Марина Серова
Мост самоубийц

Полная версия

© Серова М.С., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Редактор серии Е. Ирмеш

Художественный редактор А. Зинина

* * *

Глава 1

Дверь была заперта.

Я подергала разболтанную металлическую ручку и поняла, что запор довольно хлипкий. Один ловкий удар, и она раскроется, как пещера Али-Бабы. Главное, не привлечь внимание жильцов. Я подошла к перилам и, перегнувшись, посмотрела вниз. Далеко на первом этаже глухо хлопнула дверь. Кто-то выругался, а затем послышался звон разбитой бутылки.

– Да что ж такое! – раздался недовольный старческий голос. – Маша, неси тряпку. Литр масла коту под хвост!

Голос вскоре стих, и я, воспользовавшись тем, что на краткое время подъезд опустел, с размаху ударила ногой по хлипкой двери. Она распахнулась с жалобным вздохом и выплюнула на пол раскуроченный замок. Я нырнула внутрь и из-за стенки прислушалась, но на лестнице было тихо. Единственной дверью на этом мансардном этаже была чердачная. Квартиры начинались ниже, и моего вторжения никто из жильцов дома № 50 по Михайловской улице, к счастью, не заметил. Можно было приступать к осмотру.

На чердаке царил полумрак. Хлопья клочковатой пыли перекатывались по полу серыми облачками. Повсюду лежал высохший голубиный помет. Ряд пыльных, никогда не мытых слуховых окошек еле-еле освещал пространство. Я осторожно прикрыла искалеченную дверь и прошла к ним, раздвигая натянутые на каждом шагу паруса многолетней паутины. За мной по пыльному полу потянулась цепочка следов.

– Интересно.

Створка одного окна была приоткрыта. Я провела пальцем по ее шелушащейся раме и толкнула. Окно распахнулось шире, впустив внутрь прохладный сентябрьский воздух. Я высунулась наружу, насколько смогла. Внизу на детской площадке копошились дети. Кто-то пытался припарковать белый внедорожник между двумя худыми березками. А прямо подо мной дворовый рыжий кот, распушив хвост-метелку, осторожно шел по железной стойке сушилки для белья. Он тронул лапой натянутую леску, но пройти дальше не решился и улегся на перекладине.

– Еще интересней.

Вынув из кармана складной бинокль, я навела его на дом, стоящий напротив. В широком просвете между деревьями мелькнул балкон на пятом этаже, обшитый синими, недавно крашенными жестяными листами.

– Обзор ничто не загораживает. В принципе, все понятно. – Прикрыв створку, я достала из кармана телефон и набрала номер заказчика.

Гудки почти сразу прервались. На том конце послышался взволнованный мужской голос.

– Таня? Вы что-то выяснили? Не томите.

– Выяснила, Павел Иванович. Вашего брата убили.

– Так и знал. Володька не самоубийца. Я так ментам этим чертовым и сказал. А они только рады списать грех на самого человека. Паскуды… Лишь бы не разбираться.

Голос смолк. Я догадалась, что Павел Иванович пытался перебороть себя и не расплакаться. Наконец мой собеседник откашлялся и торопливо заговорил:

– Ну, рассказывайте, рассказывайте скорее.

– Рассказываю. Во-первых, слуховое окно слишком маленькое, чтобы через него можно было свободно вылезти взрослому человеку, тем более комплекции вашего брата. Думаю, самоубийца вряд ли выбрал бы для своего прыжка окно, через которое можно протиснуться только с большим трудом. Во-вторых, на чердаке никого не было много месяцев.

– Это точно?

– Максимально. Слой пыли нетронутый и такой толщины, что в нем картошку можно посадить. Тут невозможно пройти, не оставив следов. Но их нет – только те, что я сама натоптала.

– А не могло просто скопиться?

– За две недели? Исключено. Тут еще все затянуто нетронутой паутиной. Ей точно несколько месяцев, если не лет.

Я побарабанила пальцем по стеклу.

– Дальше. Внизу, прямо под окном, из которого якобы выбросился ваш брат, стоит сушилка. Любое тело, упав с такой высоты, порвало бы леску, на которую белье вешают. Но сушилка целая.

– Может, леска и порвалась, да новую натянули? – предположил Павел Иванович.

