Марина Эльденберт
Желание #5
Правда, в эту минуту до меня доходит, что он прикалывался, и меня снова подбрасывает вверх.
– Сядь, – говорит Омельчин. Наверное, тем самым тоном, которым командует своими подчиненными. – Если ты действительно хочешь продолжать обучение, переедешь ко мне.
Глава 3. Ник
Я привык быстро анализировать любую ситуацию и так же быстро принимать решение. Отказываться или соглашаться. Видеть выгоду и подсчитывать риски. Вся моя жизнь построена на законах бизнеса, этому меня научило собственное дело, иначе бы в свой тридцатник я не был тем, кем есть. А в настоящем бизнесе нет месту жалости, семейным узам или бездумной, расточительной благотворительности.
Ситуация с Елизаветой была изначально спорной. Хотя бы потому, что мы даже не родственники: когда новая семья появилась в жизни отца, я уже жил самостоятельно. Да даже если бы и были, я честно признался в своих принципах, которые не собирался нарушать. Наверное, попроси сводная сестренка деньги или дави на жалость, я бы просто встал и ушел. Но она сделала мне деловое предложение. Девчонка попыталась переиграть меня на моем же поле.
Это забавляло и интриговало. Поэтому я остался, дослушал до конца. Но все равно собирался уйти. Потому что одно дело отвезти ее с вещами в аэропорт, другое – носиться с ней в Москве. Я и так уйму времени потратил, перенес пару встреч, и ради чего? Точнее, кого.
Ради рыжей бестии с взрывным характером.
Когда отец сказал, что боится, что у любимой «Лизоньки» могут возникнуть проблемы, я решил, что он, как всегда, утрирует. Мой папаша помешан на контроле всех и вся, и заботится о родных как умеет. Правда, мнение родных его мало интересует. Так что желание девчонки сбежать из дома отчима я хорошо понимал.
Но Елизавета, или как она сама себя называет Вета, оказалась вовсе не гадким пухлым утенком, каким я ее запомнил. Она превратилась в тигрицу: яркую, красивую и сексуальную. С таким острым, как у нее, языком, девчонка – сплошная ходячая проблема, так что как скоро она найдет приключения на свою задницу – вопрос времени.
Какое мне до этого дело?
Никакого.
Я ей не брат.
Не опекун.
Никто.
Но когда она ухватила за мою руку, я почему-то не ушел.
Актерскими талантами меня сложно удивить (пытались, и не раз), а вот искренностью – вполне. Вета была искренней. И по-настоящему увлеченной. Последний раз я видел подобный взгляд лишь в зеркале, когда открывал свой первый зал. Тот проект удачным не назовешь, но он помог мне идти дальше. Я вдруг понял, что своим решением либо перекрою девчонке кислород, либо помогу подняться на ступеньку повыше.
Рыжая все еще хмурится, явно обиделась на мой смех. Она вообще забавная, когда злится, поэтому я не мог сдержаться и не подразнить ее, а заодно проучить за такие предложения. Потому что другой на моем месте вряд ли бы отказался, и при мысли об этом становится вообще не до смеха.
– Ты можешь переехать ко мне просто так, – говорю я, чтобы закрыть эту тему.
Для нее. И для себя.
– Просто так?
– Просто. На один месяц.
– На три, – поправляет девчонка. – Курс длится три месяца.
– На полтора максимум, рыжая. Не наглей.
Она вдруг улыбается – солнечно, закусывает губу, а взгляд такой шальной, будто только что выиграла в лотерею. Этого хватает, чтобы вспомнить, как удерживал Вету на лестничной площадке. Как она ерзала и крутила задницей, я тогда отпрянул, чтобы девчонка не почувствовала, что у меня встал. Вот и сейчас меня накрывает – остро, огненно, крышесносно: желание попробовать на вкус ее губы становится настолько непреодолимым, что хочется забыть о том, кем она мне приходится.
Да, заработался ты Ник. Лучше бы затрахался.
– Пойдем, – говорю я, чтобы избавиться от наваждения. – Отвезем твои вещи. Заодно расскажу о правилах в моем доме.
– Какие еще правила? – морщит нос Вета.
