Марина Серова
Криминальная принцесса

На самом деле я уже давно хотела ее остановить. Но потом подумала: пусть говорит. Человек, когда делится своими проблемами, начинает подсознательно доверять собеседнику, расслабляется. Вдруг вахтерша вспомнит что-нибудь, что мне поможет в расследовании?

– Вы расскажите все, что касается того дня, когда произошло убийство директора, – попросила я. – Кто приходил в тот день в театр, какие разговоры вы слышали, может быть, было что-то необычное. Вспомните, пожалуйста.

– Хорошо, – кивнула Филиппова, – значит, так. В течение дня ничего такого особенного, из ряда вон выходящего, не было. Это я точно помню. Ну все, как всегда, как обычно. Кто заглядывал на вахту, вы спрашиваете? До начала спектакля тут были рабочие сцены, но они мимо проходили, каждый по своим делам. Кажется, еще электрик Денис заходил, ключи брал, ему нужно было щитки проверить. Ну, а так вроде бы никого и не было. Нет, вру, из прачечного цеха Неля подошла. Но к ней знакомая пришла, принесла какие-то вещи покрасить. У нас, знаете, кроме стирки, еще и красят костюмы, если требуется нужный оттенок. Так вот, постояла Неля со своей знакомой, поговорили они, Неля взяла сверток у нее и пошла к себе.

– Так, а что же Владислав Григорьевич? Он в тот день не появлялся в театре? – спросила я.

– Как не появлялся? Конечно, он был. Владислав Григорьевич каждый день в театр приходит… приходил. Господи, ну никак не привыкну к тому, что его больше нет… Вот жизнь-то какая! Сегодня ходит человек, а завтра его уже нет, – женщина покачала головой.

– Так когда же Владислав Григорьевич появился в театре? – повторила я свой вопрос.

– Да… пришел он часов в десять утра, потом уезжал куда-то. Вернулся уже под вечер. Недолго он пробыл у себя, минут тридцать, наверное.

– А потом что? – спросила я.

– А потом уехал. Сказал мне «до свидания» и все.

– Как «все»? – удивилась я. – Вы сказали, что директор уехал вечером. Так?

– Да, так, все верно, – подтвердила Филиппова. – Около восьми уехал, я на часы смотрела.

– Но ведь он должен был вернуться к себе в кабинет. Ведь именно там вы его обнаружили и позвонили в полицию. Верно?

– Верно, – растерянно подтвердила Варвара Никифоровна.

– Так когда же Владислав Григорьевич снова вернулся? Во сколько это было? – еще раз спросила я.

– Ой… не помню. Вроде бы… послушайте, Татьяна Александровна, вот совершенно из головы вылетело…

Вахтерша сокрушенно покачала головой.

– Варвара Никифоровна, послушайте, это очень важно. Ведь вы все время были на вахте?

– Ну, да… была.

– Вы никуда не отлучались? – настойчиво продолжала я спрашивать вахтершу.

Филиппова ответила не сразу.

– Ох, Татьяна Александровна, виновата я, наверное, – наконец сказала женщина. – Ведь вышла я всего на пять минут за анальгином, тут аптека за углом. Голова разболелась, видно, от всех моих семейных переживаний. А я по опыту знаю, если сразу таблетку не принять, голова так разболится, что потом сутки будет донимать. Вот я и решила пойти в аптеку, ну дело-то уже к ночи шло. Я и подумала, что народу у нас в это время совсем не бывает, так что я не особо и нужна буду. Нет, я, конечно, понимаю, что пост свой оставлять нельзя…

– Во сколько примерно вы уходили?

– Около одиннадцати вечера. У нас буквально за углом аптека круглосуточная, я туда и побежала. Минут пять-десять меня не было всего-на-всего…

– Дверь вы заперли? – спросила я.

– Да, конечно, заперла, – серьезно заявила вахтерша. – Как же иначе? Открытой-то нельзя оставить, мало ли кто войти может.

– В театре в это время кто-то оставался?