– Вряд ли. Конец сентября, сырость. На улице никто белье не сушит. Так что и леску бы не меняли – нужды в ней нет.

Павел Иванович снова замолчал, ожидая продолжения.

– Ну и последнее обстоятельство. Балкон вашего свидетеля прекрасно просматривается из слухового окна, а значит, и с балкона прекрасный обзор на слуховое окно чердака.

– И что это значит?

– Это значит, врет ваш свидетель. Он утверждает, что ваш брат у него на глазах выпрыгнул из окошка. Вид ему ничто не загораживало, померещиться ничего не могло, а, как мы только что выяснили, отсюда выпрыгнуть невозможно. Значит, он дает заведомо ложные показания.

– Господи. Зачем ему это?

– Скорее всего, он как-то замешан. Ваш брат был должен кому-то крупную сумму денег. Я вам показывала переписку в его телефоне, помните?

– Да. Так что же – это он? Это ему Володька, что ли, задолжал?

– Вполне возможно. В телефоне у Владимира человек, которому он должен денег, обозначен как Крот. А у свидетеля фамилия Землеройкин. Мне кажется, аналогия прозрачная.

– Вот скотина! Еще и свидетелем записался. – Мужчина на том конце сильно разволновался. Он тяжело задышал в трубку, но попросил продолжать.

– У него, скорее всего, были подельники. Землеройкин – человек в возрасте, с одышкой. Он бы не смог выкинуть из окна мужчину, который больше его, выше ростом и к тому же наверняка сопротивлялся. Этот задохлик и собаку бы не выкинул. Значит, кто-то помогал. Я советую обратить внимание на двух судимых племянников Землеройкина. Не самые крепкие парни, но вдвоем справились бы. Вашего брата сбросили из окна в другом месте, после чего привезли сюда и положили под окна дома. Створка одного слухового окна открыта – там задвижка сломана. Снизу это хорошо видно. Вот преступники и решили воспользоваться удачным обстоятельством. Раннее утро, народу нет. Землеройкин заявил следователю, что ему не спалось и он вышел покурить на балкон. Надежный свидетель – лучший подарок для следствия. Ничего расследовать и не нужно. Так они все и провернули.

– Что мне теперь делать?

– Наймите адвоката для начала и расскажите ему обо всех найденных доказательствах. Я оформлю все в письменном виде. Думаю, этого хватит, чтобы подтолкнуть следствие в верном направлении. Хотя будьте осторожны. Возможно, Землеройкин подкупил кого-то в полиции.

– Вы так думаете? – удивился мой собеседник и инстинктивно заговорил тише. – Есть какие-то доказательства этому?

– Следы на чердаке только мои, – напомнила я. – Если бы полиция проверяла версию свидетеля, сюда обязательно бы поднялись и осмотрелись. А получается по-другому – с его слов записали и просто уехали. Может, конечно, обычная халатность, однако ничего нельзя исключать. Не знаю я таких халатных полицейских. А вот тех, кого можно подкупить, знаю. Это районное отделение у меня на плохом счету.

– Спасибо вам, Танюша. Не знаю, как и благодарить. Вы спасли память о моем брате. Очистили его доброе имя.

– Не стоит благодарности, – ответила я, вспомнив о сумме, которая упала на мой счет этим утром. – Я делаю свою работу. Мне очень жаль, что с вашим братом случилось это несчастье. Примите мои соболезнования. Я все изложу на бумаге и свяжусь с вами в течение трех дней.

– Хорошо, Танечка, тогда до встречи. Спасибо вам! Спасибо… – Голос Павла Ивановича опять дрогнул.

– До свидания.

Я вернулась на лестничную клетку и спустилась вниз по ступеням. Мне страшно хотелось кофе, и я решила, что перед тем, как вернуться домой, заеду в кофейню «Зерна». Там как раз должны были привезти новую партию кофе из Эфиопии. Вдруг моя нога съехала с последней ступени, и я, взмахнув руками, полетела вперед, на бетонный пол. В последнюю секунду я успела выставить руки и зависнуть над кривым осколком, уставившимся мне в шею.

– Ой! Деточка! – послышалось сзади. Чья-то дрожащая рука попыталась приподнять меня с пола: – Это все я. Я, старая дура, бутылку с оливковым маслом разбила. Руки, видишь, дрожат, как у бешеной.