– Правило первое, – говорю я, убедившись, что рыжая щелкнула ремнем безопасности, – никого в дом не водить. Железное. Никаких подружек или парней. Сразу отправлю домой.
– Хорошо, – соглашается Вета. – Буду встречаться с ними на стороне.
– Ты точно учиться приехала? – сам не понимаю, с чего это мысль о гипотетическом парне вызывает у меня совсем не гипотетическое желание спустить его с лестницы.
– А что, учеба исключает личную жизнь?
– Правило второе, – продолжаю, – возвращаться до двенадцати.
– До двенадцати?! Я что, Золушка какая-то?
– Самая натуральная, и пока я твой принц, будешь делать то, что скажу я, – до меня доходит, что я только что брякнул, когда пухлые губы растягиваются в улыбке.
– Ты не принц. Следуя логике сказки, ты Фей.
Ага. Нафеячу, отколдую, ткну палкой. К счастью, у меня хватает ума удержать последнее в себе (особенно на тему палки) и ограничиться:
– Будешь оспаривать мои слова, снижу планку до одиннадцати.
Вета тут же примирительно поднимает ладони.
– Как скажешь, Фей. Что-то еще?
– Правило третье – каждый убирает за собой сам. Я люблю чистоту.
Правила простые, но я кошусь на девчонку, вдруг возьмет и передумает. Но она только вздергивает подбородок, принимая вызов. Потом вовсе забывает обо всем, когда мы, забрав ее вещи, подъезжаем к Москва-сити. Небоскребы производят впечатление, особенно когда впервые видишь их так близко. Сейчас сводная сестра с детским восторгом рассматривает пытающуюся дотянуться до неба махину. И фойе, и лифт.
Но при этом старательно пытается скрыть свой восторг.
– Ты не сказал, что живешь на шестидесятом этаже.
– Формально я живу еще и на шестьдесят первом. Боишься высоты, сестренка?
– Нет, – мотает она головой. Просто не думала, что у тебя такая квартира.
– То ли еще будет.
На самом деле, интересно посмотреть, как Вета будет исследовать новое жилье, но отменять ради нее еще одну встречу я не собираюсь. Поэтому вталкиваю ее чемодан в квартиру и хлопаю девушку по плечу.
– Располагайся. И помни о правилах.
– А ты куда?
– Работать. Возьми мои ключи, у меня есть запасные.
– Стоять! – командует сестренка. – На экскурсии не настаиваю, но где я буду спать?
– В бильярдной.
– В бильярдной? – офигевает рыжая.
– Или в гостиной. У меня только два дивана, – отвечаю.
И, пока Вета в ступоре, хлопаю дверью.
Все мысли о рыжей прочь. Встречу с Аленой и Максом пропускать нельзя. Тем более, что от них зависит то, над чем я работаю последние полгода. Фитнес-центр в Индонезии.
Но, как назло, выкинуть сводную сестренку из головы не получается. Мне бы сосредоточиться на разговоре с деловыми партнерами, а я все время мысленно возвращаюсь к Елизавете. Не перегнул ли палку? Девчонка действительно осталась одна в большом городе, пусть даже в обнимку с мечтой. Мигом представляется плачущая в одну из дизайнерский декоративных подушек Вета. С убитым взглядом, дрожащими губами и тяжело вздымающейся грудью.
Ей вообще есть на что есть?
Пишу сообщение:
«Содержимое холодильника полностью в твоем распоряжении».
«Спасибо! Я уже», – получаю в ответ.
Картинка с грустной Ветой рассыпается и сменяется на картинку с восседающей на диване рыжей, уплетающей многоэтажные сэндвичи и разбрасывающей повсюду хлебные крошки.
Идиот! Думал, она гордо будет морить себя голодом? Омельчин, ты же не бездомного котенка подобрал, Вета – самостоятельная девочка, и судя по тому, что ты увидел, абсолютно без комплексов. Она получила, что хотела, твоя забота и сочувствие ей до лампочки.
Мозгами я это понимаю, но все равно берет злость.
«Потом расплатишься», – набираю следующее сообщение.
«Жмот!»
Все.
На этот раз я по-настоящему включаюсь в дела и правда забываю обо всем, кроме будущего контракта. Настолько забываю, что возвращаясь к себе, на пару секунду зависаю в дверях, потому что в меня ударяет осознание, что теперь я живу не один. Сильно так прикладывает, будто мешком по голове.
