Мария Альтер
Маленькие шаги Марии
Глава I Здравствуй, бездна
«Я все равно ни о чем не жалею – хотя бы потому, что это бессмысленно».
Эльчин Сафарли
«Какой странный врач, – думаю я. – Зачем ему ночевать в нашем доме? Он боится, что я разнесу всю квартиру или порежу себе вены? Почему они просто не могут дать мне лекарства. Зачем им завтра везти меня в другой город? Неужели без его контроля не отвезти меня в эту больницу?»
Мне 19. И мои родные решили, что я сошла с ума.
Я долго всматриваюсь в свое отражение. Пытаюсь понять, что со мной не так… Когда все началось? Кто виноват? Хотя к чему вся эта болтовня: виновата, конечно, я. Я сама зашла так далеко и потеряла себя. Теперь жду, жду… Нет, не смерти, а своего воскрешения.
На часах 23:45, мне приходит СМС от Артура: «Маша, как ты? Сможешь поговорить?»
Я набираю его номер.
– Маша, неужели этот врач правда ночует у вас? Странно все это… Я всегда с уважением относился к твоим родителям, но сейчас мне кажется, что они перегибают палку.
– Артур, прошу, отвези меня в эту больницу сам. Сделай так, как просят родные. Ты же знаешь, я не сплю уже месяц. Ты меня довез домой, когда я была без сознания. И почему нельзя было подождать с Ромой, когда я отойду…
– Все дело в Роме? И зачем я только вас познакомил!
– Нет, дело не в Роме, и ты тут ни при чем.
– Маш, а может, начнем все сначала?
– Артур, я устала…Мы оба квиты и стоим друг друга… Прости, я не могу… Правда, во мне что-то умерло. Я больше не люблю. Никого. Ни тебя, ни Рому, ни себя…
– Маш, опять ты за свое. Ты же знаешь, тот случай был разовый… Все глупо вышло. Я и не думал, что все так обернется…
– Все зашло слишком далеко. Видимо, эффект бабочки сработал. Когда ты мне изменил, я хотела умереть. Артур, ты сделал очень больно… Илья Константинович говорит, что лечение пойдет мне на пользу и я выйду другим человеком.
– Он так смотрел на тебя… Не как врач.
– А как кто?
– Как мужчина.
– Ты опять за свое? Ох уж эти армянские корни. Артур, это просто врач. Давай спать. Завтра утром ждем тебя…
– Спокойной ночи, Маша.
– До завтра, Артур.
Я пытаюсь заснуть, но ничего не выходит. Воспоминания вихрем проносятся у меня в голове…
Наша последняя ночь с Артуром. Так странно: я перестала чувствовать его тело. Все было жутко – на автомате. Омерзительно. Ненавижу себя за это. А он даже глазом не моргнул. Неужели не понял, что я больше не люблю его? И три дня спустя я решаюсь и признаюсь, что так больше не могу. Не могу быть его девушкой. Наш роман длился три года, пока не появился его друг.
Да, я ничего не могу с собой поделать. Прости, прощай. Мы оба плачем как дети. С Артуром я испытала весь спектр эмоций – от любви до отвращения.
Я буду помнить наши душевные разговоры до утра, поцелуи под дождем, экстремальное вождение без прав и восхождение на Мамзышху. И наши скандалы похлеще, чем в итальянском кино. Я и подумать не могла, что наше пламя так быстро погаснет. Все закончилось, как в песне «Притяжения больше нет», – «и пусть в моих поступках не было логики, я не умею жить по-другому…»
Наступает рассвет.
Мы едем в больницу. Дорога длинная. Я сижу сзади с родителями, Артур – за рулем, рядом Илья Константинович.
Смотрю в окно, взглядом провожаю знакомые улицы детства. Что меня ждет? На минуту захотелось выпрыгнуть из машины и убежать. Мне становится страшно. Мне жаль себя, жаль родителей. Жаль своих коллег и отчетность, которую я запорола.