Я приподнялась и села, рассматривая содранные ладони. Надо мной склонилась маленькая пухлая старушка в мелких седых кудряшках.

– Черт. Бабуся! Хорошо, что мы не на трамвайных рельсах. А то я бы уже без головы лежала.

– Ты это о чем, деточка?

– Не важно.

– Ой, прости, прости меня. Вон и штаны твои модные на коленках порвались. Беда-то какая.

– Ничего страшного. – Я медленно встала, опираясь на сухую ручку старушки.

– Миленькая ты моя…

– Все хорошо, не беспокойтесь. Ай…

– Ты точно идти можешь?

– Могу, все в порядке. – Я подумала, что о кофейне придется забыть. Надо доползти до дома и заняться разбитыми коленками. Я выпрямилась и вдруг почувствовала острый прострел в спине. Этого только не хватало!

Осторожно обходя осколки, я проковыляла к входной двери. Старушка за моей спиной открыла дверь своей квартиры:

– Сейчас, сейчас. Сестра сейчас все уберет, она и помоложе, и порасторопнее… Маша, неси же тряпку и веник! Надо собрать осколки – люди уже калечатся.

Когда я выходила на улицу, до меня долетел голос таинственной Маши, которая скрывалась в глубине квартиры, – такой же старушечий и хриплый:

– Аннушка… ну не горячись, несу уже…

* * *

К тому моменту, как я доехала до своего дома, коленки начали саднить сильнее. Припарковавшись, я осмотрела ноги. Сразу стало ясно, что джинсам хана. На каждой штанине красовались дырки с неживописными рваными краями, окрашенными засыхающей бурой кровью. Я загрустила: джинсы были куплены этим летом в Италии, а с момента покупки не прошло и пары месяцев.

Дома после обработки ссадины перестали казаться такими уж страшными, зато я почувствовала, что усиливается боль в спине. Перспектива не радовала: повреждение могло оказаться серьезным, а моя работа требовала постоянного передвижения. Можно было просто отлежаться дома, но мне было тяжело даже кружку с полки достать, поэтому, поохав и поторговавшись с собой, я все-таки вызвала такси и поехала в клинику к знакомому доктору. Вердикт был ожидаемым: растяжение.

Леонид Леонидович, травматолог, не раз спасавший меня от подобных недугов, выписывая рецепт, вдруг оторвался от компьютера и уставился на меня поверх очков.

– Рыба моя, перестань заниматься ерундой.

– В смысле? – удивилась я. Леонида Леонидовича я знала уже лет десять и звала запросто дядей Леней. Он лечил все мои переломы и ушибы, полученные в ходе многочисленных расследований, с интересом воспринимал мою профессию, но в нравоучениях ранее замечен не был. – Дядь Лень, я просто упала.

– Я все жду, что когда-нибудь ты окончательно «упадешь», – старичок изобразил пальцами кавычки, – и я уже ничем не смогу тебе помочь. И никто не сможет.

– Дядь Лень, что вы каркаете! – засмеялась я. – Я действительно просто упала. Бабулька какая-то масло разлила на ступеньках…

– А бабульку случайно не Аннушкой звали?

Я открыла рот и закрыла, решив, что лучше промолчать.

– Ладно, – Леонид Леонидович махнул рукой, нахмурившись, – кому-нибудь другому будешь рассказывать про свое «упала». Он вдруг встал из-за стола и зашагал по кабинету, засунув тонкую дужку очков себе в рот. Причем сделал это так энергично, что я испугалась, он ее перекусит.

– Дядь Лень, да что случилось-то? С чего вы вдруг так распереживались? Я к вам давно хожу, и все вроде нормально было.

– Случилось… – повторил он, остановившись перед окном. – Случилось…

Я молча ждала продолжения, понимая, что пока внутри у моего доброго доктора не выстрелит сжатая пружина, слова из него больше не вытянешь. Он по-прежнему смотрел в окно, где на огромной площадке, построенной для скейтеров и любителей экстремального спорта, резвилась беззаботная молодежь.

– Они словно нарочно обустроили эту площадку напротив моих окон. Целый день смотрю, как эти подростки прыгают и падают, падают и прыгают. И все жду, что кого-нибудь из них либо «Скорая» увезет, либо ко мне в кабинет притащат.

– И как, увозили? – спросила я.

– Увозили! – с вызовом ответил Леонид Леонидович. – И не раз. Знаешь, я месяцами упрашивал начальство дать мне кабинет с видом на мостик. Там только пенсионеры да влюбленные гуляют… Не дали. А я теперь и не попрошу.

– Почему? – удивилась я. Очевидно, мой травматолог к чему-то вел, правда, очень окольными путями.

– Моя пациентка оттуда сбросилась, – сказал он наконец, вернувшись к столу. Из нагрудного кармана Леонид Леонидович извлек тонкий платочек и аккуратно протер им стекла очков. Потом посмотрел на свет. – Даже не пациентка, а близкий человек. Теперь куда ни кинь, всюду клин: других видов из окна у клиники нет.

– Дядь Лень, – вздохнула я, – говорите, в чем дело.

– Твоя работа очень опасная?

– Не больше, чем любая другая.

– Вот, не обманывай старого деда! Не обманывай. Гоняться за преступниками – придумала же занятие… И ремонтирую я тебя с завидной регулярностью. Так что… – Он пригрозил мне пальцем. – Не надо тут… убеждать меня, что это безопасно.

– Окей, не буду. – Я подняла руки, словно «сдаваясь». – Только скажите, в чем дело. Я же вижу, вы о чем-то хотите меня попросить, только все никак не решитесь. Давайте я сэкономлю время. Вы хотите попросить меня об услуге. Но опасаетесь, что в результате оказания этой услуги я каким-либо образом пострадаю. И не хотите быть причиной. Так?

Леонид Леонидович устало поднял на меня глаза. Он помолчал, потом кивнул.

– Так просите. Я большая девочка и могу за себя постоять. От того, что вы меня о чем-то не попросите, ничего не изменится – я продолжу заниматься своим делом, а вы продолжите за меня беспокоиться.

Врач коротко усмехнулся, глядя в стол, заваленный бумагами:

– «Принять реальность – значит наполовину выздороветь». Не помню, кто сказал. – Он шумно выдохнул и наконец поднял голову. – Ладно. Есть у меня к тебе просьба. Надеюсь, я об этом не пожалею. Не в смысле, что ты не справишься, а в смысле, я надеюсь, что ты не пострадаешь из-за этой просьбы.

– Говорите же, – улыбнулась я. Леонид Леонидович напоминал дедушку, который переживал, что внучку обесчестят на сельских танцах.

– В общем, я знаю человека, который нуждается в твоих услугах. Это девушка, сестра той самой пациентки, которая спрыгнула с моста.

– И чего она хочет?

– Саша очень переживает смерть сестры. Ей кажется, что Полину убили и что никто не хочет расследовать ее смерть.

– Эти сестры – ваши родственники? – спросила я.

– Дети друзей. Родители эмигрировали в Европу, а девочки предпочли остаться здесь. Обе взрослые, у обеих карьера, отношения. Я присматривал за ними по старой дружбе, но виделись мы нечасто. Полина лечилась у меня как-то. Повредила спину, вот как ты.

– Давно?

– Нет. Но это не связано с ее смертью – Поля просто упала на улице, запнувшись о корень дерева. Она быстро восстановилась. Дело не в этом.

– А в чем?

– После того как она спрыгнула с того мостика, – Леонид Леонидович махнул рукой куда-то в сторону, – ее сестра Саша пришла ко мне в слезах. Она говорила, что полиция не верит ей и что Поля не могла покончить с собой. Я вспомнил о тебе и случайно проговорился, что знаю частного детектива. Не знаю, кой черт дернул меня это ляпнуть, до сих пор себя корю. Но для Саши это стало навязчивой идеей. Я пытался ее отговорить, но она умоляла дать ей твой номер. А теперь еще и угрожать начала, что обратится к какому-нибудь другому детективу. И я решил, что лучше уж к тебе, чем абы к кому. Вот.

Леонид Леонидович откинулся в кресле.

– Ну, хорошо, – я пожала плечами, – дайте ей мой номер. Только не знаю, когда я смогу приступить.

– Я – старый дурак. Зачем я это все затеял? – сокрушенно покачал головой пожилой врач.