Кухня как комната в моей квартире не предусмотрена, она скорее часть гостиной и расположена аккурат напротив входа. И сейчас за столом на высоком барном стуле, ко мне спиной сидит Елизавета. Волосы собраны в высокий хвост, растянутая, явно домашняя футболка сбилась в сторону, оголив немного загорелое в веснушках плечо и тонкую шею, хлопок стекает по телу, прикрывая ягодицы… И больше ничего! У девчонки красивые бедра, изящные икры и миниатюрные босые ступни. К этим ступням мой взгляд и прилипает.
Вета меня не слышит и не замечает, потому что ее уши прикрывают массивные наушники, а сама она слишком сосредоточена на фотографии, раскрытой на весь небольшой экран ноутбука.
Вот это и есть мешок, который по голове. Не ноутбук и наушники, естественно, а сама девушка. Такая мягкая и домашняя – даже не скажешь, что тигренок, который при желании показывает зубы и выпускает когти. Кошечка.
Но какого она в таком виде, будто истосковавшаяся по ласке женушка?
Еще бы рубашку мою надела для полного соответствия!
Я тоже хорош! Завис на пороге собственной квартиры. Она моя проблема, к которой нельзя подойти сзади, провести ладонями по широко разведенным бедрам, скользнуть пальцами под футболку и узнать есть ли на ней нижнее белье. А еще прижаться губами к затылку, провести языком по плечу, почувствовать ее на вкус…
Твою мать!
Чувствую, что кровь прилила к месту ниже пояса, ругаюсь вслух и со всей дури хлопаю дверью. От этого звука даже Вета подпрыгивает, оборачивается, а потом крутанувшись на стуле и стянув наушники, упрекает:
– Ты меня напугал.
На ней шортики, Ник. Такие маленькие, соблазнительные, почти ничего не прикрывающие шортики. А сверху все не так однозначно, потому что бретелек бюстгальтера из-под футболки не видно.
– Привыкай, – отвечаю я, потому что нужно что-то ответить.
Собираюсь пройти мимо. Потому что мне здесь делать нечего, развлекать Вету не входит в мои обязанности. Но девчонка соскальзывает с барного стула и с улыбкой кивает на кухню.
– Я не знала, во сколько ты возвращаешься домой, поэтому уже поужинала. На тебя тоже приготовила. Могу погреть.
Только сейчас обращаю внимание на почти выветрившийся запах тушеного мяса и жареного лука, и стараюсь сразу все прояснить:
– Эй, Лизавета! Мы не семья, я тебя просто приютил.
– Это же обычная благодарность, – поясняет рыжая, и ее улыбка гаснет.
– Лучшей твоей благодарностью будет незаметность.
Вета вспыхивает и почти что не рычит:
– Это, знаешь ли, сложно сделать в квартире без комнат! Я же не невидимка.
О да, это досадное упущение! Особенно, когда ее домашний костюм состоит из того, из чего состоит.
– По крайней мере, не лезь ко мне и веди себя тихо.
Девчонка снова открывает рот, но я не позволяю ей спорить:
– Больше никаких благодарностей.
Она холодно кивает и отворачивается, а я поднимаюсь на второй этаж и разрываюсь между уверенностью, что все сделал правильно и горьким послевкусием, потому что намеренно задел рыжую. Все-таки не в моих правилах хамить женщинам. Как и впускать в свой дом сексуальных кошечек на ПМЖ. В последний раз это не слишком хорошо закончилось.
Но Вета даже не моя пассия, она – сводная сестра.
Поэтому чем меньше мы будем пересекаться, тем лучше. Чем нейтральнее у нас будут отношения, тем круче.
Дистанция, Ник. Держи дистанцию и не думай про шортики.
Глава 4. Вета
Теперь я живу в пентхаусе.
Нет, не так. В ПЕНТХАУСЕ.
