй! – окликнул его Генри.
Музыка стихла.
Незнакомец обернулся, сверкнув красными глазами из-под спутанной гривы волос, обнажил звериные клыки и рассыпался осколками черного стекла. Юлия снова вскрикнула, теряя сознание. Когда Генри, наконец, прорвался к ней, девушку уже переложили на носилки и без лишних слов понесли к выходу в левый коридор.
– Бедная девочка, совсем крыша поехала.
– Неудивительно. У Шульц всегда были проблемы с головой.
– Стойте! – крикнул Генри вдогонку, но его не слышали. В этой суматохе вообще никто не обратил внимание ни на странных медиков в белых халатах и масках, ни на монстра.
Выбежав в коридор, полный дрожащих теней, он остановился и прислушался. Сделал еще шаг и едва не прошел сквозь возникшую на пути Юми.
– Не ходите! – высоким от страха голосом взмолилась она и вытянула перед собой руки. – Нельзя!
– Пусти, – попросил он. – Это важно! Я должен узнать, что творится в этой проклятой школе!
– Но вам и правда нельзя! – она едва не плакала, если бы призраки и правда могли это делать. – Пожалуйста! Поверьте мне!
Можно было не слушать ее, но Генри привык уважать мертвых. Он посмотрел ей за спину: время упущено, и он снова потерял след. Почувствовав это, Юми с облегченным вздохом исчезла, и он ощутил ледяное прикосновение ее пальчиков к запястью. Голова уже вовсю заработала, строя предположения. Генри повернулся, поднял взгляд и увидел Сорату.
– Кимура? Что вы тут делаете?
– Пошел за вами, – честно признался он.
– Зачем?
Кимура отвел взгляд и спросил сам:
– Так что произошло? Вы поняли?
– Не знаю. Не уверен, – покачал головой Генри. – Вы тоже это видели?
– Видел что? Девочке стало плохо, я заволновался…
Генри взглянул на него с внезапно вспыхнувшим подозрением.
– Повара тут все настолько беспокоятся за учеников?
– Не понимаю, к чему вы ведете, – оскорбился Кимура. – Прошу меня простить.
Он развернулся и, прежде чем уйти, бросил взгляд в темную глубь коридора. А Генри с досадой подумал, что теперь точно не узнает, куда унесли Шульц. И если после того, как его остановил призрак, шансы еще были, появление Кимуры окончательно все испортило.
И… могло ли это быть случайностью?
* * *
«Я никогда по-настоящему не задумывался над тем, что ждало меня в будущем. Для таких, как я, ненужных и странных, в этом будущем не было места. А потом все изменилось, и мои новые братья дали мне надежду.
Я буду вести этот дневник, чтобы когда-нибудь все узнали о пути, что нам пришлось пройти ради достижения благой цели.
Они нашли меня на рынке в Киото, где я, как обычно, подрабатывал разносчиком пирожков за жалкие гроши. Сказали, что знают о моих проблемах и могут помочь решить их. “Средство есть”, – убеждали они, и я с радостью им поверил. Так я и узнал о существовании человека по имени Даррел Дикрайн.
Дикрайн был широко известен в научных кругах, однако свой потенциал он направил на написание сомнительного труда, в котором утверждал об открытии им некой потусторонней энергии. Новую материю доктор назвал в честь себя – энергия Дикрайна, или энергия Ди. Дикрайн был довольно убедителен и яро отстаивал свою правоту, приводя массу примеров, ни один из которых, по сути, не являлся доказательством. Ученое сообщество подняло коллегу на смех, его работа подверглась критике, а спонсоры, на помощь которых он рассчитывал, отвернулись от него. Даррел потерял уважение среди ученых, и больше никто не относился серьезно к его дальнейшей работе.
Дикрайн свернул свои исследования и в буквальном смысле исчез. Никто не слышал о нем до тех пор, пока через пять лет с ним не связался богатый английский лорд».
История вторая,
в которой пропавшая ученица оставляет
подсказку
Прощальные стихи
На веере хотел я написать —
В руке сломался он.
Мацуо Басё
«Границы непознанного настолько широки, что лишь глупец возьмется утверждать, что в мире возможно, а что нет. Но еще более глуп тот, кто входит в эти границы с закрытыми глазами»
Акихико Дайске, мемуары
Николь сидела на своей кровати их с Юлией Шульц комнаты и растерянно смотрела на опустевший письменный стол соседки. В голове еще не уложилось, что Юлия больше не вернется.