– Да нет вроде, все разошлись, – покачала головой женщина. – Но точно не скажу. Те же актеры перед серьезной постановкой, бывает, ночи напролет репетируют. Костюмеры тоже задерживаются. Да и работники сцены – то занавес поправить надо, то осветительные приборы подлатать. У нас же большая часть оборудования – рухлядь, сыпется на ходу!

– Ключи у кого-то есть? Кто-нибудь мог зайти в театр, пока вас не было на месте? – уточнила я.

Варианты, конечно, есть. Директор мог вернуться один, с собственными ключами. Мог – с кем-то вдвоем, скажем, с предполагаемым убийцей, и тому ключ не понадобился. А могли поодиночке, тогда у убийцы должен быть ключ. Ну или преступник затаился в здании театра, а потом каким-то образом незаметно отсюда выбрался.

– У директора ключи были, это точно. А у кого еще – не могу сказать, мне не докладывают. Я тут чужих пропускаю, ну и от кабинетов все ключики у меня висят, сдают, чтобы порядок был, – произнесла моя собеседница. – А от входа – у меня два комплекта, мой и ночного сторожа, мало ли что? У директора были. Может быть, и кто-то еще себе сделал, не знаю.

– А камеры на входе есть?

– Да они давным-давно не работают. Не камеры, а горе одно. Но положено, чтобы они были, вот и висят, а все без толку.

Филиппова опустила голову.

– Ладно, Варвара Никифоровна, чего уж теперь сокрушаться. Вы лучше вот что скажите: а мог Владислав Григорьевич пройти в свой кабинет не через служебный вход, а через парадный? – спохватилась я.

«Если нет, у меня, по крайней мере, есть приблизительные временные рамки преступления».

Филиппова пожала плечами.

– Да кто его знает… наверное, мог. Он же здесь хозяин, как ему удобно было, так и прошел, – объяснила она.

«Как-то все это странно, – подумала я, – зачем Дубовицкий приехал в театр около одиннадцати часов вечера? Раньше – не проскочил бы мимо вахтерши… или все же через парадный? Если предположить, что он прошел через служебный вход именно тогда, когда Варвара Никифоровна в аптеку ходила… получается, дошел до кабинета – и его убили? Ведь именно в это время, по заключению экспертов, наступила смерть. А убийца? Он пришел вместе с Дубовицким или позже?»

– Скажите, Варвара Никифоровна, а раньше были такие случаи, что директор так поздно появлялся в своем кабинете? – спросила я.

– Ой, вот не скажу, я же не ночной сторож. Это ж меня только один раз попросили подменить, я вам рассказывала, что Ольга, моя соседка…

– С ночным сторожем как можно пообщаться?

– Я вам адресок его запишу, – схватилась за ручку вахтерша. И несчастно посмотрела на меня: – Только… не факт, что он из запоя своего вышел. Сегодня в ночь Ольга собиралась дежурить, жена его.

Я все равно взяла контакты ночного театрального сторожа – надо будет с ним пообщаться. И задала очередной вопрос:

– Вы вот еще что вспомните: в течение рабочего дня к директору кто-нибудь приходил? Ну, вот вы сказали, что мимо вахты проходили рабочие сцены, из прачечного цеха, электрик. А лично к Владиславу Григорьевичу?

– Вспомнила! – воскликнула Филиппова. – К нему приходил один бизнесмен, Подбельский Геннадий Олегович.

– Кто он такой? Чем занимается? – быстро спросила я.

– Он владеет каким-то рестораном, кажется. Или это клуб? Точно я не знаю. Но то, что он театру помогает деньгами, это я знаю наверняка. Благотворительность называется. Он за это налог меньше платит. И ему выгодно, и театру помощь большая, – объяснила Филиппова.

– А во сколько он приходил, этот Подбельский? – задала я еще один вопрос по поводу бизнесмена.

– Ну это днем было, еще до обеда, – ответила вахтерша.

– А давно он благотворительностью занимается? – продолжала расспрашивать я.

– Да пару лет точно будет. Мы благодаря его помощи смогли обновить репертуар: костюмы новые сшить, декорации, опять же, изготовить. На все ведь средства нужны, и немалые.

– Хорошо. Скажите, Варвара Никифоровна, вот вы утром обнаружили Владислава Григорьевича в его кабинете. А зачем вы туда пошли? – спросила я.

