Марго Никольская
Я помню твоё будущее

Глава 7
Сюрприз на вершине башни,
или
Ты не хочешь знать, что он там прячет

Было ли то счастливой случайностью или же роковым стечением обстоятельств, но после своего визита к соплеменнику Корнелию Беньямину Феликс Маглер не пренебрёг в очередной раз ближайшим месторасположением своей лондонской квартиры и решил туда заглянуть.

Феликсу показалось, что это неплохое место для того, чтобы провести время там, взвесить новые данные и принять решение. Однако ж он и представить не мог, какой сюрприз его там встретит. Если бы он знал, вероятно, явился бы туда гораздо раньше или не являлся вовсе.

Едва Феликс очутился в просторной гостиной пентхауса, заваленной трофеями, среди всей неразберихи, что варилась в его памяти и вызывала одно лишь раздражение, он упустил момент: последнее своё воспоминание из этого мира до перехода в свою родную реальность. И связанно оно было именно с этой квартирой. Он вспомнил, как он ждал. Ждал недолго, всего около трёх месяцев. Но ждал возбуждённо, с нетерпением, не сомневался в награде. Неужели, дождался? Что же стало результатом заветного ожидания?

Но что это за слабый отголосок вкуса? Феликс принюхался. Знакомый, едва уловимый, манящий. Он узнал этот запах. Этим же духом был пропитан особняк Корнелия-плута!

И его же Феликс принял за небрежно припрятанный «скелет в шкафу» у старого друга. С учащённым пульсом, напуганный, любопытно вслушивающийся в их разговор, затаив дыхание, «скелет», представился Феликсу малозначительным для Беньямина, ежели он даже не пытался его тщательнее скрывать.

«Поразительно! Неужто «скелет» Беньямину вовсе не принадлежит? А был бесцеремонно прибран к рукам. Украден из моей коллекции!» – возможно, впервые Феликс ощутил до омерзения неприятное подозрение к ближнему. Что он задумал? С чего бы решился нарушить границы? Единственным стимулом Феликсу виделась цена. Цена, которая превышала бы никогда не оглашавшееся, но испокон веков существовавшее их мирное соглашение.

Если Корнелию и удалось самую малость притупить аппетит Феликса, склонить прислушаться к его предостережениям, заставить взвесить риски, чтобы сгоряча тот не разворошил напрасно прошлое, то теперь обстоятельства обернулись для Феликса столь захватывающим образом, что он был просто не в силах сопротивляться. С лукавой улыбкой он беззаботно поддался страстному предвкушению чего-то интригующего и появился в комнате этажом выше, которую люди привыкли звать спальней.

Там его поджидала очередная заманчивая зацепка: расстеленная и измятая, его постель была по-настоящему пропитана ароматом того самого соблазнительного духа. Она хранила восхитительный букет чувств: слёзы, скорбь, ожидание, вожделение…

«Вселенная! – воскликнул Феликс мысленно. – Где набраться сил? Сдержаться, избежать игры, из которой, возможно, уже вышел победителем?» Его зоркий взгляд ухватился за лохмотья, брошенные на кресле. Разорванная в клочья футболка. Он прижал её к лицу: «Ммм…»

Здравый смысл кричал оставить там всё, разрушить, бежать. Да только когда ж он его слушал! Захваченный любопытством, он пылко желал лицезреть манящий источник: раскрыть её тайну, поглотить её душу, а после уже со всем разобраться.

Феликс опустил искусно маскирующийся в двери гардеробной кованный рычаг, после чего мгновенно сработал механизм, и тяжёлая дверь отъехала автоматически. Он заглянул туда не случайно. Феликс чувствовал внутри просторной комнаты очередную приманку. И нашёл: нет сомнений, рюкзак принадлежит спрятанному у Корнелия сосуду. Он вытряхнул его содержимое прямо на полку и расплылся в улыбке.

