Мари Дешен
В три часа ночи на набережной Бранли
РЖАВЧИНА
✦
Жак поставил стул рядом со своим креслом, отличавшимся от первого лишь двумя железными ободами подлокотников, и с удовлетворением оглядел сцену грядущей драмы. Каштаны тревожно шумели, роняя проеденные ржавчиной листья. Выкрашенные зеленой краской стулья к осени, под стать деревьям, слегка облетели, местами оголив опаленный сыростью металл.
Чуть поодаль, по аллее прогуливались прохожие, временами раздавалось треньканье велосипедных звонков. Тюильри жил своей обычной и размеренной жизнью, нескончаемым потоком заглатывая и выплевывая людей. Жак сел спиной к саду. Ему было важно смотреть только на неё, не отвлекаясь на происходящее вокруг. Ему нужно было быть убедительным. Для этого он должен быть сконцентрированным.
Жак взглянул на часы. Золотой безнадежно китайский «Ролекс» вызывающе сверкнул в лучах выглянувшего солнца. До назначенного времени оставалось несколько минут. Он знал, что она никогда не опаздывает.
«Как сесть?». Сначала он закинул ногу на ногу, сцепив руки и соединив большие пальцы. «Нет, не пойдет. Слишком самоуверенно». Он выпрямился, поставил ноги в пыльных стоптанных замшевых ботинках на землю, скрестил руки на груди. «Нет. Безэмоциональный истукан». Прикинув оставшиеся варианты, Жак поставил на колени локти, сцепил пальцы и положил на них голову. «Почти. Но не то.» Расцепил пальцы, подпер голову левой рукой, правая безвольно повисла на подлокотнике. «Вот теперь то. Достаточно страдальчески», – подумал он. – «Неудобно. Спина болит. Ладно. Потерплю.» Жак замер. На мгновение поднял голову, снова бросил взгляд на часы. Без минуты два. «Она должна вот-вот прийти». И снова положил голову на руку.
Минуты шли, она не появлялась. У него сначала начала ныть шея, потом – неметь рука, заболела спина, налилась свинцом поясница, онемели ноги. Сжав зубы, Жак продолжал стоически сидеть, не шевелясь. «Где, черт побери, ее носит?!» – разражался гневными тирадами его мозг, страдающий от болевых импульсов, поступавших со всего тела. Жак не выдержал, снова взглянул на часы. Пятнадцать минут третьего. Кряхтя, он откинулся на жесткую деревянную спинку кресла, вытянул ноги, закинув руки за голову, и потянулся, зажмурив глаза. Приятно было чувствовать, как по затёкшим конечностям вновь побежала кровь. «Она не придёт», – с досадой подумал он. В этот момент он услышал рядом хруст листьев под чьими-то неторопливыми шагами. Открыл глаза.
Это была Полин. Она холодно кивнула. Взяла за спинку стул, предназначавшийся ей, поставила его подальше от Жака, села, непринужденным движением закинув ногу на ногу, и расстегнула две верхние пуговицы светло-бежевого пальто. Полин не смотрела на него. Она смотрела сквозь него. Жак молча наблюдал за ее движениями. Она была необычайно красива.
Полин застала его в блаженной растянувшейся позе, совсем не в той, в какой он рассчитывал. Задуманная им пьеса начинала идти наперекосяк. Он привстал, чтобы подвинуться ближе к ней, но Полин пригвоздила его к месту ледяным взглядом. Жак снова сел, судорожно сцепив пальцы перед собой.
– Ты опоздала, – нарушил он молчание, пытаясь сказать это самым миролюбивым тоном, натянув на лицо невнятную улыбку.
Она незаметно сардонически ухмыльнулась:
– Скажи спасибо, что я вообще пришла.
– Я должен быть тебе за это благодарен? Ты должна была прийти, просто потому что я тебя об этом попросил.
– Дорогой, – она произнесла это таким тоном, что могло сложиться впечатление, что слова «дорогой» и «ублюдок» – самые ближайшие синонимы, – начнём с того, что я тебе ничего не должна.