– Ну как же. Ночному сторожу положено обход утренний делать. Вот я и пошла. А потом увидела, что дверь в кабинет Владислава Григорьевича приоткрыта, и свет почему-то горит, хотя светло уж на улице было. Ну и вот… открыла я дверь пошире, а там… Ну я сразу начала в полицию звонить.

– Подождите, вы только дверь полностью открыли и на пороге остановились? Или вошли в кабинет? – уточнила я.

– Вошла в кабинет, – со вздохом ответила женщина, – хотя и с порога было видно, что он… ну, на рубашке спереди кровь видна была. И сидел он… так живые люди не сидят.

– А где, кстати, он сидел? – спросила я.

– В своем кресле. У него в кабинете широкий кожаный диван стоит, черный, а рядом с ним – кресло, тоже из черной кожи, – ответила Филиппова.

– В кресле за столом?

– Нет, за столом – специальный стул. Анатомический, крутящийся, с высокой спинкой, – откликнулась женщина. – Слева у стены кабинета диванчик, я же говорю, и рядом кресло. Он там кофе с чаем пьет… пил и разговаривал с посетителями.

– Со всеми посетителями?

– Да, даже с нами, сотрудниками, – покивала Филиппова. – Если только ругать кого собирался – за столом принимал. А так – на диван сажал.

– Понятно. Скажите еще вот что: вы слышали выстрел?

– Выстрел? – переспросила Филиппова.

– Ну да, выстрел. Дубовицкий ведь был убит выстрелом в грудь. Вы же сами сказали, что видели кровь на рубашке, – пояснила я.

– Да, конечно. Но, понимаете, Татьяна Александровна, выстрела я не слышала, – ответила Филиппова. – У нас тут, в здании, звукоизоляция хорошая – все-таки, когда репетиция идет, шумно очень становится. А директорский кабинет на втором этаже. Где же я услышу?

– Ну да, – согласилась я, – вы правы.

– Татьяна Александровна, я вот что еще вспомнила. Когда я вышла в аптеку, как раз в это время у входа в театр я столкнулась с Региной, это наша уборщица, молодая девчонка, но из неблагополучной семьи. Матери у нее нет – то ли бросила ее, то ли умерла, я точно не знаю, ведь неудобно лезть в душу, – а отец у нее горький пьяница. Вот ведь! У многих судьбы прям один к одному. Что у моей соседки, что у Регины. Так я это к чему говорю. То, что я вышла в аптеку, то есть оставила свой пост, это, конечно, моя ошибка. Ведь если бы я оставалась на месте, то увидела бы Владислава Григорьевича. А может быть, и преступника. Но ведь Регина была в это время в театре. Может, она что-то видела?

– А где ее можно найти? – спросила я.

– Ну, она должна убираться сейчас. Пойдемте, я покажу, где она швабру и тряпки хранит.

Мы вышли из костюмерного цеха и снова пошли по коридору. Филиппова привела меня к двери, около которой стояла девушка лет двадцати в сиреневом свитере и черных джинсах. Невысокого роста, худощавая, немного нескладная блондинка выглядела подавленной.

– Регина! – воскликнула Филиппова, увидев девушку. – А мы как раз тебя искали! А ты как раз кстати нам повстречалась. Вот, это, – женщина кивнула в мою сторону, – Татьяна Александровна, она частный детектив. Ищет того, кто застрелил Владислава Григорьевича.

При этих словах девушка вздрогнула. А я насторожилась: девица просто переживает из-за убийства или испугалась?

– Ты расскажи Татьяне Александровне, видела ли ты кого-нибудь постороннего в театре, пока я была в аптеке, – попросила вахтерша.

– Никого я не видела, – буркнула Регина, глядя исподлобья.

– То есть вы хотите сказать, что в то время, когда вы находились в театре, никого постороннего не заметили? – спросила я девушку.

Она опять еле заметно вздрогнула. На этот раз и Филиппова обратила свое внимание на поведение Регины.

– Региша, ну ты чего? – ласковым тоном спросила вахтерша. – Ты чего, боишься кого-то?

Регина отрицательно покачала головой.

– Регина, скажите, а зачем вы так поздно пришли в театр в тот вечер, когда был застрелен Дубовицкий? – спросила я.

– Я ключи от квартиры в куртке забыла, – еле слышно проговорила девушка, – а куртку я в подсобке оставила, потому что жарко в тот день было. Зачем ее таскать с собой…

– А вы что, живете одна? – задала я следующий вопрос.

– Не одна, – все так же тихо ответила девушка, – с отцом. Только он в тот вечер опять напился. Я уже стучала-стучала, чуть дверь входную не расколошматила – никакого толку. Пришлось за своими ключами идти, – объяснила Регина.

Филиппова сочувственно покачала головой.

– Регина, а вы долго были в тот вечер в театре? – спросила я.

Девушка удивленно посмотрела на меня.

– Нет, недолго. Я только взяла куртку и сразу ушла домой, чего мне еще было делать?

– Хорошо, я поняла. Регина, расскажите, что происходило в тот день, когда был убит Владислав Григорьевич, – попросила я.

– А что могло происходить? – девушка пожала плечами. – То же, что и всегда. Каждый занимался своими делами. Я вот уборку делала, полы мыла.

– В кабинете директора? – спросила я.

– Нет, я в кабинетах не убираюсь, я коридоры мою, – ответила девушка.

– Да, в кабинетах у нас другие убираются, – подтвердила Варвара Никифоровна.

– Может быть, вы, Регина, видели кого-нибудь постороннего? – продолжала я расспрашивать девушку.

– Да некогда мне разглядывать, кто посторонний, кто – нет! – вдруг почти выкрикнула уборщица. – Я уборкой занимаюсь. А не бездельем маюсь, вот!

– Регина, ты чего это? – удивленно спросила Варвара Никифоровна. – Чего ты так резко отвечаешь-то?

– Да потому что надоело все, теть Варя! – сказала девушка и закрыла лицо руками. – Что ни день, то ходят, расспрашивают! Как будто, если я… если у меня… семья такая, то я… Ничего я не видела!

– Ну, ладно, успокойся, – Филиппова погладила ее по плечу и выразительно посмотрела на меня.

Я тоже поняла, что в таком состоянии, в котором сейчас находилась девушка, от нее вряд ли можно было добиться вразумительных ответов на вопросы. И теперь ее реакция вполне объяснима. Уборщица, девушка из неблагополучной семьи, вряд ли тепло относится к правоохранительным органам. А Кирины ребята работают на совесть – могли и впрямь девушку потрепать допросами-расспросами. Кому такое понравится?

– Регина, – обратилась я к уборщице, доставая из сумки визитку и протягивая ее ей, – вот мои координаты, если что-нибудь вспомните, позвоните мне.

– Ладно, – нехотя проговорила Регина и взяла визитку.

– Варвара Никифоровна, а кто сейчас исполняет обязанности Владислава Григорьевича? – спросила я вахтершу.

– Константин Владимирович Трегубенков, заместитель Владислава Григорьевича по хозяйственной части, – сказала Филиппова. – Точнее сказать, заведующий административно-хозяйственной частью, вот как называется его должность.

И снова Регина странно отреагировала на эту реплику. Ее лицо болезненно передернулось.

«Что с ней происходит? – подумала я. – Ее поведение очень странно выглядит. Как будто бы девушка чего-то или кого-то опасается. И она явно знает больше, чем говорит».

– Да, скорее всего, Константин Владимирович, – продолжала Филиппова. – Я так думаю. А кому же еще? Правда, есть еще художественный руководитель театра – Валериан Тимофеевич Владимирцев. Но вряд ли он будет временно заменять Владислава Григорьевича. Во-первых, он еще молодой, а во-вторых, Валериан Тимофеевич очень далек от хозяйственных проблем театра. Он человек творческий. Вот что-то новое поставить на сцене, в этом он, конечно, мастер.

– А он сейчас в театре? – спросила я. – Константин Владимирович?

– Да, конечно, – ответила Филиппова, – я видела его. Сейчас он за двоих работает, пока нового директора не назначили.

– А где находится его кабинет? – спросила я.

