Александра Маринина
Светлый лик смерти
Культ Марининой?
Пока еще нет в Москве или, что было бы более современно, в Интернете клуба читателей и почитателей, фанов, как говорят ныне, детективного творчества Александры Марининой, но книжный рынок давно и прочно заполонен книгами разных форматов: карманного и портфолио, выходящих в сериях «Русский детектив» и «Детектив глазами женщины», в твердых переплетах и в суперобложках. В поездах метро и в электричках, на трамвайных маршрутах и в автобусах дальнего следования – везде можно увидеть людей разного пола и возраста, разного же, подчеркну, достатка, которых объединяет одно – книга Александры Марининой, повествующая об очередном деле, над которым работает детектив – где майор, а где уже и подполковник милиции – Настя Каменская. И хоть на обложке порой красуется мужественный лик женщины в красном треугольнике, читают эти книги и юноши, и вполне солидные мужчины.
Лично я в одной из книг Марининой, вышедшей в серии «Черная кошка», насчитал в «полном перечне произведений А. Марининой» двадцать два романа. Такое количество литературных произведений, деленное на пять лет и помноженное на пятнадцать миллионов, – именно таким тиражом, по утверждению издательства «ЭКСМО», изданы за это время книги писательницы, – дает право утверждать, что литературный труд, писательство стало основным родом занятий бывшего подполковника милиции Марины Алексеевой, вот уже целую пятилетку будоражащей читательскую публику все новыми и новыми историями из жизни женщины-детектива.
Ныне, когда не в ходу классические жанры художественной литературы, когда литературное творчество из профессионального занятия скорее становится хобби, феномен Александры Марининой, оставившей деятельность профессионального юриста и избравшей для себя новое профессиональное поприще, стал предметом самого пристального внимания и самого оживленного обсуждения в литературных кругах и на страницах многих периодических изданий. И этот ажиотаж вполне понятен: редко кто сегодня из пишущей братии может сказать, что он живет за счет литературного труда (разумеется, кроме литераторов, продолжающих трудиться в научно-исследовательских институтах, в литературных отделах газет и журналов, но согласитесь, что оплата этого труда едва ли обеспечивает сегодня прожиточный минимум). Творческие же союзы при всем желании не в состоянии оказывать материальную помощь своим членам.
И вот на этом фоне унылого существования «высокой» литературы расцветает успех литератора, трудящегося на поле масс-литературы, к коей принято относить и детективный жанр. Напрашивается вывод: либо автор потакает самым низменным вкусам публики, либо, приходится признать, эта массовая литература относится к той самой беллетристике, которую во время оно нещадно поносили со всяческих партийных и литсъездовских трибун, желая сказать, что она «не зовет и не ведет». То есть уровень языка, разработка фабулы и интриги, а главное, чувства и мысли, которые вызывает это чтение, соответствуют не только литературным канонам, но и отвечают желанию большинства читателей знать о том, что у нас происходит в этой, чаще всего скрытой от нас, повседневной жизни.
К чести Александры Марининой надо сказать, что доскональное знание той сферы, которую она описывает, умение выделить из массы повседневного «болевые» моменты жизни общества, счастливо сочетаются с ее умением психологически исследовать глубину человеческого характера, помогая ей лепить почти скульптурные портреты своих героев. Характер того или иного персонажа, его взгляды на жизнь и, соответственно, его поведение в диктуемых жизнью ситуациях – именно это и привлекает массового читателя, каков бы ни был его статистический портрет. А разве не это привлекает читателя в «Трех мушкетерах»? В спокойном и тонком психологе Шерлоке Холмсе? В толстом гурмане Ниро Вульфе, созерцающем свои орхидеи и распутывающем самые сложные уголовные дела? «Читательское признание» – сегодня вещь сложно доказуемая… «Конечно, Маринину читает много людей, гораздо больше, чем Битова, – пишет в своей статье «Александра Маринина как случай элитарной культуры» Павел Басинский («Литературная газета»). – Но едва ли это жители нищих и полуголодных российских губерний. Скорее всего средняя московская и околомосковская интеллигенция. Да еще, оказывается, снобы, интеллектуалы. Они-то и могут довершить создание культа Марининой…»
Стоит ли ставить вопрос таким образом? Уж если Маринину не могут читать «жители голодных и полуголодных российских губерний», так смогут ли тогда они читать того же Андрея Битова, да просто – классику! Ведь цены на классику, а также философию, памятники древности вообще запредельны!
