Мария Давыдова
Роберт Шуман. Его жизнь и музыкальная деятельность
Он обратился к Иенскому университету с просьбой о присуждении ему докторского диплома; его желание было немедленно исполнено, и в 1840 году он получил звание доктора философии. Упрочив таким образом свое общественное положение, Шуман решил возбудить должный интерес к себе крупными произведениями и обратился к оркестровой музыке.
«Иной раз, – говорил он, – я хотел бы сломать фортепиано, оно слишком узко для моих мыслей».
Первым опытом нового творчества явилась вскоре симфония (B-dur, op. 38), в которой вылилось все счастье, доставшееся ему такой тяжелой борьбой. Симфония была создана под впечатлением одного стихотворения, оканчивающегося словами: «В долине весна расцветает» (Im Thale blüht der Frühling auf). Положив эту мысль в основание симфонии, Шуман хотел назвать ее «Весенней симфонией» и дать отдельные названия каждой из ее частей: пробуждение весны, прощание весны. При издании он, однако, не исполнил своего намерения, тем не менее симфония проникнута вся весенним, жизнерадостным чувством. Шуман говорит о ней:
«С первого вступления труб я бы хотел, чтобы они звучали будто с вышины, как воззвание к пробуждению, – в последующем я бы мог представить, как все начинает зеленеть, как тут и там порхает бабочка, как мало-помалу собирается все, что влечет с собой весна».
Симфония эта, которая ближе всех стоит к высочайшему своему образу – бетховенским симфониям, исполнялась в первый раз публично 31 марта 1841 года в концерте Клары. Шуман пишет, что ему она «доставила большое удовольствие при исполнении – и также другим, потому что она была принята с участием, какого не заслужила ни одна из новейших симфоний после Бетховена». Но появившийся о ней критический отчет глубоко огорчил Шумана. Он отвечает на него Венцелю, в котором подозревает автора статьи, следующими словами, объясняющими несколько содержание критического отзыва: «Неужели это ваша статья в „Друге детей“? Как вы меня оскорбили! Я был так счастлив. Вы указываете на „будущее“ после вещи, созданной с такой любовью – такими холодными словами! И все-таки она вас „поразила“. Слово, которое я смертельно ненавижу. Однако я был достаточно прилежен и добросовестен в своей жизни, чтобы не являться и не поражать как „будущий“. Это я знаю».
Вслед за этим произведением Шуман написал оркестровую сюиту и свою вторую симфонию, которая отличается от первой большей законченностью и совершенством формы. Она появилась в печати лишь через десять лет после своего создания и в значительно измененном виде. В следующем году Шуман стал пробовать свои силы в камерной музыке и в этой области создал множество прекрасных, достойных его великого гения произведений, венцом которых является квинтет для фортепиано и струнных инструментов. По красоте, вдохновенности и оригинальности шумановский квинтет занимает одно из первых мест и может по справедливости считаться самым замечательным произведением этого рода после Бетховена. Фортепианную литературу Шуман обогатил за то же время вариациями для двух фортепиано и концертом для фортепиано с оркестром, который принадлежит к числу самых блестящих и зрелых его творений.
Затем Шуман перешел к совершенно новому роду сочинений – светской оратории. Сюжетом для нее послужила поэма Томаса Мура «Рай и Пери», переделанная для музыки другом Шумана Флехсигом, с участием самого Шумана. Содержание поэмы настолько общеизвестно, что было бы излишним его приводить. Успех этого произведения много способствовал распространению известности его автора. Оно исполнялось множество раз не только в Европе, но и в Америке. В Лейпциге эта вещь шла в первый раз в Гевандхаузе 4 декабря 1843 года под управлением автора и имела такой громадный успех, что должна была через неделю исполняться вторично.
Старый Вик, смягченный столькими крупными и неоспоримыми доказательствами гениальности своего зятя, решился наконец примириться с ним, чему Шуман искренно радовался из-за жены.
В это время, то есть в 1843 году, Мендельсон основал в Лейпциге консерваторию, во главе которой стал сам, и предложил своему другу, Шуману, место профессора композиции, которое он и занимал вплоть до своего переселения в Дрезден. Шуман не обладал даром преподавания, его уроки не могли принести существенной пользы ученикам, так как он был менее чем расточителен на слова: если ему что-либо не нравилось в исполнении, то он ограничивался сердитым взглядом и молчаливым указанием ошибки на фортепиано.
