Марина Вуд
Игрок. Ставка на любовь
1.
Алина
Зима. На улице мерзкая погода. Третий день идет мокрый снег вперемешку с дождем. Холодно и сыро снаружи. Ровно так же у меня сейчас внутри. А еще противно и тошно…
Я сижу в углу за столиком одного из фуд-кортов большого торгового центра, который находится на окраине города. Держу в руках толстый бургер. Мое лицо перепачкано потекшей тушью. Ресницы склеились от влаги, словно лапки паука. Нос покраснел и распух. А губы обветрились и потрескались до крови.
– Димка меня бросил… – на последнем слове я практически вою. Не, ну не мерзавец, скажешь?! – захлебываюсь собственным соплями и слезами.
Передо мной, напротив, сидит подруга и молча соглашается со всем моим словесным потоком, который прет из меня фонтаном. Сочувственно внимает каждому моему слову. Хотя, наверное, просто делает вид. Потому как, каждые пять минут смотрит в свой телефон.
– Я его до пятого курса на себе тащила. По учебе помогала. В кафе и ресторанах за него платила, а он… – шмыгаю носом, – гад такой… – сквозь слезы откусываю большой кусок котлеты и запиваю стаканом сладкой колы.
Раньше я мучила себя диетами и правильным питание. Поддерживала форму. И все только потому, что нравилась парню в весе пятьдесят четыре килограмма. А сейчас – плевать! Буду жрать все, что захочу! Надо еще картошки фри взять для полного набора.
Сейчас я чувствую себя словно свободная касса в этом Макдональдсе. От которой только что отошел красавчик в сером коротком пальто. А девушка в прыщах и униформе так и осталась стоять за ней. И все что, она смогла сделать так это просто лишь молча проводить его взглядом. Вот и меня так же, как эту кассу, просто использовали по назначению и пошли дальше.
Из своего невидимого укрытия я наблюдаю за этим самым парнем. Вижу, как он отходит от кассы со стаканом кофе в руке и скрывается в толпе большой компании молодых людей, которые только что пришли сюда, чтобы перекусить. Они смеются. Им весело. А мне…
И я вновь переключаюсь на свою сокурсницу.
– Вика, – одергиваю подругу, которая снова уткнулась носом в телефон. – Ты меня вообще слушаешь?
– Ага-ага, – и не обращая на меня никакого внимания, она набирает кому-то сообщение.
– Вика! – выкрикиваю я и замечаю, что эта самая компания притихает, устремляя свои взгляды в нашу сторону.
–Что? – она испуганно отрывается от своего гаджета и прячет его под столом.
– Ты меня поддержать пришла, или в телефоне повисеть? – продолжаю уже более тихо.
– Бусинка, Алинчик, конечно, тебя поддержать. Просто понимаешь… Мне тут один парень пишет… Я с ним встретиться договорилась. Ты не против? – она снимает сумку со спинки стула и начинает быстро собираться.
– Конечно против! – обижено выдаю я, наблюдая, как она спешно одевает свою искусственную короткую шубку. Неужели она действительно уйдет и бросит меня здесь наедине с моим горем?
– Даже не сомневалась в тебе, – быстро отвечает девушка при этом совершенно не слушая меня. – Я побежала! Созвонимся, – и чмокнув в щеку тут же ретируется в сторону выхода.
А я так и остаюсь сидеть с «Биг Маком» в руке и разбитым сердцем внутри.
Зажевав свое горе и тоску вредным, калорийным фастфудом. И запив все это большим количеством сладкой колы, решаю, что мне тоже пора на выход.
На улице я несколько раз глубоко вдыхаю. И свежий, холодный воздух заполняет мои легкие, а тело бьет мелкой дрожью. Плакать я больше могу. Мне попросту нечем.
Нет, ну как он мог? Меня, умницу и красавицу променять на эту общипанную рыжую курицу?! Я, конечно, понимаю, что у нее и грудь побольше, и волосы ярче, и вообще… В носу снова предательски щипает, а мне опять хочется плакать. Ну за что, Господи? Просто, за что?
Шагаю в сторону парковки, где одиноко стоит моя красная Лада Гранта – представитель отечественного автопрома. Машина, конечно, не огонь, но зато моя. Я ее купила в кредит, еще на четвертом курсе университета, когда только начала работать «манагером» в одной небольшой ИТ- компании. И выплачивала я за нее долго и тяжко своими кровно заработанными. Спасибо родителям, что помогли закрыть последний платёж за нее. С этой машиной мы пережили многое – три небольших ДТП, дважды эвакуатор забирал ее на штрафплощадку, а еще мамина кошка рожала в ней, по пути ветеринарную клинику.