Гораздо любопытнее отметить, что после полного упадка литературного труда как профессии наконец-то появилась возможность – да, преуспевающему, да, раскрученному, да, кассовому писателю! – сделать литературную работу профессиональной, то есть жить на средства, которые он зарабатывает, «пиша» (как говорили в старину) свои значимые, а значит, воспитующие и в конечном счете полезные обществу детективы! И дай бог развиваться этой тенденции впредь и как можно шире…
В двух романах А. Марининой есть такой персонаж: следователь из Питера Татьяна Григорьевна Образцова, которая в свободное от следственной работы время… пишет детективные романы. То есть, надо понимать, Татьяна Томилина (псевдоним детективщика Образцовой), товарищ Насти Каменской на правоохранительном поприще, одновременно является литературным воплощением аналитика Алексеевой (писательницы Александры Марининой). И если Маринина сделала, похоже, свой выбор – оставила работу ради профессионального писательства, то Татьяна Томилина все же опасается столь решительного шага. Несмотря на то что муж давно требует переехать к нему в Москву: дескать, «я же смогу прокормить тебя!».
Остается с пониманием отнестись к опасениям писательницы Томилиной («Светлый лик смерти», «Седьмая жертва» и т.п.) и высоко оценить мужество и решимость Александры Марининой…
Иван Билык
Глава 1
– …Если вы хотите оставить сообщение, говорите после звукового сигнала. Если вы хотите послать факс, начинайте передачу…
Люба швырнула трубку на рычаг и глубоко вздохнула, пытаясь удержать рвущиеся наружу слезы. На протяжении нескольких месяцев она слышит этот холодный равнодушный голос, предлагающий ей оставить свое сообщение на автоответчике.
– Ну как? – сочувственно спросил ее симпатичный капитан, который полчаса назад сжалился над Любой и пустил ее в помещение отдела милиции аэропорта Шереметьево-2 позвонить. – Опять никто не подошел?
– Опять, – кивнула она, отворачиваясь, чтобы он не увидел, как она изо всех сил старается не заплакать.
– Позвоните еще кому-нибудь, – посоветовал милиционер. – Неужели больше некому вас встретить?
Некому. Она хотела, чтобы ее встретил именно Стрельников. А его нет. Все мучительно долгие месяцы, проведенные в Турции, она пыталась связаться с ним, покупала на сэкономленные гроши телефонные карточки и звонила в Москву, но вместо голоса живого Стрельникова слышала только автоответчик, который съедал драгоценные секунды, оплаченные карточкой. Три дня назад она, отчаявшись, все-таки оставила ему сообщение с датой и номером рейса и просьбой встретить ее в аэропорту. Говорила о том, как соскучилась и ждет встречи с ним. Говорила еще какие-то ласковые необязательные слова, пока автомат не запищал, возвещая об окончании оплаченного времени. Ей хотелось, чтобы Стрельников приехал за ней в Шереметьево с легким сердцем, не опасаясь сцен и упреков с ее стороны. Но он не приехал. И телефон его не отвечал.
Она набрала телефон Милы, близкой подруги. Впрочем, теперь вряд ли Мила может считаться близкой. Просто приятельница. После того как она бросила Любу в Турции одну… Хотя стоит ли ее за это осуждать? В болото неприятностей они попали вместе, и вины их в том не было, была только глупость и неоправданная доверчивость, а уж выбираться должен был каждый самостоятельно в меру собственных способностей. Мила выбралась быстрее, ибо способностей у нее оказалось больше. Разве можно ее винить за это? Она улетела в Москву еще в начале июня, а Люба застряла до октября.