Совершенно очевидно было, что девушка собиралась заблаговременно и на определённое время, ибо прихватила с собой зубную щётку, зарядные устройства, какие-то сувениры, ручной работы кожаный ремень для гитары, судя по его обёртке, предназначался в качестве подарка, нижнее бельё, по размеру и вышивке оленя, похоже было на детское…

Он оставил чужие вещи на полке и отошёл к окну. Вперил взгляд в панораму ночного Лондона и задумался:

«Если это не мой человек сознательно прячется у Корнелия, то я мало, что понимаю. Но от чего она прячется? Меня боится? Отчего лила слёзы прямо на мою постель? А Корнелию, должно быть, совсем стало несносно в этой реальности без души-пленителя, коли он встаёт на защиту чужих интересов! А, может, отчаялся ждать её возвращения или даже не верит уже, что это когда-то случится? Или подозревает в её уничтожении одного из своих? Неужто меня? – Феликс свёл брови к переносице. – Он не оставляет мне выбора. Я вернусь в его крепость! – Найдя предлог и оправдание, Феликс обрадовался: – Только в этот раз миную приветствие с хозяином. Без лишнего шума явлюсь прямиком к источнику, вокруг которого скрыто столько загадок. И будь что будет!»

* * *

За два дня полного одиночества в замке Беньямина я успела устать. Нет, не то чтобы его владения были покинуты буквально всеми, – кто-то же накрывал мне стол в столовой, а после убирал за мной. Однако ни с одной живой или душой иного мира сталкиваться мне не приходилось.

За это время я успела обойти все коридоры, даже те, которые были скрыты, у меня было полно времени. Я успела разбить в пух и прах версию нашей с Феликсом истории, «любезно» предоставленную Гинеей: она – убийца и лгунья, она убила Лёву и Серхио, покушалась на жизнь Густава и мою, надо быть полной дурой, чтобы после всего этого поверить её словам. Ну, и я решила не посвящать Беньямина в подробности нашей с ней встречи, точнее, не планировала ему вовсе о ней сообщать. А вот бежать от него, после предложения Гинеи, казалось теперь совсем не лучшей идеей, будто тем самым я только сыграла бы ей на руку.

Нащупывая носком каждую ступеньку, чтобы не ступить опять с размаху на что-нибудь неожиданное, я вела им счёт и спасалась от страха проверенным методом – создавая шум. Не знаю, при каких условиях пение песен в темноте или болтовня с самим собой может спасти от возможной угрозы, поджидающей меня во тьме, но мне всегда было легче так справляться с напряжением.

Я не искала свидания с Гинеей опять на верху той же башни и не испытывала иллюзий, что наша встреча каким-то образом могла бы зависеть от места. На смотровую площадку я поднималась, чтобы удовлетворить совсем другое любопытство.

– И чего меня этот дворик волнует? Двадцать! Чего я ожидаю там увидеть? И неужели это важно? А, может, я просто ищу причину, чтобы отвлечься от действительно важных мыслей? Например, что сделает Феликс с полицией, если его вдруг попытаются задержать? И возможно ли такое? Ведь они даже не пытаются скрываться. И не спроста. Люди бессильны перед ними. Сорок! И переживания о полицейских – тоже не самая актуальная тема, когда мне известно, что Феликс массово лишает людей жизни. А на его сожаления или какие-то там угрызения совести не приходится рассчитывать. Пятьдесят! Чёрт! Ну и кто из этой троицы джиннов, с которыми я имею честь быть знакомой, выглядит наименее опасным? Гинюки, психопатка, когда-то уже распорядившаяся жизнями миллионов старых и надоевших «друзей»? Шестьдесят! Беньямин, отнявший и превративший мою жизнь в своё развлечение, хоть и условно с моего позволения? Но я не просила его сводить меня с ума! Или Феликс? Дух, который полон сил… Семьдесят! И вопросов. Крайне неудовлетворённый, невменяемый и всемогущий. Да уж! Очевидно, вся эта троица не лучшая компания!

С такими словами я вышла в просторное помещение с круглыми стенами и восьмью смотровыми окошками.