Я скольжу по земле в ботинках на широких каблуках. Под ногами черный лед – влага, которая замерзла на чистом асфальте. Это похоже на прозрачное стекло. Его плохо видно и в этом и вся опасность. У меня на колесах стоит хорошая, новая резина. Но ехать все равно придётся очень медленно.
Да и домой ехать совершенно не хочется. К родителям тоже. Можно, конечно, к деду. Он, правда, в такой глуши живет – поселок «Верхние петушки». Три дома на всю деревню и продуктовый магазин – грузовик на колесах, который раз в неделю приезжает.
Надо только сначала на квартиру заскочить, собрать все самое необходимое и тогда уж можно двигать хоть в Верхние петушки, хоть в Нижние.
Я щелкаю брелоком – Гранта издает приятный звук. Сажусь в автомобиль. Включаю зажигание и медленно на первой передаче трогаюсь с места.
Собираюсь на скорую руку, закрываю квартиру, отключаю все коммуникации и вырубаю свой телефон. Сейчас праздники и наша компания распустила всех сотрудников до восьмого января. Так что вряд ли меня кто-то с работы будет искать, а родителям я от деда позвонить могу. Не хочу больше никого слышать и уж тем более видеть.
На улице уже совсем ночь. Фонари через один освещают дорогу, транспорта на которой непривычно мало. Учитывая погодные условия это не удивительно. По радио, как назло, играет страдальческая музыка – как раз описывающая мое нынешнее душевное состояние.
Практически на выезде из города, на обочине я вижу открытый, брошенный автомобиль, а метров за пятьдесят от него человека, который согнувшись пополам пытается идти. По комплектации это мужчина. Машины проезжают мимо него. И никто даже не пытается притормозить, чтобы спросить нужна ли ему помощь. Мне становится очень жалко его, ведь мало ли что могло произойти. А вдруг сердечный приступ или еще что-то.
Проехав мимо, я резко останавливаюсь и сдаю назад. Торможу прямо рядом с ним и отстегнув ремень безопасности наклонившись, открываю пассажирскую дверь.
– Добрый вечер! Вам помощь нужна? – спрашиваю в попытке разглядеть мужчину, который еле-еле стоит на ногах.
На его лице кровавые потеки. Он держится одной рукой за ребра, другой за дверцу моего автомобиля. Его руки сбиты в мясо. Я присматриваюсь ближе и узнаю в нем того самого парня, которого я видела в Маке два часа назад.
– Нужна, – рвано дышит он. – Я на заднее сидение, – отшатывается назад и хлопает дверцей моего авто. В любом другом случае я бы сказала, что это не холодильник и дома будешь у себя хлопать, но сейчас молчу.
– Конечно! – пристегиваю обратно ремень и жду, когда он сядет и закроет за собой дверь. – Вам в больницу надо! – меня колотит от одного его вида. А я еще думала, что это у меня проблемы в жизни.
– Не надо в больницу, – тихо говорит парень. – Меня там убьют, – обхватив руками грудину с приглушенным стоном он откидывается на подголовник.
Ой, мамочки!
От страха у меня самой начинает что-то душить в груди. Пульс глушит уши. Я чувствую выброс адреналина в своем организме. Ужас начинает резать душу. Надо побыстрее от сюда убираться. Но, как назло, Лада глохнет.
– Что же это ты так не вовремя, подруга?! – я пытаюсь ее завести. Давай же! Ну, – нервно выжимаю сцепление, снова и снова поворачиваю ключ зажигания. С третьей попытки, видимо услышав сигналы, которые мой мозг посылал в космос, она сдается и заводиться. Облегчённо выдохнув, я резко трогаюсь с места и сильнее жму на педаль газа.
Выбора особо у меня нет. Я не знаю, кто этот молодой мужчина, но бросить его в опасной для жизни ситуации я тоже не могу.
– Ты как? – бросаю взгляд в зеркало заднего вида и вижу, как он сидит с закрытыми глазами. Забыв о всех правилах приличия, а также, учитывая ситуацию нашей встречи я перехожу на ты.
– Терпимо, – хрипло отвечает он. Жить буду, – я вижу кривую гримасу. Парень снова обхватывает себя в районе ребер.