– Да вот надо будет пройти по коридору прямо, потом завернуть направо, там будет лестница, по ней подняться надо будет на второй этаж… ой, проще проводить туда, чем объяснять. Региша, проводи Татьяну Александровну, – обратилась вахтерша к девушке, которая продолжала стоять рядом с нами.

– Нет! – снова чуть ли не выкрикнула Регина и уже тише добавила: – Теть Варя, не могу я, что-то плохо мне, пойду домой, прилягу.

– Конечно, конечно, ступай, отдохни, выспись. Я сама покажу дорогу Татьяне Александровне.

– Ох, беда с ней, – провожая взглядом поспешно уходящую девушку, проговорила вахтерша, – хотя что можно ожидать хорошего от жизни с отцом-алкоголиком. Ну, пойдемте, Татьяна Александровна, я покажу вам, где находится кабинет Константина Владимировича.

Сначала я хотела более подробно расспросить эту странно ведущую себя девицу. Но потом решила, что лучше побеседовать с ней еще раз, отдельно. Мало ли, не захочет она тайнами делиться при вахтерше, которая еще и соседка. А наедине… может, и найдем общий язык.

Мы с Варварой Никифоровной пошли по коридору, миновав костюмерный цех, где недавно я задавала ей вопросы по поводу убийства директора, потом дошли до лестницы и поднялись на второй этаж. Мы прошли еще немного.

– Вот здесь кабинет Владислава Григорьевича, – сообщила Филиппова, кивнув на дверь, мимо которой мы прошли. – А кабинет Константина Владимировича подальше будет.

Я машинально подергала дверь кабинета директора. Заперто, как и следовало ожидать. Конечно, после работы полиции там искать особо нечего, но заглянуть не помешает. Но – без свидетелей, пожалуй.

Мы прошли площадку, которая, насколько я поняла, разделяла здание театра на две части. На одной из ее стен висела большая фотография в траурной рамке.

Варвара Никифоровна тяжело вздохнула.

– Надо же, какая ужасная смерть. А ведь он совсем молодой был, Владислав Григорьевич. Ну, что такое сорок два года? Тем более для мужчины. У него столько планов было, столько задумок! С его энергией можно было горы свернуть. Да, чего уж теперь говорить.

Сорок два? Ну надо же, значит, Екатерине всего 27 лет, моя ровесница. Меня это удивило: обычно я до такой степени не ошибаюсь в определении возраста человека. Женщина серьезно вымоталась? Да и стресс, наверное…

Я взглянула на фотографию директора. Да, выглядел он довольно молодо. У него было волевое лицо, пронзительный, можно сказать, орлиный взгляд и пышная шапка темных волнистых волос.

Оставив позади кабинет ныне покойного директора, мы прошли дальше. Расположение директорского кабинета я запомнила. Вряд ли, конечно, после полицейских криминалистов что-то смогу обнаружить, но попытаться стоит. Только без лишних свидетелей в лице Варвары Никифоровны.

По обе стороны коридора располагались двери, как я поняла, персонала театра: кабинет главного дирижера, художественного руководителя, заведующего литературной частью, еще какие-то помещения, уже без опознавательных знаков. Некоторые из дверей были приоткрыты, и оттуда доносились голоса работников театра.

Я услышала обрывки разговоров, которые велись в комнатах. Рефреном звучали слова: «ужас», «кошмар», «какая ужасная смерть». Нетрудно было догадаться, что обсуждалось недавно произошедшее убийство директора театра.

Наконец Филиппова подвела меня к двери, на которой было написано: «Заведующий административно-хозяйственной частью Трегубенков К.В.». За дверью мужские голоса, практически перебивая друг друга, что-то очень эмоционально выясняли.

– Ну вот, это кабинет Константина Владимировича, – сообщила вахтерша, остановившись у двери. – Ой, Константин Владимирович, кажется, занят. У него кто-то есть в кабинете. Вы уж сами дождитесь, Татьяна Александровна, когда Константин Владимирович освободится, а то неудобно сейчас входить к нему. А я пойду на вахту. Извините.

