Марина и Сергей Дяченко
Мигрант, или Brevi finietur
– Андрей?
Офицер, принимавший его утром, был обут в светящиеся сандалии. Ремешки на щиколотках источали ровное сияние, а из подошв били лучи, подобные прожекторам, и лес озарялся всякий раз, когда офицер отрывал ногу от земли. Крокодил посмотрел на свои кроссовки, и ему сделалось неловко.
– Вы вернулись? Как прошла поездка?
– Замечательно.
– Есть координаты еще нескольких мигрантов с Земли. Захотите с ними связаться?
– Конечно! – вскинулся Крокодил и тут же обмяк: – Только не сейчас…
– Не сейчас, – согласился офицер. – Идемте, я проведу вас в ваш дом.
– Как время можно преобразовать в энергию? – спросил Крокодил.
Офицер не удивился.
– Вы хотите знать подробности или вас удивляет принцип?
Они шагали через лес, который то озарялся, то темнел в такт шагам офицера.
– Не имеет значения, – признался Крокодил. – Как вы думаете: ваш дом будет существовать вечно?
– Ничто не существует вечно, – мягко сказал офицер. – Вон то строение, впереди, налево, – ваше временное жилище. Внутри легкая еда и напитки, вещи, постель и средства гигиены. Дом доставит вам радость и подарит покой, а потом исчезнет, как все на свете; мы рады помочь в обустройстве и адаптации. До окончательного принятия вами решения осталось пять суток.
– А если я не успею решить?
– Тогда решит миграционная служба, исходя из ваших интересов.
– А если для принятия решения мне понадобится больше времени?
– Время – ресурс, – офицер был терпелив, как наковальня. – Нет возможности тратить его бесконтрольно.
– У меня недостаточно информации, – сказал Крокодил. – Где мне добыть информацию?
* * *
Устройство имело вид плоского глиняного блюда. Офицер велел Крокодилу налить в него воды из фляги и переждать пару секунд, пока «произойдет установка».
Вода на блюде перестала волноваться и замерла, похожая на большую силиконовую линзу. Офицер велел Крокодилу коснуться ее деревянным удостоверением личности. Поверхность воды в чаше дрогнула, помутнела, и в глубине внезапно открывшегося экрана Крокодил увидел свое имя, будто нацарапанное тонкими штрихами: «Андрей Строганов».
– Произошла авторизация, – сказал офицер. – Но, пока ваш статус не определен, вы можете пользоваться только этим устройством.
– Как пользоваться?
– Задавайте свои вопросы.
– Любые?
– Да, – офицер впервые выказал признаки нетерпения. – Но от верной постановки вопроса зависит ответ, вы это понимаете?
– Значит, мне ответят не полно, не четко, не на все вопросы?
– Попробуйте, – офицер повернулся к двери. – А еще лучше, отдохните. Вы переутомлены. Если будет надобность – вызовите врача.
* * *
– В каких правах ограничен зависимый член общества?
«В праве принимать решения, касающиеся общества в целом. В праве устанавливать опеку над другими людьми, в том числе своими детьми. В праве принимать решения себе во вред».
Ответы на вопросы, заданные вслух, появлялись мгновенно, будто нацарапанные на воде. А потом исчезали.
– Что значит – принимать решения себе во вред?
«Решение умереть. Решение переменить участь к худшему. Решение отказаться от деятельности. Решение…»
– Стоп, – Крокодил, того не замечая, с корнем рвал траву, устилавшую пол домика. – Полноправный гражданин имеет право умереть?
«Да».
– А кто определяет, лучше некая участь или хуже? «Комплексный подход: учитывается соответствие деятельности нуждам общества и психофизическим характеристикам человека».
– Отказ от деятельности – это что?
«Отказ от осмысленной деятельности, то есть работы, учебы, самосовершенствования, проведения досуга».
– То есть зависимый гражданин не имеет права лежать и плевать в потолок?
«В порядке отдыха, ограниченное время – может». – А потом?
«Зависимый гражданин не может отказаться от осмысленной деятельности».
– А полноправный?
– «Полноправный гражданин принимает все решения относительно своей жизни, в том числе реализует право на саморазрушение».