– Ну что ж, посмотрим, что же там прячет на заднем дворике мой лжедоктор…

Первое окно, в которое я выглянула, дезориентированная подъёмом по винтовой лестнице, открывало вид на сад, только значительно выше. Ладно. Оттолкнувшись от стены, я перебежала к окну напротив, справедливо рассчитывая увидеть заветный дворик.

Я отошла к соседнему окну, а следом заглянула и в каждое. И пошла уже на второй круг…

Вид из всех окон абсолютно круглой башни выходил на сад с лебединым озером, только немного под разным углом. И деревня виделась, словно на плакате. Будто этот ландшафт был одной сплошной проклятой галлюцинацией, организованной Беньямином!

Уже знакомый мне грузовик, сопровождавший меня при моей унизительнейшей попытке сбежать, двигался от хозяйственного поселения прямо к поместью.

На подъезде к замку автомобиль просто пропал, будто заехал в невидимый, маскирующийся под окружающую среду гараж.

– Что вы видите, когда смотрите туда? – спокойный голос Беньямина лишь немного меня напугал.

– С возвращением! – приветствовала я его, специально не оборачиваясь от окна. – Я хочу увидеть внутренний дворик. Покажите мне его!

Молчание и неизменная картинка за окном заставили меня всё же повернуться и взглянуть на него.

Привычная поза Беньямина: прямая осанка и руки в карманах брюк. Только выражение его застигнутого врасплох лица было необычным. Прежде удивившись, следом он сразу понял что-то, что его очень поразило и заставило даже рассмеяться.

За семь месяцев заточения мне ещё не приходилось слышать его смех. И, как оказалось, очень зря он озарял им обстановку столь редко: его лёгкое, непринуждённое, искреннее веселье заставило даже меня расплыться в улыбке, хоть я и понимала, что именно моё требование стало источником его отрады.

– Изумительно! – веселился он. – Только вот я не в силах дать вам желаемое, даже прибегая к природе своей сущности.

– Это почему же?

– Ну, как минимум потому, что не имею представления, что за портьеры вы тут развешали, чтобы не видеть реальной картины мира.

– Хотите сказать, одинаковый пейзаж, который я вижу из каждого окна этой башни, не ваших рук дело? – не поверила я.

– Именно это я и говорю. Этот эффект, как и любая другая иллюзия, с которой вам приходилось здесь сталкиваться, как я уже говорил, исключительно вашего ума произведение.

– И что же тогда мне следует сделать, чтобы перестать искажать действительность?

– Смириться, – пожал плечами Беньямин, – с тем, страх к чему отрицаете.

– Но чего мне там бояться? Это глупо! – в очередной раз он начал выводить меня своей лёгкостью, будто всё так просто, одна я тут всё усложняю.

– Вот над этим мы и работаем.

– Хорошо. Хорошо. Я поняла. Окей! С этим без часовых сеансов не справиться. Ладно.

Хоть мне и слабо верилось, я решила бросить или оставить на потом разгадку «тайны заднего двора» и подыграть Беньямину. Если уж и загадывать желания, то стоило начать с сокровенного, а не размениваться по пустякам.

В стремлении выглядеть как можно увереннее я выпрямила спину. Сделав два твёрдых шага в его сторону, уставилась ему в глаза.

– Я хочу, чтобы вы сообщили моим родителям, что со мной всё в порядке! – я старалась прозвучать как можно более однозначно и убедительно. – Что я жива и работаю над секретной правительственной сывороткой в качестве младшего помощника. И в будущем работа над этим проектом откроет для меня интересные перспективы.

Его тёплый смех прозвучал как остаточный, словно последние капли воды из опрокинутой бутылки вытекли, наконец, наружу.

– А что так скромно-то? Желать, так уж не ограничиваясь! Скажем, свободы, возвращения к семье? – веселился он, не скрывая иронии.

– Потому что я не намерена пренебрегать вашим гостеприимством! Во всяком случае, пока…

– Надо же! Привыкли к местной кухне?

– По-моему, мне действительно стоит оставаться подальше от родных, чтобы не навлекать на них опять внимание Гинеи. Если уж она и явится, чтобы расправиться со мной, то пусть лучше сюда, чем в дом к моей семье.