– Вы не верите Саше?

Леонид Леонидович покачал головой:

– Нет. Понимаешь, у Поли действительно была депрессия. Мысль тебя привлечь, признаюсь, заключалась в другом. Я надеюсь, что ты найдешь и представишь ей доказательства того, что Поля покончила с собой. Саше надо принять это и жить дальше. Потому что она ни о чем другом и думать не может. Все время приходит ко мне со своими идеями и теориями. Душу мне бередит. Да и не только мне – родителям, друзьям, знакомым. Этому пора положить конец. Если она не верит полиции, то, может, поверит тебе – человеку объективному и незаинтересованному?

Я положила сцепленные ладони на докторский стол.

– Дядь Лень, а если я найду доказательства того, что права Саша? Ты же не думаешь, что я скрою их от заказчицы?

– Боже упаси, конечно, нет. Если Сашины догадки обоснованы, так тому и быть. Я просто сомневаюсь, что ты что-то найдешь.

– Все может быть, вы же понимаете. Я в своей практике сталкивалась со случаями и почуднее. Иногда кажется, все очевидно, а начнешь копаться, и на свет вылезают такие обстоятельства, что на дело уже смотришь иначе.

– Конечно, я это понимаю. Потому и беспокоюсь, – ответил врач. – Но девочка совсем потеряла сон. А полиция даже не рассматривает других версий.

– Тогда дайте мой номер вашей Саше. Пусть позвонит. Я постараюсь помочь. Если человека не устраивает объяснение смерти ее сестры, надо хотя бы попытаться посмотреть на произошедшее ее глазами.

– Ты не беспокойся, деньги есть, – спохватился Леонид Леонидович, – и, разумеется, сначала ты вылечишь спину. Расследование – потом. Сейчас для тебя важен покой и соблюдение рекомендаций. Надеюсь, ты действительно не маленькая и мне не нужно убеждать тебя в этом?

Я поморщилась, повернув корпус.

– Ненавижу, когда спина болит. Мне кажется, легче руку сломать.

Травматолог нахмурился и что-то застрочил на рецептурной бумажке.

– Не легче… – Он протянул мне написанное через стол и ткнул пальцем. – Вот это пить. Вот это мазать. Желателен постельный режим. Во всяком случае, из дома никуда. Саша позвонит недели через две-три…

Саша позвонила этим же вечером.

* * *

День был ветреный, холодный и пасмурный. Такой, каким и должен был быть хмурый осенний понедельник. Лето кончилось, прозвенели первые звонки, и прежде многолюдные улицы, забитые праздными подростками и студентами, опустели на треть. Официант Миша Говорков уныло глядел из окна на залитый дождем сквер и Мост Влюбленных, увешанный свадебными замками. Влюбленные в такую погоду предпочитали сидеть по домам.

Миша протер столик, который в этом совершенно не нуждался, и оглядел пустой зал. Разве что перекатиполе по паркету не каталось. Кафе «Авокадо» переставало пользоваться популярностью сразу, как только исчезали с горизонта последние летние лучи солнца.

– Грустно как, – зевнул он и оглянулся на бармена. Бородач, крутивший в руках бокал, засмеялся:

– Да не сифонь. Так всегда бывает, когда учеба у школьников начинается. Им не до кафе, родителям тоже. Сейчас недели две пройдет, и начнем кассу делать.

– А где клерки? Где офисный планктон? Фифы из прокуратуры? Секретарши? Они же все лето у нас завтракали и обедали?

Бородач, не отрываясь от своего бокала, протянул:

– Я забыл, ты же у нас первый год работаешь. У офисных клерков тоже дети есть. Начало сентября – мертвое время. Но это ненадолго. Поработаешь – узнаешь.

Миша презрительно фыркнул:

– А я не собираюсь тут так долго работать, чтобы узнавать тенденции. Я, Мироныч, через год сюда приеду, и ты меня как «папу» обслужишь.

– Ага, как папу! Римского! – Слава Миронов, которого все звали просто Миронычем, громко рассмеялся. – И какие перспективы, ваше святейшество? Фирма отца?

– И что, если так? Диплом я защитил. Он сказал, поработаешь, поймешь, как деньги зарабатывают, тогда и поговорим. А я что? Поработал же.