– О как…
Крокодил посмотрел на свои руки. Пальцы позеленели от травяного сока, ногти траурно подернулись землей. Пол в доме казался побитым гигантской молью. Еще вычтут с моего будущего хозяина, подумал Крокодил, вычтут за ущерб, нанесенный миграционной службе…
– В чем состоит тест – Проба – на полное гражданство?
«Ряд испытаний».
– И все?
«Ряд испытаний».
– Обладает ли зависимый гражданин правом на свободное перемещение?
«Да, если это не противоречит интересам общества и его собственным интересам».
Крокодил подумал.
– Может ли зависимый гражданин служить в миграционном офисе?
«Зависимый гражданин не может работать на позициях, связанных с ответственностью перед обществом».
– Значит, нет?
«Нет».
Крокодил закусил губу.
– Что случилось на Земле?
«Информация за рамками компетенции источника».
* * *
Он проснулся в полной уверенности, что лежит в своей постели, одеяло соскользнуло, а окно приоткрыто и оттуда тянет сквозняком. Он почти увидел воздух, дрожащий над батареей, и край занавески, которая покачивается от сквозняка. Он увидел комнату в мельчайших деталях – цвет и фактуру обоев, неубранную чашку на краю письменного стола, свалившийся на пол лист бумаги… И тут же вспомнил, что он не дома, что он на другой планете, а по Земле ходят динозавры и назад дороги нет.
Он сел. В маленьком домике было влажно и свежо: окно открыто нараспашку, и на травяной ковер, отросший за ночь, выпала роса. За окном неподвижно стоял лес: что-то в нем трещало и сопело, посвистывало и возилось, и все эти звуки были нарочито уютными, комфортными, без единой нотки опасности.
Ничто не существует вечно.
Сверху, на небе и в кронах, было уже совсем светло. Внизу, у корней, плотно стоял туман и нависал сумрак. Стены деревянного дома пахли смолой и пылью. Крокодил закрыл глаза – и снова увидел свою комнату; мысленно вышел в коридор, прошлепал в тапочках в ванную, увидел на полке игрушечного пластмассового крокодила – игрушку из собственного детства… Отец говорил – «Привет, Крокодил», и маленький Андрей решил для себя, что это будет его внутренним личным именем…
А его сыну игрушка не нравилась, хотя тот тоже был Андрей. Последний раз они виделись три месяца назад, потом Светка увезла малыша в Англию… Или все-таки в Германию?
А если Светка с сыном по какой-то причине не эмигрировали – значит, они остались на Земле, – значит, что с ними случилось?!
Но фокус в том, что никакой Светки не существует. И она, и Андрюшка-младший появятся на свет через миллионы оборотов Земли вокруг Солнца. Собственно, и Крокодила нет; кто же тогда сидит на траве скрестив ноги и постанывает сквозь зубы?
Он заставил себя встать и умыться. Круглое глиняное блюдо так и стояло, полное воды, поверхность ее взялась еле различимой пленкой.
Крокодил ткнул в воду плашкой на цепочке.
«Андрей Строганов».
– Я хочу сделать запись. Для памяти. Где… кора?
Он хотел сказать «бумага», но на его новом родном языке подходящее слово означало древесную кору. Бересту. Всего-то.
«Вы найдете письменные принадлежности в отделении для письменных принадлежностей».
– Спасибо, – сказал Крокодил со всем возможным сарказмом.
Он обшарил хижину. На этот раз он знал, что искать, и скоро обнаружил тончайший лист бересты, аккуратно подвешенный на сучок. В край плотного желтоватого листа была вправлена иголочка – вроде стилоса. Крокодил выцарапал свое имя, осторожно, медленно, преодолевая рассогласованность между мышечной памятью и письменными знаками нового родного языка.
Каракули тут же преображались, делаясь похожими на работу умелого каллиграфа. Получалось красиво, Крокодил даже залюбовался. Несколько минут он пробовал писать, что в голову взбредет, – отдельные слова, цитаты, ругательства, которые обычно царапают на заборах, в конце концов исписал весь лист и смутился. Потрогал написанное пальцем; буквы и слова исчезли, как не бывало.