– Мне очень страшно. Ты, пожалуйста, не молчи. Говори со мной, – я вцепляюсь руками в руль и стараюсь не отвлекаться от дороги.
– Я бы рад. Но мне дышать больно, не то, что говорить.
– Прости. Не подумала, – я перестраиваюсь и занимаю левую полосу. Нагло прижимаюсь к тачкам, которые впереди меня и моргаю им аварийкой. На удивление это срабатывает, и они пропускают меня вперед.
– Меня Алина зовут, – снова смотрю на него. Ей! Слышишь! – парень не реагирует на меня.
Черт!
Резко перестраиваюсь вправо и жмусь к обочине. Отстегаю ремень безопасности и трогаю парня за руку – пульс есть. Значит просто отключился. Вылетаю из машины, открываю багажник и достаю аптечку. Руки дрожат. Ломая ногти, я пытаюсь достать пробку со стеклянной бутылочки с надписью «Аммиак». Лью нашатырь на вату и подношу ему под нос.
– Ей! Парень, миленький, не пугай меня, – хлопаю его по щекам и вижу, как он начинает приходить в себя. – Ну, слава Богу! – облегчённо выдыхаю, противный запах из пузырька бьет в нос. – Значит так, вот тебе нашатырь. Будешь чувствовать, что отключаешься – нюхай.
В ответ он молча кивает и берет в руки пузырек и вату.
Сейчас главное до деда поскорее доехать. Он у меня военный фельдшер. А медики бывшими не бывают.
Повернув на проселочную дорогу, мою машину начинает подбрасывать на ухабах. Я стараюсь ехать аккуратно и объезжать большие ямы, но на размытых тракторами колеях это практически невозможно. И видимость, хоть глаза выколи.
– Парень, ты потерпи главное. Еще немного и приедем.
– Куда мы едем? – он заторможено поворачивает голову в окно.
– В деревню. Ты же сам сказал, что в больницу тебе нельзя.
Он согласно кивнул.
Проехав несколько километров, по плохой дороге мы оказываемся в маленькой, глухой деревне, окруженной лесом.
– Ну вот и все, – я торможу возле дома, в окнах которого все еще горит свет. – Приехали.
Я открываю дверь и слышу лай собаки.
– Шмель, фу! – на крыльцо выходит дед Ваня. Какими судьбами, стрекоза? – улыбается он и разводит руки в стороны.
– Дед, не до этого, – выскакиваю я из машины. – Скорее! Здесь помощь твоя нужна, – открываю пассажирскую дверь и вижу, что парень снова потерял сознание. Беру его за руку – теплый, пульс есть.
– Что еще? – возмущенно кряхтит дед и прихрамывая на одну ногу идет к машине. – Вай! Это кто? – удивленно произносит старик, заглядывая внутрь автомобильного салона.
– Не знаю. Я его на дороге подобрала, – тараторю я.
– Ну ты даешь, девка! Раньше котят домой таскала, а теперь мужиков начала. Ну что смотришь? – поворачивает ко мне голову. – В дом его перетащить надо. Помогай!
2.
Алина
– Кто же это его так? – спрашивает дед, укладывая голову парня на подушку. И главное за что? – осматривает его повреждения.
– Я не знаю, – пожимаю плечами стоя у изголовья панцирной кровати. Мое тело бьет мелкая дрожь. Я пытаюсь сама себя успокоить.
Он разувает парня и отбрасывает его ботинки в сторону. Задирает гольф и мои глаза открывается вид на спортивное тело, которое покрыто красными гематомами. Представляя ту боль, которую ощущает этот молодой мужчина, я прикрываю глаза.
– Ему бы в больницу. Здесь наверняка сотрясение есть. Вон вишь, – он убирает волосы со лба в сторону, – рассечение какое. Тут шить надо… – садится стул возле кровати.
Вид крови на его пальцах вызывает во мне приступ тошноты.
– Ты можешь зашить? – отворачиваясь к стене и стараюсь глубоко дышать. – Я съезжу в ближайший районный центр и куплю в аптеке все необходимое.
Он отрицательно крутит головой и приглаживает свою седую бороду.
– С ума сошла?! Я права не имею! У него могут быть сломаны ребра. Дышит тяжело, с отдышкой. А если пневмоторакс? Ты головой своей дурьей подумай, – он стучит пальцем по своей седой макушке.