У Милы тоже никто не подошел к телефону. Как же добираться до города? Денег у Любы – ни копейки. Хозяин, у которого она работала весь курортный сезон, предоставил ей угол в своем доме и скудную кормежку, а работала у него Люба только за билет до Москвы и визовый взнос. Наличные у нее не водились, и ей приходилось изредка просить хозяина дать ей два-три доллара вместо ужина или обеда. На эти доллары она и покупала телефонную карточку. Чувство голода стало постоянным и привычным, официанты и повара в ресторане, где она работала, готовы были подкормить ее, но не безвозмездно. Это Любу не устраивало, она же не Мила. Милка привыкла все проблемы решать через постель, потому и улетела в Москву уже в начале лета. Ничего не боится, отчаянная, рисковая. А Люба боится, да и вообще не по ней это. Смуглые волосатые турки вызывали у нее отвращение, преодолеть которое она не могла даже ради возвращения домой.
– Выпейте чаю, – предложил ей милиционер по имени Георгий, ставя перед Любой чашку с дымящимся напитком и коробку с сахаром.
– Спасибо, – благодарно пробормотала она, отпивая горячий чай. – Можно я еще позвоню?
– Конечно, звоните, – улыбнулся Георгий. – Вам же нужно отсюда уезжать так или иначе. Сидите спокойно и дозванивайтесь, не обращайте на меня внимания.
Люба набрала телефон Леонтьевых. Геннадий Леонтьев был одним из заместителей Стрельникова и его близким другом. Он должен знать, где разыскать Володю. Но и тут ее ждала неудача. Кроме длинных гудков, Люба не услышала ничего приятного. Оставался Слава Томчак, тоже заместитель и друг. Последняя надежда. Если и до него не удастся дозвониться, то тогда вообще непонятно, что делать дальше.
– Алло! – послышался в трубке знакомый голос Ларисы Томчак, Славиной жены.
– Лара, это я, Люба, – сдавленным голосом произнесла она.
– Люба… – недоуменно повторила Лариса и вдруг спохватилась. – Господи, Любочка, ты вернулась! Когда? Где ты?
– Я в Шереметьеве, в отделении милиции.
– Почему в милиции? С тобой что-то случилось? – обеспокоенно спросила Томчак.
– Нет, просто у меня нет денег на телефон, и мне разрешили отсюда позвонить. Где Стрельников?
В трубке повисло тяжелое молчание.
– Он… Он в отъезде. Он должен был тебя встречать?
– Да, наверное. Во всяком случае, я просила его об этом.
– Любаша, никуда не уезжай, я сейчас за тобой приеду. Жди меня через сорок минут под табло прилета. Поняла?
– Значит, Володя меня не встретит? – зачем-то безнадежно переспросила Люба, прекрасно понимая, что, конечно, не встретит, раз он в отъезде. Наверное, он и сообщение ее не получил, его, вероятно, уже не было в Москве, когда она звонила в последний раз.
– Я тебя встречу. Все, Любочка, я выезжаю. Через сорок минут под табло.
Люба допила чай и вежливо поблагодарила добросердечного милиционера за гостеприимство.
– Дозвонились наконец? – улыбнулся Георгий.
– Да, спасибо.
– Можно вопрос?
– Пожалуйста.
– У вас есть родители?
– Конечно.
– Они здесь, в Москве?
– Да.
– А почему вы им не позвонили? Обычно в таких случаях звонят в первую очередь домой.
Почему… Потому что. Разве может она показаться на глаза маме с папой в таком виде? Она уезжала из Москвы по приглашению турецкой фирмы, специализирующейся на строительстве отелей. Предполагалось, что они с Милой, закончившие колледж гостиничного и ресторанного хозяйства и имеющие сертификаты гостиничных менеджеров, будут стажироваться в Турции, в одном из крупных курортных отелей, набираться опыта. С турецкими строителями они познакомились в Москве, и те пообещали им хорошую работу в одном из крупных курортных городов Турции – Бодруме, Измире, Кемере или Анталье. Ссылались на наличие множества друзей и связей. Это звучало очень убедительно, ведь они строили эти самые отели для отдыхающих со всего мира. И вели они себя прилично, лапы не протягивали и ни на что не намекали. Просто дружеское отношение и желание помочь в приобретении опыта работы в отелях международного класса.