Этим утром, после бала, Николь проснулась и не обратила внимания на то, что Шульц уже не было, спустилась на завтрак, а после пошла на первый урок. Ученики гудели, возбужденные вчерашним праздником, никто не мог сосредоточиться на учебе, и только одно место пустовало – место Юлии. Николь впервые Учитель никак это не отметил, впрочем, за посещаемостью в «Дзюсан» следили не так, как в других школах, и лишь на перемене она решилась заговорить с кем-нибудь.
– Шульц? – фыркнула Минако. – Эта припадочная вчера устроила истерику. Всех перепугала, дурочка.
– Да, было жутковато, – подхватил Сэм.
Но деталей никто не знал, поэтому все, что Николь оставалось, – это ждать конца учебного дня, чтобы зайти к фрау Мэйер, коменданту женского общежития. Часы тянулись, уроки сменялись уроками, и никому будто не было дела до пропажи ученицы.
И лишь после обеда Николь узнала от коменданта, что Юлия покинула академию. Но почему? Никто не говорил прямо, и Николь вернулась в комнату, чтобы собрать книги и учебные принадлежности Юлии, терзаясь этой мыслью. Почему Юлия исчезла так внезапно? Почему ничего не сказала? Они ведь были подругами, по крайней мере, Николь так думала. Можно было хотя бы оставить записку. Даже если ей стало плохо на балу. Николь к тому моменту уже ушла и сама не видела, но даже это, на ее взгляд, не оправдывало подругу.
Мысли меж тем погрузились еще глубже, туда, где хранились особенно болезненные воспоминания. Хироши уехал полтора месяца назад, совсем немного не дождавшись каникул, и тоже не попрощался. Казалось, это было буквально вчера.
Внезапно взгляд Николь зацепился за плюшевый брелок-мишку. Безделушка завалилась за письменный стол, и, только сидя на полу, удалось обнаружить пропажу. Сам по себе мишка не представлял особой ценности, но Шульц воображала, что это ее счастливый талисман, и скорее ушла бы из академии в одной пижаме, чем рассталась с ним.
– Николь? – в комнату деликатно постучали. – Николь, ты здесь?
Она торопливо поднялась с пола, все еще сжимая в руке плюшевого мишку, отряхнулась и открыла дверь. На пороге стоял незнакомый высокий мужчина, однако, приглядевшись, Николь его все же вспомнила.
– Макалистер-сан? – удивилась она.
– Простите за предупреждение… – Он замолк, подбирая слова. – За вторжение. Извините, я еще не вполне…
– Можете говорить по-английски, если вам так удобно, – пришла на выручку Николь. – Я неплохо знаю ваш язык.
Макалистер благодарно улыбнулся, и Николь ощутила прилив горячего смущения из-за того, что стоит на пороге своей комнаты и беседует с ним. Если кто-то из девочек увидит, разговоров хватит на неделю.
– Проходите внутрь, – предложила Николь и подвинулась, пропуская гостя. От нее не укрылось, что первым делом он быстро оглядел обстановку. – Что вы хотели?
– Мне казалось, попасть в женское общежитие сложнее, – вместо ответа произнес Макалистер и снова открыто улыбнулся. Николь не могла не улыбнуться в ответ:
– Вы путаете нас с женским монастырем, мистер Макалистер. До одиннадцати часов вечера никто не станет выгонять вас, если, конечно, вы не задумали чего-то дурного.
И она замолчала, выжидающе глядя на него.
– Сколько тебе лет, Николь?
– Что? – она оторопела. – Мне? Семнадцать.
– А мне двадцать семь. Существенная разница. Однако, – он провел рукой по пустому столу Юлии, – ты мыслишь как взрослый человек, Николь. Я хотел бы поговорить с тобой о твоей соседке, Юлии Шульц.
Ее никогда прежде не допрашивали полицейские, да и не был Макалистер похож на одного из них, скорее на частного сыщика из английских детективов, но Николь не обманули расслабленный вид и приятные манеры.
– Вы хотите меня допросить?
Мужчина удивленно распахнул глаза. Ярко-голубые, как отметила про себя Николь.