Жак поджал губы, глядя на неё исподлобья. Его бесила ее внутренняя сила и спокойствие, которые всегда заставляли его рядом с ней чувствовать себя жалким и ущербным. Он упивался, когда доводил ее до слёз и абсолютно безвольного и разрушенного состояния, чувствуя в эти моменты своё абсолютное превосходство и власть. Сейчас он смотрел на нее и силился понять, в какой момент он утратил над этой женщиной эту самую, тешившую его самолюбие, власть.
– Полин. Любимая. Давай всё начнём сначала! Давай мы…
– Прости, Жак, – резко перебила его девушка, – Сначала? Всё? А что «всё», можно спросить? Еще раз дать тебе проехаться танком по мне и моей жизни?
– Зачем ты так? Полин! Ты все время концентрируешься на плохом! Ты вечно говоришь о каких-то темных страницах, о грусти, неприятностях! Надо концентрироваться на хорошем! На наших мечтах! Мы были счастливы! Я всегда все делал для нас. Всё, что мог, – уточнил он, запнувшись. – Я всё делал тебе во благо, чтобы тебе было лучше! Чтобы нам было хорошо.
Из груди Полин вырвался нервный смешок:
– Ты псих.
– Мы были счастливы! – продолжал Жак, не обращая внимания на её слова. – Да! Да! Вспомни как все начиналось! Как было хорошо! Я же тебе почти сразу сделал предложение! Потому что… потому что…
– Потому что боялся, что твоя жертва ускользнёт из твоих лап, – саркастическим тоном продолжила за него Полин.
– Потому что не мог жить без тебя. Потому что я влюбился в тебя без памяти. – Пропуская мимо ушей ее реплику, упрямо закончил свою мысль Жак. Он начал нервничать, и его голос звучал неуверенно. – Полин, я любил тебя безумно. И люблю. И буду любить всегда. Ты моя жизнь. Ты мое все. Без тебя меня нет.
– Жак. Я больше не могу это слышать. Я пойду. – Она взяла в руки перчатки, подалась корпусом вперёд, намереваясь встать.
Жак умоляюще замахал руками:
– Пожалуйста. Подожди. Останься. Мы должны поговорить.
Полин обмякла обратно на стуле с мученическим выражением лица.
– Я люблю тебя! У нас все будет хорошо… если ты дашь нам второй шанс. У нас будет счастливая семья! Дети. Все, о чем ты мечтаешь! У нас все будет хорошо! У нас и так все было хорошо!
– «Хорошо»? Ты называешь «хорошо» все те океаны слез, что я пролила из-за тебя? Всё, что произошло за это время, за все эти катастрофичные, страшные три года моей жизни, из которых мы провели «вместе» от силы месяцев семь, если не меньше…хотя сейчас я этому и безмерно рада? «Хорошо» … то, как ты меня планомерно уничтожал? «Хорошо» – твои издевательства и страшнейшая ложь? Ты негодяй, Жак…
Ни один мускул не дрогнул на его лице:
– Это все моя работа, Полин. Ты же знаешь!
– Твоя работа жить с другой женщиной в другой стране? Интересная работа! Сколько платят? У тебя фиксированная зарплата или по тарифу? – Её голос звучал глухо, глазами она равнодушно провожала прохожих на аллее.
В Жаке вспыхнула злоба, но он сделал над собой усилие:
– Полин, это все неправда! Я расстался с ней еще до нашего знакомства. Она преследует меня. Я ненавижу ее, и между нами все давным-давно кончено. Вдали от тебя меня все это время просто удерживала работа! Ты же знаешь, что я занимаю высокий пост. На мне огромная ответственность. Но я всё брошу, обещаю.
– Жаааак, – простонала Полин. – Хватит. Хватит врать. Умоляю. Побойся Бога! Ты мог мне морочить голову этими разговорами раньше, но не сейчас. Я всё знаю. Я видела фотографии. Понимаешь? Мне писала Кристин! И нет у тебя никакой «такой» работы. Пойми, наконец! Я всё знаю. Да, не без посторонней помощи. Но я прозрела. Я сложила 2+2, соединила точки А и Б, раскрыла, наконец, глаза и все поняла, у меня все встало на свои места. Как еще это выразить, чтобы ты понял и оставил меня в покое? На меня не действуют больше ни твоя ложь, ни твои уловки. Я знаю правду. Хватит.
Жак вскочил. Его трясло.
