Марина Крамер
Жить на свете стоит
– Она нам мешает, эта девка.
– И что ты предлагаешь?
– Нужно как-то ее убрать.
– Ты только одно и можешь – головы сворачивать.
– Постой, я же не об этом! Убрать молодую женщину – для этого существует масса иных способов.
– Не тронь ее.
– Но…
– Я сказал – не тронь! Напугать, пригрозить – можешь, но физически она пострадать не должна, понял? Крестничек не из тех, кто подобное спустит, я-то знаю. Поэтому прошу по-хорошему – не трогай. Иначе пожалеешь.
Хлопнула дверь, печально зазвенели закрепленные над ней колокольчики. Шаги стихли, но их эхо еще долго звучало в ушах.
– Слушай, Ника, заданьице – закачаешься!
Вероника Стахова, или для своих просто Ника, крупная рыжеволосая девушка лет двадцати семи, лениво оторвала взор от экрана монитора и перевела его на облокотившуюся о ее стол секретаршу главреда Дину.
– На тему? – чуть охрипшим после недавней ангины голосом поинтересовалась она, и Дина, смешно шепелявя и слегка даже задыхаясь от распиравших ее новостей, заговорила:
– Случайно услышала, как Артем по телефону с кем-то разговаривал и сказал, что пришлет свою лучшую журналистку. А пришлет он тебя… прямиком в офис «Изумрудного города», прикинь?! К самому Гавриленко! – В этом месте Дина мечтательно закатила карие глаза, умело обведенные черным карандашом, и, кажется, даже перестала дышать.
Максим Гавриленко был самым молодым и, пожалуй, самым известным московским холостяком, за которым охотились девицы всех рангов и статусов. Он еще не перешагнул сорокапятилетний рубеж, но состояние его уже оценивалось девятизначными цифрами в твердой валюте, а о его строительных проектах то и дело писали и снимали передачи. За право взять интервью у Гавриленко боролись самые крупные издания, а потому получалось, что «Столичный хронограф» удостоился поистине царской милости. Не говоря уже о том, что сама Ника Стахова была командирована практически к монаршей особе.
– Ну, это все бла-бла, – поморщилась Стахова, вытягивая сигарету из пачки, – ты суть-то расскажи, я ее не уловила за поросячьими восторгами по поводу персоны Гавриленко.
Дина обижено хмыкнула:
– Ты, Стахова, совсем… надо, между прочим, и за материалами конкурентов следить хотя бы для приличия. Неделю назад по поводу строительства торгового центра на месте исторического здания трубили все кому не лень.
– И что? – стряхнув пепел в морскую раковину, служившую пепельницей, поинтересовалась Ника.
Дина повертела у виска пальцем:
– Ну ты, Стахова, совсем спятила… Это же Гавриленко проект! Ты только подумай, какие туда деньги вбуханы, чтобы получить разрешение на снос исторического объекта в центре Москвы!
– Я вот чего не понимаю, – лениво потягиваясь, проговорила Ника, – с чего вдруг наш главный воспылал таким интересом к этому делу? Мало сносят исторических зданий по всему городу? С чего интерес конкретно к этому? Поди не особняк князей Масленниковых, не родовое гнездо Артема.
– Ну что ты язвишь постоянно? Может, у Артема какие-то свои соображения на этот счет, – обиделась за шефа Дина, – ты вот пойди к нему и сама узнай.
– Вызовет – пойду. Чего вперед пинка лететь?
Ника потушила окурок и снова уткнулась в монитор, давая понять, что разговор окончен. Дина обиженно фыркнула и зацокала каблучками в сторону выхода.
Однако вызова от главного редактора Ника так и не дождалась. То ли Артему было некогда, то ли задание оказалось не столь уж важным, но так или иначе в девятом часу, закончив статью, Ника выключила компьютер и покинула здание.