Вернусь ли я другим человеком? Какой я стану? Девушкой из толпы, ничем не отличающейся от среднестатистического населения? Почему, почему мы все усложняем в жизни? И запрещаем себе чувствовать по-настоящему: когда горит – гореть; когда плохо – реветь; и любить, когда любится, да так, чтоб на полную мощь и без остатка. Да, без остатка. У меня в сердце не осталось ничего, сосуд пуст. Вот к чему привели мои искренние эмоции. Включаю музыку на плеере – мое последнее удовольствие перед «двухмесячным отдыхом». В ушах звучит «Моя игра» Басты: «Улицы несут в себе боль и разочарование, минуты страха, минуты отчаяния».
Вот и все. Я здесь. Заполняю согласие на пребывание, прощаюсь с мамой и папой, обнимаемся и плачем. На прощание Артур меня целует в щеки и говорит: «Ты сильная, все будет хорошо. Не дрейфь, малышка».
Мне дают старый, но чистый халат, и я переодеваюсь. Затем ведут по улице в другой корпус, я вхожу – и двери закрываются. Начинается новый виток моей жизни. За гранью понимания. Белые стены, везде решетки. Я прохожу в палату, в которой уже четыре человека – две бабушки и две молодые девушки. Стоит неприятный запах. Мы знакомимся. Я, правда, не запоминаю сходу имена. Ложусь на кровать и жду, жду, когда мне дадут лекарство и я наконец усну.
Я засыпаю. И три дня только и делаю, что сплю, ем, пью лекарства и лежу под капельницами. Все как в тумане. Но я потихоньку начинаю привыкать к этой атмосфере.
Сумасшедший дом – приют для ранимых душ. Сколько с ним связано историй: кто-то из пациентов обречен провести всю жизнь под замком, кто-то выходит, но еще не раз сюда попадет. Есть и такие, кто скрывается, лишь бы не сидеть в тюрьме. Вот привезли очередную даму в белой горячке, а у этой девушки исколоты все вены – мать поселила ее здесь, чтобы уберечь от наркотиков. Есть и бедные бабушки, от которых просто отказались и запихнули сюда, лишь бы не мешали жить молодым. Но есть и вполне нормальные женщины, даже врачи. У кого-то умерли родители, а вот девушка только родила, и у нее послеродовая депрессия. Как там ее малыш – без нее? Страшно даже подумать.
Что здесь делаю я? Этот вопрос я задаю себе часто, но не нахожу ответа. Трудно признаться, что я была невменяема и вела себя по меньшей мере глупо, безрассудно и вызывающе. Да, я не опасна и никому не причинила зла. Не считая моих родителей, Артура и Ромы. Но ведь все могло бы быть по-другому.
Илья Константинович просит меня завести дневник и писать то, что на душе лежит, что я и делаю. Родители приедут только через неделю, а мои запасы еды уже кончаются. Я ем как слон и, конечно, делюсь с остальными. Приезжали благотворители из церкви, привезли вкусных булочек. Остальная еда отвратная.
Доктор И.К. (так я называю Илью) вызвал меня к себе в кабинет, попросил нарисовать свой страх. Я нарисовала черный камень и много-много птиц, клюющих его.
– Маша, расскажи подробнее о рисунке.
– Мое сердце превратилось в камень, я ничего не чувствую, даже когда на меня кричат. Вспоминаю наши ссоры с Артуром и понимаю, как все началось.
– И как?
– Мне позвонил Артур, но вместо его голоса я услышала истошные крики, слышала, как девушка стонала и требовала продолжения, и его, его голос говорил ей: «Девочка моя».
– Что ты почувствовала в этот момент?
– Вначале острую боль, затем обиду, ярость. Я не знала, как мне быть.
– Что ты сделала?
– Ничего. Выключила телефон, пошла на работу, отработала. И приехала к Артуру, чтобы расстаться с ним.
– Когда это случилось?
– Полгода назад.
– Но ты же не рассталась с ним после этого. Почему?
– Он сказал, что любит меня, просил прощения и уверял, что был у шлюхи. Я спросила: «Чего тебе не хватает?» Он сказал: «Новых ощущений». И что проститутки-то знают толк в любви.