– Что, что ты знаешь! Ты думаешь, что ты знаешь, но ты ничего не знаешь! – он почти сорвался на крик, бешено размахивая руками. Люди, прогуливающиеся по аллее, оборачивались в их сторону. – Фотографии старые. Меня пытались подставить! Я никогда не лгу, я всегда говорю правду! Ты веришь каким-то фотографиям, каким-то жалким людишкам, а не мне. Ты веришь какой-то шлюхе, а не мне.
– Жак, сядь и не ори. Ты не один. На нас смотрят люди.
– Мне плевать, – не унимался он, тяжело дыша, исступлённо заглядывая в её морозные, равнодушные глаза. – Мне плевать на них. Ты не веришь мне.
– То, что тебе плевать на всех, кроме себя самого, мне хорошо известно. Сядь и угомонись. Мне бы не хотелось, чтобы мы привлекли внимание полицейских, – Полин с презрением смотрела Жаку прямо в лицо. – Если ты продолжишь истерику, я сейчас же ухожу.
Она резко встала.
Жак поднял руки – «сдаюсь» – и сел, жестом указав Полин, чтобы она последовала его примеру. Она нехотя опустилась на краешек стула.
Немного похолодало. Среди ровных рядов каштанов бродил ветер, перекатывая сухие листья по голой земле сада. Он приносил в Тюильри запах реки, который смешивался под редеющими кронами каштанов с пряным запахом осени. Шумел деловито город.
– Где твоя верность и преданность? – глаза Жака хаотично бегали по Полин, пытаясь найти в ее позе или жестах, хоть один признак того, что она поддаётся его уговорам. – Женщина должна верить своему мужу! Жена плоть от плоти её супруга. И сроднится муж с женой. «И будут двое одной плотью»! Ты меня предала, Полин!
– Ты хорошо знаешь все Священные писания, но дальше твоего языка они в тебя не проникают. – Полин говорила спокойным и ровным голосом. Жак предпочёл бы, чтобы она вышла из себя и орала на него. Что угодно, но не это равнодушное спокойствие. – Ты предал меня в самый первый момент нашего знакомства, Жак. Я тебя не предавала никогда. Просто я узнала правду и поставила точку, которую ты, вытягивая из меня жилы, пытаешься превратить в немыслимое многоточие.
– Правдолюбка чёртова, – прошипел он себе под нос.
– Что, прости?
– Ничего! – Жак отмахнулся. – Меня все бросили. И ты такая же, как и все. Всем на меня наплевать. Я всегда почему-то всем должен, должен обо всех заботиться. Мной же все пользуются. Такова моя судьба. Давать обещания, сдерживать их, помогать людям, а в ответ получать плевки.
Глаза Полин хищно сощурились:
– Прости, но назови хоть одно обещание, которое ты дал даже, скажем, мне, и выполнил его.
– Я?.. Я… Я обещал… Я обещал тебе, что… и выпо…– он замялся. Он силился отыскать в памяти нужный пример и не находил.
Паузу прервал слегка надтреснутый тихий смех Полин:
– Видел бы ты сейчас свое лицо, Жак. Не напрягайся. Я тебе помогу. Такого обещания просто не существует. И то же самое говорят все, кто тебя когда-либо знал. Тебе хочется верить, что ты спаситель человечества, и «жертвенность» твое второе имя, но нет. Прости. Увы и ах. Но зато все, кто имеет несчастье попасться тебе на пути, становятся твоими жертвами.
Глаза Жака потемнели от накатывающей ярости. Но он сдержался. Выждав минутную паузу, справляясь с клокочущей бурей внутри, он процедил:
– Я… я тяжело болен. Ты это знаешь. Я страдаю. Мне очень плохо. Ты нужна мне. Я не справлюсь без тебя.
– Хочу напомнить, что все выписки из клиник, которые ты мне присылал, оказались фальшивками. Притом очень бездарными фальшивками. Собственно, так же, как и все твои банковские документы и прочее, кроме, пожалуй, скана твоего паспорта. Хоть что-то подлинное, среди океана фальши, подлогов и обмана. Самое горькое это то, что мои друзья…
– Твои чертовы друзья! – взвился Жак. – Я запретил тебе с ними общаться. Они недостойны тебя и меня. Ты все равно продолжала!..