Каждое ее утро было похоже на предыдущее. Подъем в восемь – благо работа не требовала обязательного появления к девяти, пара упражнений – вот уже несколько лет Ника старалась поддерживать себя в форме и не давать организму расслабиться и вернуть с таким трудом сброшенные килограммы. Прохладный душ, завтрак по советам знаменитой Тайры Бэнкс – яичница, пара ржаных тостов, свежевыжатый сок, и – к станку часа на полтора. Проверка почты, беглый просмотр любимых сайтов, на свежую голову прочитать то, что наработала вчера… В одиннадцать, потянувшись и размяв затекшие плечи, начать собираться.
Квартиру Ника выбрала с таким расчетом, чтобы не тратить время на дорогу до работы. Да, переплачивала за аренду, конечно, но зато нет нужды спускаться в метро и трястись в вагоне в окружении отнюдь не дружелюбных с утра сограждан, нет нужды торчать в километровых пробках. А так – сунула ноги в обувь по сезону, накинула куртку-пальто-ветровку – и вперед. Пять минут наискосок от подъезда – и вот она, родная редакция. Вахтер дядя Саша улыбается из своей будки, бросая беглый взгляд на пропуск, два лестничных пролета вверх, третья дверь справа – ее кабинет. Ну, не совсем ее – Ника делит его еще с пятью журналистами, зато у нее самый удобный уголок – у окна.
Поприветствовав коллег, Ника бросила сумку на заваленный какими-то папками подоконник и привычным жестом включила компьютер. На заставке возникла картинка – написанный масляными красками Карлов мост. Это была детская мечта Стаховой – побывать там, в Праге, пройтись по этому самому мосту, подышать пражским воздухом, ощутить себя в другом мире. Но пока мечта эта оставалась недостижимой и несбыточной. «Ну и ладно, – всякий раз, включая компьютер, думала Ника. – Придет время, и я обязательно съезжу туда».
Работа в еженедельнике «Столичный хроникер» оказалась для Ники удачным стартом. Попала она сюда случайно, по рекомендации приятеля, хорошего знакомого главреда Артема Масленникова. Ника как раз перебралась в Москву и немного растерялась в огромном городе. Изначально ее пригласили после выигранного конкурса в одно издание с явно «бульварным» уклоном, но зато приличными тиражами, пообещали на первых порах не особенно большую, но для начинающего журналиста вполне приличную зарплату. Однако через два месяца оказалось, что на Никино место претендует дочка одного из основных рекламодателей, а потому Стахову попросили «очистить стол». Ника оказалась в буквальном смысле на улице, совершенно не представляя, чем через месяц сможет заплатить за квартиру. Деньги, привезенные из дома, заканчивались, и Стахова немного приуныла. Возвращаться она не собиралась – из родного города уехала с громким заявлением о том, что непременно станет «звездой» отечественной журналистики. А проигрывать Ника не любила с детства. Все, за что она бралась, непременно должно было принести ей победу – будь то банальный «снежный бой» с мальчишками, беговая дистанция на уроке физкультуры или олимпиада по литературе. Начитанная, прекрасно владеющая тремя языками, имеющая разряд по теннису и плаванию, Ника Стахова не признавала иного места, кроме первого. Именно проиграв на юношеской спартакиаде по плаванию, уступив всего несколько сотых долей секунды своей сопернице, Ника заявила тренеру, что прекращает занятия. Тренер только вздохнула с сожалением – хорошо знала характер Стаховой. Это было практически в детстве, в четырнадцать лет, но с тех пор мало что изменилось. И чтобы теперь вернуться из Москвы, поджав хвост? Ну нет, этого самолюбивая Ника совершенно не могла допустить.
«В конце концов, – рассуждала она, сидя за столиком «Шоколадницы» и рассеянно помешивая соломинкой латте в высоком бокале, – а что, собственно, произошло? Деньги пока есть, за квартиру платить нужно только через месяц – а это уйма времени, мало ли что может произойти! Надо всегда надеяться на лучшее и не опускать руки. Не то действительно утонешь, как та лягушка в крынке с молоком».