– Я все понимаю. Но и ты меня пойми…. Ну ты же врач, дед! – подхожу к нему ближе.
– Я не врач. Я бывший фельдшер. И основное слово здесь «БЫВШИЙ» – бухтит дед Иван.
– Дед. Ему нельзя в больницу, – мертвой хваткой я вцепляюсь ему в руку. Его там убьют, – с надеждой смотрю в его мутные, морщинистые глаза.
С тяжким стоном дед недовольно сбрасывает мою руку и встает со стула.
– Послал же Бог родственничков! – словно старый самовар пыхтит он и отходит к комоду. Достает лист бумаги и ручку. – Купишь все что я напишу. Поняла? – начинает выводить свои каракули.
– Поняла, – отвечаю и опускаю взгляд на лежащего парня. Аккуратно провожу рукой по его волосам. Красивый. Даже с синяками и кровоподтеками на лице.
Снова завожу машину и еду по плохой дороге. С трудом нахожу одну единственную круглосуточную аптеку в райцентре рядом с больницей. Покупаю все необходимое по списку. В придачу беру успокоительное для себя. Возвращаюсь.
Возмущаясь, дед Иван накладывает тугую повязку на грудную клетку парня. Затем зашивает ему голову и обрабатывает ссадины. Все происходит словно в какой-то в виртуальной реальности компьютерной игры.
Время близится к утру. От вида крови меня начинает снова тошнить, и я выхожу на улицу.
– Тяжёлая выдалась ночка, – за моей спиной появляется дед с фуфайкой в руках. – Вот, накинь, – он набрасывает мне на плечи старый залатанный ватник, – не хватало еще тебя лечить от простуды.
– Спасибо, – я просовываю руки в рукава и устало тру лицо. – Дед, я завтра снова в город съезжу. Продуктов нам каких-нибудь куплю, – я спускаюсь с крыльца и присаживаюсь на последнюю ступеньку.
– На кой нам те казенные харчи?! – он садится рядом и обнимает меня за плечи. – У меня все свое. С утра петуха зарублю. Бульону наварим. А ты к бабе Зине за молоком сходишь. И хватит нам.
– Это ж на другой конец поселка, – прикрывая глаза кладу голову на дедово широкое плечо.
– Зато ближе, чем райцентр, – он как в детстве, словно маленькую гладит меня по голове. – Выделю тебе валенки и галоши, – смеется. – Это вам не по асфальтированному тротуару гулять.
– Как он? – киваю в сторону двери и сильнее жмусь к теплой дедовой груди.
– Жить будет. Предположительно, у него сломано ребро. И еще, как я и говорил – сотрясение. Я дал ему все необходимые лекарства, и он уснул. Ты хоть знаешь, как его зовут? – спрашивает он, а я отрицательно кручу головой. – Эх, молодежь, – хмыкает дед, – жениха домой притащила, а как зовут спросить забыла.
– Какого еще жениха?! – шуточно толкаю его в бок. – Я человеку помогла.
– Костя его зовут. Он больше ничего не сказал, а я и не спрашивал, – дед снова по-отечески пригладил мои волосы. Ну что пошли в дом?
– Идем, – я встаю на ноги и следом помогаю подняться деду. Он кряхтит и держась за поясницу выравнивает спину.
Утро.
После глубокого сна я открываю свои глаза и медленно осознаю реальность – я в деревне и все что было вчера это не ночной кошмар. Из-за тяжёлой ночи моя голова гудит словно большой, церковный колокол.
В доме тепло и тихо, лишь изредка потрескивают дрова в печке. За окном орет петух. Через стенку я слышу глухой кашель и последовавший за ним тихий стон. Откидываю одеяло в сторону и опускаю босые ноги на холодный, деревянный пол. На мне зимняя, теплая, клетчатая пижама. Волосы подняты в небрежный пучок. Я иду в соседнюю комнату. Открываю со скрипом дверь и вижу, как парень, сморщившись от боли, пытается подняться на подушках.
– Погоди. Я помогу, – подхожу к нему и чуть приподняв за руку, поправляю подушки под его спиной. – Так легче? – спрашиваю, слегка склонившись над ним.
– Да, – выдыхает он. – Если не учитывать, что мне болит все и даже мозги, то так значительно легче, – пытается улыбнуться, но ему мешает засохшая рана возле губы. – Где я?
– В Верхних Петушках, – присаживаюсь рядом с ним на кровать.
