Марина Геннадьевна Белолипская
Царь и его верный Добби
Говорили, что Царь главнее всего. Но кругом только ложь и обман. Царь главный, но Царю ничего нельзя. Царь не согласен.
Глава 13. Фотографирование Царя
Тут Добби сразу несколько человек сказали, что ждут выпусков про Царя, и велели не сачковать и регулярно выпускать. Добби вдохновлён и окрылён.
Так вот же послушайте, что происходит в Царстве.
Основное развлечение Царя – это скандалы. Иногда Царю лень их закатывать, что видно по интенсивности нытья.
Он как будто издалека начинает заунывно тянуть «ыыыыыЫыЫ», но при этом даже позы не меняет для приличия.
Иногда лежит и закатывает этакий ленивый скандал. Ни божественными ходулями своими не сучит, ни ручками не трясёт. Лежит и скандалит.
В такие моменты Царская лень передаётся и Добби. Добби как-то неохота идти служить Царю. Да и Царь не особо хочет общения. Но поскандалить, как Царь понимает, необходимо, иначе все эти домашние придыхатели расслабляются, и в Царстве начинаются вольности. Царь лежит и тянет «ыыыыЫЫЫы», потом оно естественным образом перерастает в зевание «ыыыАааааааааааа-ням-ням».
Царь замолкает и лежит, строго оценивая, какое впечатление подобная взбучка произвела на слуг.
Кроме этих диких разборок в семье, Царь перешел в другие отношения с фотографированием. Ранее Царя приводил в состояние полной экзальтации его собственный лик на экране мобильного телефона, и Царь учинял кривляния и ужимки, неподобающие Царскому статусу, даже стыдно всем было.
Но теперь Царь к такому вниманию техники привык. Теперь Царь, когда себя в телефоне видит, «делает лицо». Да-да! Лицо он, видите ли, делает! Придумал себе такое выражение табла: брови вздернет, губки подожмёт, глазки прикроет, типа «ой, дурачьё! эти все ваши съемочки – баловство».
И вот ты подкрадываешься к Царю, пока он по-дурацки лежит на полу, с улюлюканьем подзывая к себе собак, и не забывает ногами в воздухе коленца выкидывать, включаешь телефон, и тут Царь замечает кинематографию и делает лицо, гад! И пропадает весь задор, и крендельца останавливает, лежит он эдакая «божественная Даная в лучах греческого солнца». Тьфу, ты, блин!