– Понимаю, что тебе пришлось пережить. Можешь сделать с этим рисунком все, что хочешь. Так, как тогда хотела бы поступить.
– Я хочу порвать его и никогда больше не вспоминать об этом.
В конце Илья Константинович вручил мне Библию. И начал интересоваться моими увлечениями, спросил, что мне приносит удовольствие. Сказал, что готов принести мои любимые книги и еду. Я попросила сборник стихов Асадова, «Гранатовый браслет» Куприна и «Здравствуй, грусть» Франсуазы Саган, а еще сыра и свежего батона. И, о чудо, доктор И.К. принес все через три дня. В книгу Куприна положил записку: «В тебе звучит музыка. Откройся новому. Я помогу».
Неужели я ему нравлюсь? Никто из девушек не говорил, что доктор И.К. оказывал им знаки внимания.
Что он за человек? Меня привлекли в нем длинные пальцы рук, и я представила, как он проводит ими по роялю. Но зачем я ему? Что он хочет сказать своей запиской? В его глазах читалась боль и тоска. Видно, что он много страдал в свое время, а может, и сейчас страдает. Но я не могу излечить его душу, пока в моем сердце дыра. Что я могу дать ему? Ничего. Мне нечего ему сказать.
Глава II Все дороги ведут в детство
«Сегодня у меня явилась мысль: если юность – весна, зрелость – лето, пожилые годы – осень и старость – зима, то что же – детство? Это – весна, лето, осень и зима в один день».
Марина Цветаева
Странно, как память играет с нами. Что-то она стирает навсегда, как морская волна – признание в любви на песке; что-то – выцарапывает в душе, как вавилонский клинописец.
Сейчас, глядя на унылую, серую стену в больнице, я далеко в прошлом.
Я отчетливо помню себя в пять лет. На мне красивое белое платье, как у невесты. Я в детском садике. Новогодний утренник, я играю Волшебную Снежинку и стою в самом центре круга. Вдруг девочка Лена наступает мне на платье, и оно рвется у всех на глазах. Верх каким-то чудом остался, а низ – нет. Все смотрят и смеются, а я убегаю от стыда в другой зал, краснея и всхлипывая на ходу. Полный провал, но, если посмотреть взрослым взглядом, что тут такого – просто нелепая случайность.
Первая влюбленность. Мальчика звали Леша, он мне очень нравился. Мы с ним были в том же детском садике. Однажды я зашла в комнату за стульчиком, чтобы пойти в столовую, и Леша побежал за мной. Мы схватили один стул, и тут, казалось бы, события могли развернуться по-разному. А случилось так, что Леша ударил меня в живот и больно сжал мне руку. Я никому ничего не сказала, стояла и плакала больше не от физической боли, а от отчаяния. «Это же Леша, и как, как он мог так поступить?» – думала я. И знаете, что я сделала? Пошла в столовую и, рыдая, съела всю манную кашу. А между прочим, у меня была жуткая непереносимость молока. «Се ля ви», – сказали бы французы. И были бы правы.
Мне кажется, воспоминания о лете 2006 года выбиты на черном граните. Верхняя полка в плацкартном вагоне, я сижу, свесив ноги. Меня смешат подружки, и я чуть не падаю на пол. Нам по шестнадцать, дружим с первого класса. У Иры ярко-зеленые глаза и невероятно красивые пышные каштановые волосы. Надя – голубоглазая шатенка с короткой стрижкой, а у меня кошачьи глаза янтарного цвета и темно-русые волосы.
Из окна приятно дует, солнце и стук колес – мы едем к моей бабушке в деревню. Время, полное беззаботной радости, вкусной малины, крикливых петухов и теплого парного молока.
И вот мы на месте.
Заходим в бабушкин дом. Ира с Надей наперегонки занимают кровать у окна. Я же располагаюсь ближе к двери, рядом со светильником и моим любимым книжным шкафом. Бабушка очень гордится своей библиотекой, и я надеюсь, что у меня будет время почитать.