Выступать в роли несчастного земноводного Ника Стахова не планировала. Имелся у нее запасной аэродром в виде родного отца, много лет не жившего с ними, зато занимавшего очень высокий пост в одном из московских банков. Но этот вариант Ника оставляла на совсем уж крайний случай. Связь с отцом она поддерживала – родители сумели при разводе сохранить человеческие лица и не заниматься перетягиванием дочери из стороны в сторону. Именно поэтому Ника имела возможность общаться с отцом ровно столько, сколько позволяли его плотный рабочий график и новая семья. Однако это общение было скорее формальным – раз в неделю, чаще по понедельникам, отец звонил и интересовался делами. Но очень скоро Ника поняла, что делает он это больше для галочки, и на самом деле ее новости Геннадия Васильевича не особенно интересуют. Закралась обида. А потом и вовсе выяснилось, что свою приемную дочь он считает родной, помогает ей материально и называет наследницей, хотя имеет кроме Ники еще и сына от второго брака – маленького Мишку. Вероника пару раз бывала в доме отца, встречалась с его новой женой Майей – красивой, активной женщиной, работавшей в том же банке, что и отец. Майя не выказывала недовольства визитами Ники, но и особого восторга и гостеприимства тоже не проявляла, поэтому Стахова ограничила свое общение с отцом телефонными разговорами. Но глубоко внутри ржавым гвоздем царапалась обида – приемную дочь Лизу Геннадий Васильевич любил как родную, а ее, Нику, просто терпел. В такой ситуации обращаться к нему Стахова не особенно хотела, но не исключала, что если станет совсем туго, то придется наступить на свою гордость. А этого не хотелось…
И вот тут, как говорится в старинных романах, судьба послала вестника.
– Стахова? Ника? – раздался за спиной мужской голос, и Ника обернулась. Прямо за ней стоял высокий худощавый парень в длинной черной куртке, серых джинсах и ослепительно-белых для московской ноябрьской слякоти кроссовках. Она узнала его мгновенно – ну, еще бы, как можно забыть свой самый первый студенческий роман! Игорь Яблоков, ее однокурсник и первая любовь…
– Никуся! Как я рад видеть тебя! – продолжал Яблоков, словно не замечая Никиного растерянного лица. Он тут же скинул куртку на ближайшую вешалку, уселся за стол и махнул официанту, прося меню. – Ты какими судьбами в «нерезиновую»?
Игорь вел себя так, словно это не Ника бросила его на третьем курсе, увлекшись ярким и слегка хлыщеватым преподавателем английского, словно не Ника прекратила всякое общение с ним. Стахова не могла оправиться от шока и подобрать нужные слова, даже ответить на простой вопрос ей вдруг показалось трудным. Как будто Ника устыдилась себя той – из прошлого.
– Ну, что же ты молчишь, Никуся? – ласково глядя на девушку, спросил Игорь.
– Ты как с неба свалился, не ожидала тебя вот так встретить… тут, – пробормотала Стахова, отодвигая от себя полупустой бокал, – я растерялась, извини.
– Ну, так собирайся, – подмигнул Яблоков и повернулся к официанту: – Даме повторите латте, а мне капучино без корицы, яблочный фреш и «Прагу». Никуся, ты не хочешь сладенького? Тут изумительная «Прага».
– Ты забыл, что я не ем сладкого, – улыбнулась уже пришедшая в себя Стахова.
– О, прости, действительно забыл, время, время… Зато я не забыл, что ты очень талантливая журналистка, Никуся. Работаешь здесь?
– Уже нет, – призналась Ника, которой не особенно хотелось рассказывать о том, как глупо она оказалась «на улице».
– Слушай, а хочешь, я тебя познакомлю с приятелем, а? – предложил Яблоков как бы между прочим, на секунду зависнув с занесенной над пирожным ложечкой.
– Ты теперь сводник, Игорек? – легким тоном поинтересовалась Ника, забирая у официанта новую порцию латте.
– Нет, дорогая, я по-прежнему журналист. И работаю, кстати, в крупной газете. – И тут Яблоков назвал издание, о котором слышали, по Никиному представлению, даже глухие. Она даже присвистнула тихонько:
– Ни фига себе… высоко взлетел, Игорек…
– Ну, не жалуюсь, да, – самодовольно ухмыльнулся Яблоков, – так что – будем с приятелем знакомиться? Он тебе работу может организовать. Ну, сперва посидишь на испытательном сроке какое-то время, а если Теме понравишься, то дальше все в твоих руках. И заработки, и имя, и карьера.
Ника в смятении молчала. То, что предлагал Игорь, казалось нереальной сказкой, удачей, а потому в это мало верилось. С чего бы Яблокову стремиться помогать ей? Она так отвратительно вела себя с ним, когда закрутила роман с Кириллом, так зло подтрунивала над влюбленным Игорем и так унижала его, что ему впору бы желать ей проказы и огромных бородавок на лице. А тут – такое предложение, да еще в самый нужный момент… Ника, по обыкновению, начала искать подвох:
– Это что же – какой-нибудь бульварный листок со статьями в стиле «две звезды замечены в кровати»?
Яблоков фыркнул и отхлебнул фреш из стакана:
– Ну и фантазии у тебя, Стахова! Думаешь, только в таких местах хорошие журналисты требуются? Мой приятель – главный редактор одного не очень крупного, но зато весьма популярного в определенных кругах издания. Специализируется на строительстве, недвижимости и всем, что с этим связано. Журналисты у него за границу ездят, как ты к маме в нашу Тьмутаракань.
– Откуда ты знаешь, с какой периодичностью я к маме езжу? – недовольным тоном поинтересовалась Ника.
– Это гипербола, – хохотнул Игорь, примирительно касаясь Никиной руки пальцами, – не злись, Никуся! Это все к тому, что, если ты Артему понравишься, да-а-леко можешь пойти.
– Я не пойму, за кого ты сейчас хлопочешь, Игорек, – не удержалась Ника, привыкшая уже в любом предложении подозревать скрытый смысл.
Яблоков внимательно посмотрел на нее:
– Ника, ты сама-то чего хочешь?
– Работы. Нормальной работы, Игорь, не «желтухи» этой затрапезной, не грязного белья и ароматных скандальчиков, а нормальной, честной журналистики – с аналитикой, с проверенными фактами, без вранья.
– Ну так и хватайся за мое предложение. Артем как раз такой – у него серьезное издание.
Ника вдруг решила – а что, собственно, терять? И уж если Игорь так удачно оказался в этом кафе, то почему не воспользоваться его предложением?
Именно с легкой руки Яблокова она через неделю уже сидела за этим самым столом у окна и быстро набирала свою первую заметку в «Столичный хроникер».
Через пять лет Вероника Стахова уже считалась маститым и довольно известным в кругах строительной элиты журналистом.
Никто не знал, с каким трудом ей давались первые заметки, как тяжело она добывала и систематизировала знания в абсолютно новой для себя отрасли, как не спала ночами, штудируя различные сайты о строительстве. Но результат оказался прекрасным – гонорары поползли вверх, и теперь Ника уже могла позволить себе и квартиру рядом с работой, и одежду из приличных магазинов, и салоны красоты, и даже ярко-красный «Мини-Купер». Правда, с покупкой последнего помог отец, внезапно расщедрившийся и предложивший дочери ощутимую сумму денег.
Яркая, заметная Ника не была красавицей в общепринятом смысле, но природное обаяние, умение подать себя и открытый взгляд делали ее очень привлекательной. За Стаховой постоянно волочились два-три поклонника-ухажера, но место в ее душе было прочно занято Артемом Масленниковым. Их сближение произошло как-то незаметно, Ника со своей стороны вообще никаких усилий к этому не приложила – Артем был женат, хоть и не жил с супругой. Но для Стаховой женатые мужчины не существовали. Масленникову пришлось изрядно постараться, чтобы переубедить ее. Определяющим для Ники стало то, что Артем оказался порядочным по ее шкале человеком. Разъехавшись с женой, он не оставлял без внимания семилетнюю дочь Алису и даже фотографию девочки держал в рабочем кабинете на видном месте. Ника ничего не имела против этой белокурой – видимо, в мать – вертлявой непоседы, с которой Артем познакомил ее в самом начале отношений. Алисе понравилась приятельница отца, а Ника с удовольствием наблюдала за отношениями Артема с дочерью. Иногда они втроем выезжали куда-нибудь в Подмосковье – катались на санках, играли в снежки или жарили шашлыки на небольшой площадке перед загородным домом Артема. Этот дом достался ему от отца – известного в свое время писателя, трагически погибшего в авиакатастрофе. Артем даже хотел продать дом, чтобы не будить воспоминаний, однако потом передумал, и теперь у них с Никой было вполне приличное летнее жилье, куда они сбегали из душной, раскаленной Москвы каждую пятницу.
Ника чувствовала к Артему удивительную привязанность. Она не была влюблена в него, но всякий раз, оказываясь рядом с ним, ощущала какой-то покой и уверенность. Артем, спокойный и уравновешенный, одним своим присутствием заставлял Нику расслабиться и выкинуть из головы любые мрачные мысли. Как ни странно, но в первые несколько месяцев между ними вообще не было никакой физической близости. Они ходили в театр, просто гуляли по улицам, сидели на скамейках в парках, разговаривали, узнавая друг друга с каждым днем все лучше. Артем не торопил события, а Ника проникалась к нему уважением – раньше ее кавалеры не отличались подобной выдержкой и предлагали закончить первое же свидание в постели. Стахова была очень разборчива в этом смысле, более того – брезглива, и потому огромное количество ее свиданий оканчивались ничем. Масленников же, будучи старше и опытнее, сумел как-то распознать в ней это, почувствовать, не настаивать на своем, и потому их окончательное сближение стало для Ники естественным и логичным.
Иногда, лежа в постели ночью, Ника думала, что вполне счастлива. Есть работа, уже есть имя, есть человек, рядом с которым ей хорошо. Да, Масленников не звал ее замуж, не предлагал даже совместное проживание, но Ника порой ловила себя на мысли о том, что ей и самой это не нужно. Она была независимой, часто нуждалась в полном одиночестве, которое не нарушал бы никто, даже Артем. А уж когда Ника работала над очередной статьей, так это вообще напоминало последствия цунами. Квартира превращалась в бедлам, в мойке высились горы из кофейных чашек, пепельницы во всех комнатах наполнялись окурками – Ника любила обдумывать фразы, разгуливая туда-сюда. Сложно было представить педантичного и маниакально аккуратного Артема среди всей этой «прелести». Возможно, именно поэтому Ника и не стремилась к каким-то иным отношениям – не хотела терять свободу и менять привычный образ жизни.
Стахова сидела в кресле перед столом главреда, покачивала ногой и терпеливо ждала, пока Артем закончит телефонный разговор. Ожидание затягивалось – по лицу Масленникова она видела, что тот недоволен, но положить трубку не может. «Интересно, с кем это он? – думала Ника, стараясь по фразам определить возможного собеседника. – И снова звучит это название – «Изумрудный город»… Видимо, кто-то из Теминых информаторов…» Ника знала, что Артем платит неким людям за то, что они предоставляют ему кое-какую информацию по интересующим его фирмам и сделкам, и это позволяло «Столичному хроникеру» оперативнее других освещать события.
– Уф! – Масленников положил трубку и потянулся к кофейной чашке. Неловкое движение – и вот уже на полу осколки и коричневая лужица. – Дина! Дина, будь добра, зайди ко мне!
Ника с удивлением отметила, что Артем крайне раздражен и кричит по интеркому на секретаршу, чего никогда себе не позволял. Вбежала не менее удивленная Дина, вопросительно глянула на Нику, но та только плечами пожала и указала на разбитую чашку. Артем же, отойдя к окну, распахнул его настежь и стоял теперь, ухватившись пальцами за створки. В кабинете сразу ощутимо похолодало. Дина, присев, собирала осколки чашки, промокала тряпкой пол, и Ника почему-то подумала, что в ее обязанности вряд ли входит уборка кабинета. Могла бы и уборщицу прислать…
– Сварить вам новый кофе, Артем Сергеевич? – закончив, спросила Дина, и Артем, не оборачиваясь, бросил:
– Да, пожалуйста.