– Это где? – спрашивает хрипловатым голосом.
– В пределах страны, – улыбаюсь.
– Что со мной? – он снова кашляет и тут же хватается одной рукой за живот.
– Ч-ш-ш-ш… Лежи спокойно, – глажу его поруке. – У тебя ребра сломаны. И сотрясение, – натягиваю повыше одеяло на нем. – Ты, наверное, пить хочешь?
– Хочу, – произносит сухими губами.
– Я сейчас принесу, – хочу отойти, но парень хватает меня за руку.
– Меня Костя зовут.
– Я знаю. Меня Алина, – приятное тепло исходит от его ладони.
– Спасибо тебе Алина, за то, что не бросила меня там, – он отпускает мою руку.
– Да не за что. На моем месте так поступил бы каждый, – говорю так, словно меня награждают медалью – спаситель года.
– Не ври. Ты знаешь, что это далеко не так.
– Ладно. Попробуй ещё поспать, – оставляю его в комнате и возвращаюсь к себе. Быстро одеваюсь и выхожу на улицу. Сегодня ещё холоднее чем вчера. Но вышедшее из-за серых, тяжёлых туч солнце радует. И я с удовольствием подставляю своё лицо под его, слегка тёплые лучи.
– На, – голос деда вырывает меня в реальность. Оборачиваюсь и вижу, как дед бросает в алюминиевое ведро безжизненное тело петуха. Темно-зеленый хвост которого, пафосно свисает по краям.
– И тебе доброе утро! Это что? – показываю пальцем на торчащие из ведра лапы.
– Еда. Надо ощипать и выпотрошить, – старик вытирает окровавленный нож о грязную тряпку. Он сейчас похож на хантера из боевика про дикий запад.
Смотрю на труп бедной птицы. Потом на деда. И снова на труп. Меня начинает накрывать приступом тошноты.
– Но, я не могу, – отступаю назад. – Я лучше в магазин съезжу и куплю нормальной еды.
– А это чем тебе не еда Своё. Натуральное. Без этих ваших ГМО, – недовольно бухтит старик.
– Н-е-е-т, – отрицательно кручу головой. – Я не стану этого делать. Хочешь… Могу бабе Зине заплатить, чтобы она сама выпотрошила.
Я не могу назвать себя брезгушей. Но вырывать перья и доставать внутренности почившей птицы это выше моих сил. Я лучше в лес пойду шишки грызть или у белок орехи воровать.
– Ещё чего! Деньги некуда больше деть?! Иди! – недовольно ворчит он. – Ставь кипяток. Сам все сделаю.
Это я могу. Это я мигом.
– Угу, – киваю и быстро разворачиваюсь двигаясь в сторону дома.
– Белоручка городская, – летит мне в спину.
Пусть говорит что хочет. Я все равно не поддамся на эти его провокации.
Тихо захожу в дом. Снимаю фуфайку и валенки. Стараюсь не шуметь. Иду на кухню, набираю большую кастрюлю воды и ставлю ее на горячую печку. Из комнаты, где сейчас должен спать мой случайный знакомый, я слышу какой-то шорох и возню. Иду туда и вижу, что парень, наполовину согнутый, держась одной рукой о стол, пытается выпрямиться.
–Эй! Ты что? Тебе вставать нельзя.
– Дед сказал, тебе надо лежать, – я бросаюсь к нему, чтобы помочь.
Парень стоит передо мной в одних боксерах и я невольно оцениваю его фигуру.
Испанский стыд! Алина, в такой-то момент. Он еле дышит, а ты ведёшь себя, как озабоченная. Как тебе не стыдно?
– Обопрись на меня, – двумя руками придерживаю парня за талию.
– Я тяжёлый, – с глухим стоном выдыхает он.
Знаю. Больно. Потерпи, милый.
– Это ничего, я сильная, – он забрасывает руку мне на плечо, а я чуть не прогибаюсь под его весом. – Зачем ты поднялся?
– Мне одеться надо, – хрипло отвечает он.
– С ума сошёл? – маленькими шагами веду его обратно к кровати. – Вот так. Ещё чуть-чуть, – да, дофига ещё. Блин! – Ты еле стоишь. Куда тебе одеваться?! Скажи мне, что тебе надо и я все сделаю.
– Ты это не сможешь.
Костя прикрывает глаза и морщится от боли, а меня осеняет догадка: ты что в туалет захотел?
Молчит.
Вот, дурак!