Тогда он положил белый лист на траву и попытался выписать в столбик все угрозы существованию Земли, какие смог припомнить. Терроризм? Война? Эпидемия? Вторжение инопланетян? Вот это последнее вряд ли: инопланетяне, по всей видимости, давно вторглись куда надо и организовали выгодный бизнес по устройству нелегальных мигрантов… А нелегальных потому, что с Земли-то их никто не выпускал, никто не оформлял им ПМЖ; знай общественность Земли о том, что из-под носа уводят ценных специалистов, – забила бы тревогу, запретила бы выезд, закрыла границы…
Крокодил ухмыльнулся и понял, что губы растрескались от жажды. Он снова наполнил флягу; кстати, а чем он, Крокодил, так уж ценен, что его вывезли?
А чем ценен Вэнь? Оптимизмом, трудолюбием, умением приспосабливаться? Ладно, Вэнь – вечный мигрант, для него естественно оказаться за сотни парсеков и миллионы лет от дома. Но при чем тут Крокодил?
Он снова уселся на траву и скрестил ноги. Нельзя сказать, чтобы мысли об эмиграции никогда в жизни его не посещали – они просто не принимали конкретной формы; с иностранными языками у него не было проблем, спасибо родителям. Он бывал в Лондоне, в Гамбурге, в Глазго, но не представлял, как там жить и чем заниматься.
Что должно было случиться, чтобы Крокодил эмигрировал с Земли без надежды вернуться?
Два варианта, всего два: либо меня чем-то поманили, либо я от чего-то сбежал. Причем последнее вероятнее.
Или меня обманули. Я никуда не эмигрировал. Меня похитили, сфабриковали мое обращение к себе – и закинули на сотни миллионов лет назад. В промышленных целях.
У капли воды не спрашивают, желает ли она быть сброшенной с плотины. Но каплю воды никто не возьмется опекать, инструктировать, перемещать сквозь Вселенную. Для извлечения энергии не проще ли закидывать безответных бомжей прямиком к динозаврам?
Обнаружив, что живот поет жалобную песню, Крокодил встал, отряхнул штаны и отправился в домик, который он успел окрестить для себя «столовкой».
* * *
Столовая напоминала не то магазин парфюмерии, не то улей изнутри. Вдоль стен тянулись шестиугольные ячейки, будто соты, внутри каждой угадывалась лента транспортера. На узкой полке, как карандаши в стаканах, стояли палочки с надписью «Вкус».
Крокодил скоро понял, как этим пользоваться. Карандаш-пробник, если облизнуть его, давал точное представление о вкусе блюда. Отведав сперва нечто слишком кислое, а потом запредельную гадость, Крокодил на третий раз распробовал вполне приличную, со вкусом рыбы, снедь. Запомнил номер на пробнике и выбрал соответствующую ячейку; транспортер выдал ему набор из нескольких блюд, неожиданно аппетитных на вид, и десерт.
Крокодил сел в углу пустого обеденного помещения, вытер руки влажным полотенцем, входившим в набор, и успел отдать должное рыбному филе, когда на пороге столовой показался наголо бритый человек ярко-синего цвета. Крокодил закашлялся; человек рассеянно кивнул ему блестящей синей башкой, подошел к стене с ячейками и, не пробуя, взял знакомое блюдо. Содержимое контейнера было намертво заморожено, над сухим льдом поднимался пар.
Незнакомец сел в противоположном углу, боком к Крокодилу. Заинтересовавшись, тот наблюдал краем глаза, как синий человек колет свою пищу миниатюрным ледорубом, по кусочку подхватывает большим пинцетом и бросает в рот. Столовая наполнилась хрустом, будто дорожный каток ездил по груде костей.
Крокодил закончил трапезу, но уходить не спешил. Наконец синий человек отодвинул тарелку, покрытую изморозью, и встал. Прошел совсем близко от столика Крокодила, поглядел искоса – глаза у него было совсем черные, по синему лбу градом катился пот.
– Простите, – не удержался Крокодил, – вы тоже мигрант?