– Весьма разумно.

– К тому же, из вашей троицы, вы производите впечатление самого адекватного… – выпалила я и тут же пожалела.

– Хм! Что ж! Я, пожалуй, откажу вам в вашей просьбе, – резюмировал он, игнорируя последнее моё замечание.

– Но вы не можете! – возмутилась я.

– Могу! – не извлекая рук из карманов, он весело приподнялся на носках, пожав плечами.

– Как?

– Тот же вопрос возник и у меня. Как вы не знаете даже первопричины? Неужели вас не просветили о том, как возникает связь джинна с источником?

– Что-то такое Феликс упоминал о связи, но…

– Ошеломительно! – опять усмехнулся он.

– Но почему, – не унималась я, – почему вы не можете пойти мне на встречу и сообщить моим родителям, что со мной «всё в порядке»?

– Потому что ваша «секретно-правительственная» версия совершенно собьёт их с толку и заставит сомневаться в настоящей.

– А какова она настоящая?

– Гораздо более примитивная, оттого и правдоподобная: сорвалась! Влюбилась. Образование не бросаете, но уже сомневаетесь, так ли оно для вас важно. Именно поэтому перевелись на дистанционную форму обучения, до каких пор, не знаете. Пустились по свету с возлюбленным. Парочка ваших совместных фото из разных мест для убедительности, – и родители спокойны. Нет, нельзя сказать, что они совсем уж не переживают! Но беспокоит их, скорее, собственный провал: они не сумели воспитать «благоразумную» дочь. Зато они не сомневаются, что вы живы, здоровы и даже счастливы.

Ого! С одной стороны, прямо облегчение. С другой, – сомневаюсь, что они могли в это поверить. Мама в меру своей романтичной натуры ещё и могла бы смириться с подобной мыслью, и папа, уже привыкший к выходкам мамы, мог быть убеждён ею же. Но Густав! Разве он мог согласиться с этой чушью? Ведь он знает меня лучше всех!

– Почему я не могу позвонить маме?

– Разве не вы говорили, что вам стоит держаться подальше от близких?

Он был прав.

И как бы мне ни хотелось услышать родителей, мелкого братца, друзей, определённо не следовало выходить с ними на связь. Во всяком случае, пока. Ну, а раз уж мне было лучше провести ещё какое-то время под его опекой, возможно, действительно стоило, пользуясь случаем, разобраться с происходящим в моей голове.

Я опять уставилась в окно.

Беньямин утверждает, что гоню я сама, а он только подливает масла в огонь. В какой-то момент у него даже почти получилось убедить меня в собственном безумии. Но разве ж это так? Можно ли верить ему, что якобы я сама себе режиссирую все кошмары, что со мной здесь творятся, тогда как я только что видела жуткий автомобиль, который вроде бы просто выдумала. Нет, скорее, это его портьеры, как он выразился здесь развешены. А если всё же нет, то боюсь представить, что такого невообразимо пугающего я могла бы увидеть за его секретной ширмой, чтобы у меня даже возникло желание создавать этот «мираж», который я наблюдаю из любого окна. Может, если я попытаюсь открыть глаза и взглянуть на, возможно, неприятную правду, я смогу её разглядеть? Вернусь, пожалуй, на днях сюда опять. Я обернулась на Беньямина: он словно замерший стоял на том же месте, не меняя позы, и усомнилась: «А надо ли оно мне?»

Глава 8
Ночное вторжение,
или
Что остановит Феликса закончить начатое?

Лаборатория Беньямина, скрытая от посторонних глаз в глубинах подземелья древнего поместья, поразила меня до дрожи. Первые впечатления, которые она во мне спровоцировала были сродни разочарованию от примитивности собственного воображения. Ибо, когда он предложил спуститься в его исследовательскую лабораторию, я надеялась увидеть что-нибудь, вроде коморки с низким потолком и догорающей свечой, на стенах полки с банками и склянками, хранящими подозрительные жидкости, вдоль и поперёк увешаны паутиной и плесенью, а на столе досыхающий трупик препарированной белки. Или это могла бы быть комната со слабо мигающим электрическим освещением и облупившейся краской на стенах.