Ладони Полин сжались в кулаки:
– Это МОИ друзья, Жак, которые были ЗАДОЛГО до тебя. Которые НИКОГДА меня не обманывали и не предавали. Я чуть не обрубила полностью связь с ними, поддавшись твоему давлению. Но я не предала их и не отреклась от них. – Она не кричала. Но ее режущий и жесткий голос раздавался разъяренным воем в голове Жака. – Из-за тебя я лишилась всего. ВСЕГО, слышишь?! Всего, твоей милостью, твоими подлыми махинациями за моей спиной. Ты думал я этого не узнаю? – она зло рассмеялась, глядя на ненавистного ей человека, в глазах которого промелькнул страх. – Единственное, что у меня осталось из прошлой счастливой, разрушенной тобой жизни, Жак, – это мои немногочисленные друзья и мама. Больше у меня не осталось ничего. Ничего, Жак. Благодаря тебе.
На мгновение Жаку показалось, что на ее глазах навернулись слёзы. Но нет, ее глаза были сухими и колючими. Свои слёзы она уже выплакала без остатка.
Жак резко дернулся на стуле и встал. Полин инстинктивно откинулась назад, приподняв руки, готовая отразить возможный удар. Он никогда не поднимал на нее руку, но она знала, что ожидать от него можно было всего. Она прекрасно знала, что ожидать от него можно было всего. Постояв с минуту, свирепо глядя на неё, он снова сел, уронив голову на сцепленные пальцы рук. Молчание длилось мучительно долго. Потом он пошевелился, откинулся назад. На своём лице он постарался изобразить страдание.
– Полин! Полин! Я пытаюсь все начать с начала и все исправить! – снова начал он. – Я виноват, наверно…в чем-то. Но это не я виноват, так сложились обстоятельства. Я выполню все свои обещания! Я клянусь. Я уйду с этой проклятой работы, что разрушает наши отношения! Я не буду больше никуда уезжать. Мы будем вместе. Все будет отлично! Давай все начнем сначала, вместе! Ради наших общих надежд! Вспомни наши чудесные мечты!
– Ты точно также все 13 лет морочишь голову своей Кристин? Бедная женщина…она мне писала, что пожертвовала всем ради иллюзий, что ты ей расписывал, и грандиозных совместных планов… Удивительное дело, что она продолжает тебе верить…
– Я клянусь своей покойной матерью, что кроме тебя у меня никого нет!
– Жак, ты чудовище. – Полин встала, спокойно надевая перчатки. Пряди ее волос небрежно рассыпались на груди.
– Ты… ты неправа! Ты… ты!.. – Жак, захлебывался в приступе ярости. – Это все твоя мать! Она всегда была против нас! Это она тебя настроила против меня!
– Если бы моя мама имела хоть какое-то влияние на меня и мое принятие решений, я бы с тобой вообще не сошлась, Жак, и не потеряла бы эти годы своей жизни, которые могли быть чудесными, но стали самым настоящим адом… да и сейчас здесь не сидела бы и не выслушивала бы твой остервенелый бред.
Жак попытался что-то ответить, но Полин его оборвала:
– Достаточно, Жак. Всё общение отныне через моего адвоката. Если понадобится. Но, думаю, не понадобится. После расторжения брака даже не пытайся выйти со мной на связь.
– У тебя любимое слово «развод»! Ты все готова разрушить, лишь бы не спасать, – свирепо бросил Жак, вскочив.
Полин, не обращая внимание на его реплику, глядя куда-то в сторону Лувра, сказала холодным голосом:
– Если надумаешь меня чем-то шантажировать или мстить, я хочу тебя предупредить, что мне есть чем ответить, и это будет очень и очень болезненно для тебя. И поверь, я не хочу прибегать к этим мерам. Поэтому даже не вздумай.
Она откинула назад волосы, одной рукой застегнула верхние пуговицы пальто и резко встала.
– Прощай, Жак. И, если позволишь, один прощальный совет: женись на Кристин. Тринадцать лет дурить наивную женщину – это верх подлости. Или, еще лучше, отпусти ее и всех, кого ты продолжаешь держать на коротком поводке. Я уверена, нами двоими ты свои аппетиты не ограничиваешь. Живи один, Жак. Ты способен только губить все хорошее, что есть в этом мире.