У меня даже пункта такого в блокноте желаний нет. Нырнуть с аквалангом и покататься на американских горках есть, а вот пожить месяц в квартире на последнем этаже небоскреба – нет. Да еще в такой роскошной! Я раньше подобные только в фильмах и на фото в Интернете видела: гостиная с высоченными потолками, мягким диваном и креслами, ультрасовременная кухня на первом этаже, спальня, бильярдная, тренажерный зал, гардеробная и ванная – на втором. Все дизайнерское, но жилое. Хотя хозяин квартиры, как и говорил, помешан на чистоте, потому что мне не встретились забытые грязные носки или немытая посуда в раковине.
Да уж, иногда реальность даже интересней грез. Вчера мне некуда было пойти, а сегодня я уже просыпаюсь на том уровне неба, где живут облака. Поднимаю жалюзи и могу рассмотреть касающийся самого горизонта мегаполис, который в отличие от меня никогда не спит. Стекло, металл, ленты дорог с многочисленным автотранспортом, выглядящими отсюда деталями конструктора «Лего».
Я встаю на самые носочки и потягиваюсь.
Это удивительно.
Это восхитительно.
Это крышесносно!
В общем, в этой бочке чистого янтарного меда просто обязана быть ложка чернющего горького дегтя. И имя дегтю – Ник Омельчин.
Когда Никита предложил мне переехать к нему, мой мыслительный процесс просто дал сбой. Возможно, поэтому я так быстро согласилась. Нет, наверное, дай Омельчин мне пару часов на размышления, ответ остался тем же (все-таки выбирать не приходилось), но возможности узнать это у меня теперь точно нет. Так что с одной стороны на одну большую проблему меньше, а с другой…
Гуляя по квартире Ника я осознала, что дегтя вовсе не одна ложка, и даже не две.
Ну во-первых, в пентхаусе не было разделения на комнаты, единственными отдельными были гардеробная и ванная. То есть они, конечно, делились на зоны, но весьма условно. Например, между тренажерным залом, спальней Омельчина и гостиной только стеклянная перегородка, а вот для того, чтобы попасть в душ, мне нужно пройти либо через эту спальню, либо через гардеробку. Радует, что в квартире два туалета. Видимо, дизайнер всего это трэша в определенный момент вспомнил, что создает жилье для людей, а не для роботов, и воткнул второй санузел на первый этаж.
Во-вторых, это была квартира для одного. Или же для двоих, спящих в одной кровати. Потому что никаких гостевых комнат здесь не наблюдалось и в помине. Когда Омельчин сказал про бильярдную, я решила, что он так шутит. Я на это очень надеялась! Но во мне все цензурные слова закончились, когда оказалось, что нет, не шутит. Совсем не шутит.
Из хорошего: в бильярдной был достаточно широкий диван, а еще большое панорамное окно, из которого открывался прекрасный вид на Москву. Из не очень хорошего – здесь даже стеклянной перегородки не было, только штора из плотной ткани, отделяющая мое новое жилье от других «комнат». Отчего я на секунду почувствовала себя хомячком, которому выделили место в «живом уголке».
Сжала кулаки, ругнулась нецензурным словом и решила… точно никуда не стану уходить, даже если Омельчин опомнится, передумает или сообщит, что все это шутка. Вот сам напросился! Пусть теперь меня терпит.
Ха!
Я его не пытала и не заставляла делать такие предложения. Если решил получить развлечение за мой счет, то не на ту напал.
Правила я, конечно, стану соблюдать, но свои тоже придумаю!
С таким настроем я разобрала чемоданище, поживописнее раскидала собственные вещи по бильярдной (пусть хаос, зато он мой), разложила всю косметику и косметические принадлежности в ванной и приготовила себе роскошный обед из запасов Омельчина. Я как раз доедала греческий салат и овощной крем-суп, когда от чумового братца пришла смс.
В общем, стало капельку стыдно, я решила, что я не зверь и ужин могу приготовить на двоих. Только зря старалась: даже спасибо не сказал, придурок. А вот что сказал, лучше бы не говорил вовсе. Потому что руки зачесались этим ужином в него бросить. И до сих пор чешутся.
Вот всякий раз, когда думаю, что в Нике есть что-то хорошее, он поворачивается ко мне тем местом, на котором сидит. И ведь вроде помог мне, но… Ладно мне его доброта не сдалась. Хочет, чтобы я была незаметной и ходила по стеночке? Обломится! Хочет, чтобы не лезла с разговорами? Пожалуйста! Тем более, что между нами ничего общего.