– Что ты! Мне просто интересно твое мнение. Я был на балу и видел, что с мисс Шульц случилось нечто нехорошее. Она была чем-то больна? Ее что-то беспокоило?
Николь вздохнула:
– Значит, все-таки допрос. – Она кивнула на стул, а сама присела на край постели. – Нет, Юлия была совершенно здорова и ни на что не жаловалась. Я спрошу прямо – вы считаете, она попала в беду?
Макалистер не спешил опровергать ее предположение.
– Не думаю, что стоит делать поспешные выводы, – после продолжительной паузы осторожно произнес он и пристально посмотрел на Николь. Та взволнованно стиснула подол юбки. – Однако есть основания полагать, что… Николь? Николь, что с тобой?
Она неуверенно помотала головой, прогоняя так некстати возникшую слабость. Макалистер опустился перед ней на корточки и заглянул в лицо. Его голубые глаза были так близко, что Николь увидела в них свое испуганное отражение. Резко отпрянув, она прижала руки к груди и заверила:
– Все в порядке!
Мужчина поднялся, с подозрением глядя на ее красные коленки. Николь потерла их и ощутила легкие вмятинки на коже, оставшиеся от жесткого ворса ковра, и снова почувствовала головокружение.
– Что-то обронила?
– Ничего. Что еще вы хотели спросить?
Макалистер улыбнулся:
– Я не спрашиваю, просто интересуюсь. Понимаешь, Николь, я хочу помочь твоей подруге. Если что-то вспомнишь или найдешь, – это был явный намек, – сообщи мне. Обещаю, все останется строго между нами.
Он кивнул на прощанье и подошел к двери.
– Стойте! – Николь набралась храбрости и все же спросила: – Как это касается вас? Вы же не просто так пришли ко мне и задавали эти вопросы? Вы знаете Юлию?
Макалистер вдруг рассмеялся:
– Я был прав насчет тебя, Николь. Ты невероятно сообразительна и не по годам серьезна. Нет, я не знал Юлию, – он помрачнел, будто вспомнил что-то очень печальное, – но я тоже кое-кого потерял и хочу найти.
Николь стало стыдно за свое любопытство.
– Простите, мистер Макалистер, я не хотела причинять вам боль.
– Боль? – казалось, он удивился. – Не бери в голову. Кстати, возможно, ты могла бы мне помочь. Здесь училась девушка твоего возраста по имени Филлис? У меня есть фотография, – он достал карточку и протянул ее Николь.
Она честно попыталась припомнить.
– Филлис? Нет, я здесь второй год и не помню никого с таким именем. Лицо тоже незнакомое. Простите, пожалуйста. Это… это случайно не ваша сестра? Вы очень похожи.
Макалистер на миг погрустнел, но вот уже очаровательно ей улыбнулся.
– Что ж, буду признателен, если вдруг что-то вспомнишь о ней или о Юлии. И помни, что я сказал – можешь доверять мне. Для тебя я свободен двадцать четыре часа в сутки.
На последний вопрос он так и не ответил, и Николь поздно сообразила, что ни слова не сказала про брелок-талисман. Это наверняка было важно, но визит Макалистера так ее смутил, что в голове, казалось, не осталось ни одной дельной мысли. Однако бежать за мужчиной было бы уже слишком, и она решила назначить ему встречу позже. Успокоив себя таким образом, она снова опустилась на пол перед полупустой коробкой. Что-то еще не давало покоя, перекатывалось в мозгу. Николь взяла в руки мишку, сжала и вдруг нащупала внутри что-то твердое и продолговатое, и Николь принялась изучать брелок с новым интересом, пока не отыскала скрытую под густым мехом молнию. Мишка раскрылся, как детский кошелечек, и внутри обнаружился ключ, не от комнаты – несколько меньше и другой формы. Николь задумалась, для чего Юлия так тщательно спрятала его и что он мог открывать.
Взгляд, свободно блуждающий по комнате, сам собой остановился на письменном столе Шульц, однако ни один из двух запертых ящичков не поддался. Тогда Николь перешла к прикроватной тумбочке, где обычно девочки хранили косметику и прочую мелочь. Был там и крохотный выдвижной ящичек. Сама Николь им не пользовалась – уж слишком неудобный, – но сейчас представила, что для хранения таких важных вещей, как, к примеру, личные письма или дневник, подходил наилучшим образом. В этот момент все встало на места.