И почему только место, где Беньямин изучал науку, проводил эксперименты, и чёрт его знает, чем ещё он там занимался, мне представлялось совершенно противоречащим его вкусам, образу жизни и всему его статному облику молодого привлекательного интеллектуала, вероятно, даже спящего в дорогом деловом костюме.

Лифт доставил нас в просторный холл, освещённый длинными лампами дневного света, их было не меньше десятка под самым потолком. Автоматические двери распахнулись перед нами без каких-либо считываний отпечатков пальцев или ввода пароля, словно просто от нашего приближения, как двери в маркетах. Беньямин остановился и жестом пригласил меня пройти вперёд.

По обе стороны широкого коридора располагались исследовательские комнаты за стеклянными стенами, оснащённые самым передовым технологическим оборудованием. Рентген, МРТ, атомно-силовой, оптический и акустический сканирующие микроскопы, не говоря уже о рентгеновском и оптическом микроскопе для анализа образцов, содержащих флуорофоры². Некоторые аппараты и приборы вызывали у меня недоумение, ведь я даже и представления не имела, для чего они все предназначены.

По мере того, как мы углублялись, а автоматический свет тускнел позади и освещал коридор всё дальше и дальше, мне казалось, будто исследовательский центр Беньямина просто бескрайний.

– А где все? – Стоило мне немного отойти от изумления и восторга, вызванными грандиозностью лаборатории, как я вдруг ощутила её абстрактность: недостающее звено его исследовательской цитадели.

– Никаких посторонних! – невозмутимо отрезал Беньямин, приглашая меня пройти внутрь одного из помещений.

– Вы для себя одного всё это возвели? Да это же целый научный институт! Даже операционная есть. Но ведь у вас в доме есть медики. Во всяком случае, та японка, которая мастерски, даже без предварительных снимков, вправила мне палец, она явно профи! И что, даже она не имеет допуска ко всем этим бесчисленным возможностям современной медицины?

По его взгляду и молчаливому согласию я поняла, что это именно так и есть.

– Но почему я?

И вновь Беньямин не удосужился расходовать энергию на объяснения, умышленно оставляя мне шанс свихнуться в догадках о моём месте при его дворе. Идея о том, что он не сомневается, будто живой отсюда я не выйду, в очередной раз укрепилась во мне.

Вначале практического занятия я всё ещё пыталась выведать у Беньямина волнующую меня информацию о Феликсе, о нём самом, о себе и своём будущем. Но любые мои попытки разбивались о неумолимые его призывы прекратить отвлекаться и сконцентрироваться на теме. И чем дальше, тем меньше ему приходилось делать мне такие замечания: занятия захватывали моё внимание, не оставляя возможности заморачиваться чем-то личным, увлекли так, что спустя шесть часов, без перерывов даже на туалет, у меня мозги опухли и желания, вообще, о чём бы то ни было думать, не осталось.

Я едва нашла силы на ужин и душ и, упав плашмя на кровать, поразилась тому, как работа способна увести внимание от насущного. Даже тогда, когда насущное – вопросы жизни и смерти, свободы, любви и в плоть до возможности перерождения собственной души. Но ещё больше удивляла человеческая способность адаптироваться к любым неблагоприятным условиям: как я могла заглядывать в рот тому, кто, по сути, намеренно лишил меня всего, да что уж там, уничтожал мою личность.

Апофеозом этого абсурда стала последняя мысль, прежде чем я, закрутившись с двух сторон в лежавшее подо мной одеяло, как в кокон, забылась сном: «Интересно, над чем мы будем работать завтра?»

* * *

Феликс не сомневался, что его появление Корней распознает, если не сразу, то очень быстро.

Загадкой казалась лишь активность позиции соплеменника: останется ли Корней в стороне, осознавая решительность Феликса вытрясти немного информации из сосуда, который он оберегает или всё же планы Корнея подвигнут его за неё заступиться?