Дина вышла, плотно затворив за собой дверь. Ника продолжала наблюдать за странным поведением любовника, которого прежде не видела в таком раздражении.
– Что-то случилось? – решилась она, бросив осторожный взгляд на часы и поняв, что через двадцать минут надо сдать статью начальнику отдела, а из написанного у нее – только заголовок.
– Что? – Артем повернулся с таким видом, будто вообще ничего не произошло. – Ты о чем?
– Я-то? Да так… – протянула Стахова, поняв, что Артем не расскажет ей ни о разговоре, ни о причинах, приведших его в такое странное и нехарактерное для него состояние. – Ты что-то мне хотел сказать? Зачем вызвал?
– А-а… Да-да, вызвал…
Масленников вернулся за стол, начал перекладывать какие-то бумаги, поправил стакан с карандашами, сдвинул в сторону фотографию дочери, потом вернул на место. Ника не понимала, что происходит. Уравновешенный и спокойный Артем вдруг на глазах сделался параноиком с суетливыми пальцами, и это производило крайне неприятное впечатление. «Э-э, дружок, а ведь я не все о тебе знаю, – подумала она. – Оказывается, ты из себя выходишь довольно легко, а вот в руки себя взять можешь потом с большим трудом».
– Вызывал, вызывал… – пробормотал Масленников и, сцепив пальцы в замок, продолжил: – Никуся, как ты смотришь на предложение сделать большое интервью с Гавриленко?
Ника пожала плечами:
– Если тебе оно нужно, то сделаю.
Артем уставился на нее:
– То есть? Просто вот так – «если нужно, то сделаю»?
– А что я должна была сказать? Что безмерно рада свалившемуся счастью? Что от восторга у меня в джинсах мокро?
– Фу, Никуся, – поморщился Артем, – к чему такие грубости?
– Я не понимаю, какой реакции ты ждал, – спокойно отозвалась Ника, – и вообще, почему я должна как-то по-особому отнестись именно к этому интервью? Только потому, что объект – страшно сказать – сам Гавриленко? Так ты бы должен знать, что меня эти вещи мало интересуют, и в сказки о современных Золушках я не верю. И вообще… а почему, собственно, именно я? Почему, скажем, не Лева Качин?
Лев Качин, или Левушка, как его называли в редакции, по праву считался мастером «раздевающих» интервью. Он умел так влезть в душу собеседнику, что тот невольно расслаблялся под невинным взглядом карих Левушкиных глаз и начинал болтать лишнее. Разумеется, это самое «лишнее» Качин потом и использовал в интервью, снискав себе славу острого на язык и совершенно безжалостного интервьюера. Масленников, правда, не особенно жаловал манеру Качина работать, но в некоторых ситуациях именно Левушкины интервью делали рейтинг. Так что своим вопросом Ника попала в точку: почему главред не отдал олигарха Гавриленко Качину, способному разговорить даже карандаши в стакане и выудить из них компромат на то дерево, что являлось их родителем, а отправляет ее, Нику? Она не умела подлавливать на слабостях – это было противно и мерзко, не умела выворачивать факты и перевирать слова. Она могла только честно и беспристрастно рассказать о том, что видела и слышала, опираясь на факты. Ника не позволяла себе в статьях много собственного «я» – все-таки она не должна навязывать мнение, ее задача – дать людям пищу для размышлений, а выводы пусть сами делают. И сейчас она не понимала, какую цель преследует Артем, отправляя ее к Гавриленко, не могла предугадать, какой направленности должно быть интервью, что именно хочет выдать на-гора Масленников в итоге. А без понимания цели работать Ника не хотела.
– Ты мне скажи, Тема, а что конкретно ты хочешь? – проигнорировав тот факт, что предыдущий вопрос остался без ответа, спросила Ника.
– Я хочу интервью с Максимом Гавриленко, мне казалось, что я сразу это озвучил.
– Нет, понятно. Но – что конкретно? Гавриленко – зайка ути-пуси, Гавриленко – ай-ай-ай, какая бяка, Гавриленко ест по ночам младенцев, Гавриленко переводит бабулек через дорогу? Что конкретно, а? – Ника наконец позволила себе закурить сигарету – нервы начали сдавать, от недомолвок Артема становилось не по себе, и какое-то неприятное предчувствие вдруг охватило ее.