На часах уже половина девятого, поэтому я на автопилоте бреду в ванную через гардеробную, чтобы умыться и почистить зубы. Потом нужно будет сообразить завтрак и собраться в Школу. Мысли об учебе заставляют воспрять духом и ускорить шаг. Интересно, что Джордж скажет насчет моих фотографий. Вчера допоздна сидела, чтобы все успеть, но у меня получилось…
Я застываю на пороге, будто врезаясь в одну из стеклянных перегородок, которыми утыкана квартира. И всему виной Ник. В душе! Он стоит ко мне спиной, подставив голову под струи воды и положив ладони на мраморную стену. Вода, судя по всему, достаточно прохладная, потому что прозрачное стекло почти не запотело, и мне видно абсолютно все: сильные плечи, словно литые мышцы спины, перекатывающиеся под загорелой кожей, и упругие ягодицы.
Вот это задница!
Я трясу головой, чтобы развидеть эту сцену, достойную войти в сюжет фильма для взрослых, но Ник не пропадает. Более того, запрокидывает голову, подставляя лицо под личный водопад, а потом вдруг и оборачивается.
За считаные секунды до того, как я успеваю нырнуть обратно в гардеробную!
Сердце колотится, будто собирается выйти из груди и присоединиться к моей эротической фантазии. Вместе с дыханием, которое с какими-то недостонами срывается с губ. Омельчин в душе – это, пожалуй, самое-самое эротичное, что я видела в своей жизни. Несмотря на то, что настоящего секса в моей жизни еще не было, доступ в Интернет у меня был, а там можно увидеть все что угодно.
Только не Ника Омельчина.
Только не обнаженного Ника Омельчина под струями воды.
Понимаю, что на нервах комкаю футболку, которая служила мне пижамой, и отряхиваю ее. Хорошо хоть в этой неудобной квартире есть другой туалет, и в котором есть раковина. Пусть самая крошечная раковина, что я видела и, чтобы в ней умыться, нужно очень постараться, но мне просто необходимо умыться и немного остыть. Самую малость.
Потому что я возбудилась от одного только обнаженного вида Омельчина.
А кто бы не возбудился? Особенно, когда он такой…
Но оправдание – на троечку.
Долго стараюсь водой смыть и забыть то, что увидела. Жаль, не получается сунуть голову под кран. Во-первых, тогда придется сушить волосы, и я могу опоздать, а во-вторых, сильно сомневаюсь, что поможет.
Вытираю лицо полотенцем (у меня свое, с которым я, собственно, и шла в ванную), поправляю футболку и выхожу.
Чтобы, не дойдя до лестницы на второй этаж, снова уставиться на обнаженную спину Омельчина!
Ник готовит себе завтрак и из одежды на нем только джинсы.
Нет, ну он издевается!
– Ты мог бы хотя бы одеваться, раз мы живем вместе, – говорю я, топая наверх.
– Зачем? – со смехом интересуются мне в спину. – Тебе ведь понравился я без одежды.
Я едва не спотыкаюсь о ступеньку.
То есть он меня все-таки заметил?!
Вот же му… жик.
Ну нет!
Я больше не стану умываться в той мелкой раковине. И убегать больше не стану. Не на ту напал!
Медленно поворачиваюсь и встречаю его взгляд. Спереди Ник Омельчин так же хорош, как и сзади, но я настолько зла, и в моей крови гуляет такое бешеное количество адреналина, что я не собираюсь пасовать или краснеть перед ним.
– Значит, еще одно правило, о котором ты не успел меня предупредить?
– Правило? – переспрашивает мужчина, по-прежнему ухмыляясь.
– Ну да, – киваю. – Что-то вроде по утрам в этом доме нужно ходить голышом. Так я не стану его нарушать.
Я подхватываю края футболки и стягиваю ее. Под ней только нижнее белье: обычное, белое, с простым кружевом. Я не стесняюсь своего тела, на пляже и то обнажаются больше, но под потемневшим взглядом Ника, испытываю смешанные чувства. От офигения от собственной смелости до торжества. Потому что Омельчин сейчас останется без завтрака: он откровенно залипает с зажатой в руке чашкой и рассматривает меня всю.