Взвесив всевозможные варианты развития событий, Феликс принял решение явиться ночью, когда есть крошечный шанс, что Беньямин станет предаваться снам, а у него в этом случае появится фора: несколько мгновений наедине с интересующим субъектом.

«Она не заточена в башне – выходит, не пленница. Хотя! Кто сейчас держит пленниц в башне? Когда разнообразие вариантов…» – её молочный аромат, не дав закончить эту мысль привлёк внимание Феликса к себе.

Бесшумно приближаясь к ней, он уже не думал о занимательной головоломке, привлёкшей его сюда. Объятый желанием, он следовал на зов её крови. И какого же было его поражение, когда он увидел укутанную, словно будущая бабочка, девочку, мирно спящую в своей постели.

Замерев у кровати с юным созданием, теперь растерянный, но отрезвлённый Феликс пытался понять: как так вышло, что он впутался в историю с этим ребёнком, что было, чего не было, и чем всё закончилось. Или это только начало?

Феликс потянулся к конверту, таящему в себе столько вопросов. И решительно развернул этот кокон. И надо же! Не такая уж она маленькая! Юная дева, достаточно зрелая особь и вполне себе спелая ягодка – суховатая, но от этого не менее аппетитная. Он убрал тяжёлую прядь волос с её шеи. От его прикосновения спящая столь мило сморщилась. Светлые ресницы девушки затрепыхались, словно крылья колибри.

Ни с того, ни с сего Феликс умилился. Одно мгновение, и умиление сменилось любопытством. Решившись потревожить её крепкий сон, он приблизился и завис над ней. Её энергия создавала богатый вкусовой букет, дурманила разум вновь. Подобного с ним не могло происходить, но происходило.

Его раздирали едва сдерживаемая тяга осушить сосуд, кипящий столь лакомой энергией, и желание разобраться, с чего вдруг он не находит сил себя контролировать, почему жажда преследует его – неутолимая… Как жажда восстановить память! Ответы, неведомым пока образом, крутятся вокруг именно этой человеческой особи. Он непременно выяснит, кто она!

Феликс силился справиться, понимая, что примечательная с самого первого взгляда история, волнует его теперь только сильней. Он не готов финишировать на старте, уничтожить столь заманчивую подсказку и, что самое важное, утратить восхитительный вкус от процесса игры.

Его борьбу с собой прерывает попытка сосуда перевернуться. Запутавшись под ним, она приоткрывает глаза, молча смотрит на похитителя своего сна. Её губы расходятся в… улыбке. Феликс недоумевает… Дева нежно касается его головы рукой и опускает отяжелённые сном веки. Нет сомнений, девушка наслаждается. Не без усилий она вытягивает и вторую руку из-под его тела, проводит по щеке. Её улыбка сияет счастьем. Неосознанно Феликс тоже улыбается, не скрывая сверкающие в лунном свете зубы. Девушка дотрагивается до них кончиком пальца. Замирает. Выдыхает и притягивает ночного гостя к себе, впиваясь в его губы своими.

Если свою ненасытную жажду Феликс, прилагая усилия, унял, то с пылким аппетитом девы, он уже точно не справится. Природа ему не позволит.

Феликс прижал к себе девушку, вдохнул её аромат, наполнил им лёгкие. Её желание он исполнит с удовольствием. Потому что он знает, по какой-то причине Повелевающая желает не только ощутить необузданный жар его тела в себе, но желает и, чтобы он испытал от этого удовольствие. Похоже, всем будет сейчас хорошо.

Дева под ним вдруг вздрогнула и притихла, словно до неё, наконец, дошло: всё происходит не во сне, а наяву.

Её сонные глаза в ужасе округлились. Бесследно растворились последние попытки Феликса себя контролировать. Напрасно она его испугалась.

Подумать только! Она горячо желает и лихорадочно боится. Ни его, ни её поведение не способно предотвратить неизбежное – это их замкнутый круг. Вместе с тем, Феликсом движет не только сила желания и страха девушки. Совершенно абсурдное её поведение пламенно заводит его: дева была счастлива от одной мысли о близости с ним, воспринимая эту близость как сон. А, приняв действительность происходящего, так яростно пыталась теперь этой вожделенной близости избежать.