– Дед тебе утку под кроватью оставил, – у меня самой сейчас спина, наверное, сломается. Ещё шаг.
– Я лучше сдохну, чем воспользуюсь ей.
Дважды дурак.
– Если меня стесняешься, то так бы и сказал. Я деда сейчас позову.
С грехом пополам, мы доходим до кровати и я помогаю парню лечь.
– Ты как? – поправляю одеяло и вижу как он покрылся мурашками и капельками пота.
– Терпимо, – с трудом выдавливает из себя.
Я беру две таблетки обезболивающего и осторожно подношу их у его рту. Даю запить водой.
От его внешнего вида сердце сжимается. Слабый. Бледный. Весь в гематомах, которые начинают постепенно менять цвет.
3.
Костя
В тысячный раз я пытаюсь сложить единый пазл из отрывков своей памяти. Торговый центр. Кофе. Стоянка. Четверо возле моей машины. Какой-то глупый вопрос. Удар по голове. Темнота. Звон в ушах. Боль в кулаке. От удара кожа лопает на костяшках. Удар в живот. Снова боль в кулаке. Асфальт. Чья-то нога на лице. Тупая боль в грудине. Снова удары. На земле уже мужик. Машина. Трасса. Свет фар. Тепло. Приятный женский голос. Все.
Я лежу на кровати с закрытыми глазами, из раза в раз прогоняя через себя эти чертовы воспоминания.
– Ну, парень, я вижу тебе уже немного легче. Рассказывай, кто тебя так расписал. И главное за что? – глядя на меня тяжёлым взглядом, Иван Степаныч берет стул и с грохотом ставит у моей кровати.
Вредный старик. Вечно всем недовольный. Три дня я здесь. И все эти три дня он ходит за Алиной по пятам, и беспрестанно ворчит: сделала не так; поставила не туда; насыпала много; налила мало; выдохнула не в ту сторону; и вообще не правильно вдохнула. Удивительно то, что девчонка ему в ответ ничего не говорит. Не спорит и не огрызается, а просто молча продолжает делать по-своему. Вот это выдержка! Позавидовать можно. Странно то, что он меня пока не трогает. Хотя, мне кажется, что я тоже его раздражаю своим присутствием.
– Не умею я тормозить на кураже, отец, – смотрю на сбитые костяшки, на которых засохла кровь. Виски разрываются от боли. Внутри все ноет. Рот с трудом открывается. Думать больно, не то, что говорить. Но не отвечать, не могу.
– Как это? – рявкает дед, а мне хочется самого себя сожрать и собой же проблеваться. Как можно было вляпаться в это дерьмо?! Да ещё и так по-тупому.
– Остановится вовремя не могу. Особенно когда вхожу в азарт.
Азарт, он фигня такая… трудно контролируемая. А в покере, так подавно. Это некая адреналиновая игла, с которой слезть очень трудно. Я бы сказал – невозможно. Жить без неё неинтересно и скучно. Быть на пике остроты ощущений вот апогей. Вышка. Это сравнимо только с оргазмом.
– О-о-о! Так ты картёжник. Тебя за долги избили, – Степаныч безнадёжно машет рукой, видимо радуется своему умозаключению.
– Не совсем так. Во-первых – я профессиональный игрок, а не картёжник, – старик молча смотрит на меня с каким-то недоверием в глазах. – Самый лучший из тех, кого знаю. А нас не так много. Я не проиграл ни одного турнира в своей жизни, – здесь уместно добавить – пока, не проиграл.
Слышу шорох со стороны кухни и замолкаю – Алина что-то готовит. Мне нравится еда приготовлена ее руками.
Вероника не умеет так. Ах, да! Есть же ещё Вероника. Я как-то совсем забыл о ней. Она ведь тоже не в курсе где я и что со мной. Думаю, что в данной ситуации, это даже к лучшему. Пусть не знает.
– Во-вторых – это не главная моя заслуга. Я гениальный математик. У меня своя IT-компания, – согласен, со стороны выглядит так, будто бы я цену себе набиваю, но надо же чём-то крыть свои слабости перед дедом. Да и перед девушкой надо чём-то блеснуть. Я ведь понимаю, что она сейчас нас слышит.
– Что у тебя? – Степаныч вскидывает брови.
– Фирма у меня своя, которая деньги зарабатывает, – понимаю, что нет никаких сил объяснять деду про нанотехнологии. Он далёк от всего этого. Не стоит грузить его ненужной инфой.