– Достаточно? – спрашиваю я, успешно пряча улыбку за закушенной нижней губой. – Или нужно идти до конца? Знаешь ли, для меня это все непривычно…
– Нет такого правила! – рычит Ник, и я едва сдерживаю смех.
– У тебя сейчас яйца подгорят.
– Что?
– На сковороде, – киваю за его спину.
Надо видеть его лицо! Будь под рукой камера, я бы это сняла, а потом распечатала и повесила на стену. В гостиной.
Медленно поднимаюсь по лестнице с наслаждением слушая, как на кухне матерится Омельчин.
К моей огромнейшей радости, когда я спускаюсь снова, оказывается Омельчин уже ушел. Поэтому тоже быстро завтракаю сэндвичами с индейкой и сыром и бегу на учебу. Хорошо, что я додумалась в первый же день купить билет на целый месяц и сейчас не ограничена в своих передвижениях. Тем более, что до учебного центра от «Москва-сити» теперь далековато.
Едва успеваю, врываясь в аудиторию в самую последнюю минуту, отчего оказываюсь в центре внимания, потому что Джордж бросает на меня неодобрительный взгляд, а еще – во втором ряду и возле двери, потому что на моем месте возле окна расположилась брюнетка с короткой стрижкой. Но хуже всего, когда ведущий фотограф предлагает начать разбор вчерашней фотосессии с меня.
– А вот и первый претендент! – кивает в мою сторону, прежде чем я успеваю занять свободную подушку.
Это не то, что неожиданно, это, блин, неожиданно так, что от волнения у меня пересыхает в горле и подкашиваются ноги!
– Вперед. Надеюсь, умеешь этим пользоваться лучше, чем будильником.
Только сейчас замечаю проектор, именно через него Джордж собирается рассматривать наши работы на белой стене.
Группа смеется, кто-то хмыкает, и мне хочется показать им непристойный жест. Бесит, когда высмеивают. В детстве я этого хлебнула сполна, из-за лишних килограммов, которые потом сгоняла спортом и правильным питанием. Конечно, худышкой стать не получилось, но то, что смогла, я исправила. Зато на смешки в глаза и за спиной у меня остался условный рефлекс: я расправляю плечи, приподнимаю подбородок и делаю свое дело. То, ради чего я здесь. То есть ради кого – самой себя.
Но, видимо, сегодня не мой день.
Потому что стоит первому портрету благодаря проектору возникнут на стене, как Джордж разносит его в пух и прах. Критикует так, что у меня холодеют пальцы, и вообще в груди холодеет. И каждое обидное слово о банальности, о спешке, о неумении видеть удачный ракурс острым жалом вонзается в мою самооценку все глубже и глубже. Но самое ужасное, что фотограф не позволяет мне показать следующий снимок, который как мне кажется (да, теперь я точно уверена!) значительнее лучше этого.
– Для любителей выспаться объясняю, что нужно было выбрать одно фото, – раздраженно поясняет он, даже не глядя на меня. – Освободи место для следующего.
Я люблю то, что я делаю, но сейчас мне хочется не просто плюхнуться на подушку, а уткнуться в нее лицом. Поэтому игнорирую сочувствующие и злорадные взгляды, кусаю губы и чувствую себя ужасно. Не спасает даже тот факт, что Джордж критикует почти все фото, которые по очереди появляются на стене. Достается всем студентам, кроме, пожалуй, Влада и брюнетки с челкой: они получают отметку «сносно».
– Он не с той ноги что ли встал? – шепотом интересуется Арт.
– Или мы все – отстой, – подавленно отвечает долговязый Коля, сидящий впереди меня.
После просмотра всех работ Джордж толкает речь о том, что все конечно ужасно, но раз мы здесь, значит, готовы совершенствоваться. И раз у нас есть он, значит, некоторые с его помощью достигнут высот.
Дальше фотограф с именем подробнее рассказывает про наши косяки и как их исправить, и уже не хочется удавиться. А после перерыва показывает, как работает он, снимая новую модель, и в конце приглашает попрактиковаться нас. С одной стороны все правильно, он прав, он опытнее, с другой – теперь во мне тонна нерешительности, и делать фотографии под строгим скептическим взглядом Джорджа для меня как ходить по сгнившему веревочному мосту над пропастью. Страшно и кажется, что вот сейчас точно свалишься.