– Ты не будешь пользоваться своим ящичком? – поинтересовалась Юлия, отчаявшись впихнуть ворох самых разных вещей в слишком маленькую для этого тумбочку. Николь улыбнулась, наблюдая за мучениями подруги.
– Нет. Мне нечего туда класть.
– Отлично! Тогда я перекину часть барахла тебе, – обрадовалась Шульц. – Ты же не будешь против? Считай, что я отдам их на хранение, как в банковскую ячейку.
Николь согласилась, для нее это было несложно. Юлия что-то спрятала в ее ящик и, заперев, забрала ключ себе.
Вспомнив о том давнем эпизоде, Николь метнулась на свою половину. Ключ легко повернулся в замке, и взгляду предстала тонкая тетрадка в однотонной обложке.
«Личная собственность Юлии Шульц. Ни в коем случае не читать!»
Надпись на первой странице была сделана рукой Юлии, этот корявый крупный почерк Николь прекрасно знала. Значит, все-таки личный дневник. Невозможно представить себе, что его можно просто забыть, уезжая навсегда. Определенно, с Юлией что-то случилось!
* * *
На следующий день первым уроком была японская литература. Асикага-сэнсэй всегда казалась немного странноватой, однако ее занятия были не в пример интереснее других.
– Что бы вам сегодня такого рассказать, детки? – Асикага-сэнсэй прошлась по кабинету и, встав за кафедру, расслаблено налегла на нее. – Или лучше послушать вас? Кто-нибудь хочет поделиться впечатлениями от биографии японской поэтессы X века Исэ?
Позади Николь громко усмехнулся Сэм.
– Чандлер, вы что-то хотите сказать по этому поводу?
В голосе учительницы с легкостью угадывалась ирония, которую та не пыталась скрыть. Николь чуть повернула голову, чтобы понаблюдать за реакцией не к месту развеселившегося парня. Сэм, как и ожидалось, густо покраснел. Курихара, его лучший друг, сидящий за соседним столом, напряженно стиснул авторучку. Переживал. Вообще тесная дружба в академии встречалась нечасто, учащиеся были, в основном, слишком чудными, чтобы уживаться друг с другом. Проще говоря, за пределами острова их легко бы назвали психами.
– Что, Чандлер, – Асикага подошла к его столу и склонилась над ним, – язык проглотили? Мне казалось, вам всегда есть что сказать даме.
– Она была легкомысленной женщиной.
Асикага резко выпрямилась и повернулась к терзающему авторучку ученику.
– Курихара? Потрудитесь-ка объяснить, почему вы пришли к такому выводу?
Курихара Хибики спокойно встретил хищный взгляд Асикаги, будто почуявшей новую жертву для литературных споров. Хибики не в первый раз дерзил ей.
– У нее было трое мужчин, ни с одним из которых она не состояла в законном браке. Я считаю, что такое поведение недостойно женщины.
– Как интересно! – Асикага с размаху уперлась руками в его стол. – А если предположить, что всех их Исэ любила?
– Это невозможно.
– Вы уверены, что понимаете, о чем говорите? – прищурилась Руми. – Не каждому везет с первого раза найти свою любовь.
Однако и Курихара не сдавался:
– Это не имеет значения. Важны лишь верность, честь и долг.
– А вы идеалист, Курихара, – с восхищением протянула Асикага. – Я бы с удовольствием побеседовала с вами вне занятий. Но один вопрос я задам сейчас. Вы сами кого-нибудь любили?
Николь вздрогнула. Разговор зашел куда-то не туда, если судить по побледневшему лицу Хибики.
– Да. Если вам так нужно это знать, да, – поднявшись, выдавил из себя парень и быстро покинул аудиторию. Чандлер вышел вслед за ним.