Синий человек с трудом улыбнулся, вернее, чуть приподнял верхнюю губу, и обнаружилось, что зубы у него фарфорово-голубые. Дышал он через силу: казалось, воздух в легких доставляет ему неудобства.
– Откуда вы? – жадно спросил Крокодил.
– Дару, – глухо пророкотал синекожий.
Крокодил предложил ему сесть; синий человек заколебался – было видно, что ему некомфортно, жарко, душно и в то же время очень хочется поговорить.
Он не стал садиться – просто оперся о стол синими ладонями с фиолетовыми ногтями. Стол покачнулся.
– Вы давно здесь? – спросил Крокодил.
Синий человек вытер со лба пот:
– Я забыл свою речь… Теперь постоянно путаюсь во времени. В родном языке семнадцать… один и семь… конструкций для прошедшего времени. Глубокое прошлое. И двадцать пять конструкций… для времени, которое будет. Теперь не могу сказать, давно ли я здесь. Несколько… оборотов. Дней.
– Что у вас там случилось, на Дару, почему вы мигрировали?
– Катастрофа, – человек облизнул иссиня-черные губы. – Тепловая катастрофа. Таяние ледников… А вы откуда?
– Земля, – сказал Крокодил и добавил, не задумываясь: – Тоже катастрофа. Разумеется. Все взорвалось. Ему расхотелось разговаривать дальше. К счастью, синий человек почти сразу вышел – жестом показав, что ему трудно дышать.
* * *
Офицер миграционной службы сменился. Теперь это был пожилой, сухощавый и сухой в обращении тип. Увидев Крокодила, он кивнул ему безо всякого интереса.
– Я хочу получить доступ к своим документам, – сказал Крокодил. – В частности, к моему посланию себе.
Офицер смотрел на него как на испорченный телевизор со слишком громким звуком.
– Я желаю слышать мое послание себе, – повторил Крокодил, закипая. – Мне не были даны необходимые разъяснения. Меня спровадили, как груз, воспользовавшись шоковым состоянием…
Сухой офицер молча протянул руку. После пятисекундного замешательства Крокодил понял, что тот хочет получить его деревяшку – временное удостоверение. Крокодил снял с шеи цепочку; офицер все так же молча взял документ и опустил в гнездо прибора, помещавшегося на столе. Тут же посреди комнаты, рядом с Крокодилом и почти касаясь его, возникло видение – он сам.
Голографический призрак заговорил знакомым голосом, со знакомыми интонациями, но Крокодил не мог понять ни слова. В какой-то момент виртуальный персонаж обернулся через плечо; Крокодил помнил этот жест, но совершенно забыл слова, его сопровождавшие.
– Ничего не понимаю.
Офицер, не говоря ни слова, протянул Крокодилу его удостоверение, а вместе с ним лист бересты с напечатанным текстом:
«Приветствую. Плоский хлеб… непривычный способ вступать в контакт. Слушай, не удивляйся, не злись. Я принял решение эмигрировать с Земли. Удачно, что есть такая возможность… Осталась такая возможность. Можешь поверить – на Земле у тебя будущего нет. Это не эмоциональное решение, не истерическое, это глубоко обдуманное решение… Ты сам его принял. Тебе передадут информацию. Удачи!»
Крокодил еще раз перечитал текст. Офицер, не обращая на него внимания, разглядывал воду в огромном плоском блюде на столе, изредка касался ее деревянной палочкой.
«На Земле у тебя будущего нет…»
– Мне нужна информация, – сказал Крокодил.
Офицер поднял глаза.
– Мне нужна информация о моей родной планете.
Офицер снова взял деревянную плашку, удостоверяющую личность Крокодила. Поместил в гнездо. Протянул Крокодилу новый кусок бересты.
«Третья крупная планета Солнечной системы, – прочитал Крокодил, – проявляет геологическую активность…»
Строчки, пестрящие терминами и цифрами, поплыли у него перед глазами: «Ядро… Мантия… Состав атмосферы… Магнитное поле… Возникновение и развитие жизни… термостойкие бактерии… повреждение озонового слоя, метановые выбросы…»
– Мне нужна другая информация… О будущем! Мне нужно знать, в каких условиях я принимал решение об эмиграции!