– Да ты в мае устроился. Три месяца еле прошло. Чего ты там понять-то смог? Про деньги.

– А что тут понимать? – Миша задрал ноги на дизайнерский стул в виде половинки авокадо с косточкой. – Есть клиенты – есть деньги. Нет клиентов – нет бабуриков.

– Мудрая мысль. И папа твой, конечно, сразу возьмет тебя своим замом в строительную контору. После того как ты сэндвичи с семгой три месяца поразносил…

Миша проигнорировал издевательский тон своего коллеги.

– Между прочим, я тоже думал, что на время устраиваюсь, – сказал Мироныч, – только вот на три года застрял. Вселенной по барабану, какие у тебя там планы.

Миша не ответил. Его внимание привлекла одинокая девушка, которая вдруг возникла из пелены дождя на мосту и теперь стояла, глядя вниз, на пузырящуюся серую воду городской речки.

– Прикол, – только и смог сказать Миша. Девушка была в тонком, очень изящном платье цвета кофе с молоком. Ее яркие красные туфли на высоких каблуках сильно удлиняли и без того стройные ноги. Никакой куртки на девушке не было, и, казалось, она вообще не замечает дождя, который в последние несколько минут заметно усилился. Платье насквозь промокло и облепило ее грациозный силуэт. Сквозь полупрозрачную ткань проступили контуры нижнего белья.

– Смотри, Мироныч…

Слава вышел из-за барной стойки и подошел к окну.

– Вау! Какие страсти! Девушка под дождем. Достойно кисти художника.

– Че она там стоит?

– Может, пьяная. Или пафосная. Девушки любят красиво страдать.

– Странно как-то.

– Тут фотосессии все время устраивают. Наверное, где-то фотограф прячется.

Миша недоверчиво посмотрел на друга:

– Так и воспаление легких можно подхватить.

– Легко! Но чего не сделаешь ради красивых фоток. У меня однокурсница зимой в купальнике снималась. И ничего. Покашляла три месяца, зато теперь звезда соцсетей.

Их рассуждения прервал звон разбитой посуды, донесшийся с кухни. Оба обернулись.

– Сенька! Паразит! – завизжала где-то повариха. – Ну не помощник, а наказание, мать твою! Три тарелки угробил! Да чтоб у тебя руки по плечи отсохли…

– Сеня, беги, спасайся! Петровна тебя сейчас в паэлью покрошит, – крикнул бармен нерасторопному поваренышу, который проходил практику в «Авокадо» и еще ни дня не провел без приключений. – Долбаные новички. Всегда с ними так.

Миша усмехнулся с легко читаемым превосходством. Он уже не считал себя новичком. Оба опять обернулись к окну.

Девушки уже не было.

– Куда она делась?

– Ушла, – ответил Мироныч. – Пойду покурю, что ли… ты со мной?

– Погоди. Куда ушла? Мы же на секунду только отвернулись. Она бы даже не успела с моста на дорожку сойти.

Бармен сложил руки на груди, и Миша с неудовольствием отметил, что бицепсы у Мироныча больше его собственных.

– Ты что, думаешь, что она того… этого?..

Миша не ответил. Он выскочил на улицу и рысцой побежал к тому месту, где еще пару минут назад стояла девушка в легком платье. Мироныч выскочил за ним, но остался стоять под козырьком. Дождь стал интенсивнее.

Миша добежал до моста, огляделся и перегнулся через перила. Вокруг никого не было. Вода была темна и покрыта рябью и крупными пузырями. Дождь напоминал летний ливень, шел с шумом и паром. Миша в своей рубашке и форменном фартуке промок мгновенно.

– Куда ты делась… – прошептал он, вглядываясь с темно-серую, почти угольную воду.

И вдруг на поверхность всплыла остроносая красная туфля. Ее тут же понесло течением дальше от моста. Она мелькала ярким клубничным пятном, пропадая и появляясь в легких вспененных волнах.

– Звони в полицию! – заорал Миша бармену.

– Что? – не услышал тот и высунулся чуть дальше из-под козырька.

– Звони в полицию, черт глухой!