– Денег с собой не берите, – предупреждали строители, – они вам не понадобятся. Только на первые два-три дня, пока мы будем решать организационные вопросы. Потом приступите к работе и сразу получите аванс. Оклад отель-менеджера – около двух тысяч долларов, так что если вы проработаете сезон, то вам на все хватит. И покушать, и золотом обвешаться, и в кожу и меха закутаться, еще и домой привезете.
Перспектива была заманчивой, и девушки купили билеты на самолет до Антальи, куда прилетели в апреле, как раз к началу курортного сезона, имея при себе по пятьдесят долларов. После покупки билета и шмоток, необходимых для жизни и работы в сорокаградусную жару, денег у них осталось совсем мало. Можно было, конечно, подзанять у того же Стрельникова, но зачем влезать в долги, если строители сказали, что деньги не нужны. Кто же знал, что все так обернется?
За эти месяцы Люба несколько раз звонила домой, родителям, и веселым голосом рассказывала им, что у нее все хорошо, просто отлично, прекрасная работа и все идет как надо. Она просто не могла признаться им, в каком аду живет. Тем более что осторожная мама неоднократно пыталась отговорить ее от поездки, а более прямолинейный отец высказывался жестко и совершенно недвусмысленно. «Бесплатным бывает только сыр в мышеловке. Что это еще за благодетели такие? Ты уверена, что им можно доверять?» Люба была уверена, что можно. И признаться родителям теперь, что они оказались правы, у нее язык не поворачивался. Да и вообще, узнай они, как обстоят дела на самом деле, они бы с ума сошли от ужаса. Люба должна вернуться домой с чемоданом подарков и покупок и хоть какими-то деньгами в кармане. А не так, как сейчас: без копейки и с той же самой сумкой, с которой улетала полгода назад и в которой не лежит ни одной новой вещи. И ни одного подарка, кроме двух крошечных, оправленных в серебро синих талисманов от сглаза, которым цена полушка в базарный день и которые ей подарили хозяева сувенирных магазинов просто за красивые глаза, еще в те первые дни, когда они с Милой только-только приехали, бегали по городу с горящими от возбуждения глазами и таращились на яркие витрины магазинов. Их принимали за отдыхающих и дарили талисманы в надежде, что они вернутся в эти магазины за подарками для родных и друзей. Они не вернулись.
Люба вышла в зал прилета и принялась бесцельно бродить, то и дело поглядывая на часы в ожидании Ларисы. Каждые пять минут громкоговоритель возвещал о прибытии рейсов, и толпы встречающих кидались к стойкам таможенного контроля. Им навстречу выходили улыбающиеся пассажиры, кто-то кому-то махал рукой, кто-то поднимал над головой плакат с фамилией прилетевшего или с названием своей фирмы. Всех встречали. Всех ждали. Только не ее, Любу Сергиенко. Слезы снова потекли из глаз, и она поплелась в сторону туалетов, чтобы умыться. Нагнувшись над раковиной и набрав в ладони холодной воды, она вдруг не удержалась и расплакалась громко, горько, навзрыд. В первый раз за все полгода она не справилась с собой и зарыдала. Ей в одну секунду припомнилось все: отчаяние, унижение, голод, неудобная постель в душной комнате без кондиционера, постоянное безденежье, стыд. Ей вспомнилось, как она сидела в аэропорту Антальи. Рейс дважды откладывали, сначала на шесть часов, потом еще на тринадцать. Деваться было некуда, все пассажиры уже прошли паспортный контроль и выйти в город не имели права. Все места в бистро и баре были заняты отъезжающими с отложенных рейсов, люди сидели на полу, пристроиться было негде. И ужасно хотелось есть. А денег не было. Но Любе тогда казалось, что все это ерунда, потому что в Москве ее ждет Стрельников. Кончился кошмар, кончилась унизительная работа, она наконец летит домой. Ради этого можно и потерпеть. Сидя на корточках в уголке в душном переполненном аэропорту, она закрывала глаза и представляла себе Володино лицо, его улыбку, его распахнутые и протянутые ей навстречу руки. Он ждет ее, он скучает без нее…
Но оказалось, что ее никто не ждет.