Офицер чего-то коснулся на столе, и на бересте перед Крокодилом выплыл другой текст.
– «Памятка мигранту, находящемуся во временном… – Крокодил пропустил несколько строк. – Мигрант имеет право безвозмездно получать материальную, моральную поддержку и медицинскую помощь… Быть интегрированным в общество… Получать информацию касательно планеты и условий проживания, особенностей быта… – Строка вдруг окрасилась красным, будто на бересту капнули кровью. – Кроме информации, касающейся парадоксальных изменений времени, пространства и других процессов, находящихся в компетенции Бюро Вселенской миграционной службы».
Офицер все разглядывал воду в блюде и казался бездельником, имитирующим занятость.
– Где и как я могу получить информацию о моей родной планете?
– Вам должны были ее предоставить в Бюро, – сказал офицер, и Крокодил впервые услышал звук его голоса.
– Мне сказали, что эта информация не входит в контракт!
– Значит, вы не пожелали включить ее в контракт.
– Но я желаю ее получить – сейчас!
– Отправим запрос в Бюро, – офицер вздохнул. – Подождем ответа. Хотя вероятность положительного решения крайне мала – вам следовало четко описать причину эмиграции в обращении к самому себе. Вы этого не сделали?
Крокодил растерялся.
– Нет…
– Почему?
– Откуда я знаю?! Может, я записывал это обращение под давлением? Может, меня шантажировали?
– Чем?
– Не знаю, – признался Крокодил.
Офицер повертел в пальцах временное удостоверение Крокодила:
– Вам следует принять решение о статусе и согласовать зависимость. Для решения осталось чуть более трех суток. Нужны ли вам дополнительные материалы?
– Да… если можно.
– Что бы вы хотели узнать?
– Что-нибудь о Раа… Вообще.
* * *
В глиняном блюде-терминале, оказывается, можно было выбирать интерфейс, и после нескольких неуклюжих попыток Крокодил добился того, что вода замерзла. Ну, или приобрела свойства белого матового льда, отдаленно похожего на обыкновенный монитор. Крокодил начал с информационных материалов Вселенского Бюро миграции: физическая карта Раа – три материка и множество островов. Экономическая карта Раа… Крокодил покусал губу: местная специальная терминология никак не соотносилась с его земными представлениями о глобальной экономике. Кряхтя, ругаясь и чувствуя себя первобытным мальчиком на заводе электроники, он принялся разбираться по мере сил и скоро присвистнул: по всей видимости, сельского хозяйства на Раа не существовало и существовать не могло. Местная растительность была устроена таким образом, чтобы кормить всех, кто в состоянии поднять руку и сорвать плод. Непонятно, как на планете с такой природой могли сконструировать что-то сложнее палки с крючком.
Тем не менее вся планета была прошита информационной и транспортной сетью. Промышленность, вынесенная на орбиту, без перебоев снабжала людей светом, синтезированным мясом и сложными устройствами на основе биотехнологий. На ближайших планетах системы Раа, малопригодных для жизни, имелись временные поселения. Рекламные материалы Вселенского Бюро обещали мигрантам рай на чистой, зеленой, спокойной и совершенно безопасной планете. В самом конце мелким шрифтом имелась приписка о разделении жителей на полноправных и зависимых граждан.
Крокодил потребовал сведений о населении и особенностях быта. Все полноправные граждане Раа были членами общины-государства. Нигде не упоминалось о делении на расы или социальные слои; имелось понятие «индекс социальной ответственности». Индекс присваивался гражданину сразу после успешно пройденной Пробы, и потом с ним надо было что-то делать, но что именно, Крокодил не понял.
Ему было трудно сосредоточиться. Круглый ледяной терминал раздражал, а обилие незнакомых терминов понижало самооценку. Пытаясь узнать все о Раа, он сам себе напоминал слепого мудреца, который на ощупь изучает двух совокупляющихся слонов.
Слишком все тут гладко, слишком благостно. Преступность? Система правосудия? Скрытая от глаз диктатура? Что-нибудь эдакое?