– А-а-а… ну так бы сразу и сказал, – потирает свою бороду старик.
– И в третьих – должен не я, а мне, – от этого начинаю практически закипать внутри.
– И что же тебе должны?
– Банк, – вижу как у деда начинают округляться глаза.
Этот Хабаров конечно урод редкостный. Вместо того чтобы подписать документы о передаче прав на свой банк, он устраивает мне разборки в стиле а-ля девяностые. Замазывая туда ментов. Не понимая, что даже нулевые уже давно закончились. Сейчас действуют совершенно другими методами. Уже не надо подбрасываться наркотики в карман, чтобы закрыть человека. На него можно нарыть компромат. Что я собственно и сделал. Но этот придурок решил, что лучше всего будет меня просто убрать. По принципу: нет человека – нет проблем.
– Как же это так? Цельный банк? – Иван Степаныч резко всплескивает руками. Смотрит недоверчиво, с прищуром. Будто сканирует меня на вранье. Детектор лжи, епта…
– Совершенно верно, – спокойно отвечаю. – Целый банк. И еще все его дочерние предприятия.
Цвет его лицо меняется с желтоватого на багровый. Наверное, от услышанного у старика давление поднимается.
– Ну-у-у… За такое и убить можно.
– Можно. Но не нужно, – я иронично вскидываю брови и смотрю деду прямо в глаза. Ему по всей видимости становится немного неловко от своих слов.
Ну что сказать? Тролль высшего левела. Даже я так не умею.
Он несколько секунд мнется, откашливается, а затем выдает: «Прости меня старика. Ляпнул с дуру».
– Ничего. На правду не обижаются, – по большому счету я сам виноват. Надо было тогда Громова послушать. Но, я ведь самый умный. Самый расчётливый. И конечно же самоуверенный. А не мешало бы иногда попускаться и прислушиваться к старым товарищам. Тем более, что Егор не чужой человек нашей семье.
Я всегда жил как-то неправильно. Ничем и никем не дорожил. Сам с собою воевал. Сам с собою горевал. Ни с кем особо не дружил. Всё кому-то, что-то доказывал. Отцу. Матери. Учителям. Преподавателям. Соперникам за карточным столом. Пнулся, карабкаясь вверх. Падал. Разбивался. Снова лез. Стоял на пьедестале со всепоглощающей пустотой внутри. Я всегда был один. Всегда и везде. Я никогда не любил по-настоящему. Никого не пускал себе в душу. Всех близких давным-давно прогнал и отрезал пути назад. Я превратился в лед. Меня не волнуют мелочные проблемы. У меня все и всегда по делу. В девушках меня интересует только секс. Даже с Вероникой у нас все по договоренности. Она не выносит мне мозги, у меня регулярный секс, красивая картинка перед глазами и домашняя пища. Я в свою очередь, закрываю все ее финансовые вопросы.
– Хватит болтать! – из кухни доносится тонкий, женский голос. – Обедать пора.
Этот голос вызывает во мне странное, приятное тепло. Я не помню, чтобы кто-то еще заботился обо мне так, как она. Даже моя мать никогда особо не напрягалась. У меня всегда были няньки. Злые и противные тетки, напоминающие Фрекен бок.
– Ты нас за стол приглашаешь, стрекоза? – Степаныч встает со стула и скрипя по полу деревянными ножками, отставляет его в сторону.
– Тебя да, – девушка отодвигает в сторону голубую занавеску, которая висит там, где должна быть дверь и заходит в комнату. В руках она держит тарелку с супом и ложку. – А вот, гость наш будет есть по старинке.
Уловив вкусные ароматы еды, мой желудок требовательно забастовал.
Алина садится на край кровати. Держа одной рукой тарелку, второй она разворачивает передо мной ленную салфетку.
– Ты меня опять кормить будешь? – спрашиваю и снимаю с себя салфетку.
Нет. Мне безумно нравится ее внимание. Но… из-за своей временной недееспособности я чувствую себя ущербным. Я не хочу, чтобы она жалела меня. Это унижает мое ЭГО. Мне бы ее сейчас в самый крутой ресторан сводить, или ночной клуб. А не это вот все…
– А ты можешь есть сам? – ведет бровью. Она хочет еще что-то сказать, но не успевает. Потому как Степаныч перебивает ее своим рыком: «Алина! Зараза такая! Ты мне опять в сервиз насыпала?! Я же говорил, чтобы в железную миску… Бабка, твоя покойница, можно сказать, всю жизнь его берегла, а ты за неделю угробить решила.