* * *
Лариса Томчак вела машину легко и уверенно. Всю дорогу она молчала, но Люба почти не обращала на это внимания, ей и самой не хотелось разговаривать. Ей хотелось только одного: заснуть, проснуться и обнаружить, что последние полгода ей просто приснились. Она никуда не уезжала, ничего этого не было, за окном тихое прохладное московское утро, будильник показывает четверть восьмого, рядом с ней крепко спит Володя Стрельников, и сейчас она встанет, чтобы приготовить ему завтрак.
Дома Лариса первым делом отправила Любу в душ и занялась приготовлением обеда.
– А где Слава? – спросила Люба. – Неужели на работе? Сегодня же воскресенье. Опять Стрельников его вместо себя оставил вкалывать?
Лариса бросила на нее какой-то странный взгляд.
– Иди мойся. Потом поговорим.
Несмотря на голод, Любе кусок в горло не шел. Ей вдруг стало казаться, что она непременно подавится и умрет. С ней такое случалось, хотя и нечасто. Еще в раннем детстве страх перед едой возникал у нее при нервных перегрузках – перед контрольными, которых она ужасно боялась, перед экзаменами, потом, в юности, – во время ссор с юношами или на почве любовных переживаний. Обыкновенный невроз.
Она решительно отставила тарелку и залпом выпила стакан минеральной воды.
– Почему ты не ешь? Невкусно?
– Вкусно. Спасибо, Лара, я уже сыта. Теперь объясни мне наконец, что все это значит? Что происходит?
– Любаша, мне придется сказать тебе неприятные вещи. Соберись с духом, пожалуйста.
– Мне не с чем собираться, – усмехнулась Люба, – вся сила духа оказалась растраченной под знойным солнцем турецкого рая. Не надо меня щадить. Все плохое, что могло случиться со мной, уже случилось. Так где мой Стрельников? Куда подевался?
– Он уехал на две недели в Испанию, в Коста-Браво.
– По делам Фонда?
– Нет, отдыхать.
– Что, сильно утомился? – скептически осведомилась Люба.
– У него медовый месяц.
– Как ты сказала?
Люба решила, что ослышалась. Какой медовый месяц? Стрельников женат больше двадцати лет. Последние два года он прожил с ней, Любой Сергиенко, уйдя от жены и купив себе квартиру. Накануне ее отъезда в Турцию речь шла о том, что он в ближайшее же время оформит развод и после возвращения Любы они поженятся. Так какой же может быть медовый месяц? С кем? С женой Аллой?
– Я сказала, что у Стрельникова медовый месяц, – отчетливо повторила Лариса Томчак.
– С кем? – пересохшими губами спросила Люба.
– С твоей подружкой Людмилой.
– Нет!
«Уснуть, проснуться и обнаружить, что этого нет…»
– Да. Я тебя предупреждала, что ты услышишь неприятные вещи.
– Значит, он все-таки развелся?
– Еще чего! – фыркнула Томчак. – Будет он напрягаться. Официально он все еще в браке с Аллой. А с Милой он обвенчался в церкви.
– Бред, бред… – прошептала Люба. – Я больна, у меня высокая температура, и все это мне привиделось в бреду. Этого не может быть.
Лариса встала из-за стола, подошла к ней, обняла за плечи, положила прохладную ладонь на ее пылающий лоб.
– Любочка, девочка моя, ты должна это пережить, как бы больно это ни было. И мы с Томчаком, и Леонтьевы с этим не смирились. Я понимаю, тебя это не может утешить, но я хочу, чтобы ты знала: Стрельникова с Милой мы в своих домах не принимаем. Мы все тебя любим, и у нас за тебя душа болит. Но руководить его поступками мы не можем. Это не в наших силах.
Люба прикрыла глаза и откинулась назад, прижавшись затылком к мягкой груди Ларисы.
– Как это случилось?
– Мила вернулась в июне и сразу помчалась к Стрельникову. Якобы рассказывать, как у тебя дела, и передать от тебя письмо. Ты писала ему письмо?
– Да. И просила Милу его передать.
– Ну вот. Ты сама и устроила их встречу. Уж не знаю, как у них там все вышло, но только в июле она уже присутствовала на банкете, куда были приглашены руководители Фонда с женами. Мы с Томчаком, Гена Леонтьев с Анютой, а Володя – с твоей подругой. Мы ведь даже не знали, что Мила – твоя подруга. Просто увидели рядом с ним эффектную блондинку и решили, что он пригласил совершенно случайную девицу себе в пару. Тебя нет, а с Аллой он отношения не поддерживает. Привел ее, чтобы не вызывать у устроителей банкета лишних вопросов. Мы даже значения этому не придали. А в августе, когда Гена Леонтьев отмечал сорокапятилетие, Володя сказал, что придет с Милой. Тогда и вскрылось. Короче говоря, окрутила она его в момент. Любаша, хоть ты мне объясни, что у вас там произошло. Почему вы уехали вместе, а вернулись порознь? Почему ты там застряла? Мы, честно признаться, решили, что у тебя сделался роман с каким-нибудь богатым турком, ты осталась в Турции, а Мила рассказала об этом Стрельникову. Тогда все более или менее понятно. Это так?
– Нет, Лара. Это все не так…
* * *
… Первые пять дней прошли в восторженном угаре. Курортные районы Турции действительно райские места, а уж в апреле, когда еще нет изнуряющей жары, – особенно. Девушки с наслаждением разглядывали выставленные в витринах золотые изделия, приценивались, и в свете будущей зарплаты в две тысячи долларов колье, браслеты и серьги казались им до смешного недорогими. Они заходили в каждый магазин, где продавались кожа и меха, мерили пальто, шубы, куртки и выбирали модели, которые непременно купят, как только заработают деньги. Отбоя от предложений выпить чашечку кофе бесплатно не было, хозяева магазинов, ресторанов и баров им улыбались и зазывали к себе, и жизнь казалась радужной и прекрасной. Пригласившие их фирмачи каждый вечер рассказывали о том, где и с кем они говорили насчет работы для девушек и кто и что им обещал. Однако прошло пять дней, потом десять, а с работой ничего не получалось. Денег не осталось совсем, хотя тратили они их очень осторожно, только на еду и то весьма скромно, даже лишний раз кофе выпить не решались. На одиннадцатый день строители объявили им, что ничего не получается. Единственная работа, которую они сумели для них найти, – массажистками в отеле. Выбора не было, купить билет до Москвы им было не на что, и девушки согласились. Обе они в свое время закончили курсы массажистов. Собственно, на этих курсах они и познакомились, подружились, а уж потом вместе решили учиться в гостиничном колледже.
Строители отвезли их куда-то между Сиде и Манавгатом. Через два дня хозяин отеля, свободно говоривший по-английски и по-немецки, пригласил их поужинать и высказал свое предложение по-деловому просто и без обиняков. Однако и не обиделся, услышав в ответ мягкое вежливое «нет». Любе казалось, что вопрос тем самым был исчерпан раз и навсегда. До середины мая девушки вкалывали как проклятые, массируя спины, животы, бока, ноги, покрытые бронзовым загаром и пахнущие соленой средиземноморской водой. Апрельские гости отеля были в основном из Германии и Норвегии, к середине мая стали появляться русские. Соотечественники охотно вступали в разговоры с хорошенькими массажистками, спрашивали о порядках в отеле, интересовались, много ли девушки здесь зарабатывают. Услышав ответ, презрительно фыркали. Стоило ли уезжать за границу, чтобы ломаться за такие гроши.