Да, понятие «преступление» было, но не «нарушение закона», а «причинение вреда общине Раа». Отдельно – «причинение тяжелого вреда». Стандартное «причинение» наказывалось резким понижением индекса ответственности. «Тяжелое причинение» – изгнанием. Интересно, куда? В открытый космос? На необитаемые планеты?
К зависимым гражданам, впрочем, такие меры никогда не применялись. Зависимый не мог быть преступником; за него полностью отвечал хозяин-опекун, причем большая часть зависимых граждан находились под опекой общины-государства.
Религия? Мир Раа был создан волей Творца согласно его замыслу, это было всем понятно и никем не подвергалось сомнению. Никаких особенных ритуалов, храмов, где можно было поклоняться Творцу, не предусматривалось: как будто Он, сделав свое дело, удалился восвояси, равнодушный к творению. Искусство? Исключительно на уровне самодеятельности: все, кто хочет, мог писать и выкладывать в Сеть свои книги, танцевать и петь, приглашать друзей на концерты. Ни писателей, знаменитых более ста лет, ни великих художников. Похоже, на Раа живут по принципу «Сам себе Леонардо»…
Крокодил понял, что дремлет, касаясь щекой ледяного экрана. Монитор вовсе не был холодным, у самого носа испуганно прыгали буквы: «Андрей Строганов? Андрей Строганов?»
– Андрей Строганов?
Давешний молчаливый офицер стоял в дверном проеме, отведя в сторону циновку.
– У вас запланирована еще одна встреча с соотечественниками. Встреча подтверждена. Вы готовы отправляться?
* * *
– Мы уехали в две тысячи шестом, – сказала женщина.
Она употребляла слово «уехали», хотя речь шла все о том же «изъятии». Битая жизнью женщина из Ужгорода, сорока двух лет, однажды очутилась в Бюро Вселенской иммиграционной службы вместе с пятнадцатилетним сыном. Теперь сыну семнадцать. Мужа нет и, собственно, не было: они расстались сразу после рождения ребенка.
– Я давно хотела куда-то уехать, – призналась она Крокодилу. – Только не знала куда. И денег не было. Квартиры не было, жили на съемных все время… Иногда углы снимали… Знаешь, когда я очутилась в этом их офисе, я прямо чуть в пляс не пустилась, честное слово. И Борьке тоже тут сразу понравилось.
Она улыбнулась – и сразу помолодела лет на десять:
– Здесь ничего не надо бояться. Почти нет болезней, а заболеешь – вылечат, хоть рак, хоть что. Под машину попасть нельзя: все умное, все на автоматах. Нет войн, нет бандитов, нет катастроф. Очень хорошо.
– Давно живете?
– Полтора года. А кажется, будто всю жизнь.
Крокодил быстро посчитал в уме, нашел несоответствие в датах и тут же вспомнил слова Вэня: с семейных больше берут за визу. «Да, это парадокс. Но только в масштабах локального времени и локального пространства…»
– По дому не скучаете? – спросил, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
– А о чем скучать? – она пожала плечами. – О чем скучать – о жизни скотской, когда пашешь на трех работах и концы с концами еле сводишь? Борьку в школе вечно дразнили… Он заикался, понимаешь, и характер такой… тихий. А здесь, с их языком, перестал заикаться.
– Ему семнадцать? Он будет сдавать тест на полное гражданство или уже сдал?
Крокодил сразу понял, что спросил не то. Женщина, до этого момента приветливо улыбавшаяся, потемнела лицом:
– А зачем? Зачем эти тесты? Нам не надо. Когда приехали, мне предложили при местном приписаться, как бы частнике. Я довольна, и Борька будет при нем. Мы уже подали заявку. Борьке дадут ресурс на образование, он пойдет на курсы, закончит – получит работу. Зачем ему какой-то тест?
Крокодил хотел промолчать, но не удержался:
– Он ведь будет иметь статус зависимого?
– Ну и что?! – спросила она с открытой неприязнью. – Это тебе не Земля! Это на Земле ты от всех свободен, хочешь – подыхай с голоду. А здесь пропасть не дадут!