В начале 1844 года Шуман решился сопровождать Клару в путешествии в Россию, что он ей торжественно обещал еще до женитьбы, устрашенный ее заявлением, что она в противном случае поедет одна. С большим неудовольствием, хотя скрытым от Клары, Шуман оторвался от любимых занятий и расстался с мирной обстановкой домашней жизни, чтобы пуститься в путь, который рисовался ему в воображении чем-то ужасным. Вопреки ожиданиям, его страх оказался неосновательным, и он сам пишет, что «в России путешественник чувствует себя ни хуже, ни лучше, чем где-либо, скорее даже лучше, и я должен теперь смеяться над теми ужасными картинами, которые представлял себе в Лейпциге». Их пребывание в России было целым рядом приятных событий, которые он описывает Вику из Петербурга: «Уже четыре недели, как мы здесь. Клара дала четыре концерта и играла у Государыни; мы приобрели прекрасные знакомства, видели много интересного, каждый день приносил нам что-нибудь новое. Так пришел сегодняшний день – последний до поездки в Москву, и, взглянув назад, мы можем быть довольны тем, чего достигли. Однако мы сделали одну крупную ошибку: приехали сюда слишком поздно; в таком большом городе необходимо много приготовлений; все здесь зависит от двора и высшего круга, пресса и газеты действуют мало. К тому же все сходят с ума от итальянской оперы, Гарсиа произвела громадный фурор. От этого вышло, что первые два концерта Клары были не полны, но третий очень многолюден, четвертый же, в Михайловском театре, самый блестящий. В то время как к другим артистам, даже к Листу, интерес постепенно уменьшался, к Кларе он все увеличивался, и она могла бы дать еще четыре концерта, если бы не наступил великий пост и нам нужно было думать о поездке в Москву. Нашими лучшими друзьями были, конечно, Гензельты, которые отнеслись к нам с большой любовью, затем оба Виельгорских, превосходные люди, особенно Михаил – настоящая артистическая натура, гениальнейший дилетант, какого я когда-либо встречал; оба очень влиятельны при дворе и бывают почти ежедневно у Государя и Государыни. Клара, кажется, питает тайную страсть к Михаилу, у которого, между прочим, уже есть внуки, то есть ему уже за 50 лет, но он еще бодр душой и телом, как юноша.
В принце Ольденбургском мы нашли доброго покровителя, так же как и в его супруге – воплощенной доброте и кротости. Вчера они показывали нам сами свой дворец. Виельгорские оказали нам тоже большое внимание, устроив вечер с оркестром, с которым я разучил свою симфонию, шедшую под моим управлением.
Государь и Государыня были очень милостивы с Кларой; она играла у них на прошлой неделе в тесном семейном кружке целых два часа. „Весенняя песня“ Мендельсона сделалась повсюду любимицей публики; Кларе приходилось повторять ее во всех концертах; у Государыни даже три раза. О роскоши Зимнего дворца Клара расскажет вам сама; Рибопьер, бывший посол в Константинополе, показывал нам его на днях; это вроде сказки из „Тысячи и одной ночи“.»
После Петербурга путешественники посетили Москву, произведшую особенно сильное впечатление на Шумана и возбудившую в нем поэтическое вдохновение: во время пути он сочинял стихи, в которых воспевал между прочим красоту Кремля.
По возвращении из России Шуман вскоре отказался от издания газеты, поглощавшей слишком много времени и сил. «Редакция газеты, – объясняет он, – может быть лишь второстепенным занятием, с какой бы любовью я ему не предавался. Святой долг каждого человека развивать те высшие дары, которые в него вложены». Он передал газету со словами: «Я сделал все, что было в моих силах, для того чтоб поддержать выдающиеся современные дарования. Продолжайте мое дело!»
Теперь Шуман всецело предался композиции, написал музыку к последней сцене «Фауста» Гете и вообще работал с таким неутомимым, всепоглощающим рвением, которое пагубно отразилось на его здоровье, вызвав болезненные припадки, мешавшие его занятиям. Вот как описывает доктор его состояние: «Как только Шуман предавался умственной работе, у него появлялось дрожание, слабость и холод в ногах вместе с боязнью смерти, выражавшейся в страхе перед высокими горами, квартирами, перед металлическими вещами (даже ключами), перед лекарством и в страхе отравления. Он очень страдал от бессонницы и чувствовал себя хуже всего утром. Так как больной до тех пор изучал прописанный ему рецепт, пока не находил предлога не принимать лекарства, то я прописал ему холодные ванны, которые настолько улучшили его состояние, что он мог снова предаться своим обычным и единственным занятиям». Доктор советовал своему пациенту временно отдохнуть на какой-нибудь иной работе, и Шуман выбрал себе для чтения естественную историю и физику, но через дня два-три его мысли уже отвлекались от предмета и, где бы он ни был, обращались снова к музыке. Чтобы поправить здоровье, Шуман в 1844 году переселился в Дрезден, дав в Лейпциге прощальный концерт. Перемена места внесла мало нового в его жизнь, которая протекала все в тех же однообразных занятиях. Несколько лет спустя он предпринял с женой небольшое артистическое путешествие. Прежде всего они посетили Вену, где Клара дала концерт с громадным успехом. Что же касается Шумана, то эта поездка доставила ему несколько горьких разочарований, доказав гениальному композитору, что его слава, утвердившись в Лейпциге и Дрездене, не проникла за пределы этих городов, и всюду его встречали лишь как мужа знаменитой Клары. Это отношение к нему продолжалось еще долго, и находились люди, утверждавшие, что Клара много способствовала его музыкальной карьере. Его сочинения, исполненные в Вене, не имели успеха; их встретили полным молчанием и не выражали громкого протеста только из уважения к Кларе. На придворном концерте к Шуману подошел один из высокопоставленных гостей и, рассыпавшись в комплиментах Кларе, спросил его: «Вы тоже музыкант?» Перед отъездом Шуманы дали прощальный концерт, все лавры которого достались на долю Клары, а на Шумана никто не обращал внимания. В Праге Шуману более посчастливилось, но за все неудачи его вознаградил его родной город Цвиккау, устроивший ему восторженный прием с факельцугом и серенадой. Путешествие все-таки принесло пользу Шуману, освежив его и укрепив его силы. После множества различных произведений, он приступил к сочинению оперы, составлявшей давно его заветную мечту. «Знаете ли вы, – пишет он Космали, – мою утреннюю и вечернюю артистическую молитву? Она называется „Немецкой оперой“.» Мысль об опере занимала его уже долгие годы, и в его записной книжке стояло множество названий различных сюжетов, между прочим «Фауст», «Песнь о Нибелунгах», «Абеляр и Элоиза», «Сакунтала», «Париа», «Корсар» и другие. Он долго искал, пока не нашел драмы Геббеля «Геновева», которую просил автора переделать ему для оперы. Так как Геббель не согласился, то Шуман решился сам написать либретто по драмам Геббеля и Тика и остался так доволен своей работой, что не замечал ее крупных драматических недостатков, очевидных для всякого постороннего лица. Содержание оперы заключается в том, что пфальцграф Зигфрид, отправляясь в поход против мавров, поручает жену свою, Геновеву, попечениям своего приближенного и любимца Голо. Последний питает тайную страсть к своей госпоже; пользуясь отсутствием графа, он проникает в ее комнату и умоляет ее ответить на его любовь. Геновева с гневом его отвергает, и оскорбленный Голо призывает на нее проклятие. Между тем появляются слухи среди придворных о преступной близости Геновевы к Голо, который поддерживает клевету из жажды мести. Преданный слуга Геновевы, Драго, прячется в комнате Геновевы, чтобы воочию убедиться в невинности своей госпожи и спасти ее честь. Между тем Голо возбуждает чернь, которая врывается во дворец, проникает в спальню Геновевы, находит там Драго и, подозревая слугу в сообществе, на месте его убивает; Геновеву же обвиняют в неверности мужу и заключают в темницу. Маргарита, старая мамка Голо, подстрекающая его на всякие дурные поступки, спешит в Страсбург, где находится раненый Зигфрид, и под предлогом желания ухаживать за больным отравляет его; яд не действует; в это время приезжает посланный с известием о неверности графини и о ее заключении. Пораженный неожиданностью, граф в порыве гнева дает приказание умертвить графиню, но в этот миг вспоминает, что у Маргариты, посвященной во все тайны колдовства, есть чудесное зеркало, отражающее события на далеком расстоянии. Маргарита показывает графу в зеркале три ложные сцены неверности его жены; Зигфрид, возмущенный тем, что видит, разбивает зеркало, причем к ужасу Маргариты из осколков его встает дух убитого Драго и требует, чтобы графу была открыта истина. Маргарита сознается, и Зигфрид спешит домой, куда он приезжает как раз в то время, когда над его женой собираются исполнить жестокий приговор. Зигфрид объявляет жену невинной, и эта весть встречается ликованием народа, который радостными кликами провожает графа и Геновеву до дворца.