Вечером за окном стучит грибной дождь, потом вдали появляется радуга. Мы втроем идем помогать бабушке накрывать на стол.
Нюра – так называют ее самые близкие. Для остальных она Анна Михайловна – человек безграничной души и силы. Когда ей исполнилось 40 лет, мой дед умер, и она с двумя детьми не растерялась, работала в три смены, чтобы обеспечить детей и дать им путевку в жизнь. В этой маленькой женщине так и сквозит порода: спина всегда прямая, одежда как с иголочки. Поседевшие волосы придают ей определенный шарм, она делает по утрам зарядку и до сих пор в отличной форме для своих преклонных лет. За Нюрой ухаживали многие, а она ждала, когда отправится на небо – туда, где ее ненаглядный муж Коленька. Всегда вспоминала о нем как о самом прекрасном человеке и надеялась, что люди после смерти встречаются. Рай – это место, где мы остаемся навсегда с теми, кого любим.
Вечером после ужина бабушка говорит нам:
– Девочки, в эту пятницу в нашем ДК будет концерт и вечером дискотека. К Зое приехал внук с друзьями. Могу вас отпустить с мальчиками, но в 23:30 чтобы были дома.
– Бабуля, ты просто чудо. Девчонки, что же мы наденем? Надо подготовиться, – говорю я.
– Машунь, ну одежды-то у нас достаточно, – отвечает Ира. – У Нади вон какой чемодан, и размер у нас у всех одинаковый, так что, думаю, мы справимся. Главное – сделать яркий макияж и подобрать обувь. С ней беда.
– Ложитесь спать, мои хорошие, – ласково командует бабушка. – Завтра будете думать, в чем пойдете. А мне еще нужно собрать малину и прополоть сорняки.
Мы идем спать, но не засыпаем, а полночи болтаем, смеемся. Гадаем на картах, что же предстоит нам в пятницу, и наконец проваливаемся в сон.
Мне снится Надя – за спиной у нее почему-то крылья, она зовет меня, а я не могу дотронуться до нее. Из окна доносится лай собаки, я встаю, смотрю на часы – время 05:30. Надя с Ирой еще спят. Бабушка хлопочет на кухне. Я незаметно проскакиваю мимо нее, открываю дверь и бегу к реке встречать рассвет, сидя на берегу.
Затем возвращаюсь домой, Надя с Ирой как раз проснулись. Целый день мы помогаем бабушке по хозяйству, а вечером придумываем, в чем же пойдем на дискотеку. Потом начинаем мечтать, как станем взрослыми. Надя откроет свою ветклинику и будет лечить собак и кошек, у Иры будет свой бренд одежды и духов, а у меня – любимый человек и трое детей… И, конечно, я стану достойным бухгалтером, продолжу поколение финансистов по маминой линии.
Наступила пятница. Баба Нюра кричит с кухни: «Девочки, ребята пришли». Мы спускаемся, как три грации, и мило улыбаемся друг другу.
Дима мне сразу понравился, в нем чувствовалась мужская сила – несомненно, лидер по натуре. Дима сделал нам комплимент и сказал, что мы шикарно выглядим. Его голубые глаза смотрели на меня с любопытством. Он едва дотронулся до моей руки и предложил сесть сзади на его мопед. Мое сердце радостно стучало.
Надя поехала с Серегой, а Ира – с Даней.
Дима не отходил от меня, все медляки мы танцевали только с ним. И вот наш последний танец. Слова песни заглушали все: «И ночью мы с тобой останемся».
В этот момент Дима прошептал мне на ухо: «Маша, давай сбежим». Я соглашаюсь, и мы идем смотреть на звезды. Дима что-то увлеченно рассказывает о космосе.
Яркая искра прочертила на черном небе короткий след.
– О-о-о, Дима, смотри, звезда падает…
– Загадывай желание, Маша.
Больше всего на свете мне хотелось, чтобы Дима меня поцеловал…
И, о чудо, кажется, мое желание сейчас сбудется. Дима берет меня за руку и говорит:
– Ты прекрасна, как эта падающая звезда.
