Мария Арбатова
Меня зовут женщина
Я начала прилежно снимать свитер.
– Свитер не снимай, джинсы снимай, колготки и трусы, – зашептала маман.
– Как вы мне все надоели! – заорала страшная тетка на блондинку и обернулась ко мне: – Что ты в кресле сидишь, как в Большом театре? Никогда, что ли, не сидела?
– Никогда, – голосом двоечницы призналась я.
– Ноги раздвинь!
– Как? – испугалась я.
– А как под мужиком раздвигала?! – заорала тетка и ринулась на меня.
– Ну, и от кого же мы беременны? – спросила тетка у маман, копаясь в моих гениталиях.
– Мальчик, студент, заявку подали, – оправдывалась маман без всякого энтузиазма: конечно, ей хотелось зятя покруче.
– И на кого же наш студент учится? – спросила тетка.
– На певца. На оперного певца, – уточнила маман.
– Певцы, они гуляют, – подытожила тетка свои познания о жанре. – А сама-то?
– В университете учится, – подсказала маман.
– На кого?
– На философа, – стыдливо призналась маман.
Тетка застыла вместе с руками, по локоть погруженными в меня, и со смесью брезгливости и любопытства на лице спросила:
– Что же это за работа такая, философом? Где же это они, философы, работают? Что же это за семья такая, певец и философ? Сто лет живу, такого не видала!
– Вот именно, – сказала маман. – Пошла бы в медицинский, в юридический.
– Пишу направление на аборт, – резюмировала тетка.
– Конечно, на аборт, – подпела маман. – Куда им дети?
– Это точно, – сказала тетка и, едва сполоснув руки, погрузилась в эпистолярный жанр.
– Надо сначала университет закончить, а потом беременеть, – важно заявила маман, как будто ее кто-то когда-то спрашивал, что вслед за чем делать, и как будто она когда-нибудь хоть чуть-чуть позаботилась о моем образовании в области предохранения.
– Да у них в голове ветер, что бы понимали о жизни, – вздохнула тетка.
– Странно, что она меня не уговаривала рожать, – сказала я за дверью.
– Да она сама пятнадцать абортов сделала, – поведала маман.
Мысль о том, что результатом беременности восемнадцатилетней девушки, выходящей замуж за любимого, может быть рождение ребенка, мне в голову не приходила. Высоты философской мысли манили меня сильнее совковой бытовухи, сопровождающей студенческое материнство. Соображения о продолжении рода точно так же не посещали ни моего жениха, ни мою маман. Жених, понятно, был виноват, раздавлен и растерян; но честолюбие, связанное с будущими профессиями, помноженное на инфантилизм, вскормленный гиперопекающими матерями, объединяло нас и делало непригодной к размножению парой.
На следующий день я заплела волосы в косы и в страшном синем, не оформленном фасоном больничном халате села в очередь. Подавленные женщины, сидящие на стульях в операционную, крики сиюсекундной жертвы и выведение ее под белы рученьки со всеми мизансценическими подробностями… Она падает, сестры прислоняют ее к стенке и стыдят:
