Марина Владимировна Добрынина
Гугуша
День первый
Гугуша понятия не имел, как он оказался на острове Куку. Впрочем, что было до острова – он тоже не знал. Просто открыл зеленые, окруженные густыми темно-синими ресницами глаза, огляделся и сказал: «Я на острове Куку. Я – Гугуша». И пошел искать еду.
Он шел, медленно переставляя короткие толстые лапы, длинный хвост волочился по земле, собирая колючки. «Интересно, – думал Гугуша, вороша носом ворох сухих листьев, – почему меня совершенно не удивляет то, что я на каком-то острове? А был ли я где-то еще? Гугуша – какое странное имя. Наверное, оно что-то должно означать». Под листьями сидела большая зеленая испуганная гусеница. Гугуша слопал ее с большим удовольствием, затем сел на задние лапы и тщательно протер передними мордочку. «Я чистоплотен, – констатировал он, – но гусеница была мелковата, чтоб застрять в зубах. Хм, однако, маловато будет».
Он нахмурился и посмотрел на свой круглый, поросший светло-голубой, почти белой короткой шерстью животик, повытаскивал из шерсти травинки и прислушался. Гусенице в желудке явно было одиноко, и потому тот еле слышно бурчал.
«Нехорошо», – подумал Гугуша, опустился на все четыре лапы и зашагал дальше.
«Не поем, – размышлял он, – так хоть огляжу окрестности. Все – польза. О, я, кажется, люблю пофилософствовать. Любопытно».
Гугуша шел по дорожке, которую кто-то заботливо посыпал мелким речным песком, и смотрел по сторонам. Местность не казалась ему странной. Ни лиловые кусты с длинными, развевающимися на ветру листьями, ни трава – то зеленая, то вдруг малиновая.
«Чему я должен удивляться? – мысленно произнес Гугуша, – Я и сам голубого окраса. У меня вон когти даже синие. Хотя с точки зрения мимикрии это не есть хорошо. Не могу же я упасть в травку и притвориться цветочком? Большой странный волосатый цветочек. С зубами. Хотя раз у меня есть зубы….».
Он провел под ним языком, убеждаясь в их наличии, но потом все же остановился и залез лапой в рот. Зубы были ого-го! Явно рассчитанные не на гусениц. Или не только на них.
«…раз у меня есть зубы, возможно, цветочком придется притворяться кому-то еще».
Холодало. Гугуша посмотрел вверх и обнаружил, что большое желтое солнце стремительно убегает за горизонт.
«Очень мне любопытно, – подумал он, – я ночное животное или дневное? Да и животное ли я? Мне присущи логичность и образность мышления, и, в принципе, меня можно назвать двуногим без перьев». Он поднялся на задние лапы, передние заложил за спину и пошел дальше так. Так было даже удобнее – хвост не волочился по земле и позволял сохранять равновесие.
Он шел себе по дорожке, но тут солнце нырнуло в реку, и свет выключился. Гугуша прищурился и огляделся. Он видел все достаточно хорошо для того, чтобы предположить, что животное он все же ночное. Или неживотное.
Независимо от результатов самоидентификации следовало позаботиться о ночлеге. Потому что кто его знает – может здесь есть хищники, специализирующиеся исключительно на ловле и поедании Гугуш. Он задумчиво посмотрел на растущее у дорожки дерево. Его толстые ветви начинали расти примерно в полуметре от земли.
Гугуша вздохнул и полез вверх.
Едва он устроился на развилке и испытал нечто похожее на комфорт (желудок забурчал куда громче, чем раньше – «гусеница икает? Гофра зелёная, тссс!»), как понял, что с дорожки убрался своевременно.
Сначала раздался визг и скрежет. Он шел вроде, как и снизу и со всех сторон разом. Гугуша поморщился и прикрыл лапами уши. Уши у него были большие, очень большие и лохматые – созданные явно не для того, чтобы внимать какофонии. «Действительно кака-звук», подумал Гугуша. Где-то в сознании мелькнула мысль «Брамдрики». Что это такое – сам Гугуша не представлял, но подобное поведение сознания уже начинало несколько раздражать. Почему оно самовольно выдает какие-то определения, о которых лично он – Гугуша – ни малейшего представления не имеет! Тем более, что получив слово «брамдрики», его тело вдруг мелко задрожало, а хвост сам обернулся вокруг туловища.
«Самоуправство какое», – пробурчал Гугуша и осторожно глянул вниз сквозь листву.
Прямо под его деревом суетились и подпрыгивали странные существа. Именно они, кстати, издавали мерзкие визгливые и скрежещущие звуки. Существа были длинные, чешуйчатые, полосатые и шестилапые. Они размахивали хвостами из стороны в сторону. Вдруг они замерли и резко подняли головы вверх. Их светящиеся синим глаза встретились со взглядом Гугуши, и тут он понял, что попал. «От брамдриков на дереве не прячутся» – подсказало сознание. «Вот гадина, – обиженно буркнул он, – раньше надо было предупреждать».
Брамдрики, все шесть, издав особенно омерзительный вопль, поползли вверх по стволу.
Гугуша прикинул, что они, должно быть, гораздо легче его кругленькой тушки, и потому лезть на вершину смысла нет. Догонят и сожрут там. До соседнего дерева не допрыгнуть никак, да и он не мучка-летучка («Мучки живут на другом конце острова, – сообщило неугомонное сознание»). Что же, оставалось только драться, а потому Гугуша встал на ветку, прижавшись задом к стволу, подобрал хвост и оскалился.
Первого подобравшегося к нему брамдрика Гугуша ударил задней лапой, едва противная морда того вынырнула из листвы. Хищник пискнул и улетел вниз. Гугуша слышал, как ломаются мелкие ветки. Оставалось пять. Двое следующих появились одновременно, и пока Гугуша пытался столкнуть одного, второй успел впиться зубами в правую заднюю лапу и повис на ней, дергаясь.
Гугуша зарычал. Ему не было особенно больно, поскольку его очень густая длинная шерсть мешала брамбдрику вонзить зубы глубже, но кусучая гадость никак не желала отрываться. Гугуша прекрасно понимал, что целью этих мелких хищников является не столько загрызть его здесь, сколько скинуть на землю и там уже насладиться его вкусным, должно быть, мясом. Но только вот мысль эта как-то не успокаивала.
«Да что же это за гостеприимство такое! – думал он, стараяь стряхнуть брамбдрика вниз, – Я жить хочу. Я Вам не гусеница какая-то. Кстати, а ведь утихла там волозится.»
И тут он взвизгнул, да так громко, что надвигающийся снизу очередной брамбдрик удивленно замер. Дело в том, что Гугуша забыл про контроль над хвостом! А тот развернулся, свесился и позволил очередной кусучей твари в себя вцепиться. Хвост был слабым местом Гугуши – чувствительным слабым местом, о чем тут же напомнило проснувшееся сознание. Гугуша мог вынести почти все, что угодно – кроме издевательств над хвостом. А потому он моментально забыл о существе, отгрызающем его лапу, и переключился на того, кто жестоко тискал его хвост – красивый лохматый и такой чувствительный. С рычанием Гугуша обернулся, пытаясь схватить зубами шею брамдрика и приготовился оторвать тому голову, но… Но… Но покачнулся и стал медленно падать вниз.
«Как глупо заканчивается день, – думал Гугуша, ударяясь спиной об очередную ветку, – как глупо заканчивается жизнь». Он закрыл глаза и приготовился к неминуемому, но, к счастью, неминуемым сегодня было не то, что он предполагал. Сначала его кто-то очень сильно дернул за шерсть на загривке, потом падение остановилось. Гугуша медленно открыл глаза и понял, что он висит над землей и смотрит на валяющиеся под ним трупы брамдриков.
«Я умею левитировать» – неуверенно подумал он.
«Нет!» – рявкнуло сознание.