После этого эпизода лекция стала просто лекцией, и Николь, бездумно водя ручкой по раскрытой тетради, вернулась мыслями к балу. Генри Макалистер был прав: ей действительно хотелось танцевать, но никто ее так и не пригласил. Юлия тогда еще смеялась, что, будь она мужчиной, непременно бы стала ее спутником, но саму Шульц вниманием не обделили, и Николь решила провести вечер в одиночестве. Однако ближе к полуночи не выдержала и отправилась хоть одним глазком взглянуть на праздник. Юлия блистала, как звездочка, пусть и частенько посмеивалась над собственной непривлекательностью. Но, несмотря ни на что, как никто умела быть обаятельной. Думая об этом, Николь понимала, что у той не было причин так спешно покидать «Дзюсан», иначе это бы хоть как-то проявилось – в поведении, в настроении, в разговорах. Просто ее полки в шкафу вдруг опустели, остались только учебные принадлежности и несколько книг, которые Шульц, к слову, так ни разу и не попыталась прочитать.
Николь это все сразу показалось сомнительным, а Макалистер только укрепил ее подозрения. Вырвав из тетради листок, она принялась сочинять послание.
– Эй, Ода! – окликнули ее. Николь подняла голову и сообразила, что занятие закончилось и почти все разошлись. – Приходи завтра к полуночи в восьмую комнату.
– Зачем?
Николь не часто приглашали на подобные посиделки, зная, что она, скорее всего, откажется. К тому же у нее никогда не было ничего общего с этой девушкой – Минако. Типичная «готическая лолита» по виду, она мнила о себе невесть что и с удовольствием принималась командовать другими, особенно мальчиками.
– Будет интересно, – с таинственным видом произнесла Минако и, поманив за собой свиту, покинула класс.
Николь вернулась к записке. В ней она просила Макалистера о встрече, причем тоже в полночь, но сегодня, в библиотеке – одном из немногих помещений академии, не запираемых на ночь. Можно было просто прийти в комендантскую, но Николь стало казаться, что им небезопасно вести такие разговоры днем. Кто знает, что на самом деле случилось с Юлией, да и Макалистеру, кажется, есть что скрывать от посторонних.
А тут еще одна проблема: идти к Минако не хотелось, но портить отношения с ней и другими девочками с этажа не стоило, ведь с ними еще предстояло жить вместе, а рядом больше не было Юлии, чтобы поддержать и даже защитить, если понадобится.
Окончательно расстроившись, она побрела на поиски Макалистера.
Отдать записку оказалось еще более сложной задачей, чем решиться ее написать. Сунув послание между страницами томика стихов, она отправилась на прогулку. Пахнущий отцветающей вишней воздух слегка освежил голову, но не помог полностью избавиться от давящего чувства тревоги. Николь неторопливо брела по саду, загребая носками туфель опавшие лепестки. В этом уголке обширного сада царила японская весна, и та часть Николь, которая чувствовала зов своих азиатских корней, наслаждалась покоем, в то время как французская половина отчаянно жаждала приключений.
– Герр Маннелиг, герр Маннелиг, женись на мне! Тебя одарю я щедро, не отпущу, пока не дашь мне ответ! Скажешь «да» или «нет»!
Николь вздрогнула от неожиданности. Кто-то продирался сквозь густые заросли, громко и фальшиво напевая известную шведскую балладу. Очень громко и очень фальшиво.
– Герр Маннелиг, герр Маннелиг, женись на мне! Тебя одарю я щедро! – надрывался невидимый певец, и вот на дорожку вывалился растрепанный долговязый мужчина в замызганном темно-синем комбинезоне с заткнутыми за пояс резиновыми перчатками веселого оранжевого цвета. Садовник замолк, увидев замершую в нерешительности слушательницу, и всплеснул руками.
– Вот незадача! Я думал, что здесь нет никого, кроме Вилле и Халле!
– Вилле и Халле? – переспросила Николь и тут же пожалела об этом. Садовник Нильс Йохансон был не из тех людей, с которыми стоило вступать в диалог по причине не столько их многословности, сколько совершенной алогичности мышления. К примеру, Йохансон искренне верил в существование садовых гномов, разговаривал с ними, подкармливал и периодически забегал в академию, чтобы всем о них рассказать. Делал он это всегда громко, скорее даже кричал, не вылезал из грязного поношенного комбинезона и мыл голову максимум раз в две недели, при этом его бледно-рыжие с проседью волосы всегда были одинаково взлохмачены, будто причесывался он теми же граблями, которыми убирал опавшую листву. Впрочем, при всех этих странностях садовником Нильс, похоже, был отменным, потому как содержал огромное пространство сада и парка в почти идеальном порядке, и никто никогда не видел, чтобы ему кто-нибудь помогал. Разве что только его садовые гномики.