Не дожидаясь его ответа, Полин быстро пошла в сторону улицы Риволи, поддевая носками ботинок коричневые хрустящие листья.
Он дрожал от ненависти и негодования, глядя на пустой стул, где еще минуту назад сидела Полин.
«Тварь, какая же она тварь! Самодовольная дрянь. Мразь. Гнида правдолюбивая. Параноидальная сволочь!» – эти и куда более грязные эпитеты проносились в его сознании. Он опустился на свой стул и нервным движением потер глаза, потом откинулся на спинку и, запрокинув голову, уставился в серое небо. Он сделал глубокий вдох. Потом еще один. Он впервые потерпел фиаско. Да еще так. И это его бесило. Но он понимал, что дороги назад нет. И просто решил, что теперь он будет молча ненавидеть Полин и считать ее самым подлым и дрянным существом на Земле, с которым контактировать – вообще не достойно его высочайшей персоны.
Посидев еще минут десять, отходя после прошедшей совсем не по плану пьесы, Жак вытащил из кармана телефон.
WhatsApp, шесть новых сообщений. От Кристин.
Он кликнул на уведомления.
14:20 «Дорогой, доброе утро! Ты как?»
14:20 «Обратный отчёт. 6 дней. Ты прилетаешь уже меньше, чем через неделю! Я так счастлива! Наконец-то! Я так соскучилась! Я ненавижу твою работу. 12-го было четыре месяца как ты уехал.»
14:41 «В Монреале сегодня тепло. Но обещают похолодание к твоему приезду».
14:49 «Я приготовлю что-то необыкновенное. Тебе понравится!»
15:10 «Во сколько ты прилетаешь? Я хочу тебя встретить!»
15:26 «Жак, у тебя все хорошо? Где ты? Почему ты молчишь?»
Пальцы Жака забегали по экрану:
15:55 «Доброе утро, любимая моя! Все хорошо. Просто очень-очень занят сегодня. Много проблем на переговорах. Я только вышел от министра.»
15:56 «Не встречай меня и ничего не готовь. Я буду счастлив просто от того, что смогу наконец обнять тебя».
Жак сунул телефон обратно в карман своей потертой куртки. Встал, лениво потянулся и спокойно зашагал в сторону площади Согласия. Он совсем успокоился. Что бы ни происходило, со своей совестью он был всегда в согласии. Несогласие в его жизни было лишь с этим миром, который смел указать ему на то, каков он, Жак, есть на самом деле.
А осенний ветер всё играл в проржавевшей листве. Тюильри по-прежнему безмятежно заглатывал и выплевывал нескончаемый людской поток.
✦
КОНВЕРТ
✦
– Простите, пожалуйста, за беспокойство, – я, откровенно говоря, запиналась и с трудом подбирала слова. Ситуация была довольно нетривиальная.
Открывший мне дверь сосед снизу, человек лет сорока, с тщательно зачесанными черными как смоль волосами и пробивающейся на висках сединой, очень сухощавый, в котором все выдавало абсолютного педанта, смотрел на меня с удивлением. Лохматая блондинка (было часов 11, и между отрывом головы от подушки и моим появлением перед его дверью произошло только одно событие, собственно говоря, и приведшее меня туда, где я и стояла, так что с расческой я еще не встречалась), в ярко зелёных штанах, розовой толстовке, эдакая растрёпанная райская птица с лёгким русским акцентом – совсем не то, что ты ожидаешь увидеть с утра в Париже в воскресенье на пороге своей квартиры.
– Да? – вопрошающе посмотрел на меня сосед.
– Я живу над вами. Так получилось, что на ваше окно упал мой конверт. Его туда задул ветер. Он такой небольшой, ярко оранжевый. Вы его сразу увидите. В нем лежат пять евро.
Глаза соседа округлились.
– Жан, кто там? – из глубины квартиры раздался вялый женский голос.
– Все в порядке, дорогая. Это соседка сверху.
Насчет того, что «все в порядке», сам он, конечно, очень сомневался.
– Конверт? – переспросил он, уже обращаясь ко мне. – Оранжевый?
– Да! Вы слышали, наверно, шарманщика? Он и сейчас играет. С женой ходит. Я бросила им этот конвертик. Но подул ветер, и задул к вам на окно.