Он прижал её сильнее. Попытки вырваться наивны. Нигде не скрыться от него. Такого поразительно сумбурного букета чувств в одном сосуде Феликс не припомнит. Обожание и страх. Он втягивает запах её волос. Сострадание и отчаяние, страсть и обида, тоска и вина. Хотя на память полагаться ему явно не приходится. Однако с этой особью определённо что-то не так. Одним стремительным движением Феликс освободил её тело от тонкой рубашки, другим снова прижал к себе. Дева сопротивлялась теперь уже изо всех сил.

– Не знаю, как мне поступить… – прозвучал спокойный, вполне ожидаемый голос за спиной Феликса.

– Не трать слова, не говори, что ты специально за дверями момента, столь не подходящего, не дожидался?

– Картина разворачивается весьма занимательная. И к чему бы мне в её создании препятствовать творцу? Уж точно не о тебе заботы ради, друг мой. Но ты вошёл в мой дом без приглашения и пренебрегаешь моим гостеприимством. Вот этого терпеть, пожалуй, я не стану.

– Тебе ли упрекать меня, Корнелий? Сдаётся мне, что я здесь пострадавший, и одному мне́ не известно, что знает всяк и каждый. Помимо прочего, что можешь ты? Осмелишься ответить мне? – сквозь зубы прорычал заведённый Феликс, продолжая прижимать дрожащую обнажённую деву к себе, словно голодный зверь, не подпуская к свежей добыче соперника. – Твои возможности обузданы. Тогда как, вот он я, жажду приключений и не имею ровным счётом ничего, чем мог бы дорожить. Тебе же, братец, очевидно, есть, чем рисковать! – демонстративно бросив взгляд на испуганную девушку, с угрозой ухмыльнулся незваный гость.

– И в этом случае ты её не тронешь… – загадочно, но не менее угрожающе вздохнул Корнелий.

– Я хочу… чтобы ты… вернул мне мой рюкзак, и не появлялся передо мной до тех пор, пока я не буду готова! Или, вообще, никогда! – вдруг осмелев, прокричала на одном дыхании добыча, напомнив о себе Феликсу.

– Ха! – Движением едва уловимым для человеческого взгляда, поражённый Феликс оказался прямо перед Корнелием. – Посвящённая Повелевающая! Подло, братец! Что такое ты вытворяешь?

* * *

Стоя в плотную друг к другу джинны выглядели весьма устрашающе. Физически ощутимое напряжение повисло в помещении. Казалось, ещё чуть-чуть, и комната бомбанёт, а стены вместе со всем её содержимым развеются песчаной бурей.

С замиранием сердца Иона наблюдала за грозным молчанием соперников. Её пожирало чувство беспомощности. Чувство вины. Не таким представляла она себе свободного Феликса. Ничто в нём не говорило о том, что он стал счастлив, обретя свободу: его действия, его слова, даже его внешний вид – всё говорило ей об обратном.

Да, выглядел Феликс чрезвычайно развязно: привычно спутанные волосы торчали дыбом пуще прежнего и совсем не производили былого впечатления. Когда-то привлекательный льняной костюм висел на нём живописными лохмотьями: петли на рубашке были сорваны, жуткие тёмные пятна повсюду, брюки, вытянутые на коленях, почти полностью закрывали его голые ступни. Это была настоящая дикость, а хуже всего то, что она являлась сознательным выбором Феликса. Ведь он вполне легко мог всё исправить.

– Ты бросаешь вызов своему? Неужто тебе настолько опостылела твоя вечность в заключении. Который век ты уж томишься в этом измерении? Четыре? Пять тысячелетий? – изнурительное молчание нарушил Феликс.

– Игра твоя. Я в ней лишь зритель, – опять спокойно произнёс Корнелий.

– Или грабитель?