Загривок болел так, будто кто-то держал Гугушу за шиворот. Он попытался извернуться и посмотреть, что творится там, за спиной, но ничего не увидел. Между тем его плавно перемещали в сторону соседнего дерева. И чем ближе становилось дерево – тем меньше оно нравилось Гугуше. В основном – своими полуметровыми красными колючками.
«Шашлычок из тебя будет» – ехидно вякнуло сознание. Стать шашлычком после того, как из него чуть не сделали карпаччо, Гугуше совершенно не хотелось, и потому он стал дергаться и извиваться, надеясь на то, что некто невидимый его уронит, а там до земли всего метров пять, может, удастся отделаться ушибами. Однако, заметив этот маневр, некто невидимый только увеличил скорость, и уже через минуту Гугуша сидел на ветке дерева, аккурат между двумя колючками. Сидел, подобрав лапы, уши, хвост и даже усы.
Некто бывший ранее невидимый расположился на соседней ветке. Теперь он был видимым. Почти. Потому что сквозь него просвечивал лес. И сейчас Гугуша был почти твердо уверен в том, что некто – не он, а она.
– Спасибо, – сказал Гугуша.
– Не за что, – беспечно отозвалась некто, – ты в следующий раз лезь сразу на киванию, брамдрики их не любят, ну или просто сиди на земле и жди, пока тебя слопают. Твоя битва была героической, конечно, но не слишком результативной.
Гугуша мысленно поинтересовался у сознания, кто его спас. Сознание также мысленно пожало плечами.
– Меня зовут Гугуша, – медленно проговорил он.
– Поздравляю.
– Я вообще-то намекал на то, что хочу узнать твое имя.
– А зачем? Чтобы каждый раз, когда ты куда-нибудь влипнешь, я тебя за шиворот утаскивала? Мол, эй, ты где, спасите-помогите, меня брамдрики за хвостик кусают.
Гугуша нахмурился. В словах собеседницы была доля истины, но совсем маленькая. Крохотулечка просто.
– Я полагал, – с достоинством произнес он, – что назвать свое имя – это проявление вежливости между….
– Ну, между кем и кем? А? Не знаешь? А? Ты, зверушка голубая.
Гугуша тихо зарычал. Ему совсем не понравилось то, что его назвали голубой зверушкой. Он сощурился и медленно обвел взглядом спасительницу. К слову, она была на него похожа. Очертаниями. Только вот цвет не пойми какой. Да и какой цвет, если она прозрачная? Ах да, и за ее спиной были крылья. Большие такие. С перьями. Так что на двуногое без перьев она точно не тянула. Впрочем, и на птичку не смахивала.
– Хвост покажи, – скомандовала она.
Гугуша сжался еще сильнее. Она явно разозлилась.
– Хвост покажи! Брамдрик с тобой метров семь летел, пока не отцепился! У тебя может и хвоста уже нет, один огрызок остался!
– Не трогай мой хвост, – прорычал Гугуша и на всякий случай обхватил свое сокровище лапами. Заодно оглядел мельком. И ничего не огрызок. Помятый только и слегка покусанный.
– Ну и ладно. Спуститься сам сможешь?
– Смогу.
– Тогда посиди тут до утра. А я по делам.
Она встала на задние лапы, потянулась, взмахнула крыльями, добавила:
– Ладно, чучело, Белокрылая я. Зови, если что, новобранец.
Прошла, балансируя, до конца ветви и вспорхнула с нее.
«Белокрылая» – задумчиво пробормотало сознание.
– Ёёё, – озадаченно протянул Гугуша и. вздохнув, начал тщательно зализывать хвост и правую заднюю лапу. Закончив, свернулся клубком и уснул.
День второй
Гугуша проснулся от того, что солнце нагло проглядывало сквозь листву и щекотало нос. Он чихнул, потянулся и тут же схватился лапами за ветку. И только потом посмотрел вниз. Мелькнула мысль, что вчера он несколько опрометчиво заявил, что может спуститься сам – ниже ствол кивании был весь в колючках – правда, меньшей длины и диаметра, но все равно впечатляющих – и таких, заставляющих фантазировать на тему, что может случиться с голубыми (брррр!) зверушками, если они будут неосторожны при спуске.