Когда занятия заканчиваются, я с облегчением выдыхаю и подхожу к Владу. Нам не удалось и парой слов перекинуться. Настроение все равно…
– Дерьмо! – читает мои мысли Кристина, стоит Джорджу покинуть аудиторию, а части студентов рассосаться. – Это он называет учебой? Как в унитаз башкой макнул.
Лучше и не скажешь.
– Радуйся, что вообще сказал, что не так, – хмыкает Влад. – А вот как мне его «сносно» расшифровывать?
– Двигайся в том же направлении, – предлагает блондинка и интересуется: – Тебе в ту же сторону?
– Да, сегодня я снова работаю.
Черт, даже Влад работает. Впрочем, я тоже, но у меня есть целый час до своей личной съемки. Вчера удалось договориться с двумя девчонками об уличных фотосессиях. Это, конечно, не свадьба, и деньги по меркам Москвы – смешные, но полтора часа работы, и я смогу перестать объедать Омельчина. По крайне мере, следующие пару дней.
– Привет, Вета, – улыбается парень, замечаю меня. – Ты сегодня приняла весь огонь на себя.
– Угу.
Вспоминаю об утреннем эпизоде, и работать совсем не хочется, что со мной впервые. Я ведь люблю снимать, ловить мгновения, а тут прямо кажется, что я совсем неумеха, и что провинциальный свадебный фотограф – мой потолок. Ничего не имею против свадебных фотографов, но что, если я зря все это затеяла?
Чем выше взберешься, тем больнее падать – любимая мамина поговорка.
– Извини, сегодня не получится где-то посидеть, но может, завтра?
Как там Кристина говорила? Слово на «Д».
– Не страшно, – отвечаю. – У меня тоже съемка.
Девчонки-клиентки оказываются интересными, а я переключаюсь и на отлично выполняю свою работу, но внутри меня будто разрастается черная дыра неуверенности. Кажется, что можно сделать лучше, а ничего толкового не получается.
Ко всему прочему, на мобильном снова пропущенный от мамы, как ни странно, один-единственный, но я понимаю, что этого разговора не избежать. К моему самобичеванию присоединяются муки совести: мама же не в курсе, о чем мы договорились с Ником.
– Я остаюсь в Москве, – говорю, когда родительница поднимает трубку. Хотя сегодняшний день получился донельзя унылым, и лодка моей уверенности дала течь.
– Я знаю, – огорошивает она меня.
– В смысле?
– Никита звонил и все рассказал.
Рассказал?!
Только меня он забыл предупредить!
– Веточка, ты все сделала правильно, что попросилась к нему, – радостно продолжает мама. Хотя в ее словах я слышу явственное «напросилась». – Конечно, я бы хотела, чтобы ты вернулась домой, но теперь хотя бы буду спокойна, что ты под присмотром.
Мысленно ругаюсь, потому что вслух нельзя. Но нервы у меня не железные.
– Значит, у Кати мне жить нельзя, а с этим язвительным сгустком тестостерона – можно что ли?
– Он – семья, – бьет аргументом в лоб родительница. – Или Никита тебя чем-то обидел?
Обидел-обидел. Обидел, когда в ванне не заперся.
Но лучше голый Омельчин, чем возвращение домой.
– Все в порядке, мам. Притираемся просто.
Угу, и не только мы с Ником, но и мы с Москвой. Нет, я конечно не верила, что все будет легко и просто, но и не думала, что мои приключения зайдут так далеко. А еще и недели не прошло! И ладно бы дело было только в учебе или в самом факте переезда в новый город. Так в этом уравнении нарисовался еще и сводный брат.
Омельчин дома, в тренажерке, поднимает штангу. На этот раз не голый, но лучше бы был. На нем свободные спортивные штаны с логотипом Nike и майка, промокшая от пота и не скрывающая того, что я успела сегодня рассмотреть. Впрочем, денек у меня выдался так себе, поэтому обхожу его с другой стороны, чтобы смотреть ему в лицо.
– Какого ты позвонил моей маме? – интересуюсь, сложив руки на груди. – И что ты ей наговорил?