А затем он целует меня.
Это мой первый поцелуй, и я хочу, чтобы момент не заканчивался. Я ощущаю себя морской волной, ударяющейся о берег… Так чувственно и нежно. Во мне играет музыка Шопена.
«Дима и Маша, пора возвращаться. Мы вас обыскались уже, шифровщики», – в один голос кричат нам ребята. А мы стоим посреди поля и с легкой грустью понимаем, что надо ехать домой.
Первыми на мопеде едут Серега с Надей, а мы замыкаем наш кортеж.
Ветер играет моими волосами, я напеваю песню «Гостей из будущего» «Ты где-то». А затем все происходит как в замедленной съемке.
Серега начинает гнать. Вдруг прямо перед ним на дорогу выскакивает кабан. Серега не справляется с управлением и на скорости врезается в столб. Надя взлетает, переворачивается и падает на землю. Мы подбегает к ним. Серега уже не дышит. Надя пытается что-то сказать. Я судорожно начинаю нажимать на кнопки телефона и вызывать скорую. Ира бежит по полю и кричит: «Помогите».
Я беру руку Нади и прошу: «Потерпи, милая, все хорошо, врачи уже едут. Они спасут тебя. Ты молодец, держись».
Этими словами я пытаюсь успокоить себя. Надя смотрит с отчаянием и надеждой, а затем начинает хрипеть, и из ее рта идет кровь. Потом ее пальцы разжимаются, она больше не дышит, глаза стекленеют. Вот и все, конец. За что? За что? Жизнь так несправедлива… Почему именно Надя? За что?
Надя лежит в гробу. На ней платье невесты. «От того, что человек умер, его нельзя перестать любить, черт побери, особенно если он был лучше всех живых, понимаешь?» Эти слова Сэлинджера я прочла несколько дней назад. Сейчас я чувствую именно это.
Надя была центром нашей компании. Веселая, чуткая, добрая. Почему так рано? Сколько рассветов и закатов она могла бы увидеть, а ее мечта стать ветеринаром и спасать животных так и не сбудется. Почему именно она? Почему не я лежу здесь? Есть ли в этом смысл? Что хочет Бог сказать нам. Миллион вопросов ко Вселенной и ни одного ответа…
Я не забуду лучезарные глаза Нади никогда. Они часто будут мне сниться… После похорон с Ирой и Димой мы не виделись, наши дороги разошлись.
– Девочки, таблетки. Идем пить таблетки, – кричат медсестры.
«Как же я хочу домой», – думаю я.
Раз в три дня мы встречаемся с доктором И.К. в его кабинете, я много рисую и говорю. Спустя месяц мне наконец-то подобрали нужные лекарства, но я ужасно потолстела – больничный образ жизни изменил меня внешне сильно. Мне трудно ходить – теперь я хромаю, пропала пластичность и грация.
Спустя месяц приехали Артур, мама и папа. Увидев взгляд Артура, я все поняла без слов. Он смотрел на меня другими глазами, брезгливо. Мне было больно и неприятно. И больше я не хотела его видеть.
Главный врач ушел в отпуск, и доктор И.К. остался один в больнице. Все шло как обычно – в своем кабинете Илья Константинович спросил, как прошел мой день, о чем я думала и что бы хотела обсудить. Как вдруг он невзначай сказал:
– Знаешь, тебе просто не повезло. Ты встретила не того человека. Тебе нужно сменить окружение и жить дальше. Я верю, что ты многого добьешься, если приложишь усилия. И готов тебе помочь.
Затем он включил музыку Людовико Эйнауди и приблизился ко мне вплотную. Начал целовать мои руки и шею. Когда дошел до губ, я отстранилась.
– Я не могу, вы же мой доктор. Простите… Я не в силах. Я не готова. И я не люблю вас…
– Мария, да что ты знаешь о любви?
Он смотрел на меня, как смотрит волк, поедая ягненка…
– Да что это с вами?
Я попыталась уйти, но дверь была закрыта на ключ.