– И зря! –я вижу, как она со всей силы закусывает нижнюю губу.
Не в тему, конечно, но мне хочется сделать то же самое с ее губками. И именно сейчас. А еще лучше сгрести ее в охапку и забрать от сюда. Желательно куда-то подальше. Можно на Мальдивы. Или на Сейшелы. Я даже на секунду представил ее в соломенной шляпе и черном купальнике, на фоне розового заката над океаном. Псих, короче. Нашел момент.
– Что зря? – отзывается Иван Степаныч.
– Берегла, говорю, зря! – дергается ее голос. – Есть надо из красивой посуды. А из той миски пусть твой Шарик ест.
– Ты что? Мою миску псу отдала? – раздается в праведном гневе старик.
– Еще позавчера. А ты только заметил? – вжимает голову в плечи, ожидая еще одного раската в свой адрес.
– Ой-йой! Понаехали тут! Порядки она тут свои устанавливает…
Стук. Бряк. Хлопок двери. Мы синхронно поворачиваем головы в сторону недвусмысленных звуков.
– Проверять пошел, – облегчённо выдыхает девушка.
– А ты, правда, собаке его миску отдала? – свой взгляд снова перевожу на Алину.
– Нет. Я ее просто спрятала, – полуулыбка мелькает на ее лице. – Она такая страшная была. Старая. Погнутая. Как старуха Изергиль.
– Странное сравнение.
– Обычное, – подсовывается ближе, набирает ложкой суп и…
– Не надо, – успеваю перехватить ее руку в этот момент и медленно скольжу пальцами вверх поглаживая нежную кожу.
От чего Алина вздрагивает словно от удара током. Мне не совсем понятна ее реакция. Это должно было быть приятно.
– Я сам, – опускаюсь вниз и забираю столовый прибор из ее рук. – Не хочу казаться беспомощным перед тобой.
Несколько секунд она наблюдает за моей ладонью. Затем замирает. Я, черт знает почему, но сейчас боюсь дышать.
– Я не считаю тебя беспомощным. Ты только больше не бери меня так за руку. Хорошо? – в глаза мне не смотрит.
– Понял, – хотя, если честно, то я ничего не понял. Что я такого плохого сделал?
– Алинка! А ну иди сюда! – дед кричит с порога так, что она практически подпрыгивает на стуле.
– Чего? – повышает голос в ответ.
– Я тебе в детстве язык перцем мазал, за вранье? Мазал. У меня и сейчас рука не вздрогнет. Ты зачем мне соврала? Я тебе что, шестнадцатка, так бегать?
Алина сникает еще больше: «Дед, совесть имей. Что я такого сделала? Просто хочу, чтобы ты ел с красивой посуды. Зачем ее хранить? Жить надо каждый день, а не отживать. Я тоже скучаю по бабушке, но…»
– Много ты понимаешь! Поживешь с моё, тогда поговорим, – слышу, как он снимает сапоги и бросает их в сторону.
– Миска в тумбочке, внизу, – она шмыгает носом, а ее глаза начинают блестеть от появившейся в них влаги. – Ешь ты из чего хочешь. Хоть, вон из кастрюли половником хлебай.
– Алин, ну ты чего? – снова беру ее за руку. – Не плач.
– Я не плачу, – дрожит ее подбородок.
– Я же вижу. Вон, твои слезы в суп мой катятся. Я не хочу есть пересоленный, – в ответ девушка смотрит на меня непонимающе. – Глупая шутка, согласен. Поставь куда-нибудь эту тарелку и иди сюда, кудрявая, – она отставляет ее в сторону. Я тяну Алину на себя и осторожно обнимаю.
Господи, какой же это кайф! Как вкусно она пахнет. Кажется, персиком. Прикрыв глаза, нюхаю ее волосы. Хочу впитать в себя весь ее аромат. Главное, чтобы Алина сейчас ничего не заметила и не подумала, что я какой-то ненормальный.
– Ты же взрослая, и должна понимать, что у Степаныча возраст. Нервы. Все дела, – хрипло шепчу где-то в районе виска и провожу рукой по темным волнистым локонам. Параллельно давлю в себе желание запустить свои пальцы в ее волосы, и собрать их на затылке. Чтобы они не мешали брать в плен ее ротик.