* * *

Я закончила растирать себе спину мазью, выписанной Леонидом Леонидовичем, и удобно устроилась в подушках. На кухне гремела посуда – там орудовал подполковник Кирьянов, мой давний друг, который помог мне раскрыть немало дел. Я позвонила ему, едва добравшись до квартиры. Уже на лестнице стало понятно, что мне потребуется помощь, а кроме Владимира Сергеевича оказать ее этим вечером было некому. Друзья были в разъездах или заняты делами, а последний мужчина не выдержал моих детективных будней и сбежал, оставив мне в подарок свой дезодорант, зубную щетку и роскошный банный халат. В него я и завернулась, когда натерлась мазью.

Халат пах дорогим теплым парфюмом. Я вспомнила Италию и облитый солнцем балкон отеля, украшенный разноцветной мозаикой. Интересно, каково это – так любить мужчину, чтобы захотелось из-за него спрыгнуть с моста? Наверное, я слишком черствая и циничная, потому что даже представить это у меня не получилось. Похоже, я буду жить долго и счастливо. Одна.

– Ну что, справилась сама, инвалидка? – В дверях возник Кирьянов. На жестяном подносе он нес для нас дымящийся ужин.

– Справилась.

– Я предлагал помочь.

– Как можно так рисковать? Ты бы увидел мою красивую спину, начал приставать, а я предпочитаю остаться друзьями, – пошутила я.

– Дура дурой, – проворчал Киря и поставил поднос на кровать. – Яичница! – торжественно провозгласил он, словно речь шла об ананасах в шампанском. – Извини. Это единственное, что я могу приготовить. Дома обычно жена хозяйничает.

– Скажи-ка, друг сердешный, – перебила я, – ты знаешь про наш Мост Влюбленных?

– Ну да. Это где туристический район – там маленькая круглая площадь с кафешками, сквер, скамейки и мост этот дурацкий. А что?

– Там самоубийство было полтора месяца назад. Слышал?

– Ты про девчонку, сиганувшую с моста? – Кирьянов сел в мое кресло, спихнув на пол шелковые подушки. – Как не слышать? Дело было громкое. В СМИ полно публикаций. Они прямо набросились на эту историю, словно это первое самоубийство в городе. А ты что, с луны свалилась, раз спрашиваешь?

– Я из Италии приехала две недели назад, – напомнила я забывчивому другу. – А потом сразу за новое дело взялась. Мне некогда было газетки читать. Ой! – Я поморщилась, ощутив резкую боль в спине. – Почему эти мази не действуют?

– Потому что ни одна мазь не поставит тебя на ноги за один день. Не ной.

– Сам не ной. Расскажи лучше, кто дело вел.

Кирьянов пожал плечами:

– Это не наш район. Насколько помню, выезжали опера Вяземского района. Капитан Морошин, слышала о таком следователе?

– Не пересекалась, но район мне сильно не нравится. Как раз только что я расследовала дело и выяснила, что кто-то, возможно, подкупил следственную группу, чтобы убийство выдать за самоубийство.

Кирьянов удивленно поднял бровь:

– Серьезно? Влезать не буду, отдел там и правда расхлябанный. Но это точно не Морошин, можешь мне поверить.

– Что он представляет из себя?

Владимир Сергеевич поставил тарелку на одеяло и сунул мне вилку.

– Ну, тебе с ним общий язык тяжело будет найти.

– Гей?

– Боже упаси. Идейный. А еще правильный и немного туповатый. Вот есть у него инструкция, Морошин от нее ни на шаг не отойдет. Все по бумажке делает.

– А к частным детективам как относится?

– Они для него как класс не существуют. Ты ешь, ешь.

– Я ем, ем. – Подцепив на вилку кусок жареного яйца и кружочек соленого огурца, я отправила их в рот. – То есть ты с ним связываться не советуешь?

– А что… – Кирьянов закашлялся в кулак до слез в глазах. – Блин! Не в то горло… – Он несколько раз шумно отхаркнулся и выдохнул, утирая глаза. – А что, есть повод связываться?

– Есть, кажется. Поэтому и спрашиваю.

– Мой тебе совет – если есть возможность обойтись без его участия, обойдись. Очень противный мужик. Все коллеги его об этом говорят. Закон от буквы до буквы вызубрил, а с людьми работать не умеет.

– Может, и обойдусь. Пока и дела-то нет никакого.