Масленников улыбнулся:
– Удачная шутка. Особенно про бабулек смешно. Ника, ты умная женщина – открой Интернет и забей в поисковик всего два слова: Максим Гавриленко. И смысл задания станет тебе ясен. – Тут он вдруг глазами показал на интерком, и Нику осенило: а ведь все это время Дина слушала их разговор. И видимо, Артем в чем-то подозревает свою секретаршу, раз говорит загадками и юлит. Как-то он проговорился, что кто-то из редакции регулярно «сливает» информацию о готовящихся статьях одному из прямых конкурентов «Хроникера». Ника тогда только посмеялась – мол, у тебя паранойя, кругом мерещатся шпионы, а потом, обнаружив у конкурента статьи на темы, найденные журналистами «Хроникера», задумалась. Видимо, и Артем задумался и даже предпринял какие-то шаги, раз дает понять, что с Динкой не все в порядке.
– Хорошо, я поняла. – Ника встала и направилась к двери.
– Никуся, постой. – Масленников двинулся за ней, обнял и прошептал на ухо: – Мы увидимся сегодня? Я буду тебя ждать.
– Конечно, увидимся, – целуя его в щеку, мурлыкнула Стахова, – я тогда поеду, да? Ты ведь уже созвонился с Гавриленко?
– Да, он тебя ждет к пяти. Назовешь охране свою фамилию, тебе дадут пропуск.
До часа икс еще оставалось приличное количество времени, и Ника решила посвятить его детальному изучению «объекта». Благо Интернет изобиловал и фотографиями, и статьями, и официальными данными. Как, впрочем, и слухами и сплетнями.
Офис «Изумрудного города» производил впечатление, даже Ника, видавшая за свою журналистскую карьеру всякое, вынуждена была это признать. Задрав голову, она смотрела вверх, практически в облака, куда уходила высотка, словно облитая стеклом изумрудного цвета. «Державненько, – хмыкнула Стахова, – и в тему к названию».
Она толкнула массивную дверь и оказалась прямо перед турникетом, слева от которого возвышалась стойка с сидевшим за ней охранником.
– Вы к кому, девушка? – спросил он густым басом и протянул руку.
Ника вынула паспорт, сунула охраннику и небрежным тоном произнесла:
– Господин Гавриленко ждет меня. Я Вероника Стахова из газеты «Столичный хроникер».
– Стахова, Стахова… – бормотал охранник, ведя пальцем по какому-то списку сверху вниз. – Нет, девушка, вас тут нет. Всего хорошего. – Он протянул ей паспорт и снова уселся с каменным лицом.
Ника вспылила:
– Что значит «вас тут нет»? Внимательнее посмотрите! У меня назначена встреча с господином Гавриленко, его пиарщик звонил сегодня моему главреду!
– А мне подробности до фонаря, – сообщил охранник, – если в списках нет, значит, и делать вам в офисе нечего.
– Позвоните… не знаю, кому тут у вас принято звонить… – Ника чувствовала, что вот-вот сорвется на крик – она потеряла столько времени на дорогу, еле припарковалась, потом еще бежала переулками до нужного здания, и теперь этот чурбан в синей форменной рубашке с погончиками заявляет, что внутрь она не попадет!
– Ну-ка, выметайся отсюда! – грозно рыкнул охранник, и обалдевшая от такого напора Стахова вышла из здания.
Спустившись по ступенькам на тротуар, она вдруг изо всех сил пнула попавшийся ей под ногу пластиковый стаканчик – в такие наливают кофе, чтобы выпить на бегу, дурацкая мода, пришедшая из Америки, которую Ника не поддерживала. Стакан подскочил и, пролетев пару метров, ударился в ногу подходившего к зданию мужчины. Мало того, открылся, и оказалось, что он не был пуст, поэтому остатки кофе выплеснулись прямо на серые брюки с идеально отглаженными стрелками. Ника в ужасе прикрыла рот рукой и подняла глаза на мужчину, чтобы извиниться, и тут же застыла – перед ней стоял Максим Гавриленко, точно сошедший с одной из своих последних фотографий в «Форбс»…
– Оригинальный способ играть в футбол, вы не находите? – спросил он, глядя на отнюдь не маленькую Нику сверху вниз.