– Вам не за что извиняться, Варвара Никифоровна, – сказала я, – вы и так доставили меня до места назначения. Спасибо.

Филиппова кивнула и пошла. А я подошла к двери вплотную.

– Константин Владимирович, да откуда мне знать? – раздраженно произнес мужчина.

– Как это откуда вам знать, уважаемый Валериан Тимофеевич? – удивленно спросил другой мужчина. – Вы являетесь художественным руководителем театра и поэтому отвечаете за климат в коллективе.

– За творческий климат, позвольте вам заметить.

– Я согласен с вами. Но творческий климат ведь чем определяется? Дисциплиной прежде всего.

«Ага, значит, в кабинете Трегубенкова сейчас находится художественный руководитель театра Валериан Тимофеевич Владимирцев, – подумала я. – Интересно, что это они обсуждают на таких повышенных тонах»?

– И должен вам заметить, Валериан Тимофеевич, что ваша реплика «откуда мне знать» звучит… ну, по меньшей мере, несерьезно. Вы ведь не первый год работаете в театре. И в своей профессии вы отнюдь не новичок. Стало быть, вы уже изначально заточены на то, чтобы замечать малейшие нюансы. Я ни за что не поверю, что вы не знаете, что творится внутри коллектива. А вы бросаетесь такими заявлениями «откуда мне знать»! Меня это, прямо вам скажу, как минимум, настораживает. Может быть, вы не хотите мне сказать, что на самом деле происходит? Или же… Слушайте, Валериан Тимофеевич, кажется, вы давно не были в отпуске. Может, вам требуется отдых? Так вы так прямо и скажите. Я не буду возражать.

– Скажите же уж прямо, Константин Владимирович, что вы не нуждаетесь больше в моих услугах! – еще более резко, чем в самом начале разговора, который я застала, воскликнул худрук Владимирцев.

– Вы не правы, – возразил ему Трегубенков, – я безо всякой задней мысли предложил вам отдохнуть. Я, хотя к творческому процессу и не имею прямого отношения, понимаю, что существует профессиональное выгорание. Оно есть в любых профессиях, но в актерской среде – особенно. Так вот, чтобы его избежать, и существуют такие вот паузы. И ничего в этом зазорного нет. А что касается вас, Валериан Тимофеевич, так именно вы как нельзя лучше подходите на пост художественного руководителя театра. И это не только мое личное мнение. Буквально вчера меня вызывали в Управление культуры, прежде всего, конечно, в связи с трагическим происшествием. Валентин Георгиевич прямо сказал, что найти замену Владиславу Григорьевичу будет нелегко. Да… Но потом мы с Валентином Георгиевичем имели продолжительную беседу уже на текущие темы. Жизнь продолжается, как говорится. Так вот, мы с Валентином Георгиевичем поговорили и о вас, Валериан Тимофеевич. Он очень положительно отзывался о вашей кандидатуре в плане продления контракта. И очень ценно также и то, что вы, повторюсь, не новичок, что вы являетесь человеком уже проверенным, так сказать. Но Расторгуев подчеркнул, что на должности худрука необходим человек, который будет досконально вникать во все. Понимаете, Валериан Тимофеевич, вникать буквально во все процессы. В том числе и в вопросы дисциплины. Почему-то Валентин Георгиевич отметил, что с дисциплиной в театре существуют проблемы. Он так и сказал. И, кроме того, высказал свое мнение, что общее падение дисциплины сыграло не последнюю роль в том, что Владислав Григорьевич был убит в своем кабинете. А если учесть, что незадолго до гибели Владислава Григорьевича у вас с ним были серьезные противоречия…

Трегубенков не договорил. Его прервал Владимирцев, причем довольно резко.

– Да хватит вам воду в ступе толочь, в конце-то концов! – вскричал он. – Вы мягко стелите, да жестко спать! Кстати, и покойный Дубовицкий тоже был хорош!

– Послушайте, имейте же уважение к ушедшему человеку! У вас нет ничего святого! – воскликнул Трегубенков.