– Сказал то, что должна была сказать ты, – не прерывая своего занятия, отвечает Омельчин. – Что с тобой все в порядке.
– И ни слова про то, что я слезно умоляла тебе взять меня к себе?
– Про это тоже, – ухмыляется Ник, возвращая штангу на место и переходя на другой тренажер.
У него бугрятся мышцы, по коже струится пот, в воздухе витает запах мускуса, и приходится напоминать себе, что я в общем-то раздражена, и не рассматривать его так пристально.
– Но ты сам предложил! – напоминаю я.
– А ты согласилась.
– Что еще сказал?
– Про твою учебу. Пришлось пообещать за тобой присматривать.
– Как будто тебе есть до меня дело.
– Вообще-то нет. Но обещание есть обещание. Так что не будешь вести себя прилично, отправлю домой.
Он снова издевается!
– Будешь ей обо мне докладывать… Перестану мыть посуду!
Черт, ничего умнее я не придумала. Ну и пофиг!
Разворачиваюсь и ухожу. Не хочу его видеть. Никого не хочу видеть.
– Плохой день, взрослая девочка? – останавливает меня вопрос.
– Не твое дело.
– Ну не мое, так не мое, – отвечает он.
А мне хочется заорать, просто, чтобы выплеснуть из себя злость, отчаянье и разочарование. Хочется с кем-то поговорить, но поговорить я могу только с Омельчиным, который меня сильно бесит. Такая вот дилемма.
– Что, если я ошиблась? – спрашиваю, обхватив себя руками.
– На тему?
– Ну с выбором своего пути. Что, если я делаю что-то неправильно? Что если все, что я делаю – неправильно?
Ник отрывается от тренажера и наконец-то поворачивается ко мне. Смотрит на меня своими темными глазами, кажется, так глубоко, как только можно.
– Вопрос в другом – хочешь ты это делать или нет.
– А если не уверена, что хочу?
– Если не уверена, то я прямо сейчас готов отвезти тебя в аэропорт. Только душ приму.
Ну что за козел, а? Почему нельзя вести себя нормально?
– Не надейся, что так быстро от меня избавишься, – цежу я, разворачиваюсь и топаю в свою бильярдную. Тем более, что тут три метра по прямой. Уже оттуда кричу: – Но с душем можешь поторопиться, я хочу принять ванну!
Никуда я не собираюсь уезжать.
Никуда и никогда.
Почему даже у слов «никуда» и «никогда» приставка «ник»?
Р-р-р.
Переодеваюсь в домашнюю одежду и достаю из сумки блокнот желаний. Открываю список и натыкаюсь на желание номер два.
Быть фотографом.
Я хочу стать отличным фотографом, а Омельчин предлагает мне просто отказаться от этой цели? П-ф-ф. Не делать то, что я делаю, то, что давно стало частью моей жизни.
Нет, нет и еще раз нет.
В моих же силах все изменить. Я буду стараться. Стараться, учиться, развивать собственное видение. Сделаю так, чтобы Джордж меня похвалил!
Войду в тройку тех, кто полетит с ним в Нью-Йорк.
Утру нос всем, кто в меня не верит.
Маме и отчиму.
И Нику.
Ему обязательно.
Я буду не я, если не сделаю этого!
Остаток вечера провожу, обрабатывая фото, когда замечаю сколько времени, решаю, что ванна подождет, поэтому наспех принимаю душ и завожу будильник на сорок минут раньше. И утром даже не сталкиваюсь с Омельчиным.
Зато вчера я заполнила половину полки в холодильнике своими продуктами, поэтому готовлю нормальный завтрак, и чувствую себя так, будто отправляюсь не на учебу, а на битву. Что, впрочем, не далеко от истины. Сегодня Джордж снова критикует наши работы. Но я ловлю каждое его слово, пытаясь отодвинуть в сторону обидки и найти в этой критике здравое зерно. Иногда получается, иногда нет, мне вообще кажется, что я худшая среди студентов курса, но я мысленно напоминаю себе о мечте и цели, и забрасываю преподавателя вопросами, некоторые из которых вызывают смешки и покашливания за спиной.
Плевать. Будете смеяться, когда пролетите мимо Нью-Йорка!