– Зато мы весь сезон на курорте, – весело отвечала Люба. – И бесплатно. А вы – только две недели.
Разумеется, ей не было весело, и работу свою она вовсе не считала пребыванием на курорте. Рабочий день – с девяти утра до девяти вечера и без выходных. Четырехзвездный отель должен обеспечивать своим гостям услуги в любое время. Но не рассказывать же этим довольным жизнью отдыхающим о своих бедах. Люба терпеть не могла, когда ее жалели и считали несчастной или неудачницей.
По прошествии месяца подошло время получать первую зарплату – обещанные владельцем отеля сто пятьдесят долларов. И тут Любу настиг очередной удар. Хозяин заявил, что дела у отеля идут плохо, гостей намного меньше, чем ожидалось, и платить массажисткам ему нечем. Пусть отработают еще месяц, потом, если дела пойдут хорошо, он заплатит за весь период работы.
Девушки устроили скандал, кричали, плакали, умоляли. Владелец велел им прийти на следующий день после обеда, он подумает, что можно сделать.
– Он нас дурит, – зло говорила Люба. – Даже если мы останемся еще на месяц, нет гарантий, что он нам заплатит. Он так и будет кормить нас «завтраками».
Мила угрюмо молчала. Они оказались в абсолютно бесправном положении. Туристическая виза, которую они получили за десять долларов, прилетев в Анталью, действительна всего месяц, и месяц этот истек две недели назад. Теперь, чтобы иметь право хоть на что-нибудь, нужно получать новую визу, которая стоит уже намного дороже. Они не могут обратиться в полицию, чтобы выколотить деньги из хозяина, потому что у них нет права работать в Турции. Они не могут вообще ничего.
На следующее утро они снова вышли на работу. Люба решила, что это правильно: не нужно злить хозяина. Если прогулять, он, может быть, и заплатит обещанные деньги, но на второй месяц их не оставит. До обеда Люба успела обслужить пять человек, закрыла массажный кабинет и постучала в соседнюю дверь, за которой работала Мила. Пора было идти к хозяину. Дверь оказалась запертой. Люба несколько раз подергала за ручку и на всякий случай громко позвала подругу. Она знала ее характер и потому была уверена, что Мила занимается не только оздоровительным массажем. Но по царящей за дверью тишине стало понятно, что Милы там нет.
Люба поднялась в офис к хозяину. Сидевшая в приемной секретарша бросила на нее сочувственный и какой-то сальный взгляд, от которого Любе стало не по себе.
– Шефа нет, – сообщила она, и Любе показалось, что она с трудом сдерживает гадкую ухмылку.
– А когда будет?
– Завтра.
– Но он назначил нам прийти сегодня. Он должен заплатить нам за работу.
– Он уже заплатил, – сообщила секретарша и все-таки ухмыльнулась.
Люба опрометью бросилась в ближайшую деревню, где они с Милой снимали комнату. Ворвавшись в дом, она сразу увидела подругу, складывающую в сумку свои вещи.
– Заплатил? – запыхавшись, радостно спросила Люба.
Мила подняла на нее холодные голубые глаза, не прекращая своего занятия.
– Мне – да.
– Что значит «тебе – да»? – не поняла Люба. – А мне?
– А тебе – нет.
– Как это? Почему?
– Потому что нечего строить из себя целку-невредимку. Ты что, маленькая? Не понимаешь, как здесь деньги зарабатываются?
Люба в изнеможении присела на стул. Только сейчас она почувствовала, как от бега по полуденной жаре колотится сердце.
– Ты ему дала?
– Милая моя, не «дала», а «давала», весь этот месяц, каждый божий день. За это он мне и заплатил. Если бы ты была поумнее, он бы и тебе заплатил. А так – сиди, соси палец.