Владимир Сергеевич уткнулся в свою тарелку, и я не смогла не поддеть его:

– А жена не будет ревновать, что ты у чужой бабы ужинаешь?

– Она знает, что я у тебя, а не у бабы.

Я вздохнула:

– Владимир Сергеевич, ты скотина. Оскорбил меня и не заметил.

– Где это я тебя оскорбил? Приехали! Готовлю, тут, понимаешь. Лекарства ей покупаю…

– Да шучу я, не злись. Давай расскажи, что там за дело было с самоубийцей.

– Почему оно тебя интересует? Я в подробности, вообще-то, не вдавался. Но дело чистое. Стопроцентное самоубийство. Девочка переживала разрыв с парнем, впала в депрессию. Пришла на мост сама, в одиночестве спрыгнула с моста на глазах у свидетелей. Пока туда-сюда, вытащили – не дышала. Признаков насильственной смерти нет. Там неглубоко, но она плавать не умела. Так что точно знала, что делает.

– Шоколадно. Не дело, а конфетка, – сказала я. Кирьянов усмехнулся своим особым смешком, который он обычно использовал, когда речь заходила о его обширном профессиональном опыте.

– Так и есть. Практика показывает, что первоначальная версия обычно самая правильная. Мы же не в детективном сериале живем, дорогая моя. У нас, если дело похоже на самоубийство, то, как правило, им и является.

– Ты не хуже меня знаешь, что это не всегда так. Иначе у меня не было бы работы.

Кирьянов удивленно посмотрел на меня:

– Ты что, взялась доказывать, что девушку убили? Каким, интересно, образом?

– Не знаю. Я пока ничего не знаю. Догадки строить рано.

– А кто клиент? – спросил Кирьянов.

В этот момент у меня в подушках зазвонил телефон.

– А вот это клиент, может, и звонит.

Номер был мне неизвестен, но интуиция подсказывала, что сейчас я услышу голос Саши.

– Алло.

– Добрый вечер. Простите, это Таня?

– Да, это я. Добрый вечер.

– Меня зовут Саша. Александра. Я… В общем, ваш телефон мне дал дядя Леня Стрепетов. Леонид Леонидович. Он сказал, вы в курсе. – Голос был дрожащим, неуверенным и почти испуганным.

– Да, Саша, я ждала вашего звонка.

– Вы извините меня – я обещала дяде Лене, что позвоню через две недели. Он сказал, у вас спина болит, и велел пока не беспокоить. Но я не смогла столько ждать.

– Ничего страшного. Я все равно не собиралась лечиться две недели. Только ему не говорите. Вы звоните, чтобы назначить встречу?

– Да. Я могу к вам подъехать, если вам тяжело куда-то выбираться.

– Пожалуй, так будет проще всего.

– Вам будет удобно завтра?

– В обед. Часа в два. – Я продиктовала девушке адрес и отключилась.

Спина «взвыла», когда я повернулась, чтобы положить телефон на столик.

– Ты расскажешь, в чем дело? – спросил Кирьянов.

– Говорю же – пока не знаю. – Я старательно завозила коркой хлеба по тарелке, собирая желток. – Сестра погибшей не считает смерть сестры самоубийством. Вот и все. Детали узнаю завтра.

– Ладно, – Кирьянов поднялся и забрал тарелки, – я в это вмешиваться не собираюсь. Да и не смог бы в любом случае. Говорю же, дело ведется в другом районе. Но советую не идти на поводу у родственников. Нет там состава преступления.

Он вышел из комнаты, и секунду спустя я услышала, как на кухне открылся кран. Вода с шипением ударила в раковину, зазвенели вилки. Через пару минут Кирьянов опять появился на пороге комнаты и поставил передо мной чашку кофе.

– Сварил, как мог.

– Спасибо. Наверное, Кирьянов в переводе с латыни значит «Спаситель». А еще говорят, мужчины – бесполезные существа. Врут же!

– Я сейчас обижусь и врежу тебе поварешкой по спине.

– Прости.

– Посуду я помыл. Продукты купил. Скажи «спасибо», как хорошая девочка, и я пойду.

– Спасибо. Не слушай меня, я же язва, ты знаешь.

– Знаю. Иванова на латыни означает «плюющая в душу». Все, пока.

Владимир Сергеевич вышел в коридор и снял с вешалки свою куртку.