– Я имею представление о том, что можно, а чего нельзя! – отрезал Владимирцев. – Да, о покойниках или хорошо, или ничего. Вот именно поэтому я и не конкретизирую свою позицию. Но ведь вам, как никому, хорошо известно, сколько моих проектов зарубил на корню ныне покойный Владислав Григорьевич! И подозреваю, что не без вашего участия!

– Ну, знаете, это уже слишком! Вы кидаетесь такими необоснованными обвинениями! – с возмущением воскликнул Трегубенков.

– Это вы кидаетесь необоснованными обвинениями! – не остался в долгу Владимирцев. – Я, по-вашему, получается, виноват в том, что Дубовицкий был убит! Я, оказывается, не следил за дисциплиной! А может, все-таки стоит спросить с ночных сторожей? Они ведь следят за порядком в здании театра. Кто проник ночью в театр и застрелил Дубовицкого? А, ладно! Можете и не продлевать со мной контракт! Обойдусь!

Послышался грохот, скорее всего, Владимирцев с шумом отодвинул стул. Я поспешила отойти от двери и вовремя. Дверь широко распахнулась, и из кабинета Трегубенкова буквально вылетел среднего роста мужчина лет тридцати пяти. Одет художественный руководитель театра был в фирменный джинсовый костюм. У него были пропорциональные черты лица и аккуратная бородка. Но темные глаза буквально метали гром и молнии. Он стремительно пересек коридор и скрылся.

А я озадачилась: с кем первым общаться? Худрук или замдиректора? Оба они на эмоциях, оба в раздраженном состоянии. А это мне на руку – на нервах люди склонны говорить больше и правдивее. И… пожалуй, первый – Трегубенков. Судя по подслушанному мной разговору, Владимирцева вывести из себя проще – если потребуется, конечно.

А побеседовать надо с обоими. Судя по всему, у Владимирцева с покойным директором театра сложились непростые отношения. Трегубенков… этот мог претендовать на место директора. И еще одна фамилия – тип из Управления культуры, некий Расторгуев, – тоже заслуживает моего внимания.

Я решительно расправила плечи и постучалась в дверь кабинета.

– Войдите, – послышалось в ответ раздраженное.

Я открыла дверь и вошла в кабинет заведующего административно-хозяйственной частью. Это было сравнительно небольшое помещение. Одну его стену занимал шкаф, напротив располагались кожаный диван и два кресла по его бокам. Окно закрывали металлические жалюзи. На подоконнике стояло несколько растений в керамических вазонах.

– Здравствуйте, Константин Владимирович, – сказала я, подходя к столу, за которым сидел представительный, уже начинающий седеть, мужчина в дорогом костюме и ослепительно-белой рубашке с галстуком. На вид его возраст приближался годам к пятидесяти.

– Здравствуйте, – ответил Трегубенков, – присаживайтесь, пожалуйста. Вы по какому вопросу? – спросил он.

– Меня зовут Татьяна Александровна Иванова, – начала я, садясь на стул напротив Трегубенкова. – Я частный детектив и занимаюсь расследованием убийства Владислава Григорьевича Дубовицкого.

На лице Трегубенкова появилось выражение сильного удивления.

– Вот как? А почему этим делом занимается частный детектив? – спросил он. – Насколько мне известно, расследование проводит Главное управление полиции. Они сразу приехали и уже опросили всех нас.

– Константин Владимирович, расследовать убийство директора театра меня попросила его сестра, Екатерина Григорьевна Нерасстроева, – объяснила я. – Вот договор на оказание данной услуги.

С этими словами я вынула из сумки договор и протянула его Трегубенкову. Заведующий хозяйственной частью театра довольно долго его читал, морща лоб. Наконец он вернул мне договор и спросил:

– Ну, а чем, собственно, я могу быть вам полезен? Я ведь уже ответил на вопросы следователя.

– Мне тоже придется задать вам ряд вопросов, Константин Владимирович, – сказала я.

– Ну, раз так… что ж, спрашивайте, постараюсь на них ответить, – с явной неохотой заметил Трегубенков.

– Позавчера поздно вечером был убит Дубовицкий. Расскажите, как вы провели этот день, – попросила я.