– Энтузиаст, ценитель! В твоих интересах, как я уже говорил, сбавить обороты и распознать условия, – говоря загадками, Корнелий Беньямин только больше разжигал в Феликсе азарт. – Вместе с фрагментами памяти ты утратил и трезвость, и гармоничность, только взгляни на себя! Призываешь к конфликту сородича! Угрожаешь расправой! Тебе известно к чему это всё приведёт, но ты забегаешь на эту торную тропу без оглядки, уверенный в том, что ведёшь себя как победитель. Но так ли оно? Ты же знаешь, космогонию не забыл. Так подумай! Вспомни, кто ты, и научись вновь контролировать безграничную мощь, которой щедро одарила нас Вселенная. Вернись к истокам. Возьми силы, которые ты импульсивно расточаешь, во власть разума! Ощути вкус свободы. И, повторюсь, возвращайся тогда, когда будешь готов услышать ответы… Если не передумаешь.

Оставляя без единого комментария речь Беньямина, Феликс вернул грозный взгляд к перепуганной девушке, выглядывавшей из-за кровати. Его прямые брови сомкнулись на переносице. Он хмуро смотрел на неё несколько мгновений. И скрылся, будто вышел в густую темноту, по обыкновению своему – не прощаясь.

Только устойчивый шлейф волнительно горького аромата напоминал Ионе о бесцеремонном вторжении Феликса в её покой.

* * *

Напрочь переполненная ужасом, я выползла из-за кровати. Кутаясь в одеяло, поднялась на ноги и, не успев сделать и шаг, запнулась то ли о то самое одеяло, то ли о невесть, что. Избежать столкновения моего носа с паркетом в последний миг помог Беньямин. Удерживаемая им, я обернулась назад и разглядела, что причиной несостоявшегося падения оказался мой рюкзак, возникший здесь также стихийно, как и до него Феликс.

Я посмотрела в невозмутимые глаза Беньямина и не найдя в них сочувствия, растеряла ничтожные остатки своего самообладания. Пережитое заставило меня биться в агонии: сдавленный крик прозвучал беспомощно и отчаянно, от слёз защипало щёки. Я стучала лбом о каменную, неприступную грудь лжедоктора, и он, похоже, не возражал.

Устал не он. Устала я. В груди болело от ритмичных всхлипов, лицо опухло, в глазах будто был песок, зато из носа не прекращая выделялась жидкость, увеличивая ещё больше мокрое пятно на рубашке Беньямина. И кто сказал, что слёзы приносят облегчение. По-моему, только дополнительное раздражение, в моём случае, ещё и унижение.

Я молча оттолкнулась от него и пошла в ванную, волоча за собой одеяло по полу. А когда, уже умытая и восстановившая два литра утраченной жидкости прямо из-под крана, вернулась в комнату, Беньямин всё ещё был там.

– Явно вы не для того здесь сидите, чтобы узнать, «как я»! – заключила я хриплым голосом тётки с жутким похмельем. – Колитесь уже, что ещё за «повелевающая»?

Видимо, мой измученный вид произвёл впечатление. Лжедоктор не стал в привычной манере глумиться надо мной и пропел:

– Узнав о моём происхождении, первое, что вы попытались сделать, воспользовались данными нам возможностями в собственных целях. Отсюда можно смело делать вывод, что вас оставили непосвящённой в тонкости столь важного вопроса. Не мудрена и причина.

– Да вы ещё проницательный ко всему прочему… – попыталась язвить я из последних сил и упала в кресло у стены.

– Но задумайтесь, во что бы превратился ваш мир, если бы у каждого случайного человека появлялась безграничная власть над эмоциями, стремлениями или переживаниями, от одного лишь нашего присутствия…

– Вы же делитесь со мной сокровенным знанием, почему я должна опять думать? Я устала гадать.

– Тогда слушайте молча! – сделал мне замечание он, хмуря брови. Подчиняясь, я молча подняла руки ладонями вверх. – Своими заявками вы ничего не добились от меня, потому что подобная власть есть лишь у сосудов, энергетически связанных с нами. Проще говоря, с теми, кто питал нас хоть раз. И связь эта длится до последнего дня жизни человеческого сосуда. Я не принимал вашу кровь! Соответственно, и свободен пред любыми вашими порывами. Теперь ясно?