– Я ничего такого не имел в виду, – пробормотал Крокодил. – Я просто спросил.
Женщина окинула его скептическим взглядом:
– Ты бы переоделся. Я уже и забыла, как эти штаны выглядят, джинсы в смысле. Грязь на них собирается, рвутся, сохнут долго… Надень местное, сразу другим человеком себя почувствуешь.
– Хорошо, – сказал Крокодил.
Спрашивать у женщины, изъятой в две тысячи шестом, что случится на Земле в две тысячи двенадцатом году, он не стал.
– Борьке бы еще девочку присмотреть, из наших, из мигрантов, – сказала она мягче, будто устыдившись своей вспышки. – Жалко, мало нас. Может, еще прибудет кто? Ты не знаешь?
– Может, и прибудет, – сказал Крокодил.
И вдруг ощутил надежду. Может, те, кто прибудет позже, в самом деле что-то знают?
* * *
Остаток дня он провел, катаясь на монорельсе.
Похожая на карету из тыквы, круглая, с огромными окнами, кабина катила через лес, плыла над обрывом и снова поворачивала в заросли. Появлялся и пропадал вдалеке город, похожий на скопление устремленных в небо иголок. Кабина ходила по кругу, зная, что пассажир один и ехать ему некуда.
Крокодил глядел в окно и вспоминал истертые рифмы. Например, «любовь» и «кровь». Слова не рифмовались. В первый раз осознав это, он ощутил дикий ужас.
Палка-галка. Свечка-печка. Ни тени созвучия, а ведь Крокодилу казалось, что он думает на родном языке. Нет, умом он понимал, что язык заменили, но ужаснулся только сейчас: на месте родного, на старом фундаменте, без спросу угнездилось наречие Раа, о котором ничего не известно, кроме того, что фонетически оно сходно с русским.
А по-русски не говорит никто во Вселенной. Если заговорят, то через сотни миллионов лет. Если никто не наступит на бабочку и Вселенское Бюро миграции не разживется новым парадоксом…
В первый раз за все эти дни он осознал свою потерю – потерю языка. И был готов зареветь белугой, но тут кабина притормозила и в нее вошли четверо местных: трое мужчин и женщина, все в коротких широких штанах и очень легких, почти прозрачных рубахах. Женщина выглядела в этом наряде особенно эффектно; все четверо кивком поприветствовали Крокодила, сели напротив и вполголоса продолжали давно начатый разговор: трое убеждали четвертого, крупного и полного мужчину, что «дельта тэ ни при каких условиях не будет больше ста, а если будет, то всю систему надо строить по-другому».
В их присутствии он не мог ни ругаться, ни плакать. Он сидел, сгорбившись, и исподтишка разглядывал грудь незнакомой женщины, смуглую, едва прикрытую тонкой тканью. Женщина не казалась такой уж молодой или особенно красивой, но грудь у нее была отменная, а в ушах, как серьги, покачивались два желтых цветка, и Крокодил не мог понять, золотые они или живые.
Миллионы лет до его рождения, а он таращится на бабу. Все хорошо, все прямо-таки замечательно, но ее спутники уже начали коситься. Не сочтут ли домогательством?
Он заставил себя отвести взгляд и уставился в окно. И тут же обнаружил, что кабина сменила маршрут: эти четверо ехали туда, где Крокодил никогда прежде не бывал. Город сделался ближе… пропал из виду… кабина нырнула в подземный тоннель и вдруг разогналась, как поезд метро на большом перегоне. Четырем спорщикам приходилось кричать – так свистел вокруг ветер; сделалось почти темно – но тут стены разошлись, и Крокодил вместе с кабиной и попутчиками оказался в колоссальной подземной полости, освещенной многими огнями.
Кабины, нанизанные на рельс, как бисер на леску, ожерельями тянулись во всех направлениях, светились медовым, изумрудным, бирюзовым и золотым – видимо, в зависимости от маршрута. Бежали информационные строчки, похожие на струящиеся в воздухе ручейки. Сигарообразные вагоны, полупрозрачные контейнеры, аппараты, похожие на огромных насекомых, потоком шли по множеству лент; Крокодил прижался лицом к стеклу, как ребенок.