– Позвольте, Татьяна Александровна, вы что же, меня в этом убийстве подозреваете? – возмущенно спросил Трегубенков. – Ну, знаете ли! Только наслушался всяких гадостей от худрука, и теперь еще сыщица будет мне обвинения предъявлять! – не сдержался он.

– Константин Владимирович, я вас никоим образом не подозреваю. Просто работа у меня такая – вопросы задавать. Мы же с вами не хотим, чтобы убийство осталось безнаказанным? – попыталась умаслить я заместителя директора. – А что с худруком? – сочувственно спросила.

– Да что, что… творит черт знает что, нам по шапке прилетает, заворачивают очередную его идею «нового формата». И тоже… меня в подсиживании обвиняет! – ругнулся Трегубенков. – Не хочу об этом! И так придется кого-то нового на эту должность подбирать. Или отправить его в отпуск? Ладно, Татьяна Александровна, это не ваши проблемы. Простите мне мою несдержанность, мы после этого… трагического события все тут на нервах. О чем вы, говорите, хотели узнать?

– Расскажите, как прошел тот день, в который убили вашего директора.

– Ладно, расскажу. Если это так необходимо, – добавил Трегубенков.

– Крайне необходимо, – подчеркнула я.

– Хорошо. Значит, так. Я рано пришел в театр, потому что нужно было составить смету предстоящих расходов. У нас в планах значатся несколько новых спектаклей. Кроме составления расходов, нужно было также расставить приоритеты, потому что все сразу мы просто не потянем. Хотя возможно и потянем. Это при условии, если нам помогут наши партнеры, которые занимаются благотворительностью. У нас есть несколько человек, так сказать, меценатов, которые всячески помогают театру. Без них было бы очень нелегко… творчески выжить, так сказать. Но это так, лирическое отступление, да… так о чем я? Ах да, вы просили рассказать, как я провел день перед этим… трагическим событием. Я закончил все расчеты довольно поздно, часам к пяти вечера примерно. И сразу же отнес их Владиславу Григорьевичу. Он посмотрел, согласился и утвердил. Правда, были некоторые детали, которые у Владислава Григорьевича вызвали вопросы, но мы их быстренько утрясли. Он подписал окончательный вариант. Пока я находился в кабинете Дубовицкого, к нему пришел один из наших постоянных партнеров – Геннадий Олегович Подбельский.

«Подбельский. Эту фамилию я уже слышала от Варвары Никифоровны, – вспомнила я. – Вахтерша сказала, что этот самый Геннадий Олегович успешный бизнесмен и много помогает театру».

– А что, этот Подбельский часто появляется в театре? – спросила я.

– Да, они с Владиславом Григорьевичем давние друзья, – ответил Трегубенков.

– Продолжайте дальше, Константин Владимирович, – попросила я.

– Ну, а собственно, что продолжать? Я практически сразу же и вышел из кабинета, как только появился Геннадий Олегович.

– Почему же? У вас лично не сложились отношения с вашим спонсором? – рискнула я вновь вывести Трегубенкова на эмоции. Не удалось.

– Ну что вы! Почему же сразу «не сложились»? С чего вы это взяли? У меня практически со всеми людьми, с которыми мне приходится общаться, складываются очень ровные, доброжелательные отношения. Я по натуре человек не конфликтный, не злопамятный, если уж на то пошло. Ладно, это я так, для справки. Я вернулся к себе в кабинет, поработал еще немного, а потом собрался и поехал домой. У моей супруги был день рождения. Мы, правда, особого торжества не устраивали, потому что с некоторых пор жена очень болезненно стала относиться к тому, что каждый день рождения прибавляет ей год. Пригласили только самых близких людей и скромно отпраздновали практически в узком семейном кругу. Ну и вот. Когда я по дороге домой проходил мимо кабинета Владислава Григорьевича, то Подбельский был еще там. Они, кажется, что-то обсуждали.

– Сколько времени было, когда вы вышли из театра? – спросила я.

– Да примерно… шел уже восьмой час. Из дома в тот вечер я уже никуда не выходил. А утром мне сообщили… эту трагическую весть. Я сразу же приехал в театр, здесь уже велось следствие, меня допросили, как, впрочем, и остальных сотрудников театра. Вот, собственно, и все.