– Простите… я не знала… – пробормотала Стахова, и Гавриленко улыбнулся:
– Ну, я надеюсь, что вы не специально меня караулили, чтобы облить кофе. Неудачный день?
– Неудачный разговор и потраченное время. – Ника уже сумела взять себя в руки и теперь размышляла: пожаловаться на идиота-охранника или нет.
– Потраченное время – это всегда плохо, – Гавриленко бросил взгляд на наручные часы, – я вот сейчас тоже трачу время, правда, чужое. Меня ждет девушка, а я вынужден был отлучиться, а теперь и вовсе заявлюсь в грязных брюках. Хорош глава солидной фирмы, правда?
– Кстати, вы тратите сейчас мое время, – сообщила Ника, – меня зовут Вероника Стахова, и это со мной у вас назначено интервью. Но меня не пустили в ваше царство, уж больно хорош цербер у ворот, – съязвила она, не удержавшись.
Гавриленко с интересом взглянул на нее:
– Так вот вы какая… Признаться, я думал, что вы будете выглядеть несколько иначе…
– Ждали стройную длинноногую блондинку?
– Ну, с ногами у вас, как я вижу, все в порядке, – бросил Гавриленко, и Ника почувствовала, как кровь бросилась в лицо, – а блондинок я не люблю, это слишком уж шаблонно, согласитесь?
– А вы претендуете на оригинальность, как я вижу? – Ника кивнула на изумрудное остекление, и Гавриленко рассмеялся:
– А язычок-то у вас как бритва… Ну что, идем внутрь? Приструним цербера, дадим нагоняй пиарщикам и секретарю и пообщаемся за чашкой кофе.
– Не возражаю.
Охранник лебезил так, что Нике сделалось на минуту мерзко – все-таки лакейство неистребимо, и перед деньгами и властью этот чурбан готов был на брюхе ползать, а ее, простую журналистку, несколько минут назад едва не в тычки вытолкал.
Они поднялись в лифте на седьмой этаж, и у Ники за время пути даже дух перехватило – лифт оказался эркерным, со стеклянными стенами, и создавалось ощущение, что земля в буквальном смысле уходит из-под ног с бешеной скоростью.
– Ух ты… – пробормотала она вполголоса.
– Страшно? – с улыбкой спросил Гавриленко.
Ника пожала плечами:
– Я высоты не боюсь. Просто вид уж больно… захватывающий.
– А я люблю вечером лифтом пользоваться, – вдруг признался Гавриленко, – знаете, когда все уже в огнях, город под ногами смотрится совершенно иначе. Чувствуешь себя бросившим вызов космосу.
«Ну, от скромности вы явно не умираете, господин великий строитель», – хмыкнула про себя Ника и вышла из лифта следом за Максимом.
Кабинет его оказался совершенно не таким, как представляла себе Стахова. Ей почему-то виделся черно-белый интерьер, внушительный длинный стол в окружении кресел, какие-то макеты в застекленных витринах вдоль стен. Ничего этого не обнаружилось. И цветовое решение в кабинете тоже позабавило и удивило Нику. Стены оказались нежно-голубыми, мягкие диваны и пара кресел возле круглого журнального столика – желтыми, а стол, за которым работал хозяин, не был устрашающе-огромным. Обычный письменный стол с местом для ноутбука, большое офисное кресло без каких-то излишеств. А вместо ожидаемых макетов или фотографий готовых объектов – пара картин, на которых Ника с удивлением опознала пражские улицы. Она мечтала побывать в Праге, собирала фотографии и картины с видами этого города, поэтому узнать популярные пражские места смогла без труда.
– Откуда у вас страсть к Праге? – вырвалось у нее, когда она заметила, что и на стоявшей возле ноутбука кружке имеется изображение Карлова моста.