Четверо его попутчиков, не прекращая спора, вышли на движущуюся ленту и скоро пропали из виду. Кабина продолжала движение как-то очень медленно и неуверенно. Крокодил поискал внутри терминал, с которого можно было бы задать маршрут, и не нашел; примятая трава поднималась, распространяя неуместный запах болотца. Крокодил толкнул дверь – она легко поддалась – и выбрался на перрон.
Транспортная развязка располагалась, похоже, глубоко под землей. Дышалось легко, хотя воздух был сыроват. Перрон, на вид сколоченный из досок, сделал бы честь любому полустанку где-нибудь в глубинке. Перил не было, зато по краям шевелились темные лианы; Крокодил увидел, как одна из них подобралась к какому-то хламу на перроне – не то тряпице, не то бумажке, зацепила отростками и утащила вниз.
Система информации, несомненно, знала о присутствии Крокодила и желала понять, почему он стоит на месте. Что нужно этому конкретному пассажиру, чем он недоволен? Бегущая строка возникла в воздухе чуть не под самым его носом, померцала и сменилась большой виртуальной панелью. Крокодилу предлагалось выбрать направление, транспорт, пункт назначения, уровень комфорта, приоритетность, время в пути; схемы и интерактивные карты ободряли, приглашая определиться с маршрутом.
Крокодил, утомившись, сел на перрон и скрестил ноги. Панель переместилась ниже и снова оказалась у него под носом. Крокодил вздохнул: нелегко быть крестьянином из девятьсот первого года, внезапно перенесенным в сингапурский аэропорт.
Он выбрал пункт назначения наугад. Система попросила удостоверение личности. Крокодил ткнул в пространство деревянной плашкой на цепочке. Система извинилась, сообщив, что Крокодил не может сейчас совершить путешествие по выбранному маршруту.
– Почему?
Ему страшно хотелось пить. Фляга давно опустела. – Я хочу пить, – сказал он вслух.
Система моментально подсветила на карте источник воды – у края перрона; Крокодил добрался туда, балансируя на узком перроне, как канатоходец, и увидел, что жажда мучит не только его: у старой каменной чаши, снаружи покрытой зеленым мхом, стояли двое и пили, как лошади, касаясь воды губами.
Крокодил поразился этой сцене гораздо больше, чем футуристическому великолепию развязки. Девушка была в платье – настоящем платье – до самого пола, с воротником-стойкой и длинными рукавами. В волосах у нее горел красным живой цветок. Парень, одетый в туземную юбку, обходился без обуви и украшений. И, по-видимому, без белья.
Они напились одновременно. Выпрямились; вода стекала каплями по их подбородкам. Это же антисанитария, вот так пить, растерянно подумал Крокодил. Или ритуал? Или предписание каких-нибудь правил?
Юноша и девушка одновременно посмотрели на него. Крокодил понял, что самое время с ними заговорить: других пассажиров поблизости не было.
– Простите, вы совершеннолетние?
Ничего бестактнее он спросить не мог. Девушка поджала губы. Парень выпятил подбородок:
– А в чем дело?
Крокодил протянул ему деревянную плашку.
Парень несколько секунд удивленно смотрел на нее, и Крокодил был почти уверен, что сейчас он спросит с брезгливостью: «Что это?» Но парень вдруг преобразился: сжал плашку между ладонями и покатал, как тесто. Сосредоточился, даже напрягся. Повертел в руках, погладил срез:
– Так записывают, что не разобрать… А я палец порезал…
– Давай сенсором, – сказала девушка.
– Не надо, – парень вдруг просиял. – Это миграционная служба. Вот оно что.
Он схватил рукой воздух, информационный экран тут же раскрылся перед ним, будто смятая и расправленная ткань. Парень оборвал кусок голограммы – Крокодил мог поклясться, что слышал треск! – и поспешил к рельсу. Подкатила кабина с прозрачной крышей; абориген прилепил обрывок голограммы к ее двери, и лоскут мерцал, угасая, несколько секунд, пока не пропал вовсе.