– Но ведь я работала! – в отчаянии воскликнула Люба. – Я же вкалывала как вол! Думаешь, я не видела ничего? Я в день делала по пятнадцать-двадцать массажей, а ты – максимум пять-шесть, я считала. У нас нагрузка считается общая, но я же работала в три раза больше тебя, потому что ты еще и с клиентами трахалась. Я знаю, мне через стенку все слышно. К тебе в кабинет только мужики ходили, знали, за чем идти.
Мила рывком застегнула «молнию» на сумке и вскинула ремень на плечо.
– Да, я трахалась с клиентами. И с хозяином тоже. И заработала деньги. А ты – нет. Потому что каждый зарабатывает как умеет. В первый же вечер, когда хозяин сделал нам предложение, все могло бы решиться. Если бы ты не была такой дурой и недотрогой, мы бы как сыр в масле катались. Мы обе должны были согласиться, за групповуху он отвалил бы куда больше денег. А если бы мы согласились ложиться под лесбиянок из числа отдыхающих или под дряхлых стариков, мы бы уехали отсюда в бриллиантах с ног до головы. Но только обе, понимаешь? Вместе. Проститутка-одиночка сейчас никакой ценности не имеет, их вон пруд пруди, в том числе и из наших, русских. Сейчас ценится только хорошая группа. А ты со своими идиотскими принципами и сама денег не заработала, и мне не дала. Все, привет.
Она решительно двинулась к двери.
– Куда ты? – беспомощно спросила Люба.
– Куда надо. С такой, как ты, все равно каши не сваришь. Буду сама выбираться из этого болота.
Дверь за ней закрылась. Минут через пять Люба спохватилась, что не спросила Милу, заплатила ли она домохозяину свою долю за снимаемую комнату. Она выскочила из дома и помчалась к стоянке такси, но было поздно. Турция – не Россия, здесь такси ждать не приходится, они всегда под рукой.
Она все-таки пошла к владельцу отеля на следующий день.
– Если вы заплатили моей подруге, то должны заплатить и мне, – твердо сказала она.
– Твоя подруга работала гораздо лучше, – невозмутимо ответил владелец, – поэтому ей я заплатил. А ты работала плохо. Нагрузка у вас была средняя, не более двадцати пяти человек в день на двоих, вы не особенно надрывались, но к ней ходили постоянные клиенты, а это означает, что им нравилось, как она работает. Раз нравилось клиентам, значит, нравилось мне. Это принцип работы нашего отеля.
– Из этих двадцати пяти массажей двадцать делала я, – пыталась убедить его Люба, – а Мила – только пять. Это несправедливо. Вы должны заплатить за мою работу. В конце концов тот факт, что к Миле ходили постоянные клиенты – это в немалой степени и моя заслуга. Я вкалывала без продыха, чтобы клиенты не ждали в очереди, потому что Мила делала массаж очень долго. Слишком долго. Вы не можете не понимать, с чем это связано. Если бы я работала так же медленно и с перерывами, как она, гостям пришлось бы ждать под дверью, и они наверняка пришли бы к вам жаловаться. Но они ведь не жаловались, верно? Значит, я тоже работала хорошо. И вы должны мне заплатить за месяц работы.
– Ничего не знаю, – отмахнулся турок. – Я с самого начала предупреждал, что нагрузка считается на весь массажный кабинет в целом, а не на каждую массажистку в отдельности. Разбирайтесь между собой сами. Это ваши проблемы. Я дал деньги твоей подруге, пусть она с тобой поделится.
Люба исчерпала запас вежливого красноречия и сдалась. Она поняла, что если хозяин платить не хочет, а он именно не хочет, то сделать с этим она ничего не сможет. Она здесь бесправное существо, живущее без визы, без денег и без разрешения на работу.
Оказалось, что и за комнату Мила свою долю не заплатила. К счастью, домохозяин был жалостливым человеком и согласился поверить Любе на слово, что она обязательно заплатит, когда сможет. Через пару дней Люба поняла, что так продолжаться не может. Денег взять негде. Пришлось снова идти к домохозяину. Тот подумал немного и предложил ей работать в его магазине за угол и еду. За пару месяцев, сказал он на плохом немецком, ты свой долг отработаешь.