– Шарманщика?! Вы бросили ему пять евро?! – ошарашено переспросил он, как будто бы я сказала, что выкинула в окно летать по ветру многомиллионное состояние.
– Да. И конверт лежит у вас на окне. Вы не могли бы мне его вернуть, пожалуйста. Шарманщик еще на нашей улице, и я хочу отдать ему эти деньги.
Сосед с любопытством и недоумением в упор разглядывал меня. Идти за конвертом он не торопился, возможно, великодушно надеясь сохранить в моем бюджете эти деньги: «Целых пять евро!!!» Но я вознамерилась довести начатое до конца.
Я никогда до того дня не видела шарманщика в Париже, да еще и в VII округе, да еще и идущего вдоль жилых домов, утром в воскресенье, играющего старые легендарные французские песенки для местных жителей (а не туристов).
Некоторые благодарные слушатели кидали из окон им монеты. Те звенели, ударяясь об асфальт и крыши припаркованных автомобилей и разлетаясь в разные стороны, а пожилая женщина их собирала. В этом было что-то очень унизительное и неприятно отдающее средневековьем. Поэтому бросать монеты просто так я не хотела. Подходящего мешочка под рукой не было. Зато ярко оранжевый маленький конвертик оказался будто созданным для пятиевровой купюры, мирно почивавшей в кошельке. Конверт полетел…и залетел…не туда.
– Пожалуйста, он лежит на окне, где кабинет. В вазоне с цветами.
Сосед еще мгновение помялся:
– Хорошо, подождите минуту.
Прошло минуты две, прежде чем он снова появился в дверном проеме с конвертом в руках. Отдавать его мне он все же не торопился.
– Простите, вы же снимаете квартиру сверху, я правильно понимаю?
– Да, все верно. И через четыре дня уже уезжаю.
– Хорошо, – это был явно тот редкий случай, когда «хорошо» было употреблено в своем принципиальном значении. – А вы откуда, простите за нескромный вопрос.
– Из России.
– А! – Ну теперь-то ему все стало окончательно ясно и понятно: «чего еще ждать от сумасшедшей русской»! Он продолжил:
– Я бы очень хотел вас попросить, – он никуда не торопился, а я, напротив, очень торопилась донести конверт до его реципиентов, и сосед начинал меня нервировать. – Видите ли, моя жена очень чутко спит и рано ложится спать. А вы очень громко ходите и шумите, что просто невозможно даже сомкнуть глаз. Я опешила. Дома нас с мамой почти не бывало. И, когда мы там были, то ходили, вернее почти не ходили, по нему в мягких тапочках. Громко не говорили. Музыку не слушали. Бурного веселья не разводили. Шумных вечеринок не устраивали. Я с недоумением смотрела на своего визави. Конверт он по-прежнему держал в руках.
– Да-да! Очень шумите! Пожалуйста не шумите. Постарайтесь ходить потише.
То есть все это время он с женой якобы терпел, не спал и страдал, а тут я ему случайно подвернулась, и он в принципе предложил мне ходить на цыпочках или, еще лучше, летать по воздуху.
Возражать и как-то дальше коммуницировать с ним у меня не было ни малейшего желания.
– Хорошо. Простите за доставленные неудобства, – с деланным дружелюбием ответила я. – Можно мне мой конверт?
– Ах, конверт. Да, конечно, – и он нехотя протянул его мне.
Я на каком-то необъяснимом автомате сделала легкий книксен, буквально выхватив конверт из его длинных узловатых пальцев:
– Благодарю вас. Еще раз простите. До свидания. – И не дожидаясь ответного «о ревуара», понеслась вниз по лестнице, не рассчитывая уже застать шарманщика.
Какого же было мое удивление, когда, открыв дверь подъезда, я чуть не влетела в его жену, поджидавшую меня и конверт, неудачный полет которого она видела.
Я растеряно протянула его ей, выдавив из себя застрявшее в горле:
– Спасибо и хорошего дня!
Она лучезарно улыбнулась и сердечно поблагодарила в ответ. На этом приключения оранжевого конверта благополучно закончились.
…Но стоит ли говорить, что оставшиеся четыре дня я ходила по квартире исключительно на каблуках.
✦
